Текст книги "Троянский кот"

– Оставь его в покое! – потребовала Маурина. – Давай сперва с ней разберемся!

А сказала она это потому, что правду учуяла. Любил ведь мастер Жербер Изору, да только она его не любила. И сам, своими устами, рассказал он ей известную ему историю, как майстра Антуанетта жалкого странника приютила да как этот странник на маленькой лютне печально играет. А Изора откуда-то знала, как с такого рода людьми обращаться. Ласкать их и обихаживать, беречь и лелеять – бесполезно, потому что привязываются они душой лишь к тому, кто с ними суров и безжалостен. Ибо таким образом получают они возможность себя жалеть – а более им, ежели вдуматься, ничего и не нужно.

– Дальше-то что было? – спросил тогда мастер Ожьер. – Отдала ты ему здоровый кусок своей силы, чтобы к новой жизни воспрял. Ну и как – воспрял?

– Да-а… – не совсем уверенно протянула бывшая повитуха.

– А силу давала просто так или в придачу? – не унимался маг.

– Получилось, что в придачу, – отвечала она. – Я же ему на счастье игрушечную лютню подарила.

– Ну, что он при помощи этой лютни вытворяет, мы уже видели. И как, принесла она ему удачу?

– Кто его разберет… – явно не желая продолжения разговора, буркнула Туанетта.

– Ну так я скажу, что она ему принесла! – Маурина всегда была сообразительна, а тут и особо мучиться не пришлось – достаточно было внимательно вглядеться в обе траурные физиономии, мастера Жербера и майстры Антуанетты. – То и принесла, что на него Изора внимание обратила! А она-то вовсе не дуреха доверчивая! Она живо поняла, что получится, если жалость, которую этот мастер струнного звона в людях вызывает, на силу Антуанетты помножить! Я даже не спрашиваю, как именно она его у тебя увела!

– Да это как раз не важно, – успокоил бывшую повитуху мастер Ожьер. – И, кажется, я понял, каким образом она сама силой и заклинаниями разжилась. Ведь приходила к тебе с Жалобным Магом?

Это уже адресовалось мастеру Жерберу. Он помотал головой – мол, никаких Жалобных Магов не видел, не знает и знать не желает!

– Ну, добровольно ты ей всё отдал, добровольно! – заорал тут мастер Ожьер, которого эта разнесчастная парочка вывела-таки из терпения. – Что говорил-то при этом?

– А что тут говорить? – проворчал отшельник. – Сам ты, что ли, никогда ничего женщинам не говорил?

– А она тебе? – развернула вопрос другим боком Маурина.

– Она? Она моим характером восхищалась! – с неожиданной гордостью заявил мастер Жербер. – Говорила, какой я стойкий, да сильный, да уверенный! Она же – слабая, чуть что – в слезы, и жизненным тяготам противостоять не умеет! И ей бы – хоть чуточку моей стойкости…

– Так и говорила? Или ты просто так понял? – уже догадываясь, что стряслось, спросила Маурина.

– Говорила!

– Да нет, друг ты мой, это не слова были – это у тебя или же у нее за спиной Жалобный Маг на игрушке своей баловался, – сообщил мастер Ожьер мастеру Жерберу то, что и без того обоим уже было ясно. – А ты, скорее всего, отвечал примерно так – с какой охотой, милочка, я бы с тобой и силой, и стойкостью, и вообще всем на свете поделился, да что поделился – навеки бы тебе всё отдал, бедняжка ты моя!

Судя по молчанию отшельника, так оно и было.

– Значит, не только заклинания – мужской свой норов ты подарить исхитрился… – Маурина вздохнула. – Тяжко же тебе пришлось…

– А вот этого не надо! – прикрикнул на нее мастер Ожьер.

Тут издалека прилетел перестук копыт.

– Ансельм! – воскликнул мастер Ожьер.

Это действительно был Ансельм.

– Отыскали мы ее! – вопил ученик. – Отыскали! Вон там, за поворотом, харчевня! А за харчевней – поле! А за полем – луг и старый сенной сарай! А в сарае она его лечит! Он ногу до крови стер, сидит, хнычет, а она его травами пользует! Молодцы их окружили, сидят в кустах, и Гильом велел передать – живьем он их оттудова не выпустит!

* * *

Склока в сенном сарае разыгралась такая, что ветхая крыша от воплей и посылов магической силы вздрагивала. Хорошо еще, что вовсе не съехала.

