Текст книги "Дайте место гневу Божию (Грань)"

Часть четвертая

Даниил стоял со свечой в руке, один в низеньком приделе, и никто не подходил к нему. В глубине придела видны были круг света над огоньком свечи, маленький, желтоватый, и еще один, из серебряных пылинок, окруживший седую голову ангела.

В церкви было почти пусто, прохладно, и я хотела, чтобы меня взяли в охапку и крепко стиснули, все равно – кто. Меня до сих пор трясло. Если до сих пор я гордилась тем, что больше не впадаю в истерику, то теперь могла вписать в список своих истерик то ли третью, то ли четвертую по счету.

Там, на кладбище, когда я прикрывала собой Ольгу Черноруцкую, я помнила слова о своей неуязвимости, но еще не верила в них. Однако я обязана была сейчас быть неуязвимой!

Когда я требовала, чтобы этот ошалевший ублюдок в бандане стрелял по мне, то сперва изо рта вылетели слова, а потом пришла вера. Он не мог в меня попасть! А если я стою (какое там «стою», я от возбуждения скакала, как спятившая коза) между ним и Черноруцкой, то он ведь и в Черноруцкую не попадет!

Вера в то, что на сей раз это «стихийное бедствие» можно спасти, длилась лишь мгновение. Потом был выстрел, который я осознала с большим опозданием, потому что смотрела, как пуля медленно сверлит воздух, блестя округлыми боками, доходит до меня и на расстоянии вытянутой руки чуть забирает влево. Грянуло в ушах уже потом – когда пуля скрылась где-то за моей спиной.

Потом все было великолепно и замечательно – даже то, как ребята волокли упиравшегося киллера в бандане, даже то, как пятился от нас старый провокатор Фесенко, совершенно некстати бормоча: «Но, Виктор Сергеевич, но, но я же своими ушами слышал, но тебя же!..»

– Пойдем-ка в церковь, – предложил новоокрещенный Даниил. – Возблагодарить не мешает…

Оказывается, дорога к храму в Протасове выглядела несколько иначе, переход из одного бытия в другое – заметнее, мы вошли в декоративные каменные воротца, создававшие в городском парке средневековую атмосферу, и сразу же воздух сделался другим, но холм был тот же самый, мы поднялись, вошли и тишина поразила нас.

Возможно, богослужения в этот вечер не полагалось. Возможно, в ином бытии был даже не вечер, хотя церковь стояла посреди темного, туманного, ночного мира и слегка светилась. Но мы ощутили МОЛИТВУ. Она заполнила собой маленький придел весь, без остатка.

– Он должен это перетерпеть сам, – сказал наш Даниил, новоокрещенный.

– Разве он что-то сделал не так? – спросила я.

– Он все сделал так, но ему от этого не легче. Он ведь осудил НАВСЕГДА.

– И поделом, – проворчал Нартов.

Я только вздохнула.

Когда мы доставили в контору Фесенко тех троих, кого захватили на кладбище, он прямо шипел от азарта. Ему не терпелось произвести допрос со всеми своими коронными трюками – с напусканием холода, внезапными взрывами страсти, с ускорением темпа до такой степени, что никто уже не мог уследить за ходом его мыслей, и с внезапными долгими паузами, которые на третьей минуте вызывают в ждущем вопроса человеке дикую тревогу.

Схема нападения была незамысловата, и, если бы троице удалось все произвести во дворе, где ее заметил Фесенко, напасть на след не сумел бы ни один сыскарь – хорошо подготовленная пара свидетелей знала наизусть описание не существующего в природе киллера, кстати говоря, «лица кавказской национальности». Мальчик и девочка, притворявшиеся влюбленными, раскололись быстро – в сущности, их совесть была чиста.

