Электронная библиотека » Далия Трускиновская » » онлайн чтение - страница 11


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 16:57


Автор книги: Далия Трускиновская


Жанр: Научная фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Как многие, бывающие в столице наездами, я не представляла себе реальных размеров города и правильного расположения хотя бы основных его улиц. Для меня Москва была большой картой линий метрополитена, а вокруг каждой станции группировалось несколько улиц и переулков, по которым я могла дойти до нужного мне места. Останавливалась я у друзей неподалеку от Садового кольца. Во время моего звонка нужному человеку, которому я привезла кучу переводов, хозяева толклись на кухне, вразумить меня было некому. Заказчик переводов попытался было продиктовать адрес, но я сразу объяснила: ориентируюсь только по метро, так что пусть назовет станцию и скажет, как от нее плясать дальше. Он назвал станцию, от которой нужно было ехать пять остановок на троллейбусе, а потом еще идти четверть часа пешком по довольно сложному маршруту. До станции я добиралась с двумя пересадками и вся дорога заняла почти два часа. Поэтому я не смогла остаться на ужин, как меня ни упрашивали. Заказчик спросил, в какой же тьмутаракани я ночую, если мне требуется столько времени на дорогу. Я назвала улицу и описала вид из окна. Наступило молчание. Придя в себя, заказчик сообщил, что, если я, выйдя из его дома, сверну налево и пройду пять кварталов, а потом перейду улицу и пройду еще три квартала, то сэкономлю кучу времени. После чего я стала ходить по Москве пешком и убедилась, что не так велик и страшен этот город, как его малюют.

Но Протасов – не Москва, тут я твердо знала только дорогу от вокзала до гостиницы. Поэтому и двинулась на ту самую трамвайную остановку, где час назад высадилась. Я рассчитывала, что добрые люди, ждущие трамвая, охотно подкажут, как добраться до гостиницы, не делая крюков и загогулин.

Я устремилась было вперед и вдруг поняла – остановка в другой стороне! Тогда я так же решительно развернулась и увидела человека, который застыл с поднятой ногой. Он был как фотокадр – все в нем замерло, и наклоненное вперед тело, и помогающие взмахами быстрой ходьбе руки, и даже почему-то лицо. Удивительно было, что он не падал на асфальт, а каким-то чудом висел в воздухе.

Зачем бы ему вот так замирать, подумала я, что его ошарашило? Вот же прочие прохожие чешут себе, таращатся по сторонам, заскакивают в магазинные двери. А он словно встретился взглядом с василиском. Но додумывать эту фантастическу мысль я не стала – хотя бы потому, что перестала видеть этого мужчину, ведь я уже проскочила мимо него и бодро шагала к трамвайной остановке.

Остановка была не у края тротуара, а посреди улицы. Продолговатый асфальтовый островок оказался пуст, трамвай только что отошел, и я проскочила мимо него. Только увидев, что другой трамвай, приближаясь, замедляет ход, я поняла свою ошибку и опять резко развернулась.

И что же я увидела?

То же самое окаменевшее лицо.

Тут только до меня дошло, что Александр Ильич Фесенко пустил за мной какого-то на редкость бестолкового топтуна. Этот самоучка вышел из бизнес-ковчега через служебный ход и, не дав мне уйти на подходящее расстояние, сразу кинулся преследовать. Вот почему, когда я повернула назад, он мне попался на глаза. Вместо того, чтобы преспокойно проскочить вперед и опять оказаться у меня за спиной, он замер от неожиданности. И теперь повторилось то же самое.

Хороших же сотрудников держит господин Фесенко, подумала я, профессионалов экстра-класса! Где их только берет? И этому человеку я чуть было не дала взятку в размере пятисот баксов за ловлю несуществующего мерзавца Максименкова!

Но если за мной тащится хвост – то нужно ли мне ехать в гостиницу? Ведь возможен и такой вариант – топтунов двое, и задача одного – попасться мне на глаза, чтобы я стряхнула его и успокоилась. А второй будет сопровождать меня до тех пор, пока я не почищу на ночь зубы и не завалюсь спать…

Был и такой еще вариант – неприкрытое наблюдение, своего рода психическая атака. Чтобы посмотреть – а что я теперь буду делать?