Гильом и его молодцы караулили снаружи, а мастер Ожьер и майстра Маурина вели сражение внутри. Они хотели, чтобы Изора сама и без скандала вернула украденное, она же сопротивлялась, и сопротивлялась весьма складно. Уж что-что, а правила, обязательные для магов, она выучила.

И отбивалась она за двоих. Жалобный Маг только растерянно разводил руками. Видно, плохо понимал, какую кашу заварил своими струнными экзерсисами.

Главным аргументом было – что деяние не имеет обратной силы. Стало быть, Туанетта не может вернуть того, что получил от нее Жалобный Маг.

Ансельм, о присутствии которого забыли, внимательно слушал спор. И потому, что не был занят склокой, его-то первого и осе– нило.

– Учитель, учитель! – отчаянно зашептал Ансельм. – Это же не было деянием!

– Передача магической силы не была деянием? – возмутился мастер Ожьер.

Он-то клонил к тому, что силу должна перенять у Изоры Маурина, а потом путем расщепления и собирания по частям вернуть ее бывшей повитухе.

– Нет, конечно! Это ей только так кажется! – Сообразительный ученик мотнул головой в сторону Туанетты.

– Мал ты еще судить, что мне кажется, а что не кажется! – огрызнулась ведунья-неудачница.

– Ну-ка, ну-ка, дитя! – вмешался мастер Жербер. – Что же это, по-твоему, было?

– Просто она – дала, а он – взял! Ведь для этого ни ему, ни ей силы не потребовалось! Дают-то и берут без применения силы, иначе это грабеж на большой дороге получается! – страшно довольный, что взрослые, опытные, почтенные маги его внимательно слушают, завопил мальчишка. – Она захотела дать – и дала! Она же сама к себе силу не применяла!

– Точно! – воскликнула Маурина. – Ежели она его полюбила…

– А она его полюбила! – весомо вставил мастер Жербер.

– Подите вы все в болото! – заорала, покраснев до ушей, тетка Туанетта.

– Так это и была сила, позволившая ей всё отдать этому попрошайке! А вовсе не магическая! – завершила мысль Маурина.

– Будьте вы неладны! – завопила Изора и вскинула руку.

Трудно сказать, какой знак собиралась она сделать – да и не вышло ли у нее бы заклятие как есть наоборот, но следившая за ней Маурина опередила ее, вскинула две руки, между волшебницами взад-вперед пролетели хвостатые искры, и Изора с Жалобным Магом застыли, как два каменных изваяния.

– Ну вот и разобрались, – мастер Ожьер в знак величайшего удовлетворения погладил бороду. – Ну что же, майстра Антуанетта…

Повитуха опустила голову. Давно уж не называли ее полным именем и древним званием…

– …сама дала – сама и возьми обратно!

– Как?.. – еле слышно спросила она.

– А как давала? Что ты при этом говорила?

– Не могу… – прошептала тетка Туанетта. – Что хотите делайте – не могу, не могу…

И даже головой отчаянно замотала.

– Стыдно? – яростно спросил мастер Жербер.

– А тебе не стыдно?

– Я мужчина…

– А я – женщина!

– Вот уж вовремя вспомнили! – прикрикнул на них мастер Ожьер. – Ну, что ты ему говорила? Повтори немедленно!

– А то ведь нам недолго и в зеркало мастера Жербера заглянуть! Наверняка где-нибудь в восьмом или девятом слое эти твои слова отыщутся! – добавила Маурина. – Ну?..

– Всё бери, мне ничего для тебя не жалко… Бери всё мое добро… Навсегда… – Из глаз бывшей повитухи хлынули слезы. – Никогда для тебя ничего не пожалею – только бери!..

– Вот! – Голос мастера Ожьера прямо-таки громом грянул. – Вот! А теперь то же самое – только наоборот! Немедленно!

– Сию минуту! – сурово громыхнула и Маурина.

Туанетта сделала три шага по направлению к Изоре и Жалобному Магу.

– Как же он без… без… – начала было она, да вдруг осеклась – сама уразумела, что собирается сказать нечто несусветное.

– Сними с него каменное покрывало, сынок, – велел мастер Ожьер Ансельму, и тот, проделал перед физиономией Жалобного Мага все необходимые загогулины пальцами.