Они рассказали про портал www.uprava.ru, куда пожаловались на свои проблемы. Кое-что прояснилось, когда мальчик Артур растолковал основной принцип действия WWW.UPRAVA.RU. Туда нельзя было влезть самостоятельно, наобум лазаря. Его самого рекомендовал знакомый, знавший про его беду. Знакомый в своем письме, со своего зарегистрированного адреса, сообщил координаты Артура – его нашли, дали несколько несложных заданий, потом он стал свидетелем. Был, судя по всему, и другой вариант – uprava.ru сама каким-то образом выискивала возможных клиентов. Но человек со стороны был обречен на неудачу. Более того – человек порой просто получал табличку – сервер, мол, закрыт на капитальный ремонт. Но когда в Сети залезал кто-то из НАШИХ – сопротивление было яростным и ослепительным. Белый взрыв – и растопыренная пятерня, если кто мог разглядеть.

Но было что-то подозрительное в этом матобеспечении… Казалось бы, и мальчик, и девочка имеют свой персональный код для входа, казалось бы, и часа не прошло с неудачного покушения на Черноруцкую, а uprava.ru напрочь отказывалась их впускать. Мы вскрыли в бизнес-ковчеге еще несколько кабинетов, мы заходили с другох машин и с других серверов – бесполезно! Срабатывала все та же защита, белый взрыв и растопыренная пятерня из него.

– Навсегда, – повторил Даниил.

Очевидно, Нартов не понимал всей мрачной глубины этого слова. Я же, глядя на ангела со свечой в темном приделе, видела – он единственный, кто молится за душу убийцы. Близким, которые сейчас готовили похороны, и в голову не приходило, что Кузьмин нуждается не в венках и не в поминках…

– А его молитва зачтется? – спросила я.

– Даже если не зачтется…

– Тяжко быть ангелом Даниилом…

– Я бы их всех – навсегда! – проворчал Нартов.

В общем-то я и его понимала.

Что касается Ольги Черноруцкой – и ей, и нам сильно повезло. Ей – что я случайно на нее вышла и почуяла опасность; нам – что документы, найденные на подоконнике у Фесенко, объясняли ситуацию и прямо указывали на человека, который будет мстить.

Но все это было счастливой случайностью. Мы спасли одного-единственного человека, а ведь угроза нависла над многими.

Над кем-то, как выразился Нартов, поделом. Хотя несостоявшийся убийца пока отмалчивался, но тренированные свидетели, девочка Яночка и мальчик Артурчик, более или менее честно объяснили, как они угодили в систему uprava.ru. Отец и брат Яны охраняли огромный трехэтажный склад китайского и прочего шмутья, забитый тюками под самый потолок, начался пожар, и тут выяснилось, что хозяин, экономя на охране, заколотил намертво запасной вход. Отец и брат задохнулись в ядовитом дыму. Когда их нашли, отец, раскинув руки, лежал на сыне, собой прикрывая его от наступающего огня. Хозяин склада отделался легким испугом. Похожая история была и у Артура – только не отец и брат, а старшая сестра и ее подруга, которая незадолго до того стала его общепризнанной девушкой…

– Вот она – любовь, – сказал, услышав, Марчук. Да, та самая любовь, о которой говорил Даниил, объясняя странное поведение Грани, наконец-то показалась. То самое смещение, при котором в формуле «добро-зло» соотношение величин не меняется!

– Я бы просто сделал вид, будто ничего не случилось, – честно признался Гошка. – Поделом же…

Мы поняли его – он говорил о мальчике Артуре, девочке Яночке и www.uprava.ru, которая за них отомстит.

– Да, лучшее, что в таких случаях могут сделать органы защиты правопорядка, – поскорее прикрыть дело, – имея в виду две казни, заказанные мальчиком и девочкой, добавил Валевский. – Вот только плохо, что месячишка через два эти дети тоже получат оружие…

– Ну, плохо… – согласился Марчук. – Должен же кто-то за нами грязь подчищать…

И громко прокряхтел что-то вроде «э-хе-хе…»

– Теперь понимаете, почему наверху такая тревога? – спросил Даниил. – Любовь с «макаром» в руке – это совсем не так романтично, как кажется.

– А что мы сделали, чтобы эти дети не стали убийцами?! – воскликнул Марчук. – Нет, ребята, если так – я складываю с себя полномочия! Верните меня, откуда взяли!

– Хорош блажить! – одернул его Валевский. Действительно, место для раздирания рубахи на широкой груди было неподходящее.