Если бы детектив Фесенко знал, что, как взойдет луна, в ее свете возникнут на улицах этого Богом забытого города четыре плечистые фигуры, моя вторая отдельная бригада, вряд ли он стал бы посылать за мной невысокого, шуплого мужичонку, имеющего такой вид, будто его, прямо в черном костюмчике, корова языком облизала. Особенно странно выглядели волосы – словно голову топтуна оклеили черным каракулем. А может, это был местный чемпион по карате, тэквондо или еще какому тайцзи-цюаню, кто его разберет.

Ладно, подумала я, если это у него профессионал такой недоделанный, то главное – чтобы профессионал не отцепился от меня, пока не взойдет луна. Там уж будет кому с ним побеседовать! А если Фесенко устроил психическую атаку – то и мы ведь не лыком шиты. Я ему сейчас столько задачек накидаю, что он взопреет разбираючись!

Вскоре я поняла, что время бывает быстрым, медленным и бесконечным. Легко тому, чья задача – избавиться от хвоста! Куда тяжелее тому, чья задача – придержать при себе проклятый хвост до нужного часа. Да еще в незнакомом городе. Да еще не потерять ненароком его, подлеца!

Можно просто идти себе по улице и идти, зная, что он топает следом. Можно зайти куда-нибудь пообедать – все-таки полчаса обед займет. Можно потом зайти в другое место – попить кофе. Тоже минут двадцать. Если подвернется магазин дамского трикотажа – имеет смысл там попастись, пока продавщицы не начнут коситься. Самое обидное – увидев нужную вещь и даже имея при себе достаточно денег, купить ее не можешь – ведь тебе придется весь остаток дня таскать за собой дурацкую коробку или пакет.

Любопытно, что если бы я в своем родном городе увидела на магазинной полке недорогую электрическую духовку (именно духовку, а не микроволновку), то не так страдала бы от невозможности немедленно ее схватить и утащить домой.

Любопытно и другое – обычно, когда берешь книгу в пять сантиметров толщиной и обещаешь ее вернуть завтра к обеду, то приходится прихватить кусок ночи, а последние страницы осваиваешь в троллейбусе. А тут не успела я сесть с томом английских детективов на лавочку в сквере, как вот уже и первый роман со свистом проскочил, и во втором убийца обозначился. Я никогда раньше не читала со скоростью десять страниц в минуту, но под присмотром топтуна мне это удалось.

«Друг мой топтун!» – так написала я на третьей странице книги сверху и задумалась. Никакое едкое словечко на ум не шло. А без словечка оставлять книгу, как я затеялась было, в щели между каменным бордюром клумбы и бетонным мусорником не имело смысла. И я вынуждена была таскать ее с собой еще два часа – пока честно не забыла в очередном кафе.

Вечер я встретила в баре, хорошо обалдев от затянувшегося гуляния. Но я была довольна – топтун от меня не отстал. Если при моих заходах в кафе он пасся где-то снаружи, подглядывая сквозь витринное стекло, то сюда он вошел открыто и даже сел за столик. Вероятно, решил, что у меня назначено свидание.

Он сидел за рюмкой водки и бутербродами с лососиной, а я поглядывала на него и думала: жалкий ты мой, сколько же тебе Фесенко платит? А сколько бы я сама заплатила небольшому такому человечку, в костюме, на котором незримыми, но крупными буквами написано «как у людей», с бледным неправильным личиком и с обидой в темных глазах. Я бы такому никогда не дала больше десятки в час.

Официант принес заказанный аристократический ужин – свежевыжатый апельсиновый сок и коктейль из даров моря. Я ему сперва не понравилась – он полагал, что в его занюханное заведение нужно приходить после восьми исключительно в вечерних туалетах. Ну, извини, дорогой, мысленно сказала я ему, в следующий раз будет тебе самый лучший вечерний туалет с местной барахолки, с блестками и перьями, с голой спиной и разрезом до пупа, за целых полсотни баксов!

Маринованные осьминожки оказались совершенно резиновые. Я сражалась с ними и ломала голову – взошла ли луна? А когда взойдет – явится ли вторая отдельная бригада прямо в бар, или же будет ждать меня снаружи?