Жалобный Маг открыл глаза и, вытянув шею, выглянул из-под своего холщового капюшона. Пошевелил руками, нерешительно улыбнулся.

Туанетта стояла перед ним, глядя в землю.

– Извини… – И он развел руками. – Так уж вышло… Извини… Это было сильнее меня…

– Что – сильнее? Воровкин норов – сильнее? – уточнила Маурина. – Ты полагаешь, сказал – извини, и все довольны, и всех в восторг привел?! Антуанетта! Ежели ты сейчас у него своей силы не заберешь, то и мастер Жербер никогда своих заклинаний назад не получит! Это хоть ты понимаешь?

– Ну, говори! То, что было сказано, только наоборот! – напомнил мастер Ожьер.

– Всё… отдай! – вдруг голос повитухи набрал силу. – Отдай мне мое добро! Навсегда!

И тут же Маурина сорвала с пояса Жалобного Мага маленькую лютню, протянула подруге и буквально впихнула ей в руки.

– Ломай! Ломай о колено!

Так властно она это выкрикнула, что Туанетта взяла двумя руками опасную игрушку, и не о колено – прямо так разломила надвое, а то, что получилось, широким махом кинула направо и налево.

Жалобный Маг вскрикнул.

– Ну вот, – сказал мастер Ожьер. – Теперь, когда Изоре уже нечем мастера Жербера в белых ручках держать, и за нее возьмемся!

Ансельм, не дожидаясь просьбы, снял каменное покрывало с белокурой красавицы.

Она осознала, где и перед кем находится, и так сверкнула глазами, что Маурина и Ансельм невольно переглянулись. Мальчик уж вскинул руки, чтобы накинуть покрывало обратно, однако мастер Ожьер удержал его.

– Ну-ка, милочка, приглядись – что там вы, прекрасные дамы, с личиком делаете, чтобы беленькими казаться? – обратился он к Маурине.

– А тут и приглядываться нечего. Я и тогда, во дворе, всё прекрасно разглядела. Мастер Жербер! Ты что отвернулся? Ну-ка, посмотри сюда! – Волшебница решительно разворотила отшельника к Изоре. – Ты полагаешь, это – та, кого ты любил? Та, кому ты всё отдал, мужской своей сути не пожалел?

Она говорила – а лицо Изоры менялось. Косы, свившимися змеями прикрывавшие ей ушки, упали, расплелись, но не светлым облачком легли на плечи, а неопределенного цвета темноватыми жиденькими жгутами. И белизна личика из мраморной сделалась болезненной, и оно, изящно-точеное, вдруг расползлось вширь и стало плоским желтоватым блином.

– Поди не пожалей, когда эта проклятая лютня плачет… – проворчал он.

– Той, кого ты любил, и на свете давно нет! Злоба и зависть ее сожрали! Живьем! И не дергай, рукав оборвешь! – прикрикнула Маурина на Изору, заметив, как та теребит бывшего Жалобного Мага. – Нет у него больше лютни! И нет у него больше силы!

– Отпустите ее, – сказал мастер Жербер, не глядя на преобразившуюся Изору. – Не могу я с ней воевать. Пропади они пропадом, эти заклинания. Новые придумаю. Я вот против комаров пять лет назад создал… И запирательное, чтобы воров в дом не пускать… Вот Туанетта подтвердит…

И, говоря эти слова, он выпрямился во весь свой невеликий рост.

– Значит, отпустить? – переспросила Маурина. – И ничего у нее не отнимать?

– Да. И поскорее!

– Тихо, тихо! – прикрикнул на мастера Жербера мастер Ожьер. – Будь по-твоему.

– Но ведь там такие хорошие заклятия были, я же помню! – взмолилась Маурина. – Неужели тебе не жалко?

Все замерли в ожидании, что скажет сварливый отшельник.

– Нет, – подумав, отвечал мастер Жербер. – Не должно быть жалко. Я думал, думал… и вот что придумал. Я ведь могу новые заклятия составить. Голова-то у меня прежняя осталась! А если я могу составить новые заклятия, и наполнить их силой, и заставить их работать, то неужели же я против собственного норова бессилен? Да, она стойкости, бодрости, спокойствия меня лишила, но я их заново в себе сотворю. Я уже начал! Раз я мужчина, то и не должен ждать, пока меня кто-то сделает спокойным и уверенным. Так что – пусть уходит!