Мы вышли на паперть.

И опять все пространство вокруг церкви было занято – мужчины, собравшись в группы по четыре-пять человек, что-то обсуждали тихонько. Я насчитала пять таких групп; наша, стало быть, шестая.

– Надо хотя бы попробовать понять, – сказал Валевский. – Надо еще раз встретиться с этим Намтаром.

– А ты уверен, что Намтар имеет какое-то отношение к чертовой Управе? – спросил Марчук. – Вот будет номер, если Управа – само по себе, а этот ешкин кот – сам по себе.

– Он из демонов справедливости. Значит, что-то знает, – напомнил Даниил.

– И он хочет встретиться.

Все посмотрели на Нартова.

– Да ладно, пойду, – буркнул он. – В какую сторону-то идти?

– В любую. Ты сам почуешь Грань, – пообещал Даниил.

И мы, ни слова не сказав, отправились на задание. Причем никто из бригады даже не попытался задержать меня. Похоже, где-то наверху в штатном расписании уже числилась единица: «око Божье, исполняющее обязанности гувернантки при крутом следаке».

Мы сошли с холма. Неширокая аллея, ведущая к церкви, была абсолютно темна и, возможно, бесконечна.

– Тут, что ли? – спросил, принюхавшись, Нартов.

– А попробуй.

Он резким ударом разрубил тьму перед собой и для верности еще дернул край в сторону. Мы вошли.

– Как, оказывается, все просто… – произнес Нартов. – В любом месте, в любое время – вот она, Грань… Вот будет номер, если нас там никто не ждет!

Но он ждал. Он стоял у березы и меланхолично обдирал полупрозрачные лепестки бересты. Мы даже, не сговариваясь, остановились, чтобы понаблюдать за ним.

Он повернул голову резко и чуть ли не на сто восемьдесят градусов. У человека так бы не получилось, подумала я, и сразу же на ум пришли рога, копыта и хвост, которые, по наивному разумению, полагались демону. Но рогов он не носил – волосы стриг (или они вечно были такими?) необычайно коротко, словно показывая – тут рогов не спрячешь.

Увидев нас, Намтар поклонился и сделал два шага к скамейке. Нартов поклонился тоже – очевидно, стал усваивать этикет. И оба одновременно сели.

– Я рад, что ты пришел, – скаал демон. – Это значит, что ты рассказал СВОИМ обо мне, и тебе уже не позволили прийти на Грань, а приказали.

– Рассказал, – согласился Нартов. – И от себя добавил, что ты, скорее всего, блефуешь.

Намтар не обиделся, а засмеялся.

– Здесь не место для блефа, – сказал он несколько секунд спустя. – Разве тебе не объяснили?

Нартов взглянул на меня – не помню ли я такой инструкции? Но я тоже не помнила – возможно, демон лукавил.

– Ты сказал, что я, возможно, захочу подать жалобу? – спросил он.

– Прости, – Нартов развел руками. – Вот этого не сказал. Я за свою жизнь столько таких обещаний выслушал, что тебе и не снилось. Цена им – сам знаешь какая.

Демон насупился.

– Не так уж часто НАШИ обещают подать жалобу ВАМ, – буркнул он.

– Ну, допустим, что так. Но я ведь твои ходы могу просчитать запросто. Ты хочешь, чтобы для тебя что-то сделали, и грозишься подать жалобу. Я, чтобы тебе поверить, прошу важную для нас информацию. Ты информации не даешь – значит, твоя проблема не такая уж значительная. Ладно, по нулям. Мы расстаемся, опять встречаемся, ты опять грозишься подать жалобу, я опять говорю – объясни, что происходит! Ты опять не хочешь! И так – до Судного дня. Тебе для чего-то нужно, чтобы один из НАС постоянно болтался на Грани! Если я пообещаю больше не приходить – ты пойдешь на маленькую уступку. В тот раз ты сказал, что Грань подвинули человек и демон, а сегодня скажешь, что в имени человека – шесть букв, и он носит ботинки сорок третьего размера!

Я невольно фыркнула.