Был там пятачок для танцев, над которым висели динамики с цветомузыкой. И вот свет приглушили, грянуло очередное пошлое танцевальное убоище, и я увидела перед собой силуэт мужчины среднего роста.

– Нартов? – спросила я. – Ну наконец-то!

– Какого черта ты ходишь по таким клоакам? У тебя что – нос заложило? – возмутился он. – Нет? Не заложило? Ты принюхайся – что тут курят!

– При чем тут это, Нартов? Все гораздо хуже… то есть лучше! За мной пустили топтуна! – вот теперь я уже была в восторге от своего приключения. Хотя еще час назад, когда еле доволоклась до бара, кляла Фесенко последними словами, и только мысль о бригаде поддерживала мои душу и тело.

– Кто пустил?

– Сядь…

Я рассказала ему о визите в частное детективное агентство.

– Вон тот, что ли? – Нартов кинул на топтуна один-единственный взгляд.

– Он. Я даже в кино боялась пойти – а вдруг его там потеряю?

– Ага. Не нравится он мне…

– Где ребята?

– У входа. Ты расплатилась?

– Естественно.

Эту привычку, расплачиваться сразу, я усвоила уже давно. Не так много у меня времени, чтобы полчаса ждать официанта со счетом, да еще делать ему знаки. Для экономии времени я даже не заглядываю в меню, а сразу называю заказ. Слава те Господи, в заведениях такого ранга асортимент почти одинаковый.

– Тогда сосчитай до двадцати и иди.

Сам он встал и направился в глубь бара, туда, где теоретически были удобства. На кой ему, удивилась я, проблема удобств ведь отпала? Но честно сосчитала до двадцати и пошла к выходу.

Марчук, Валевский и Гошка стояли у стены, вне световых пятен от окон и уличных фонарей, делали вид, будто курят. Я подошла к ним как бы ненароком.

– Сейчас выйдет человечек, – быстро сказала я. – Он потащится за мной. Нартов знает, но он что-то уже придумал.

– Ясно. Иди прямо, – распорядился Марчук. – Вон туда.

Я и пошла.

Я была уверена, что вот сейчас у меня за спиной развернутся какие-то великие события – стрельба, погоня, драка! Ни того, ни другого, ни третьего не случилось – и я обернулась. Оказалось, что я успела уйти довольно далеко от бара, но никто за мной не увязался, и бригада тоже куда-то подевалась. Я так и встала… Идти дальше? Возвращаться? Сесть в засаду?..

Подумав, я решила вернуться. Мало ли что я могла забыть в этом дурацком баре.

Бригада оказалась внутри. Валевский и Гошка носились по темному помещению, заглядывая во все щели, даже под столы. Посетители их в упор не видели. Из-за стойки, плечо к плечу с барменом, вынырнул Нартов, лицо у него было злобное. Бармен даже не посторонился.

Нартов перескочил через стойку и оказался рядом со мной.

– Спроси у холуя про этого своего топтуна, – велел он. – Ври что хочешь.

– А что?..

– Сгинул, холера!

Я пошла врать.

Собственно, самой даже стараться не пришлось – официант все за меня отлично придумал. Я просто с большим смущением задала вопрос о брюнете, который во-он в том углу пил, ел и не решался подойти ко мне, потому что не знал, одна ли я. А про ревнивого мужа, из-за которого вся эта конспирация, официант догадался самостоятельно.

Он не заметил, когда вышел мой брюнет. Но сдается ему, что вообще не выходил – вот ведь и рюмка недопитая, и бутерброд один остался нетронутый. Я призадумалась – очевидно, бригада того же мнения… Ишь, как они под стулья заглядывали…

– Могу посмотреть в туалете, – предложил официант. – Бывает, зайдет человек, а ему там плохо становится.

– Сделайте одолжение!

Он пошел к двери, о которой так просто не догадаешься – она была скрыта металлической ширмой, он вошел – и тут же раздался отчаянный хриплый вопль. Выскочил из туалета не официант, а Нартов.

– На выход! – приказал он.

Мы собрались за углом.

– Где ты взяла этого топтуна? – сходу напустился на меня Нартов.