– Пусть уходит! – странным каким-то голосом повторила Маурина.

И рукой указала, куда именно – в туманную даль. А сама бочком, бочком, да возле мастера Жербера оказалась.

– Пусть уходит! – подтвердил мастер Ожьер. – Ну, раз тебе трое магов приказали – изволь слушаться! И помощничка своего с собой забирай. Он нам тут не надобен!

Изора взяла бывшего Жалобного Мага за руку.

– Вы еще меня вспомните! – пригрозила она. – Мы еще вернемся!

* * *

Они уходили, взявшись за руки, оба такие жалкие, и делались всё мельче и мельче.

Изора вела, а Жалобный Маг плелся следом, такой беззащитный, такой покорный, повесив голову, косолапо заплетая ногами…

Нельзя, ну никак нельзя было отдавать его этой ведьме!

Туанетта оттолкнула Маурину, да так, что волшебница чуть наземь не села.

– Не удержишь! – рявкнула она, стряхивая с запястья руку мастера Жербера, как будто это была не рука о пяти цепких пальцах, а хрупкий паучок коси-коси-ножка. – Стой! Я с тобой!..

– Да ты и вовсе умом повредилась! – с такими решительными словами заступил Туанетте дорогу уже в воротах сарая сам мастер Ожьер, и выставил вперед пальцы, и ноготь каждого удлинился, налился стальной голубизной, и полетели от этих десяти клинков белые искры!

Однако и Туанетта еще не забыла, как пользоваться вернувшейся силой.

Ее правая ладонь расплескалась темно-вишневым, с лиловыми проблесками пламенем, и описало это пламя кольцо, и сорвало огненное кольцо стальные кинжальчики с пальцев мастера Ожьера – только звон пошел!

Он метнул в грудь разбушевавшейся повитухе ком ледяного воздуха, целую охапку, и она от неожиданности шагнула назад, а по груди у нее потекла талая вода. Но тут же поднялся от воды пар, и горячее облако собралось в плотный шар, и тут уж оставалось только рукавами отмахиваться, потому что ежели таковое румяное яблочко угодит в физиономию – так, право слово, мало не покажется!

Медленно, очень медленно удалялись Изора с Жалобным Магом, и, очевидно, Туанетта с ума сходила от мысли, что именно она, обладательница силы, могла взять за руку это кроткое и трогательное сокровище, именно она могла увести его от Изоры, а вот надо же – Изора уводит голубчика от нее!

Прекрасно всё это понимая, мастер Жербер, и мастер Ожьер, и опомнившаяся Маурина, и перепуганный Ансельм со всех сторон кинулись удерживать Туанетту. И некогда было им озираться – а если бы хоть кто обернулся, то и узрел бы отряд браконьеров во главе с лесником Гильомом, привлеченный странным и, возможно, опасным шумом.

Поняв, кто это затеял склоку, бравые молодцы отступили – сами маги передрались, сами пусть и мирятся, а попасть под огненные стрелы или под камнепад никому не хотелось. Один лишь Гильом из любопытства подобрался поближе – он никак не мог понять, кто это там, в самой серединке, буянит?

Сейчас, когда и с мастера Жербера, и с Туанетты сползло заклятие неприметности, единственное, которое по-настоящему удалось отшельнику, узнать их было непросто. Гильом и раньше-то не обращал внимания, есть вообще у тетки Туанетты физиономия или так обходится. Во дворе, когда Гильом держал речь перед королевой, он тоже по сторонам понапрасну не таращился. И потому женщина, которая отбивалась огнем и ледяным ветром, была ему как бы совершенно незнакома. Лишь когда Туанетта заорала, пытаясь злобным и язвительным, неудобь сказуемым словом пробить себе дорогу, он признал голосок. Заодно и сообразил, из-за чего весь этот шум и гам. Да и кто бы не сообразил? Уже по одному тому, как друзья и соратники удерживали Туанетту, по тому, какими словами потчевали они Жалобного Мага и Изору, даже дураку всё стало бы ясно, а Гильом с его браконьерами были вовсе не дураки.

Видать, лихой лесник знал, когда женщину можно образумить строгим словом, а когда и соваться не надо. Да еще чувствовал он себя довольно нелепо с рукой на перевязи. И голова кружилась – должно быть, от той капельки яда, которую выловила в его крови Маурина, сотая доля всё же осталась и куролесит.