– Вы хотите знать, что произошло, а сами не даете мне никаких гарантий, – с обидой произнес Намтар.

– Какого черта ты выбрал меня? – вопросом же ответил Нартов. – Подождал бы немного – и сунул свою дурацкую бумажку в карман к Валевскому! Он бы с тобой лучше поговорил!

Они сидели на белой скамейке бок о бок, но друг на друга не глядели. Та еще парочка – растерянный следак и обиженный демон! Я их обоих понимала – Намтар получил такой щелчок по носу, что готов был искать справедливости (не защиты ли, если вдуматься?) у ПРОТИВОПОЛОЖНОЙ стороны. Нартов же, кроме всего прочего, не понимал, где граница его полномочий.

Марчук, как старший во второй отдельной загробной бригаде, уже высказал свое мнение о нартовских походах на Грань – имелись в виду и будущие. Он полагал, что Намтар всем нам морочит головы. Умница Валевский искренне переживал, что не может увязаться следом – его специализацией было не «напускание холода» со всеми сопутствующими трюками, а доверительное собеседование, и он бы исхитрился вызвать Намтара на откровенность. Гошка, самый младший, своего мнения и не смел иметь, и действительно не имел.

А я в бригаде состояла на совершенно птичьих правах – могла делать все, что хочу, но без права голоса! Поэтому мои эскорт-услуги не считались нарушением неписанного этикета – ну, берет с собой Нартов бабу, сам с ней пусть и разбирается. Опять же, непонятно – если архангелы считают меня оком Божьим, то, наверно, мне и следует безмолвно присутствовать при встречах с демоном…

– Судьба, фатум, рок, – ответил Намтар. – Но вы сейчас бьетесь, как рыбки об лед. Вы не можете пробить защиту. Я это знаю! Я сам с ней столкнулся. А пока вы не пробьете защиту – вы не поймете, кто вам нужен…

– Ты прекрасно знаешь, кто нам нужен. Вот и сказал бы!

– А гарантии?

Ему нужно было твердо знать, что мы погубим его врага. Желание естественное! Но он понимал также, что его собственные подвиги с НАШЕЙ точки зрения тоже ничего хорошего не заслуживают. И он торговался, как торговался бы на его месте всякий. Вот только время нас поджимало…

– Мы зря тратим время, – словно подслушав мою мысль, сказал Нартов. – И ты тоже зря тратишь время. Если бы ты хоть что-то конкретное сказал – уже было бы ясно, какие мы можем дать тебе гарантии. А еще лучше – пожаловался бы наконец, что ли?

Очевидно, Намтар уже обдумывал возможность узнать про гарантии, не раскрывая всех своих карт.

– А если неконкретное? Допустим, я рассказываю тебе историю о том, как некто захотел добиться справедливости и придумал, как это сделать, – как Шехерезада царю Шахрияру…

Я не могла удержать улыбку. Если Намтар (надо полагать, бессмертный и не знающий цены суткам и месяцам) затеялся встречаться с нами тысяча и одну ночь, хороши мы будем!

– Допустим, – с каменным лицом согласился Нартов.

– Допустим, из этой увлекательной истории вы делаете какие-то выводы. Но я только излагаю факты и совершенно не отвечаю то, какие вы можете сделать выводы.

– Понятно. Аллегория, – Нартов покивал и приготовился слушать. – Ты нам расскажешь сказку о том, как некий принц, или волшебник, или Иванушка-дурачок придумал игру в справедливость, а ты помог ему в эту игру сыграть. Мы ничего конкретно не узнаем, но хоть поймем смысл. Извини – смысл нам и так ясен. Кто-то вообразил себя полноправным носителем справедливости. Кто-то присвоил себе право карать и миловать.

– Да нет же! – с досадой воскликнул Намтар. – Сперва все было совсем не так! Сперва все как раз было очень даже справедливо! Потом, когда вмешался… Ну… Когда вмешался тот, кто не имел на это ни малейшего права…

– Интересно. Одни, выходит, имеют право на справедливость, а другие не имеют? – спросил Нартов.

Намтар повернулся ко мне.