– Говорят же тебе – ко мне его пристегнул Фесенко! Профессионал, называется… – начала было я, специально для Марчука, Валевского и Гошки, историю о том, как не топтун пас меня, а я пасла топтуна. Но Нартов перебил.

– Это ниндзя какой-то, а не топтун! Единственная дыра, куда он мог уйти, – окно размером метр десять на двадцать, под самым потолком. Но и оно было закрыто изнутри!

Я присвистнула.

– Давай еще раз, – велел Марчук. – Сквозь нас он проскочить не мог. Прыгнуть на два метра вверх, сгруппироваться и боком пролететь в окно, при этом закрыв его за собой, тоже нельзя. Даже в кино так не бывает. Остается пищеблок.

– Пищеблок в другой стороне. Это дверь у стойки. Он мог уйти только через главный вход или через туалет, – упрямо сказал Нартов.

– Значит, он все-таки ушел через пищеблок.

Марчук был дубово невозмутим.

– Он не мог спрятаться за стойкой и на карачках проползти к двери в пищеблок? – предположил Валевский.

– Мог! Но я бы увидел его прежде, чем он опустился на карачки! – Нартов делался невменяем. Если бы я не знала, с каким азартом он берет след, то, пожалуй, испугалась бы.

Гошку старшие временно исключили из обсуждения проблемы. Я подтолкнула его, и он отошел со мной подальше от возмущенного Нартова.

– Что там случилось?

– Нартов твоего топтуна зевнул.

– Нартов?

Если бы мне сказали, что Нартов промахнулся в десяти шагах по слону, или разучился надевать брюки, или пошел работать в оперный театр балериной, я бы скорее поверила.

Он вошел в туалет с разумной целью – не устраивать топтуну проблему выбора, непосильную для топтуньего интеллекта, – по крайней мере, так ему казалось. Он хотел, чтобы топтун не мучался, а сразу устремился за мной. А если их все-таки двое, и один ведет открытое наблюдение, а второй околачивается поблизости, то как раз второй, скорее всего, и займется Нартовым, который по меньшей мере пять минут провел со мной за одним столиком. Если только увидел Нартова. Как он уже успел подметить, видят его далеко не все.

Однако топтун изменил мне и вошел в туалет.

Гошка объяснил мне географию – там были три кабинки, шкаф для всяких гигиенических принадлежностей и еще закуток у входа, оставшийся после перестройки, совершенно непонятного назначения. Нартов встал за крайней кабинкой так, что входящий его бы не заметил. Увидев топтуна, он затаился в надежде, что тот достанет из кармана сотовый и примется докладывать начальству об успехах.

Топтун же попросту вошел в среднюю кабинку. Нартов не услышал ни того, как закрылась за ним дверь, ни того, как она потом опять открылась. Обеспокоенный долгой и абсолютной тишиной в туалете, он высунулся и увидел – двери кабинок открыты, все три, топтун испарился. Нартов выскочил и привел в бар бригаду. Когда он говорил со мной, его осенило – ведь за шкафом могла быть какая-то секретная дверь. Официант вошел в туалет вовремя – шкаф сам с легким скрипом ехал по плиточному полу…

– Черт знает что! – с чувством произнес Валевский.

– Ни хрена себе скромное детективное агентство… – проворчал Марчук, и все мужчины разом уставились на меня. Ну вот, наконец-то, мрачно отметила я, нашли крайнюю!

– Как ты вообще вышла на этого Фесенко? – спросил Нартов.

– По газетному объявлению.

– Оно там что, единственное было?

– Нет, четыре…

– Ну что же, – сказал Марчук, – никогда нельзя пренебрегать интуицией. Прямое попадание! Сейчас же идем и покопаемся у этого Фесенко в кабинете. Вот когда поймем, кто такая эта Черноруцкая и от кого он ее охраняет…

Мы шли по ночному городу, и встречние мужчины поглядывали на меня с определенным интересом. Если бы кто знал, что за моей спиной шагает вторая отдельная загробная бригада (так называл наше формирование Марчук, от чего Валевский морщился, а Гошка, когда впервые услыхал, заржал во всю глотку), – так вот, если бы кто знал! От меня бы шарахались, крестясь и выкрикивая обрывки молитв.