– Назад, молодцы, назад, – приказал он своим браконьерам, да и сам понемногу отступил. – Пусть сами разбираются! Все назад!

Однако ж уходить совсем от затеявших склоку магов не стал – принимая во внимание всю хитроумную политику королевского двора и втянутых в нее чародеев, быть при мастере Ожьере и майстре Маурине было как-то безопаснее…

– Пустите, крокодильи отродья! – вопила меж тем Туанетта. – Пустите, охвостья ослиные! Я же жить без него не могу!!!

И, пожалуй, пробившись сквозь общую защиту Маурины, мастера Ожьера и Ансельма, кинулась бы в погоню за бывшим любовником бывшая повитуха, но перед ней встал высокий тощий парень, откинул край браконьерского зеленого плаща, прикрывавший ему подбородок и рот, и Туанетта уставилась на него, сгоряча не узнавая и не понимая, что этому чудаку тут нужно и как это он, безоружный, молний метать не умеющий, ей дорогу преградить отважился.

– Я – Амьель, – сказал внучек. – Ты меня узнаешь?

– Как не узнать королевского жениха! – рявкнула Туанетта. – Ну-ка, посторонись!

– Нет, – сказал Амьель. – Сторониться не буду. И тебя вдогонку не пущу! Ты меня принимала и повивала, когда я родился.

– А ты – помнишь? – Даже в такую минуту в Туанетте не угасало ехидство.

– Знаю. Ты не дала нам с мамой погибнуть. Ты целые сутки стояла, над мамой наклонившись, и терла ей живот, и давила, и помогала… Мне всё рассказали…

– Ну и что? Я всем живот терла и давила, – Туанетта, еле сдерживая желание пустить в ход огонь, уже скопившийся на кончиках пальцев, попыталась локтем отстранить парня, но он снова заступил ей путь.

– Всех тут нет, а я – есть.

– Ну и что?!?

– Ты нам не дала в смерть провалиться.

– Ремесло мое такое!

– А мы – тебе не дадим!

– Мы?

– Мы!

Туанетта задохнулась от возмущения.

– Мы! – повторил Амьель. – Нас тут много. Мы все тут – твои дети… Мы не пустим тебя! Мы не дадим тебе себя уничтожить!

А стоял-то он перед ней – один! И магом он не был, чтобы заклятие умножения позади себя по кустам развесить. И колдуном он не был, чтобы попросту глаза Туанетте затуманить. А вот – стоял же, как будто у него за спиной целое войско!

И она покраснела до ушей. Так румянцем залилась, что даже кончики вздыбившихся волос рыжизной вспыхнули.

Стыд оказался сильнее колдовских клинков мастера Ожьера, кидающихся в ноги песчаных вихрей Маурины и облака навозных мух, которое, к собственному изумлению, сотворил и готовился кинуть ей в лицо Ансельм.

Стыд перед ребенком, которого она из небытия на свет вывела…

– Пропади ты пропадом! – заорала Туанетта. – И все вы пропадите пропадом!

Она развернулась и, стряхнув огонь на сухую траву, во всю прыть понеслась к харчевне.

– Вот это женщина! – воскликнул Гильом. – Вот это норов!

Он посмотрел в ту сторону, куда всё еще уводила Жалобного Мага Изора, поморщился и плюнул им вдогон. Потом стал затаптывать тлеющую траву. Мастер Жербер помог ему облачком наивлажнейшего тумана.

Маурина первая побежала за Туанеттой следом, ворвалась в большую комнату и успела увидеть, как в чердачный люк втягивается лестница.

* * *

Хитроумная Маурина выразилась так, что у всей честной компании уши завяли.

– Не пробить! – перевел длинную пеструю речь на благопристойный язык мастер Ожьер.

И точно – Туанетта, забравшись на чердак харчевни, уже четвертый час рыдала в три ручья, и все посылы, вызовы, наговоры и отчитки отлетали от нее мелким горохом. Уже и вечер иссяк, и ночь подкралась, а Туанетта всё горевала и хлюпала носом, да так, что внизу каждый таковой хлюп слышался.

– И из-за кого?.. – с таким презрением спросила Маурина, что даже отвечать ей не было смысла.

Все понимали, что творится с бывшей повитухой, и никто не знал, как сманить ее с чердака.