– Вот стоит твоя женщина, – сообщил он Нартову, как будто не видел, что называть меня женщиной Нартова можно было бы разве что в прошедшем времени. – Ты ее высмотрел, ты за ней ухаживал, ты привлек к себе ее внимание, ты вызвал в ней желание отдаться…

– Пальцем в небо, – пробормотал Нартов, но для Намтара реальное положение вещей уже не имело значения.

– Ты сделал ее своей, ты дарил ей вещи и свое время, ты ее содержал, ты знал, что все – по правилам, мужчины и должны содержать женщин. И вдруг является другой! Он не пытается завоевать ее чувство, он не делает ей подарков, он просто засовывает ее в мешок и уносит! А когда ты пытаешься пожаловаться – просто пожаловаться! – тебе отвечают: «Сам виноват! Должен был лучше следить за своей женщиной и вовремя отогнать вора».

Нартов открыл было рот – но ничего не ответил. Чисто мужская логика была и в самой истории, и в словах «Сам виноват!» Хитрый демон нашел верный ход! Но оставить Нартова в безмолвной растерянности я не могла.

– А женщину спросили? – поинтересовалась я. – Хочет ли она, чтобы ее содержали? И хочет ли она, чтобы наконец судьба над ней сжалилась и прислала человека с мешком? Тот, кто заведует справедливостью, должен был совместить в этом деле три справедливости – мужчины, женщины и того, кто, возможно, имел причину явиться с мешком!

– Вот тогда и получилось бы, что торжествует справедливость мешка! – возразил Намтар. – Ведь если тот, кто заведует справедливостью, допустил, что женщину унесли, значит, он на стороне вора с мешком.

– Но вор, очевидно, не с луны свалился и не на луну со своей добычей убрался. У него – свои связи с другими людьми, и свое прошлое, и свое будущее, в которых история с женщиной для чего-то нужна. И где сказано, что это – окончательная и необратимая справедливость? – спросила я. – В конце концов, вор может попросту потерять мешок, или разбойник отнимет женщину, или вообще вор помрет от инфаркта! Все возможно, пока жизнь продолжается.

– Может, хватит? – обратился к нам обоим Нартов. – И так все запутано, а тут еще вы оба добавляете! Философы на мою голову…

Он заговорил, он вмешался – и я уже могла замолчать.

– Ты собирался историю рассказывать? Вот и рассказывай! – продолжал Нартов, весьма сурово, и даже не посмотрел в мою сторону.

– Итак, история. Некто Иванушка-дурачок начал эту игру в справедливость, как вы ее называть изволите, – Намтар обращался вроде бы к нам обоим, Нартову и мне, но я вдруг почувствовала – он хочет это объяснить только мне, а точка зрения Нартова ему стала неинтересна и он ее в расчет не берет. – Сейчас я объясню, как он до этого додумался. Но сперва поверьте мне на слово: Иванушка-дурачок – большое дитя. Лысое, усатое толстое дитя, считающее себя центром Вселенной и придающее своим капризам исключительно вселенское значение.

– Хорошее начало, – заметил Нартов.

– Без начала, извините, никак, – Намтар развел руками, повернувшись при этом ко мне. – Так вот, что бывает, когда дитя обнаруживает в себе странные способности? Оно делает из них любимую игрушку! Так вот – наш лысый, усатый, толстый герой был женат, имел сына – допустим, Владислава, – работал в какой-то глупейшей лаборатории и страдал манией величия в легкой форме. Ему казалось, будто в лаборатории он куда-то двигает мировой прогресс, и по сравнению с этим прочие человеческие дела просто меркнут и гаснут. Я знал его тогда – поверьте, разговаривать с ним было просто невозможно, он никого не слышал, а пел исключительно о науке и о себе в науке. Его даже в лаборатории тетеревом прозвали. Токует, а у самого словно уши заложило.

– Знакомая картина, – усмехнулся Нартов.

Дело в том, что у нас в бригаде имелся свой тетерев – Марчук. Он иногда пускался в длительные рассуждения, начисто теряя при этом и слух, и чувство такта.