Удивительно, к чему только не приспосабливается человек! Когда я дрожащим голосом спрашивала: «Нартов, а ты – жив?!», то была близка к обмороку, истерике, эпилептическому припадку и безумию, ко всему сразу. Но еще пять минут спустя я говорила с ним почти спокойно. Увидев в церкви архангелов, я тоже сперва испугалась, а потом прониклась доверием и больше не забивала себе голову всякой ерундой: жив, мертв, человек, ангел – имеет ли это хоть какое значение? Нартов был для меня лично жив, я его видела, и тело Нартова под моей рукой было плотным. Марчук, Валевский, Гошка тоже для меня были живы. Архангелы не померещились – не я же одна их видела и слышала. Просто мир, о котором я читала, оказался реально существующим.

Но он и должен был существовать!

Марчук на ходу тихонько травил анекдоты, Валевский отмалчивался, Гошка, как мог, старался соответствовать – смеяться вовремя и комментировать по-взрослому. Нартова я не видела и не слышала. Он расстроился из-за того, что упустил топтуна, и вовсе не желал выслушивать глупые утешения.

Мы бы долго искали бизнес-ковчег, где поселилось агентство Фесенко, но Марчук догадался – позаимствовал из запертой витрины газетного киоска план Протасова. Я вспомнила, как Нартов беззвучно открыл дверь собственной квартиры – возможно, опечатанную. Все-таки взамен жизни ребята получили хоть что-то полезное для сыскарей. Когда мне показали на этом плане, какими петлями я водила топтуна, я призадумалась…

Он же видел, что я его откровенно вожу. Неужели он рассчитывал на то, что мне эта прогулка в конце концов надоест, я на все махну рукой и отправлюсь туда, где сидят пославшие меня к Фесенко люди? Но ведь я же могла позвонить, предупредить! Если женщина в течение дня никому не звонит и ни от кого не получает звонков, это значит, что в городе она совсем-совсем чужая.

Но нельзя одновременно думать про все сразу – а я, пытаясь понять логику топтуна, не забывала и Нартова. Вот уж этот у меня в голове прочно прописался. Нартов, получивший от топтуна щелчок по носу, тихо злобствовал. Марчук, очевидно, в прежней жизни имел немало подчиненных и знал, когда можно рявкнуть, а когда не грех помолчать. Валевский вообще главным образом отмалчивался. Гошка никогда бы не стал задирать старшего по званию. Так что никто к Нартову не цеплялся, а зря – если бы он выплеснул свое негодование, ему бы сейчас стало легче.

Мы пришли к бизнес-ковчегу. Невзирая на позднее время, некоторые окна пятого и шестого этажей горели. Как бригада провела меня мимо бодрствующего охранника – не знаю, мне велели молчать – я и молчала. Наверх, правда, поднимались пешком. Официант, увидев ползущий шкаф, всего-навсего заорал, но вооруженный дурак, увидев, как сама отворяется дверь исторического лифта и вдавливается кнопка с цифрой этажа, вполне может открыть пальбу. Бригада только посмеется, но я рискую влиться в ее ряды уже на полном основании.

Фесенко держал свое помещение на сигнализации.

– Это мы проходили, – сказал Гошка и поковырял пальцем за коричневой пластмассовой коробочкой, лепившейся сверху к дверному косяку.

Бригада вошла.

Фесенко занимал две комнаты. Судя по столам и стульям, возглавлял агентство он сам, имел двух-трех подчиненных и секретаря-делопроизводителя, четыре компьютера, факс, принтер, телевизор. На столе было пусто, но на подоконнике стояли толстые папки с делами. Их было с полсотни.

Марчук роздал бригаде папки.

– А ты отдыхай пока, – сказал он мне. – Хорошо, если сможешь подремать.

– А где?

– Молодой что-нибудь найдет.