Тут дверь отворилась и на пороге возник человек, показавшийся сперва черным пятном. И только принявшие золотой отблеск свечи волосы дали понять, кто это заявился.

– Что тут у вас творится? – спросил лесник Гильом.

Никто ему не ответил.

Лесник вошел, сел на дубовую скамью рядом с Мауриной и треснул кулаком здоровой руки по столу. Был он хмур, как будто получил хороший нагоняй от сьера Элиаса.

– Ни черта вы все не понимаете! – заявил он.

– А ты? – Маурина посмотрела на него так, что рыжая борода едва не занялась доподлинным пламенем. – И хотелось бы мне знать – зачем ты сюда пожаловал?

– Знал бы – сказал бы… Где она?

– Поезжай-ка ты лучше в свой лес, – посоветовала Маурина, – пока на тебя беспамятное заклятие не накинули… И без тебя тут тяжко.

– Ну вот, я же и говорю – ни черта вы все не поняли! Она что – всё еще ревет?

– Рыдает, – поправил мастер Жербер.

– Ага… – Гильом почесал в затылке и вдруг встал, сунул четыре пальца в рот и как следует свистнул.

Тут же в дверях появилась физиономия с приоткрытым ртом.

– Ну?.. – беззвучно спросил рот.

– Музыку сюда! Девок поглупее! – приказал лесник. – Шевелись, молодцы! Чтоб петух куру потоптать не успел – а тут уж была гульба и буйство!

– Здорово!!!

Физиономия исчезла, а лесник, не обращая внимания на почтенную колдовскую компанию, уперся в торец стола и погнал его подальше, к стенке.

– Место для пляски нужно!

И точно – не успел петух куру потоптать, как вовлечены были за шиворот свирельщик с барабанщиком, как влетели отчаянные, кругломордые, счастливые девки, как ввалились молодцы, и вроде никто о спиртном с закуской не позаботился, а они возникли, и пиво шапкой выперло из каждого кувшина, и сами собой зажглись факелы в настенных кольцах, и загуляли вперемешку ярчайший свет и угольные тени, и грянула музыка, и громыхнула пляска!

И таковы они были, пронзительная музыка и дикая пляска, что потолок дрогнул!

А там, наверху, Туанетта подняла голову от насквозь мокрого тюфяка и злобно заколотила кулаком в пол.

Буйство не унималось – кулака не услышали.

Тогда Туанетта, кипя возмущением до такой степени, что слезы высохли, вытерла кулаком нос и полезла ногами вперед в квадратный люк. Она была готова взять метлу и выгнать всех этих сумасшедших из харчевни собственноручно.

– Смотрите! – заорал мастер Жербер, увидев торчащие из потолка ноги.

– Мало ли что он ее выманил! – таким же воплем, сама себя не слыша, отвечала Маурина.

Один лишь мастер Ожьер удержал вскочившего было Ансельма.

– Смотри и учись, – велел он. – Вот еще и такая магия на свете бывает.

Туанетта спрыгнула, шарахнулась от пролетающих и топочущих пар, ударилась о стену и стала озираться в поисках метлы – вымести всю честную компанию вместе с музыкой.

Очевидно, всякая музыка была для нее теперь хуже рвотного порошка.

Тут же перед ней возник лесник Гильом.

– Спляшем? – без церемоний спросил он. – Ну?

Очевидно, первым желанием бывшей повитухи было перегрызть наглому леснику глотку. И ее оскал выразил именно это вполне справедливое желание.

Все-таки пора бы уж было осознать леснику, с кем он имеет дело. Ведь к той же Маурине подошел бы он с двойным поклоном и целованием края юбки – хотя и стояла она сейчас в коротких штанишках пажа. А майстра Антуанетта была до истории с Жалобным Магом ничуть не ниже званием, чем майстра Маурина. И всякой мелкой сошке и придорожной шушере следовало бы это учитывать!

Но Гильом стоял перед ней, знать не желая про все ее страдания, и смотрел в глаза, и что-то прямо из зрачков в зрачки перетекло, и вдруг стало ясно, что сейчас следует кинуться в пляс и уплясаться до такой степени, чтобы рухнуть без сил и без мыслей куда попало!

– А спляшем!

Велико было удивление колдовской компании, когда в середине круга стремительно объявились Гильом с Туанеттой. Танец был прост, бешеная прыготня с прихлопами и беготня взявшись за руки. Трудно было даже вообразить, как в этаком плясе позволить себе лишнее, да еще имея правую руку на перевязи, но Гильом умудрился – чем и ошарашил Туанетту наповал.

Она уж и позабыла, когда ее в последний раз хватали таким непотребным способом за такие запретные места!

Туанетта отшатнулась, размахнулась – и визг музыки был перекрыт звоном оплеухи!

Мастер Жербер с мастером Ожьером вскочили, готовые отшвырнуть наглеца ледяным ветром так, чтобы сквозь стенку пролетел, а Маурина успела накинуть на дудку с барабаном немое заклинание.

Яростная Туанетта и потирающий щеку Гильом стояли друг против друга.

– Беги! – крикнула Гильому Маурина, готовая удерживать подружку от побоища, сколько хватит сил.

– А вот на это может быть только один ответ… – как-то странно, неторопливо, весомо произнес лесник, левой рукой исхитрился сгрести Туанетту в охапку и поцеловал в губы таким долгим поцелуем, что Маурине даже страшно сделалось – хватит ли у обоих дыхания?

– Ой, ой, ой… – вдруг принялся шепотом отсчитывать мгновения обалдевший Ансельм.

Туанетта вырвалась и уставилась на потрясающего наглеца, которому было наплевать на слезы и скорбь по Жалобному Магу! И неизвестно даже, мог ли он своими мужскими мозгами понять всю глубину той скорби. Скорее всего, что нет. И ежели бы понял – держался бы в отдалении, делая вид, будто поддерживает Туанетту сочувственным молчанием. Но именно своей поразительной наглостью он вернул ей то, что было много лет назад, до всей дурацкой истории с Жалобным Магом!

Это было как будто Туанетта, сойдя с тропы, провалилась по уши в болото, а чья-то грубая рука ухватила ее за шиворот и, рискуя удавить, с силой из того болота выдернула!

И она вновь стояла на твердой тропе, свободная и готовая к защите и нападению!

Нахал с веселыми глазами, опозоривший ее на всю харчевню, тоже был свободен, тоже – сам, без подсказки, готов к защите и нападению, и меньше всего на свете он, охладительным зельем потравленный и ядовитой стрелой покалеченный, нуждался в бабьей жалости.

Вот что было изумительно!

Туанетта даже не сразу поняла, что улыбается.

Очевидно, для того, чтобы стать настоящей женщиной рядом с настоящим мужчиной, требуется хотя бы несколько секунд – не то чтобы на размышление, размышлять в таком положении обычно нечем, а чтобы насладиться своей новой, хотя и древней, древнее некуда, сутью. Туанетта честно сказала себе, что поцелуй был что надо, и неплохо бы его повторить – сперва миллион раз, а потом – как уж получится…

И она протянула руки рыжебородому нахалу, и он взял две ее руки в одну, причем поместились они очень даже неплохо, и эта парочка понеслась, кружась и притоптывая, в немом плясе, даже не замечая, что музыки-то и нет, потому что оба, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза.

– Вот и вся магия… – ошалело пробормотал мастер Жербер.

– Понял? – спросил мастер Ожьер ученика. – Вот тебе наука!

Маурина сверкнула на обоих синими глазами.

– Это у нее помутнение рассудка, – буркнула колдунья. – Опомнится и… и…

– И еще одного убогого подберет? – строго оборвал ее мастер Ожьер.

Маурина не нашлась, чего бы ответить. И в поисках помощи уставилась на бывшего отшельника. Но мастер Жербер, видать, был того же мнения.

Он взял Маурину за руки, вывел в круг и неуверенно притопнул. Сперва – левой, потом – правой, потом – дважды левой, потом – дважды правой.

Мастер Жербер не умел плясать, никогда не умел, но в том, что вытворил у него на глазах лесник Гильом, была магия, и он пытался эту магию осознать и перенять. Всё равно ведь не миновать придумывать себе новый набор заклятий. А тут он нюхом чуял, что имеет дело с немалой силой!

– Музыка нужна, – вдруг сказала Маурина. – Без музыки не получается!

– А у них вон получается!

Вновь взвизгнула свирелька и грянул барабан. Но, когда мастер Жербер попытался найти взглядом Гильома с Туанеттой, чтобы понять, как поступать дальше, те исчезли.

Пропали! Смылись! В ночной свежести растворились!

И правильно сделали.

Рига, 1999