– С одной стороны, пива не выпьешь, а с другой стороны, и в сортир ходить больше незачем, – философствовал намедни Марчук. – Так что имеем экономию времени. С одной стороны – с бабой уже не того. А с другой стороны – никто у тебя заначку из подкладки портфеля не вытаскивает. Так что имеем экономию нервных клеток…

– Может, хватит, а? – нервно прервал его Валевский. – И без того тошно…

Но он продолжал выискивать преимущества загробного образа жизни перед земным, пока бригада, плюясь и бурча всякие непотребства, не оставила его в полном одиночестве. По-моему, он еще минут пять толковал сам с собой, совершенно утратив потребность в слушателях. Так что про тетерева Намтар ввернул вовремя – он одним словом расположил к себе Нартова больше, чем всеми выкрутасами насчет женщины в мешке.

– Теперь представьте, что началось, когда он обнаружил в себе некоторые довольно сильные, хотя в сущности бесполезные способности. Он первым делом вообразил, что на нем одном сосредотовилась теперь вся изначальная борьба сил добра и зла! – продолжал Намтар. – От того, угадает он или не угадает номер выползающего из-за угла трамвая, зависело торжество светлого или же темного начал – в его понимании, конечно. И понемногу он пришел к выводу: такие способности представляют опасность для человечества. Афишировать их – преступление, потому что обязательно придут злые люди и сумеют ими воспользоваться.

– В чем-то он был прав, – вставил Нартов.

– Разумеется, в чем-то был прав. Он считывал мысли и картинки на расстоянии до пятисот метров, по временной оси – до сорока восьми часов, но если мальчик мог это проделывать два-три раза в сутки, не больше, то Буханцев – до двадцати и даже тридцати раз.

Я чуть было не спросила – какой еще мальчик? Но сообразила – у этого Иванушки-дурачка был сын. Как выяснилось, то же самое пришло на ум Нартову.

– У него был мощнейший посыл – но, опять же, принять информацию в полном и неискаженном объеме мог только специально под него натасканный реципиент. Такого реципиента меньше чем за три месяца не подготовить. Еще наш Иванушка-дурачок взглядом возил стакан с водой по столу на сорок сантиметров, заряжал семена растений, глушил всякую мелкую электронику на небольших расстояниях. То есть, его способность к телекинезу практического значения не имела. А опыты с растениями он проводил довольно успешно. Так вот, вернемся к мании величия… – Намтар на мгновение задумался. – Наш герой, естественно, вообразил, что сейчас за ним начнут охоту спецслужбы всех стран, и смылся из дома. Оставил работу, жену, сына, забрался в какую-то непроизносимую деревню, стал там возделывать огород и пугать местное население своими успехами. В идеальном варианте он еще лет десять прожил бы таким классическим деревенским чудаком, а потом заявился в столицу с кучей толстых тетрадей и семенами картошки, созревающей за две недели.

– Послушай, Намтар, у нас не так много времени, чтобы отслежить все варианты Иванушкиной судьбы, – напомнил Нартов. – Отрежь лишнее и излагай суть!

Тут Намтар окончательно развернулся ко мне.

– А суть такова – сыночку, Владиславу, исполнилось семнадцать лет, он отпраздновал день рождения, немного выпил с одноклассниками и пошел провожать свою девочку. Как на грех, в том же подъезде отмечали еще что-то, но уже не школьники, а двадцатилетние парни, на которых клейма ставить негде. Один из них привел с собой подружку, и ее пустили по кругу. В компании оказался садист. Одним словом – подружка погибла, и они стали думать, как бы избавиться от тела. Как раз в это время сын Буханцева проводил свою девочку до самых дверей квартиры, поцеловал на прощание и стал спускаться вниз. Его зазвали в гости. Он был слегка пьян и безумно счастлив, ему показалось совершенно естествнным, что взрослые мужчины хотят взять его в компанию. Но в итоге на него одного было повешено изнасилование, повлекшее за собой смерть, – неплохо, а? Объяснить, как это делается?