Гошка вышел со мной в коридор, мы пошли вдоль запертых дверей и добрались до совершенно неожиданной вывески «Меценат-фото». Гошка, сильно заинтересовавшись, открыл дверь, и мы оказались в обычной фотомастерской, правда, совсем миниатюрной. На стенах висели работы хозяина – в основном женские портреты, еще была стеклянная витрина, а в ней фотоаппараты тридцатых и сороковых годов, довольно дорогая коллекция, если кто разбирается…

Очевидно, хозяин был человеком, известным всему Протасову, – я пригляделась к снимкам и увидела театральных актрис в костюмах, дам в вечерних туалетах, с драгоценностями, имевшими подозрительно неброский вид; интерьеры явно были подлинные и обошлись в копеечку; а кого попало снимать хозяйку богатого особняка на фоне любимой пальмы приглашать не станут…

Но главное – тут нашелся диван.

Я отправила Гошку помогать товарищам, а сама сняла туфли, расстегнула джинсы и легла. Диван был покрыт пледом, и я завернулась в этот плед так, что снаружи осталась лишь голова. Можно было бы и вздремнуть, но сон не шел.

Дома у меня было прекрасное средство от бессонницы – карточные пасьянсы. Оно содержалось в компьютере и выпускалось на волю только по особо тяжелым случаям – когда я не имела возможности наутро встать попозже, и надо было быстренько оболванить себя до полной отключки.

У фотографа компьютер был – да он теперь, наверно, и у большинства бомжей имеется. Я, завернувшись в плед, пошла к столу разбираться. Когда включила, оказалось, что хозяин даже не запаролил технику. Это была обычная персональная машина без всяких там наворотов, купленная исключительно ради игрушек. И он напихал туда стрелялок и стратегий под самую завязку.

Я искала примитивные пасьянсы и при каждом движении указательного пальца чертыхалась – эту мышь давно пора было помыть в керосине! Конечно, можно было ее расковырять и выгрести маникюрной пилкой полкило мусора и паутины. Но я надеялась, что шарик все же разгуляется.

Стрелка вроде и попадала на нужные строчки, но кликнуть удавалось через раз – а через раз я попадала мимо, в какие-то дебри и глубины машинной памяти. Тут вошел Валевский, я повернулась, палец сам дернулся, нажимая, но на экран я уже не смотрела, потому что услышала голос.

– Ну, нашел я твою Черноруцкую, – сказал Валевский. – Там целое уголовное дело.

– Глаз – алмаз, – похвалила я сама себя.

– И она жалуется, и на нее жалуются. То ли она киллера наняла, то ли к ней киллера подсылали, а может, и то, и другое. Бригада сидит, репу чешет.

– А Фесенко?

– А Фесенко Марчук вспомнил. Где-то они пятнадцать лет назад пересекались. Ты спи давай.

Голос дрогнул – Валевский хотел и не умел показать мне свое благорасположение. Марчук – тот назвал симпампулькой и шоколадкой, как называл, надо думать, всех приятных ему женщин, не имея никаких сексуальных намерений. Гошка просто доверчиво улыбался. А Валевский сообразил, что у меня какие-то ненормальные отношения с Нартовым, только в Нартове и видел себе конкурента, но старался соблюдать элементарную порядочность. Это было дико и нелепо – даже теперь они оставались мужчинами, даже теперь, когда это не имело решительно никакого смысла, и мне хотелось плакать – ну, почему судьба не свела меня с Валевским раньше? Столько ходит по асфальтам сволочей, уже при жизни забывших, что они мужчины, и не позволяющих себе об этом напоминать под страхом жесточайшей истерики! А мужчины, увы, вот они – хоть близок локоть, да не укусишь…

– Поиграю и засну, – пообещала я, поворачиваясь к компьютеру.

На экране был текст.

Уж не знаю, на что вылетела стрелка заросшей грязью мыши, но только взгляд мой выхватил такие строчки неведомым жирным и крупным фонтом:

«…эти снимки – откровенный плагиат, но доказать, что я первый применил эту технику, я не мог, и поэтому участие в конкурсе принял не я, а Каримов. Призовой фонд составлял 200 000 долларов США…»

– Это у тебя игра такая? – удивился Валевский.

– Это кляуза такая, – растерянно сказала я. – Вот, посмотри, здешнего хозяина обидели.

Валевский навис надо мной сзади, и мы вместе прочли жалобу в неизвестную инстанцию, написанную лаконично и злобно. Там, где обычно пишут реквизиты адресата, то есть в правом верхнем углу, не было ничего. А между тем документ был составлен как официальный и даже подготовлен к распечатке – во всяком случае, я так решила, увидев внизу на положенном месте подпись – «Родин».

