Текст книги "Аир. Хозяин болота"

Глава 9
Топи

Кабы мать с отцом чаяли, что задумало их дитятко, заперли бы в светелке, а то и двери заколотили. Но Ива своей задумкой ни с кем не делилась. Да и сама понимала, что творит безумие. Раз пощадил ее Хозяин болота, другой… Неужто решила, что теперь все дозволено? Но делать нечего. Кто повинен в том, что Ключинка заболотела, тот теперь пускай и спасает деревню. Из-за кого колодец захирел, тому и подставлять голову. За кого кузнец Бран поплатился здоровьем, тому и выпрашивать прощения.

Девушка расчесала гребнем зéлены волосы, подхватила приготовленную котомку, накинула на плечи шерстяной платок и тихонько, чтобы не потревожить родных, вышла из избы. Щенок-подросток бросился к ней с радостным визгом. Ива угостила его заранее припасенной корочкой, чтобы утих.

– А ежели р-р-р-родичи узнают? – промурлыкал кто-то.

В тени у крыльца сидел большой черный кот. Сидел совсем по-человечески, закинув одну лапу на другую, и умывал испачканную в молоке морду.

– Здравствуй, добрый дух.

Кот отмахнулся мохнатой лапой.

– Ежели, говорю, родичи узнают? – повторил он.

Девушка потупилась:

– Ежели они отравленной воды попьют, всяко хуже будет…

Дух вспрыгнул на ступеньку, потянулся:

– Неужто решила, что Хозяин болота по твоей просьбе отстанет от Клюквинок? Не знаешь ты его.

– А ты знаешь?

– Может, и знаю. И вот что скажу: сбирайте-ка пожитки, пока не поздно, да бегите из деревни.

Девушку прошиб озноб, она плотнее запахнула платок и молвила:

– А остальные как же?

– Остальных уже ничто не спасет, – был ответ. – Хозяин болота жесток, страсть как жесток. Ежели он что решил, не отступится. Сжалятся боги – сумеете скрыться, покуда он не вошел в силу. Останетесь – не уцелеете.

Частые звезды любопытно перемигивались в небе. Яркие, колючие. Нигде боле быть не могло таких звезд! От хлева пахло молоком, а издалека, от конюшни, доносилось пение дядьки Иго. Пел он хорошо да звонко, по молодости, сказывают, даже с гуслями постранствовал по городам, а все одно вернулся в родную деревню. Как оставить его на погибель? Как оставить подружек, с которыми малявками бабушкины сказки слушали? Как не уберечь от беды старика Нора с сыновьями, мельника Фасия и его близнецов? Как бросить деревню, зная, что сама разбудила жестокое лесное чудище?! Ива покачала головой: не будет ей покоя, если не выступит против Хозяина болота. По поверьям ругань отгоняет нечистую силу. Враки, видать. Потому что домовой дух выругаться выругался, но ничуть своих речей не убоялся. Ну, для домовых, верно, иные правила. Не зря он ни печи не боялся, ни железной утвари.

Кот оскорбленно чихнул и спрыгнул со ступеньки. Но прежде чем растаять в тени, все же сказал:

– Как начнешь Господина топей просить, скажи, мол, в память о той, кого ты не забыл. Авось сжалится. Или убьет, рассвирепев.

– О той, кого ты не забыл, – шевельнула губами Ива, запоминая. Хотела поблагодарить за совет, но нечистик уже скрылся.

Когда девка вышла со двора, осторожно притворив за собою скрипучую калитку, дух выглянул снова и покачал мохнатой головой. Что ему девка с зелеными волосами? Он эту избу стерег и при ее матери, и при бабке, и прабабку застал. Немало горя повидал, немало и радостей. Но отчего-то не давала ему покоя врака про Хозяина болота. Быть может, оттого, что сам когда-то ее и намурлыкал малым детушкам?

Старая то была врака, одна из тех, что в избытке лежат в котомках домовых духов, что поют они над колыбельками, если нерадивые матери по молодости-незнанию оставляют детей без присмотра. А после, повзрослев, дети родят своих детей и бают им невесть где услышанные россказни. Чтобы не играли у колодца, не призывали покойников или вот чтобы на болота не бегали. Словом, дабы не вышло беды. Но на сей раз беда вышла от самой враки…

Случилось то давно. Бабка нынешней хозяйки, слепая Алия, была тогда не только зрячей, но и резвой, каковыми бывают все малые дети. И такой же неразумной. Куда там понять, отчего вздыхает сестрица, для чего с собою носит букетик любистока! А домовой дух понимал. Потому, верно, отводил глаза матери с отцом, если просыпались в неурочный час и могли застать, как приходит к их двору гость. Тот гость не был Хозяином болота. Тогда еще не был… Однако любви у клюквинчан не снискал. Одна только девица была с ним ласкова. Та, на которую как две капли воды походила зеленоволосая хозяйка.