– Это очень просто делается, – прервал Намтара Нартов. – Родители начинают дергать за все веревочки, и сыночки один за другим исчезают из материалов следствия. Выясняется, что один был мертвецки пьян и проспал событие, другой за два часа до преступления ушел домой и сто соседей видели его на лестнице, с третьим тоже все в порядке, с четвертым – тоже… Остается один – крайний, чьи родители не имеют ни денег, ни связей. А суд просто не обращает внимания на всякие нелепости. Я, например, был на заседании, когда судили парней, угнавших дорогую машину.

Если бы я могла ткнуть его локтем в бок – то и ткнула бы. Сам же бурчал, что времени в обрез! Но пора бы уж мне было понять – Нартова, которому взбрело на ум похвастаться, танком не остановишь.

– Они это сделали из баловства, им просто силу девать было некуда, и в конце концов они заехали в парк, подняли эту машину за четыре угла и через ограду перетащили ее на клумбу. Они еще умудрились очень аккуратно пройти между цветочными рядами, и те, кто видел это дело утром, утверждали: полное впечатление, что машина свалилась на клумбу с неба. Ну вот, на скамье подсудимых оказался в итоге один-единственный человек, и судья без тени сомнения впаяла ему условный срок за то, что он в одиночку угнал машину и установил на этой самой клумбе. Я встал и возразил. Мне указали, что я не прохожу по этому делу ни в каком качестве. Тогда я сказал этой дуре, что через пять минут вернусь с прокурором области, и тогда все вместе дружно разберемся, как человек в одиночку перетащил семьсот кило железа на клумбу, почти не оставив при этом следов. Тут она так на меня заорала, что я чуть не оглох…

– И как?! – я уже была в полном восторге от истории. – Ты привел прокурора?!

– Привел, конечно. Потом я эту судью встречал в одной фирме, годовой оборот которой по бумагам составил одиннадцать тысяч рублей, а на самом деле – примерно семнадцать. Она там числилась юристом, а для поддержания штанов писала студентам юрфака курсовики. Не так уж все безнадежно.

– Хорошая история, – одобрил Намтар. – Одна из немногих, где справедливость победила сразу. И что интересно – ты принял решение В ОДИНОЧКУ.

Он произнес это очень выразительно.

– А чего там решать? – как-то фальшиво удивился Нартов. – Видно же – все шито белыми нитками.

– И ты сразу понял, куда надо бить. Парни поступили так, как должны поступать парни, – выпили и отправились колобродить. Родители поступили так, как должны поступать родители, – перепугались и кинулись спасать своих идиотов любыми средствами. Адвокаты поступили так, как должны поступать адвокаты, – за гонорар вывели ребятишек из-под удара. И только судья поступила не так, как ей положено, за что и испытала сильнейший удар справедливости. Очень хорошо, что ты рассказал эту историю, она мне еще пригодится.

Тут Нартов явно забеспокоился и даже быстренько взглянул на меня. Казалось – он понял, что брякнул что-то лишнее, и не может догадаться – что именно.

– У меня таких историй – выше крыши, – наконец сказал он. – Этого добра не жалко. Ты вроде объяснял, почему Иванушка-дурачок с твоей подачи взялся устанавливать справедливость.

– Да, действительно. Значит, расстановка сил такая – папа сидит в непросыхающей деревне, ведет душеспасительные разговоры с попом Василием и греет в ладошках морковные семена, а сына меж тем повязали, и все соседи клянутся, что видели его в подъезде пьяненького, а кое-кто даже видел с той девчонкой. Он со своей девочкой баловался, приставал, и она его оцарапала. Ну, конечно, царапину тоже объясняют в соответствии с задачей – повесить изнасилование и убийство на постороннего. Девочка Владислава бежит к следователю, клянется, что Владик был с ней и только с ней, она даже врет, что он у нее и часть ночи провел, но вранье слишком быстро раскрывается. Наконец к нашему Иванушке-дурачку случайно приходит одна из десяти посланных телеграмм – в деревне запила баба-почтарка, иначе и быть не могло, и всю ежедневную корреспонденцию, чтобы себя не утруждать, она вываливала в канаву. Наш герой глазам не верит, но у него как раз пошла в рост самая выдающаяся морковка, или свекла, или еще какой-то хрен. Он задерживается на день и приезжает к обеду – а процесс был утром.