– Больше ничего странного не замечаешь?

– Замечаю, – проглядев документ во второй раз и зацепившись за цифру посередке, ответила я. – Конкурс «Плейбоя» был два года назад, а кляузу Родин написал только на прошлой неделе. И не в Америку, что имело бы хоть какой-то смысл, а по-русски, к кому-то местному собрался отправлять, или уже отправил…

– Распечатай.

– Ага…

Я нажала на «принт» и вышла из документа.

Оказывается, все это время компьютер просил меня проверить почту. Что-то пришло обиженному Родину на ночь глядя.

– Посмотри-ка… – сказал Валевский.

– Да неловко как-то…

Документ открылся случайно, тут моя совесть была чиста. Прилагать усилия для вскрытия чужой почты было неэтично.

– Пусти, – не тратя времени на этические диспуты, он оттолкнул стул, на котором я сидела, завернутая в плед, склонился над столом и положил руку на мышь. Стрелка уперлась в строку…

И тут экран полыхнул белым пламенем. Я взвизгнула, Валевский выругался.

– Сожгли, ч-чер-р-р-рт… Вырубай!

Когда экран погас, мы молча друг на друга посмотрели. Нашкодили, однако…

– Может, он еще не совсем сдох? – спросила я. – Что будет, если я его включу?

– Понятия не имею. Никогда такого не видел.

Я нажала кнопку. К великому нашему удивлению, машина стала загружаться. И вскоре мы увидели иконки на синем поле – обычный компьютерный пейзаж.

– Смотри ты, цел! – обрадовался Валевский. – Это, наверно, в сети напряжение скакнуло, такое бывает. Давай попробуем еще раз…

Он взялся за мышь, он подвел стрелку к нужному месту, и снова полыхнул экран безупречной белизной, но на сей раз в глубине белого взрыва мы разглядели что-то темное, вроде осьминога (почему мне привиделся осьминог – ясно, а у Валевского, надо думать, проснулось ясновидение и он считал с моей подкорки этот малоприятный образ). Я выключила и снова включила машину.

– Теперь я сама…

Компьютер не желал, чтобы мы вскрывали хозяйскую почту. Он не предлагал ввести пароль, он просто выкинул мне и сразу убрал картинку: на белом фоне пятерня в жесте отталкивания. Вот вам и осьминог…

– Ты ему понравилась, – сказал Валевский. – А меня он убить готов. Интересная у него почта…

– Впервые вижу защиту, которая реагирует на отпечатки пальцев…

Мы от греха подальше выключили компьютер, я легла, а Валевский, сильно озадаченный, пожелал спокойной ночи и погасил свет. Он вышел, я несколько минут думала о нем, а потом свет вспыхнул снова.

В дверях стоял Нартов.

– Вот, смотри! – он протягивал ладонь, на ладони лежал кусочек белого картона. – Вставай и смотри!

– Где ты взял это? – скатывая с дивана замотанные в плед ноги и садясь, спросила я.

– В кармане своих штанов взял. Держи!

Я взяла кусочек белого картона и увидела аккуратные буквы:

«Нартов, приходи на Грань».

Подписи не было…

* * *

Больше всего Римма боялась не управиться с камерой. Все прочее она придумала и исполнила довольно легко.

У ее старой тетки действительно лежали на антресолях древние, неизвестно чьи фамильные альбомы с фотографиями чуть ли не конца девятнадцатого века. Римма достала оттуда эти сокровища и позвонила в городскую газету. Даже врать особенно не пришлось – почтенное семейство в коричнево-палевых тонах – папа во френче, при усах и острой бородке, мама с высоко поднятыми волосами, стайка маленьких дочек, – и впрямь сильно смахивало на царское.

Прибежал мальчик в очках, стал хвататься за снимки, стал их требовать на два дня – переснять, и только. Но Римма была умная – у ее соседки вот так взяли портрет бати-ветерана при орденах да и заныкали. В конце концов, они вдвоем понесли фотографии в редакцию.