Чужак поселился в лесу, не спросившись и не изволив поклониться деревенскому старосте. Словно зверь дикий: шел-шел да и сел, выбрав местечко для житья. Местечко, правду молвить, было и даром никому не надо – гиблое, топкое… Одно слово – болото. Ночами от стоялой воды поднималась пахучая дымка, зверье, обитавшее поблизости, норовило ужалить али укусить. Гадюки, пауки, птицы-падальщики обитали там до того, как объявился чужак. А люди, хоть и любили разжиться клюквой да морошкой, обходили стороной. Но пришельца все одно невзлюбили. А за что его любить? Никому не доложился, ни с кем не знался. Выходил раз или два к домам разжиться пищей и чем-нито по хозяйству. Еще и платил, поганец, серебром, а раз даже золотую монету приволок, не постеснялся. И все ждал, пока мясник отсчитает меди на сдачу. Немудрено, что парочка местных собралась безымянного чужака навестить. Проверить, не жмут ли ему монеты карман, да рассказать, как принято дела делать в этих краях. Вернулись парни нескоро, хмурые да разукрашенные синяками. А отчего так, не сознались. Но чужака больше не трогали. Пусть ему! Так и повелось, что любить пришельца никто не любил, но и не гнали. Минул месяц-другой, и пообвыклись. И все бы шло своим чередом, стало бы в Клюквинках со временем на одного бобыля больше, но любопытные девки – это вам не бабки старые, которым достанет на скамье под липами обсудить деревенские сплетни. Им, что детям, надобно самим на все поглядеть. Вот и собрались девицы пугливой стайкой якобы по грибы, а сами все сильнее забирали к топям. Со всеми вместе пошла и Залавушка. Сестрица ее меньшая, Алия, тоже страсть как просилась поглядеть, да разве за старшими угонишься?

Словом, прокрались девицы к времянке, что поставил себе чужак. Стали ждать. А сторожка ровно и нежилая: ни огонька, ни звука. Так и стояли они, пихая одна другую локтями да хихикая, покуда позади не раздался ядовитый голос:

– Потеряли что, девицы? Не помочь ли поискать?

Девки завизжали и кинулись врассыпную. Со всеми вместе и Залавушка, да не свезло: оступилась, упала, запачкавшись болотной грязью, да малость повредила ногу об острый сук. А подружки что? Свои бы ноги унести! Так и разбежались…

Чужак перво-наперво показался не человеком, чудищем болотным. Замаранный золою, ссутулившийся, хмурый. Не человечье лицо, харю звериную углядела Залавушка! Но даже вскрикнуть не сумела – голос со страху отнялся. Она лишь подцепила да прижала к груди оброненную корзинку, так и не заполненную грибами. А чужак постоял маленько, ожидая, пока девка поднимется и припустит вослед за подругами. Не дождался, вздохнул и вышел из тени. Тогда только Залава поверила, что не сила нечистая по ее душу явилась. Всего-то обычный человек, уставший да давненько в баньке не парившийся.

– Ну, чего разлеглась? – спросил он неприязненно.

А Залава возьми да ответь:

– Грибы вот собирала… Утомилась. Отдохнуть…

Тогда стало ясно, что чужак мог улыбаться. Не шибко умело, так, словно позабыл, как оно делается. И Залава неловко улыбнулась в ответ. Болотник вздохнул, подал руку:

– До сторожки хоть дохромаешь? Руду тебе замкнем.

Боги сразу нипочем не сознаются, что вот она – судьба твоя. Им больше по нраву, чтобы люди друг к дружке присматривались, чтобы беседы беседовали и железные сапоги стаптывали. Но стоило девице вложить свою руку в протянутую ладонь, как сердечко замерло. Он!

– Меня Залавой величают. А тебя как звать, добрый хозяин?

Тот криво усмехнулся краем рта и задумался. Не иначе на месте сочинял себе имя. Наконец молвил:

– Зови Аиром.

Дом оказался под стать хозяину. Холодный, грязный, неуютный. Пустой. Не жилье – берлога. Только куль тряпья в углу брошен, навроде кровать, и грубо сколоченный стол с шаткой лавкой. Видно, великим мастеровым болотник не был.

– Что морщишься? Не посадниковы хоромы, да, – фыркнул он.

Залава бездумно ответила:

– Я знать не знаю, какие у него хоромы…

А Аир хохотнул:

– Садись, что ли.

Тут бы девке встрепенуться, докумекать, что не дело с мужиком-то один на один оставаться, но отчего-то она и приказа послушалась, и упорствовать не стала, когда хозяин приподнял подол ее сарафана и промыл рану чистой водой из бурдюка. А когда Аир вскинул на нее взгляд, потухший и холодный, сердце и вовсе сжалось от жалости.

– Отчего тебя в деревне не любят?

Мужчина передернул плечами:

– Толку мне с той любви.

– Как же… Одиноко без нее.

Аир пробормотал:

– Одиноко что так, что эдак.

И больше ничего не сказал. Залава чаяла подступиться к нелюдиму, спрашивала, откуда тот родом и что привело его в Клюквинки, но тот знай указывал на дверь. Когда же стало ясно, что со знакомцем каши не сваришь, девка направилась к выходу. Но напоследок спросила:

– Я еще приду. Можно?

– Нельзя.

Залава улыбнулась:

– Я все равно приду.

Аир дождался, пока девка притворит низенькую дверцу, и тогда только тоже растянул губы в улыбке.

Так и повелось. Девка ходила будто бы в лес, но всякий раз оказывалась на болоте. И то тканый коврик с собой приволочет, то свежий, только из печи, хлеб, то вышитый рушник. Глядь – уже и не времянка вовсе в топях стоит, а навроде как жилой дом. Ей и прибраться было в радость, и сготовить что-нито. Аир все больше сидел в углу, супил густые брови и читал. Немногое он принес с собою из тех краев, что покинул, одежу и ту не захватил, только денег и книги. И последние берег как коршун. На третьи или четвертые гости Залава заметила, что вовсе хозяин и не читает, а следит за нею поверх страниц. И на другой раз, собираясь к Аиру, она украдкой накраснила губы и щеки.

Аир был учен грамоте, знал счет и объяснял, что ледяная речка Ключинка прокладывает себе путь за леса и холмы, становится широка, насколько хватает глаз, и впадает в Большую воду. А по той воде ходят корабли с товарами из дальних земель, и те, кто владеет такими кораблями, иной раз бывают богаче самого посадника. Залава слушала и вздыхала:

– Это ж можно весь мир поглядеть с такого корабля!

А Аир хмуро отвечал:

– Нет. Хозяева таких кораблей обыкновенно дальше своего борта не видят…

Так тянулись дни, шли недели, скоро промчались и месяцы. Залавушка все чаще сбегала в лес, и родичи, знамо, стали замечать. Уж и пытали ее, и бранили, и запирать пробовали – без толку.

Во враках обыкновенно дело просто разрешается: выйдет добрый молодец к отцу и матери зазнобушки, поклонится да скажет, мол, без любимой не уйду. Но враки на то и враки, чтобы врать. На деле же строгий Залавушкин отец и слышать не желал о чужаке, да и сам Аир оказался на диво упрям.

– Я со своим-то отцом не сладил, – сказал как-то он, – твоему и подавно кланяться не стану.

И так от этих слов Залавушка распереживалась, что захворала и много дней не ходила в чащу. Волей-неволей пришлось болотному жителю самому тащиться к людям. Он, упрямец, и время выбрал недоброе – после заката, и пройти постарался так, чтобы никто не приметил. Когда же стал скрестись в ставни и тихонько звать, меньшая Залавушкина сестрица, Алия, и вовсе расплакалась, приняв его за нечистика.

Насилу уняв малютку, Залава выскочила во двор.

– Тише, тише! – взмолилась она. – Не то отец услышит!

– И что? – фыркнул Аир. – Убьет?

– Что ты! Что ты! – испугалась Залава. – Не попусти небесные пряхи!

А Аир знай лезет целоваться – истосковался. Оно и девка не против: прильнула к груди друга любезного, вдохнула привычный плесневелый дух болот.

– Зачем пришел? Еще увидят…

– И что с того?

– Батюшка осерчает, – вздохнула девица.

Аир пропустил меж пальцев смоляные пряди. Зазнобушка выскочила к нему простоволосая, в одной рубашонке. Не осталось боле меж ними стыда.

Он спросил с непонятной злостью:

– Ты, что ли, боишься его?

– Боюсь, – не стала спорить Залава. – Ужас как боюсь! Батюшка строгий, не ровен час, прознает про нас. Тогда обоим несдобровать.

– Это как же он прознает? Доложить некому.

– Сестрица спрашивает, где пропадаю. Все норовит следом увязаться… О прошлой седмице я ее только на опушке приметила, домой отправила. А что было бы, схоронись Алия да проследи? Плачет она, думает, недоброе делается.

Аир равнодушно пожал плечами:

– То дитя малое, какая от нее беда может приключиться?

Залава замотала головой, а сама теснее прижалась к милому:

– Не ходи к нам боле. Не к добру, нутром чую! Я сама к тебе ходить стану. Хочешь, чаще. Но к нам не ходи. Батюшка…

– Да что мне твой батюшка?! – вызверился Аир. – Или я от одного сбежал, чтоб перед другим на брюхе ползать?! – И осекся, грубо отстранил от себя Залаву. – Не надо ко мне больше ходить, – процедил он. – А то еще прознает кто, потом не отмоешься. – И пошел прочь, низко опустив голову.

Крикнуть Залава побоялась, потому прошептала ему вослед:

– Я все равно приду. Никто не узнает…

В доме снова заплакала меньшая сестрица – видно, сон дурной приснился. От отца утаиться полбеды, а вот Алия все подмечала. И тут словно шепнул кто, а Залава бездумно повторила:

– А сестрице враку расскажу, чтоб боле со мной не просилась. Про Хозяина болота.

Домовой дух под крыльцом довольно кивнул придумке.

* * *

Лес встретил ее недобро. А как еще должна встречать чаща? Только совиным уханьем да угрожающим поскрипыванием стволов. Все в этот час казалось жутким: и огни гниющих пней, и таинственный шепот листьев, и далекий вой. Песий, конечно. Но под светом звезд он походил не иначе как на вурдалачий.

Тропка истаяла почти сразу: Ива твердо повернула к болоту, а туда пути никто не прокладывал. А если и прокладывали, то лишь в одну сторону. Вскоре пришлось разуться, чтобы не замочить обувку. Мох наливался в ее следах лужами, земля сыто чавкала. И что-то внутри, что-то, что всегда бережет от глупостей юных девок, тихо испуганно поскуливало.

На этот раз болото не удивило ее. Прежде оно являлось черным провалом голодного рта, вгоняло в дрожь неизвестностью. Но теперь-то Иве страшиться нечего! Теперь она точно знает, что за чудище обитает в трясине. И что с того, что жуткое да жестокое? Зато уже знакомое, пироги вон ест. Но чудища на болоте не оказалось. А вот еще одна девка сидела.

– Ой…

Ива потопталась на месте, не зная, гнать ей пришелицу или приветствовать. Но стоило девке обернуться, сразу стало ясно, что это не еще одна незадачливая невеста топиться пришла. Ну или пришла она очень-очень давно…

– Сестрица!

Девка подскочила с поваленной коряги, и стало ясно, что мох под ее ногами не приминается. Водяница… Нет! Болотница!

– Защити меня Род! – быстро проговорила Ива и осенила девку перечеркнутым кругом, отгоняющим зло.

Та остановилась, обиженно надула щеки. Тонкая, бледная, с почти прозрачной кожей, под которой медленно перетекало нечто черное. Волосы распущены до пояса и тоже прозрачны, что лунный свет. И никаких красок в лице – синие губы, синие глаза… Как есть утопленница!

– Я тебя не трогаю, и ты меня не тронь, – попросила Ива. – Не тебя ищу.

– А кого же? – склонила голову набок болотница.

Не дело говорить с нечистой силой, ох, не дело! Ну да нормальному человеку и видеть ее не след… Ива ответила:

– Хозяина болотного. Не видала ты его?

– Хозяина… – Девка задумалась, а потом на ее лишенном красок лице расцвела улыбка. – Видала! Ходи ко мне, сестрица! Покажу.

Ива, конечно, была на диво безрассудна, но все ж не совсем без ума. Болотница стояла аккурат на трясине. Ей, невесомой, хорошо, а ступит живой человек – не выберется.

– Ничего, я туточки обожду. Явится.

– Иди, сестрица! – не отставала болотница. – Не бойся!

И ласков был ее голосок, певуч. Того и гляди засмеешься, вторя ее смеху, и забудешь, как звать.

– Не пойду. Не тебя искала.

Ива отошла к деревцу, прижалась к стволу, чтобы хоть в нем ощутить опору. А утопница не отставала. Хуже того! Из болота справа, слева и вообще со всех сторон начали выглядывать другие. Высунули головы до половины, ровно лягушки, и смотрели. Мокрые волосы облепили черепа, выпученные жабьи глазки наблюдали за каждым шагом пришелицы.

– Ходи к нам, сестрица! Ходи, не бойся! Расчешем твои волосы, выпьем твои думы! Ходи, красавица! – едва слышно запели они.

Странным было то пение. Задумайся кто – и нет голосов. Только ветер свистит да шуршат листья. А закроешь глаза – зов. Да такой зов, которому невмоготу противиться! Утопницы выходили из воды и двигались к живому теплу. Тощие руки их тянулись к девушке – хоть малость согреться. В болоте холодно, в болоте тяжко. В болоте держит их взаперти Господин топей.

– Я к Хозяину болота пришла. Не трогайте. Я его невеста!

– Невеста? – Зубы у болотниц заострились. – Невеста Господина?!

– Не троньте меня! – взмолилась Ива. – Аир осерчает…

– Не дадим! Не пустим! Наш, наш! – завизжали мертвянки и кинулись на обидчицу. Порвать на лоскуточки, высосать кровушку да спрятать, покуда Хозяин не увидел! – Наш! Наш! Не допустим снова беды!

Ива присела на корточки со страху. Прежде она замерла бы, не в силах перебороть подступивший ужас. Теперь же вела себя иначе. Она выхватила из котомки ножницы, которыми так удачно ожгла Аира при прошлой встрече. Прихватила с собой, раздумывая, пригодятся ли вдругорядь. И вот, пригодились!

Болотницу, что мчалась быстрее всех, Ива наотмашь полоснула острием. Та зашипела, как масло на сковороде, и отскочила. Девушка же поспешила очертить каленым железом круг – непреодолимую границу для нечисти. Болотницы столпились у борозды в поисках слабого места, пошли хороводом, вновь затянули песню:

– Выйди к нам, сестрица! Выйди, не страшись!

Да только теперь уж Ива узрела их истинный облик! Зубастые, не бледные, а ажно синие, в прозрачных одежах. И черные жилы, видные сквозь по-лягушечьи зеленую кожу, медленно двигаются червями.

Ива показала язык ближайшей утопнице:

– Не выйду!

– Станешь с нами плясать, станешь слушать ночами болотные песни. Только выйди…

Нежное личико шустрой водяницы раскроили ножницы. Да только не шла из пореза кровь. Какая кровь у мертвецов? Лоскуты кожи шевелились, точно слишком большой рот. Водяница наскочила на незримую черту, опалилась, но не сдалась.

– Ступи в болото, сестрица! – взмолилась она, а за елейным голоском угадался совсем иной голос – с голодным рыком.

Ива всхлипнула. Надолго ли хватит защиты священного металла?

– Ступи! – Удар о невидимую границу сотряс дерево, к которому прижималась девушка.

– Разве я вам дозволял выходить? А ну, марш в трясину!

Ива и не знала, как можно обрадоваться болотному чудищу! Ан вот, подскочила, словно навстречу милому!

Аир выбирался из болота и всего боле походил на того Хозяина, которого Ива встретила в первую ночь. Но ни стекающие с тела черные капли, ни сверкающие глаза не пугали теперь. Уж точно не больше, чем зубы утопниц, щелкающие совсем близко.

Девицы засуетились, как вспугнутые мыши. Завизжали, бросились с разбегу в воду. Та, с порезанной мордой, всего боле медлила, но и она спиной вперед отступила, не спуская хищного взгляда с противницы. Сама же Ива, перепрыгнув через защитный круг, бросилась к Хозяину болота на шею, не глядя, страшен он там или нет. Аир задеревенел. Уж чего-чего, а объятий он ждал всего менее.

– Спасибо… – пролепетала Ива.

Вроде и не чудище вовсе. Молодец молодцем. И черная жижа стекла к поясу, и глаза сверкали уже не угрожающе, а всего-навсего жутко. Он неловко поднял руку, едва ощутимо коснулся спины девушки, будто собирался обнять… И оттолкнул. Отвернулся, заинтересовавшись чем-то в темной воде.

– Зачем пожаловала? Неужто соскучилась?

– Я… – Ива икнула от испуга, а потом достала из котомки пирог, – угощение тебе принесла.

Хозяин принимать дар не спешил.

– Не угощение, а посул[2]2
  Взятка, подкуп.


[Закрыть]. О чем просить собралась?

Девка запунцовела. Что уж, именно посул она и принесла.

– Ты меня слушать не пожелал. Ушел…

– И ты явилась на болото, чтобы мне деваться было некуда? – закончил за нее Аир.

Ива смутилась, но кивнула: именно потому она и пришла.

– Не порти воду в деревне! – попросила она.

– Забыла сказать «пожалуйста».

– Пожалуйста!

– Не-а, – с видимым удовольствием отказал Хозяин еще раз.

– Тогда… Тогда… – Ива резко выдохнула, набираясь решимости. – Я старосте расскажу, кто ты такой! Выступим супротив тебя всем миром, и…

Докончить не успела: Хозяин выпростал вперед руки, и те, удлинившись черными щупами, оплели девушку и подняли в воздух.

– Видно, мне почудилось. Уж не настолько ты дура, чтобы угрожать Хозяину болота.

Ива дернула ногами в поисках опоры, но до земли не достала. Руки, прижатые к телу, хотя и держали до сих пор ножницы, а ударить не могли.

– Пусти!

– С чего бы это? – усмехнулся Аир. – Ты разве не по доброй воле здесь?

Убьет, как есть убьет! Наигрался, нашутился с глупой девкой, а теперь утопит. И станет Ива еще одной болотницей, будет хороводы водить да песни петь с сестрами, а старое имя свое позабудет. И не было между ними смущения, не казался нагой мужчина смешным, какими бывают парни, выскакивающие из бани. Нагота его внушала один ужас. Да не тот, который девка может испытывать перед мужчиной, а тот, который нечистая сила внушает человеку.

Аир опустил ее, но от оков не освободил. Подошел ближе, коснулся щеки:

– Неужто ты, девка, считаешь, что тебе есть чем мне грозить?

Ее губы дрожали, словно нарочно привлекая к себе внимание.

– Нас целая деревня, а ты один тут… Оборонимся!

Хозяин ласково заложил за ухо выбившуюся зеленую прядь.

– И кто же поверит тебе… мавка? – закончил, обдав болотным дыханием.

Ива сердито дернула головой:

– Я не мавка!

Будет еще нечисть всякая указывать, кем ей быть! Но Аир спорить не собирался. Он стиснул пальцами ее подбородок и прошипел в самый рот, словно вколачивая слова в глотку:

– Но уже и не человек, верно? Ты к концу лета тем станешь, кем я тебе велю, ясно, дорогая невестушка? – Глаза его потемнели, и, точно почуяв это, Аир отвернулся. – А если все же додумаешься привести людей, вы все утопнете. Или вон болотниц на вас спущу. Та еще будет потеха.

Ива прекратила брыкаться: все одно из ловушки не выбраться. Обмякла и бессильно спросила:

– Они все – твои невесты? Они были… как я?

Петли вдруг ослабились, выпуская пленницу. Когда они втянулись обратно в руки Хозяина, Ива так и села наземь, не в силах устоять.

Аир запустил пальцы в волосы, не иначе пытался вспомнить что-то:

– Некоторые из них… Кажется… Столько лет прошло… Я уж и не упомню лиц…

Утопница в маленькой деревеньке навроде Клюквинок – та еще новость! О подобном помнят поколениями. А тут водяниц не меньше двух семериков! Нет, кабы это Аир топил девок из окрестных селений, болото не просто обросло дурной славой, его бы попросту камнями закидали, осушив!

Ива спрятала ножницы в котомку. Помнится, мать делилась с нею женской наукой: «Не спорь с мужем, милая. Лаской его, лаской!» Как знать, может, и Господин трясины на ласку падок?

Он стоял к ней спиной, опустив плечи, и неотрывно смотрел в темную воду. Так на дом родной не смотрят, разве что на тюрьму. Ива облизала пересохшие губы и осторожно приблизилась. Погладила по плечу, едва сдержавшись, чтобы не отдернуть руку, – таким холодным оно было, ровно у мертвеца.

– Ты ведь не топил этих девушек. В наших краях столько молодок испокон веков не померло. Небось приплыли по подземным рекам в наше болото. А ты не злой, так ведь?

Аир поймал ее запястье и до боли стиснул.

– Не тебе о том судить, – отрезал он.

– Мне! Мне и судить! Ты меня от беды спас! Выступил защитником на божьем суде!

– Это было не для тебя. Для меня.

– И что с того? Спас же! – Еще немного – и сорвется девка на бессильные рыдания. А кому, как не ей, знать, что слезы еще никого не убеждали. Она прижалась лбом к его спине и тихо попросила: – Аир, миленький, не губи деревню! Мы не сделали тебе дурного! – И добавила, вспомнив совет домового духа: – В память о той, кого ты не забыл…

Домовой кот предупреждал, что может и не сработать. Что Хозяин болота может не помочь, а, напротив, осерчать. Так и вышло. Черные вязкие капли просочились через его бледную кожу, потекли из ушей, из глаз и из носа. Хозяин болота мигом превратился в живое воплощение трясины. Ива попыталась отскочить, но ладони прилипли к мужчине, как бабочка прилипает к вязкой смоле дерева.

– Ты не смеешь, – забурлило глубоко внутри его груди. – Не имеешь права говорить о ней!

Ива рванулась изо всех сил, кажется оставив прилипшим намертво клок кожи, упала навзничь. Хозяин болота возвышался над ней бесформенным черным коконом.

– Все, что я делаю, я делаю ради нее! Я не забыл! Я только ее и не забыл!

– Так неужто она хотела бы невинных людей погубить?! – вскричала Ива.

– Невинных? Невинных! – затрясся от смеха Хозяин. – Это кто ж тут невинный? Может, твой кузнец? Тот, кто подол хотел тебе за сараем задрать? Он невинный? Или, быть может… – Черное чудище с зелеными глазами нависло над нею. Подобия рук впились в землю справа и слева от Ивы. – Может, тебе понравились его ласки?

Уж чему-чему, а этому мать Лелея Иву не учила. Ее и вовсе не учили перечить тем, кто сильнее, и уж подавно тем, кто опаснее. Эту науку поруганной девке пришлось постигать самой. Она наугад ударила туда, где должна была находиться голова Аира, ныне скрытая грязной болотной жижей.

– Не смей говорить так! – выпалила Ива, прежде чем поняла, кому влепила пощечину.

Чего девка не ожидала, так это того, что пощечина вернет болотнику человеческий облик. Черные капли стекли с него, попадая ей на лицо, на рубаху. Аир же, легко опершись на одну руку, перекатился в сторону и сел рядом.

– Что ж, – криво улыбнулся он. – Если желаешь спасти деревню, спасай и того, кто над тобой надругался. Сама.

Ива схватилась за запястье, по привычке прикрывая синяки, и лишь после вспомнила, что те уже сошли. А Аир насмешничал:

– Может, он еще не всех девок в деревне перепортил. Хочешь – лечи его. Пусть дальше развлекается!

Кулаки у девушки сами собой сжались, сминая мох. Неужто до сих пор не забыла? Нет, не забыла! Ни веса тяжелого тела, ни заломленных рук, ни боли, от которой некуда спрятаться. А еще не забыла, как измученный, исхудавший кузнец стоял на четвереньках, изрыгая из себя черную грязь; как прятался от солнечного света; как текли из его глаз черные слезы. Заслужил ли он прощения? А смерти?

Ледяная рука легла ей на щеку, заставив повернуться. Аир прижался лбом к ее лбу.

– Хочешь узнать, что такое месть? Хочешь, я знаю. Дай умереть кузнецу. Посмотри, как он мучается, насладись. Упивайся его слабостью, как он упивался твоей. Или… – его взгляд метнулся к болоту, – спаси его. Всего-то и нужно, что болотный корень. Но ты не станешь, так ведь?

Болотный корень… Ива знала о нем из враки. Цветок рос на дне болота, в самой трясине. И цвел лишь под водой. Маленькая алая звездочка, охраняемая полчищами нечистых духов. Спасение для умирающих и смертельный яд для здоровых. Сказывают, когда-то они цвели по всему краю: бери кому нужно. Но люди жестоки. И спасительный цветок стал товаром и сущим проклятием. Многие погибли, прежде чем боги, осерчав, лишили людей лекарства от всех болезней.

Быть может, оно и к лучшему, что теперь чудо-трава не доставалась абы кому. Быть может, стоило признать, что Бран ее недостоин.

Ледяные губы коснулись виска девушки.

– Ты хотела, чтобы он страдал. И он страдает. Смотри. Наслаждайся. Мы ведь с тобою похожи, невестушка.

Ива поднялась медленно, как во сне. На земле, где она сидела, остался шерстяной платок и примятый, изуродованный мох. Она отвязала и бросила наземь котомку. Скинула юбку, стянула рубаху.

Аир смотрел на девушку во все глаза, точно впервые увидав. Бледная и хрупкая, с тонкой кожей… Она чем-то походила на тех болотниц, что десятилетиями пели ему утешающие песни. Но было в ней нечто, чего в мертвянках отродясь не водилось. Что не во всяком живом-то человеке встречается. Оно горело глубоко внутри, обжигало и разгоняло тьму.

Девушка не стала объясняться. Она поклонилась Хозяину болота, благодаря за совет и дозволение, и пошла к темной воде. Трясина приняла в объятия ряски нагое тело.

– Стой!

Аир вскочил. До последнего не верил, что дуреха взаправду решится нырнуть за болотным корнем. Ива послушно замерла, и только тут стало ясно, как сильно дрожат ее хрупкие плечи. От страха ли, от озноба – не все ли равно.

Она заговорила, чуть не плача, но и не подумала вернуться:

– Я не погублю Брана! Я просила тебя о защите, а не о мести.

– Мне виднее, что тебе нужно!

Аир едва поспел к ней, ухватил и потащил к суше, а Ива вцепилась в него зубами со всей мочи. До чего ж красивой она была в тот миг! Не той тенью, явившейся в запретную чащу просить помощи, а той, кто не отступится от задуманного. Той, кто скорее умрет, но не сдастся. Той, кем так и не стала та, первая…

Ива вырвалась и оттолкнула жениха, набрала побольше воздуха и нырнула. Ряска быстро затянула темную полынью в том месте, где она скрылась.

– Ну не дура ли?!

Деревце, полощущее ветви в болоте, не ответило Господину топей. Да он и без того знал ответ. И то, что Ива без меры глупа, и то, что сам он не лучше. Аир растерянно взъерошил волосы и погрузился в болото вслед за невестой.

* * *

Уж до чего жутким было болото, если смотреть на него с суши! Однако из-под воды оно оказалось и того хуже! Непроглядная темень и шевелящиеся силуэты – не то трáвы, не то чудища водяные.

Ива плавала дурно. Ныряла вовсе из рук вон плохо. А вязкая стоялая вода не текла и не освежала, как в Ключинке, а обволакивала киселем. Каждое движение давалось тяжко, грудь спирало без воздуха. А дно… Поди разбери, где то дно, когда черным-черно что сверху, что снизу! Она молотила руками и ногами. Не плыла даже, а больше барахталась, лишь бы не зависнуть дохлой рыбиной на месте.

А болото глубоко! Немного света его и днем достигало, что уж говорить про ночь. Можно было и не стараться открывать глаза, а сразу искать болотный корень ощупью. Ива наугад схватилась за водоросли, колыхающиеся впереди, но те вдруг свились кольцами, клюнули протянутую руку и шмыгнули в сторону. Не завизжала девка потому лишь, что задохнуться боялась сильнее, чем попасться кусачей рыбине.

«Неужто бабка Алия так видит нашу деревню? – думалось Иве. – Ни лучика света, ни искры… Одна темень!»

И только ей так подумалось, как чернота вспыхнула редкими проблесками. Тусклыми, едва заметными. Не то болотные огни, не то тающие на рассвете звезды. А может, то звезды и были? Небо с землею поменялись местами, и Ива, уверенная, что плывет вниз, на самом деле поднималась кверху? Хорошо бы так оно и было! Это поначалу казалось, что воздуха ничтожно мало. Теперь же он распирал легкие, грозя разорвать грудь. Выдохнуть, наглотаться грязной жижи – и то облегчение. Но нельзя! Надобно найти волшебный цветок, ощутить пальцами стебель…