– Так торопили? – не поверил Нартов.

– А чего было тянуть? Процесс получился образцово-показательный, полгорода сбежалось, во всех газетах хвалили и милицию, и прокуратуру. Вот тебе и морковка.

– Стало быть, начинаются приключения с совестью… – пробормотал Нартов.

– И еще какие! Он спер у приятеля пистолет, решил – убью себя! Но себя убивать страшно, он решил – убью насильников. Но от их вонючих трупов сыну легче не станет. Мать в лепешку разбивается, берет другого адвоката, подает апелляцию, а этот чудак ходит с пистолетом и ломает голову – кого бы убить. И тут он выясняет, что один из этих насильников – родной племянник некого… некого… Словом, этот некий в прокуратуре того города – царь, и бог, и воинский начальник. Он начинает подводить под свой замысел основу, а тут Владислава переводят в другую камеру и совсем в другое общество… Ты думаешь, я все это время оправдывал моего Иванушку-дурачка? Нет! Я хотел объяснить, что это за редкостный раздолбай!

– Но раз у него, как ты говорил, способность считывать, то почему он ее не пустил в ход? Считать кусочек будущего – в таком деле много значит! – лицо Нартова оживилось, он уже явственно представлял себе, как бы сам распорядился такой способностью.

Я же только вздохнула – Иванушка-дурачок, сидя в деревне, вглядывался в будущее свеклы и морковки, ему и в голову не приходило нацелить мыслительный аппарат в сторону своей городской квартиры…

– А потому, что он не понимал, как этой информацией распорядиться. Напоминаю – в лаборатории он считал себя центром мироздания и ничем, кроме науки, не интересовался. А вот когда сыну стало совсем плохо – он стал действовать. Я тебе говорил, что у него мощный посыл, – так он держал сына на плаву довольно долго, и не спал ночей, потому что именно ночью тому приходилось хуже всего… ну, ты понимаешь… А потом накопился недосып. Мой раздолбай понимал, что беда, и ничего не мог с собой поделать – уплывал… Ну и вот – Владислава больше нет. Покончил с собой. Единственный сын. В семнадцать лет.

Я невольно вздохнула.

– Насильники поступили так, как должны поступать насильники. Родители поступили так, как должны поступать родители, – Намтар говорил жестко, каждую мысль подчеркивая резким кивком. – А некий сотрудник городской прокуратуры, которой общество доверило осуществлять правосудие, поступил неправильно. Вся эта машинерия должна была споткнуться о него. Всегда, в каждом случае, есть человек, который должен был остановить несправедливость. Обычный живой человек – только облеченный властью останавливать. А этот еще и сдирижировал процессом! Мой герой мог попытаться застрелить его. Я отговорил. Я объяснил, что деяние и кара неравноценны…

– Что же ты выдумал? – спросил Нартов.

– Враг моего раздолбая тоже имел сына. И было бы справедливо, если бы и он лишился своего единственного ребенка, – убежденно заявил Намтар. – Я удержал его от зла и поставил на путь справедливости. А потом, когда я вел его этим путем, вмешался один… словом…

– Унес твоего Иванушку-дурачка в мешке, – помог Нартов.

– Гораздо хуже! Гораздо хуже! – внезапно возопил демон. – Мой герой уже совершил личный конкретный акт справедливости, использовав для этого свои возможности, но зрело иное, всеобъемлющее, истинное торжество справедливости! Вот чего меня лишили – а ведь это было мое дело, я вел его с самого начала, когда оно еще казалось мелким и незначительным!

– То есть, тебе не дали устроить торжество справедливости, и в этом ты видишь высшую несправедливость? – уточнил Нартов. – Хорошо. Давай разбираться. Я знаю об этом только с твоих слов – и про Иванушку-дурачка, и про морковку, и про сына, который не совершил никакого преступления. Можешь ты привести свидетелей, которые бы подтвердили: да, все было именно так, ты пришел на помощь раздолбаю, процесс действительно был отрежиссирован, и так далее.