Поскольку тетки рядом не было, то Римма и наплела все то, что должно было понравиться прессе. Были там и фрейлина николаевского двора, чудом уцелевшая в восемнадцатом, и смена имени с фамилией, и настигшая старушку рука ЧК, и безымянная могилка, и чудом спасенные альбомы – полный ассортимент романтически-монархических затей.

Накануне Римма облазила весь северный угол старого кладбища, где давно уже не хоронили, нашла необходимую могилку и даже примостила туда высохший букет полевых цветов – не забывают, мол, не забывают добрые люди, которые знают правду…

Вся эта суета радовала ее несказанно. До того дня, как в почтовом ящике, который она держала в www.yahoo.com исключительно для переписки с сестрой, уехавшей с мужем и детьми в Америку, не обнаружилось странное письмо с обратным адресом [email protected], она, по собственному ее убеждению, не жила, а существовала.

А ведь могла жить!

Виновники уже третий год ходили безнаказанными.

И вот теперь Римма сидела в вестибюле телестудии, имея при себе сумку с фотографиями и с упакованной видеокамерой. Камеру ей принес поздно вечером долговязый парень в кепке козырьком назад и быстренько научил пользоваться. Вернуть следовало через три дня.

Ольга Черноруцкая появилась не из лифта, на который был нацелен объектив, а откуда-то из дебрей первого этажа.

Теперь ее волосы были не баклажанного, а темно-красного цвета, и брючный костюм тоже был красный, с глубоким вырезом, внушавшим подозрение, что под жакетом нет вообще ничего. Мужчины поглядывали на спешившую Ольгу с интересом, а вот Римма, увидев такое чудо, с трудом погасила на лице гримасу неодобрения.

– Сколько же ей лет? – спросил Риммин внутренний голос. – Ей же больше, чем мне! По меньшей мере сорок – а как вырядилась?! Чтобы приличная женщина в такие годы нацепила красные штаны? Прямо конец света!

До сих пор Римма видела тележурналистку только на экране, и не слишком беспокоилась о ее возрасте. Теперь, возбужденная ожиданием и присутствием работающей камеры, она особенно остро ощутила разницу между собой и Ольгой. Разве что год в паспорте не слишком отличается, но остальное…

Ольга была быстра, активна, раскованна, вела себя как женщина, которая нравится мужчинам, какую бы мерзость она не нацепила. Римма чувствовала себя неловко в этом великолепном вестибюле, по которому проскакивали люди, только что сбежавшие с телеэкрана и спешащие вернуться туда, люди ухоженные, деятельные, звонкоголосые. Она не была нужна этим людям – такая, как есть, с приличным (если верить женскому журналу) макияжем, в бежевом турецком плаще, который никогда не был модным, а всего лишь немарким и дешевым, в туфлях со сбитыми каблуками. Она никогда не могла бы на ходу обернуться и шлепнуть по заду пролетающего мимо двадцатилетнего блондина.

Ольга остановилась за пять шагов до ряда гостевых стульев и обвела их взглядом. Там сидели мужчина с газетой и Римма, больше никого. Она подошла к Римме и улыбнулась ободряюще.

– Вы меня ждете?

– Вы – Черноруцкая? – сурово спросила Римма. Пусть видит, что не весь город в восторге от ее выпендрежа.

– А вы – Римма Горбачевич? – Ольга даже не заметила суровости, она душой была там – на телеэкране, и в мир обычных людей выскочила на минуточку. Обычные люди были для нее – тьфу. Римма видела это невооруженным глазом.

И сама она была для телезвезды – тьфу, транспортное средство для доставки старых фотографий.

– Да, я Горбачевич, – согласилась Римма, вставая. И тут же пожалела об этом. Ей нужно было не вскакивать, как это раньше делали школьники при суровом учителе, а красивым жестом усадить эту крашеную дуру рядом с собой, и даже не рядом, а через стул, чтобы приоткрытая сумка была как раз между ними. Тут же Римма испугалась – Ольга наверняка заглянула бы в сумку, откуда придется доставать фотографии, и увидела бы камеру. И, наконец, до нее дошло, что теперь в объектив попадет только красный костюм, но уж никак не лицо Ольги – вблизи совсем не такое интересное, как на экране.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации