Текст книги "У Пресноводья дуб зеленый…"

– Сперва убедиться надо, – разумно решил Антип. – А то что же мы со всем скарбом, с пожитками на реку потащимся, а там – не житье?

– Так прямо сейчас и ступайте, – посоветовал Янка.

Он был весьма сообразительным чертом и понимал – многие водяные додумаются на реку перебираться. Так главное – оказаться в числе первых и занять хорошее местечко, пока не начались грызня и свалка. А грызни и свалки следует ждать ближе к осени, когда положение с местами для зимнего сна окончательно прояснится…

– А ты с нами не пойдешь, что ли? – спросил Афоня. – Идем, сосед, чего тебе одному домой возвращаться? А так и прогуляешься, и в компании.

Янка внимательно посмотрел на соседей. Афоня хорохорился, а Антип не стеснялся показать – ему здорово не по себе.

– Да чего уж там, пойду.

До большой реки можно было дойти двояко – если взять прямо к югу, то идти дольше, пересекаешь множество асфальтированных дорог и одну железную, да и путь незнакомый, неизвестно, на что напорешься; если взять к юго-западу, то, во-первых, путь знакомый, во-вторых, очень удобно плыть озерами, в-третьих, есть где остановиться – у Ефима в бассейне. С другой стороны, чтобы подобраться к реке, придется пройти через оседлавший эту реку город. Но Ефим там не первый день обитает, что-нибудь уж присоветует.

Водяные и болотный черт рассчитали так, чтобы переплыть озеро и выйти к спорткомплексу ночью, ближе к рассвету. По дороге они сделали крюк и навестили рыбный пруд, в котором какой-то бывший мелиоратор растил карпов. Они хотели учинить пакость человеку, наворовав у него рыбы, но воровство не состоялось – дом мелиоратора стоял заколоченный, хозяин с семьей уехал, но взять с собой карпов не сумел – вот они и остались в воде.

– А что я говорил?! – воспрял духом Афоня. – Вот она, демелиорация! Сперва мелиораторов под корень изведем, потом болота восстановятся! Теперь очень важно, чтобы весь мир признал факт незаконной мелиорации болотных земель, а тогда…

Заткнулся он потому, что Антип дал подзатыльника, а Янка при этом еше и покрутил пальцем у виска.

Они сняли полиэтилен с теплички, навалили карпов, связали узел и поволокли его к озеру. Тут встали перед нелегкой задачей.

В доброе старое время Антип взвалил бы этот узел на плечо и прошагал озеро по дну, теперь приходилось плыть по самой поверхности, а рыбы-то набрали пуда полтора, не меньше…

– Жаль, Коську дома оставили, – сказал Янка, имея в виду не самого Коську, а его атлас автомобильных дорог, с которым юный водяной не расставался. – Посмотрели бы на карту, поняли бы – могла сюда прийти соленая вода, или еще нет.

– Я тебе и без карты скажу – тут вода покамест пресная, – Афоня потрогал эту самую воду ногой, но губами – не рискнул. – Отсюда до побережья болот, кажется, нет.

– Это озеро с рекой соединяется, еще змей знает когда мелиораторы протоку прокопали, – напомнил Антип. – А если соленую воду нагнало в речное устье, то она и в озеро попала.

Насчет мелиораторов он был неправ – озеро с рекой соединили еще тогда, когда и слова-то «мелиорация» еще не придумали, аж в тринадцатом веке, а сделали это монахи цистерцианского монастыря, и они же поставили там мельницу. Но как водяные, так и болотные черти совершенно не интересовались историей, они даже смутно представляли, что было два поколения назад. Антип – тот вообще не понимал, зачем загружать единственную голову лишними вещами, а те, кто был соображением поживей, придумывали что-то свое – вроде как Коська сочинил свою личную Антарктиду с ледяными-водяными.

Еще какое-то время путешественники уныло совещались – пробовать воду, а потом кашлять и перхать, держась за горло, не хотелось никому. Наконец Янка, встав на четвереньки, тщательно внюхался.

– Ну, что?

– Соленая…

Плыли так, как плавают плохо умеющие это делать люди, – выставив из воды головы как можно выше, две – кудлатые, одну – рогатую. Хорошо хоть, никто из своих не видел, позору бы надолго хватило. Да еще сперли дверь с сарая и такой плот изготовили – срам смотреть. Даже всю рыбу на него погрузить не удалось, с треть оставили. Сказал бы кто год назад, что водяным и болотным чертям придется мастерить плоты, – долгонько бы смеялись…

Плыли дольше, чем хотелось бы – не сразу догадались, что поплыла береговая линия и озеро подошло чуть ли не вплотную к спорткомплексу.

Его окрестности на первый взгляд почти не изменились – разве что тогда многие окна светились ночью, а теперь – два-три, не более. Янка как самый неприметный и привычный сливаться с ночной темнотой, пошел первым – звать Ефима. Кликал, кликал, наконец, стал ломиться в дверь черного хода. Кто его, Ефима, знает – может, еще от зимней спячки не проснулся?

– А вот в полицию позвоню! – ошарашил Янку женский голос. – Будете знать, как ночью шастать!

– Это ты, что ли, крещеная душа? – неуверенно спросил Янка.

– Крещеная, а то!

– Ну, а я – некрещеная. Помнишь, тут прошлым летом сплыв был? Ты еще на лагушку в банке большую вимбу выменяла? – в слабой надежде, что за дверью – та самая, одновременно заполошная и прижимистая бабка, спросил Янка.

– Была вимба, – подумав, ответила Вера Федоровна. – Это ты, Епифан, что ли?

– Нет, не Епифан я, а ты бы впустила.

– Ты один?

– Антип с Афоней на берегу остались.

– Так берег-то теперь совсем рядышком…

Вера Федоровна отперла дверь, Янка, не подумав, ввалился в освещенный коридор – и тут же схлопотал веником по голове.

– А ну, кыш, кыш отсюда! – кричала Вера Федоровна, колотя болотного черта. – Ишь! Заврался! Рогатых мне тут еще не хватало! Пошел вон, сатана!

– Да не сатана я! Болотный черт! – прикрываясь тощими шерстяными лапами, верещал Янка. – Мы с Антипом соседи! Да что ты венихом-то размахалась, дура?! Антип! Афоня!!!

– Чего орешь, окаянный?! Не ори, народ разбудишь! – еще громче завопила Вера Федоровна, отчаянно наступая и выпихивая гостя в темногу.

– Да ну тебя, совсем взбесилась! – Янке удалось выпрыгнуть, и уже из безопасного места он закричал: – Ты Ефима позови, а сама не лезь! Ишь – драться удумала! Тебя бы саму этим веником!

– Что тут за побоище? – раздался Антипов бас. – Ты, что ли, Вера Федоровна, крещеная душа, развоевалась?

– Антип Фалалеевич, ты? – Вера Федоровна так прищурилась, что стала похожа на старого китайца. – Точно, ты, некрещеная душа! А это кто же?

– Да сосед мой, Янка.

– Какой он тебе сосед? Как есть черт – с рогами, с мордой! И с хвостом, что ли?

– Черт и есть, – согласился Антип. – Так что же, коли он мне сосед? Живем рядом, вот и сосед. Афоня, карпов тащи!

От подарка сердце Веры Федоровны совсем растаяло. Она позвала гостей в подсобку и понемногу объяснила им, что творится в бассейне.

– Ефимушка ушел, есть ему стало нечего. Раньше он к озеру бегал рыбку ловить, но рыбки там мало, и он при буфете питался. А теперь народу сюда почитай что не ходит, буфет закрыли. А куда ушел – не сказал. К родне, может?

– Значит, не ходят люди в бассейн? – спросил Афоня с тонким расчетом: коли так, тут можно отсиживаться днем, а ночью ходить в разведку, обследовать речные берега, выбрать подходящее место.

– Да ходят иные. Народ-то уезжает. Принята программа переселения, вот… – Вера Федоровна достала старую газету. – И куда едут? В Южную Америку, в горы! Зачем, кому они там нужны?

– А ты все тут, убираешься? – полюбопытствовал Антип.

– Да вот убираюсь… Как велено – две большие раздевалки да две малые, душевые, туалеты…

– И платят хоть?

– Да то-то и беда, что не платят! Этот Портновский сперва – точно, платил, как обещал, потом стал задерживать. И вот уж которую неделю я его не вижу! Но обещал заплатить, я вот календарик завела, рабочие дни отмечаю…

– Обещал и пропал? – уточнил Янка. – А еще нас, чертей, пакостниками называют…

– Так, может, вернется еще? – Вера Федоровна с надеждой переводила взгляд с одной страшенной рожи на другую, еще страшнее. Но ни водяные, ни болотный черт ничем ее обрадовать не могли.

– А мы вот сюда думаем перебраться, на речку, – сообщил Антип. – Соседями будем, если вода окажется подходящая.

– А что? И перебирайтесь! – Вера Федоровна даже обрадовалась. – Я вам помогу, если что, по хозяйству, приберусь там, разгребусь…

А сама при этом смотрела на узел со свежей рыбой.

– Держи гостинец, крещеная душа, – сказал Антип, добывая толстого, кило на два, зеркального карпа. – Насчет уборки – это у меня дочка есть, да и не полезешь ведь ты прибираться на речное дно.

– Как знать, может, и полезу… У меня за квартиру полгода не плочено, в суд на меня подали… выселять будут… – и Вера Федоровна тихонько заплакала.

Глава пятая
Сватовство

Пока старшие ходили разбираться с соленой водой, Коська выхаживал Уклейку. Водяница как раз из-за своего молодого крепкого здоровья и пострадала больше всех.

Если бы первым нырнул тот же Афоня, он бы сразу сообразил – дело неладно, потому что водяной в годах очень прислушивается к своему организму и старается его поберечь. Уклейка же не распознала опасности, решив, что это ей после спячки не по себе, и основательно отравилась. Если бы не Янка – так бы и осталась на дне.

Но, пытась вылечиться, она ударилась в другую крайность и боялась подойти к воде, все время проводя на воздухе. А водяные с водяницами так устроены, что дышать могут и воздухом, и водой, однако вода им полезнее, а на воздухе чересчур долго оставаться они не могут. Иначе бы зимовали на земле, а не озерном или речном дне. Чем они и отличаются от болотных чертей – те тоже по дну ходить умеют, но спать там для них затруднительно, предпочитают на суше.

Коська добежал до дальних соседей, семейки болотных чертей, где имелась бабушка-травознайка. С бабкой было дело темное – никто и никогда ее без меховой шапки не видел, так что ходили слухи: вовсе она не чертовка, а из людей, только маленькая, тощенькая, а отсутствие тупых бабьих рожек выучилась успешно скрывать. Опять же, нос. Однако нос картошкой вместо пятачка у болотных чертей тоже случается, не всем же красивыми ходить.

Травознайка понятия не имела, чем врачевать от соленой воды, и дала корешков от кашля, от чиха и еще тех, что брали обычно брюхатые чертовки, водяницы и даже человеческие женщины, – от рвоты. Велела еще раков наловить, но в том ручье, куда Коська отправился их добывать, с раками что-то приключилось – сколько не совал руку в нору, никто его клешней за палец не тяпнул. Хотя вода вроде была почти не соленая…

Пользуясь тем, что Антип с Афоней как ушли радовать Панкрата бутылью, так и пропали, Коська шарился по окрестностям и приносил всякие неожиданные вещи. Из брошенной школы, куда иначе как вплавь было уже не добраться, притащил старые учебники, из разоренного киоска – журналы с цветными картинками, такими, что Уклейка из немедленно изодрала в клочья. А однажды явился с потрясающей новостью.

Коська обнаружил, что существует просто родина и историческая родина.

Он, как это с ним часто случалось, подслушал человеческий разговор. Кто-то кому-то говорил про некое третье лицо, что собралось ехать на историческую родину, и для Коськи этого оказалось довольно.

– Мы же – пришлые! – рассуждал он, все более увлекаясь. – Нас сюда поставили по рекам и озерам рыбу пасти, порядок соблюдать! Но откуда-то ведь мы взялись? Где-то же она есть – историческая родина?

И он в который уж раз открыл географию для пятого класса, да и ту – на государственном языке.

– Вот Европа, вот Азия, вот Африка… вот Антарктида проклятая… И где же тут может быть историческая родина водяных?

– Может, тут? Гляди, как воды много, – Уклейка сунула пальцем аккурат в середку Тихого океана.

– Дура! Она же соленая! А мы – пресноводные… он задумался и вдруг улыбнулся. – Ты послушай, как звучит-то здорово: мы – пресноводные! Не какие-то там болотные или, не к зиме будь помянуты, мелиораторы земные, а – ПРЕСНОВОДНЫЕ! Значит, что?

– Ну?

– Значит, где-то должно быть Пресноводье…

И он нырнул в книгу.

Настолько глубоко нырнул, что Уклейка сбежала – а он и не заметил.

Водянице было не по себе – она третий день жила без воды. Однако нужно было пересилить страх и пуститься вплавь – возможно, на берегу уже ждал Родриго.

Они целую долгую зиму не виделись!

С осени влюбленные сговорились, что Родриго, когда сойдет лед, будет дважды в неделю приезжать и проверять – не появился ли условный знак. А как знак появится, оставит свой – календарик, где пометит и день находки, и день будущего свидания. Нарочно для этого парень обучил подружку цифрам. Но он не учел сущей мелочи – откуда Уклейке было знать, к чему эти цифирки относятся? В ее голове нумерация дней как-то еще не помещалась. И соотнести сегодняшний день с какой бы то ни было цифрой в календаре она не могла не потому, что ума у нее маловато, а просто до сих пор было незачем.

Поэтому, найдя на причале карманный календарик и ничего в нем не поняв, Уклейка сильно расстроилась.

Она сидела и горько плакала, понимая, что жизнь кончена. Во-первых, Родриго, наверно, уже приходил – и обратно в город уехал, во-вторых, из-за соленой воды будут всякие неприятные перемены, в-третьих, кашель все не унимается, в-четвертых, пока она лежала больная и не причесывалась, косы спутались, теперь их чесать – половину волосьев повыдерешь, а кому нужна лысая водяница?..

– Уклейка! – раздался знакомый голос.

Родриго спешил к причалу напрямик, продираясь сквозь голые ветки. Уклейка вскочила и зашлепала навстречу – бегать она не умела.

– Наконец-то! Ну, наконец-то…

– Ты не замерзнешь? – спросил парень, целуя и обнимая водяницу.

– Да я привычная!

И они наперебой принялись рассказывать друг другу новости.

А новости были в основном неприятные.

Родриго встретился с Уклейкой в знаменательный для себя день – он сдал последний экзамен в институт, это дело отмечали целой компанией неизвестно у кого, так что он, пытаясь ночью пешком дойти до дому, заблудился и набрел на спорткомплекс. Всю зиму парень исправно учился и еще подрабатывал, хотя обстановка делалась все хуже и хуже – город подтапливало, а институт как раз был построен на низком острове.

Мать, решительная дама, довольно скоро сообразила, что добром все это не кончится.

Как девятнадцать лет назад ее патриотизм не помешал ей заниматься любовью с чернокожим Мугумбе Квамба из Камеруна, так теперь он не мешал искать прибежища за границей. Он у нее и раньше-то был весьма умеренный, дальше исполнения народных песен его амбиции не простирались, а когда начался очередной всемирный потоп – он и вовсе сошел на нет.

– Ну, Родриго Ивановс, нам с тобой тут больше делать нечего, – сказала Астрида Иванова, причем не на государственном, но на чисто русском языке, поскольку, будучи полукровкой, она без всякого билингвального обучения с детства оба эти языки знала. – Я не хочу, чтобы мой единственный сын жил, как водяной на болоте, и мхом тут от сырости порос.

– Так что – к папе в Камерун поедем? – ехидно спросил единственный сын.

– Если Камерун в безопасном месте, можно и туда… – мама задумалась. – А вообще я с одним человекм списалась, из штата Массачусетс…

Тут и выяснилось, что Астрида завела несколько женихов в разных концах света, переписываясь с ними электронным образом по-английски, всем наобещала сексуального удовлетворения, и теперь осталось выбрать того, что живет повыше и побогаче.

– И ты выйдешь замуж за человека, которого в глаза не видела? – удивился Родриго, считавший, что подобные глупости даже в его возрасте недопустимы, и честно заподозривший маму в старческом слабоумии. – Ты же ничего о нем не знаешь! Ты даже не знаешь, свою фотографию он прислал или чужую!

Еще он подумал, что хотя мама и неплохо выглядит, но ведь ей уже сорок, и кому там, в Штатах нужна сорокалетняя крашеная блондинка, если молоденьких и натуральных – выше крыши? Но вслух говорить не решился.

А мама подумала, что перед тем, как оказаться в объятиях Мугумбе Квамба, она знала о нем ненамного больше, но распространяться на эту тему не стала.

– По-твоему, умнее оставаться в умирающем городе и идущей ко дну стране? – спросила она. – Ты должен получить серьезное образование. Я, конечно, не найду в Массачусетсе такой же хорошей работы, какую имела здесь…

– Имела?

– Моя фирма со следующего месяца закрывается, – тихо сказала мама. – Мы ведь – филиал, ну так вот – филиал на болоте никому не нужен…

Родриго попытался объяснить Уклейке, что такое электронная почта, фирма, филиал, но она в последнее время и без того много новых иностранных слов узнала, все они в голове не помещались.

Водяница поняла только, что любимый ее покидает, и повисла у него на шее.

– Не пущу, не пущу! – твердила она.

– Так я никуда и не поеду, я тут останусь, – шептал ей в ухо Родриго. – Ну, куда я от тебя поеду?

Ох, не стоило этой парочке целоваться, сидя на заборе, не ко времени вышли страстные поцелуи. Да уже не переиграешь, и Уклейка с Родриго принялись строить планы совместной жизни на болотах. Планы эти были в точности таковы, как у всех несовершеннолетних, вообразивших себя страшно взрослыми, в частности – присмотрев место для двуспальной палатки, они совершенно не подумали, где Родриго будет брать человеческое продовольствие, а когда Родриго обещал подружке взять плейер с компакт-дисками, ему и на ум не брело, что батарейки очень скоро сядут, других же взять негде, а без музыки он жить не привык. Ну и прочее в том же духе.

За этими разговорами и застал парочку встревоженный Коська.

– Вот ты где! С мелиоратором!

– Ругаться будешь – вообще к болотным чертям жить уйду, – пригрозила водяница. – Они людей принимают.

– Ну и уходи! Поглядим, как ты в избушке зимовать будешь!

– Ну и уйдем!

– Уйдем?

– Уйдем, – демонстративно обняв Уклейку, сказал Родриго. – И поженимся. Так что не мельтеши, у нас все серьезно.

– Болотные черти, что ли, вас повенчают? – ехидно осведомился Коська. – Ну-ну! Вот дядька Антип вернется – он тебе устроит венчание!

– А ты за батьку не решай! – выкрикнула Уклейка. – Может, он сразу согласие даст!

– Да ни в жизнь он согласия не даст! Когда болота высохнут – не раньше!

– А если у нас любовь? – привела главный, как ей казалось, довод Уклейка.

– Любовь-любовь! Нам на болотах такие зятья ни к чему!

– Это почему – ни к чему? Он что – тебя глупее?

– Потому что мы – пресноводные, а он… черномазый!

Каким образом Коська додумался, что это и есть ахиллесова пята незваного зятя, сказать трудно, но вот осенило его – он и брякнул.

– Ага! – нехорошо сказал Родриго. – Ну, ты допросился.

Он отстранил Уклейку и пошел на Коську, сжав кулаки.

Коська, почуяв драку, ждал противника, растопырив руки и присев, как оно полагается в поединках у водяных. Он только не сообразил, что противник выучен иным приемам.

Водяные, когда схватываются, стараются друг дружку заломать и в слякоть спиной впечатать. На кулаках они не бьются, потому что лапу с перепонками меж пальцев в толковый кулак сложить затруднительно. Ногами тоже не дерутся – во-первых, широкая и плоская лапа не может нанести четкого и прицельного удара, а во-вторых, им даже в голову не приходило, что такое возможно. Вот и получилось, что водяные столетиями занимались чем-то вроде греко-римской борьбы, что была популярна у людей сто лет назад, да вышла из моды.

А Родриго должен был по гроб жизни благодарить свою умную маму – увидев, что сына во дворе из-за черной физиономии допекают кличками, она отдала его в секцию бокса, откуда приятели переманили мальчишку в клуб карате, и дальше он каждый год занимался у нового сэнсея, изобретшего свой, особо перспективный вид этого боевого искусства.

В конце концов Родриго набрел на умного человека, объяснившего, что исповедовать один какой-то стиль – значит признать не только его преимущества, но и его ограничения, а противнику в уличной драке не станешь объяснять, что по правилам Шо-то-кан перед началом боя необходимо раскланяться и снять ботинки. Так что действовать следует исключительно по обстоятельствам, и если обстоятельства позволяют провести сокрушительный удар апперкот – не мучаться из-за того, что в карате апперкоту не место.

Именно поэтому Коська, беспредельно уверенный в своей силище (водяые действительно не слабее крупного медведя, особенно матерые, вроде Антипа), подпустил Родриго поближе, собираясь облапить и поломать ему кости, но сам схлопотал грамотную серию совершенно бесцеремонных ударов в челюсть и в ухо, от которых, неловко отступив, шлепнулся на задницу.

В полете он еще попытался потащить за собой противника, чтобы уже на земле подмять его, но тот, не будучи дураком, вовремя отскочил.

Уклейка завизжала от восторга.

– Не по правилам! – заорал Коська. – Мы так не сговаривались!

– А что, мы разве сговаривались? – спросил Родриго. – Я что-то не помню.

– Это не бой! Так не дерутся! – возмущенно голосил Коська. – У пресноводных так не положено!

Родриго озадаченно посмотрел на Уклейку. Она развела руками – не придавай, мол, значения, это просто новая блажь.

– Какие еще пресноводные? – наконец додумался спросить он. – Рыбы, что ли? Так он и сам – не рыба!

– Я же говорила тебе, а ты не слушал! – тут Уклейка была совершенно права, она действительно пыталась растолковать все неприятности, происходящие от пресноводности болотных жителей, но Родриго хотел целоваться – и только, поэтому информация не достигла его слуха и соображения.

– Мы, водяные, – пресноводные! – со всей возможной для побитого водяного гордостью заявил Коська. – А вы, мелиораторы, незнамо кто! Вы, поди, морскую воду пьете!

– Это ты загнул, человек морскую воду пить не может… – тут Родриго задумался. – Это что – выходит, я тоже пресноводный?

– Ты – пресноводный?

– Ну!

– Врешь!

– Не вру!

Уклейка захлопала в ладоши.

– Так это что же получается? – сам себя спросил ошарашенный Коська. – Выходит, все теперь наоборот? Нет, ты все-таки врешь…

– Ты видел, чтобы человек морскую воду пил? Не видел, – приведя этот совершенно справедливый аргумент, Родриго на секунду задумался. – В водопроводе вся вода – пресная.

– А что такое водопровод? – поинтересовалась Уклейка.

– Это трубы такие – на одном конце, скажем, озеро с пресной водой, на другом – кран, открываешь – течет, мы оттуда воду наливаем и пьем, – как можно проще объяснил ей жених.

– Водопроводов у нас нет, – упрямо заявил Коська.

– Колодцы зато есть! – заорал, додумавшись, Родриго. – Люди воду из колодцев берут! Вот добеги и попробуй, какая она там – соленая или пресная!

Коська неторопливо встал.

– Колодец тут поблизости есть, – грозно сказал он. – Сейчас схожу и проверю. Но если ты соврал!..

– Иди, иди! – замахала на него руками Уклейка. – Целее будешь!

Коська величественно удалился и пропал в кустах.

– Чего это он? – спросил Родриго.

– Слишком умный, – поставила совершенно правильный диагноз Уклейка. – Все понять пытается, вот у него ум за разум и заходит. Ты не бойся, придут батя, дядя Афоня, дядя Янка, они и будут решать. Коська мне даже не родной брат, а двоюродный.

– Жить с твоими не будем, – тут же решил Родриго. – Мы с Коськой не поладим. Будем выяснять отношения, пока один из нас на тот свет не отправится.

– Ну, значит, не будем, – сразу согласилась водяница и прижалась к жениху. Больше уж они ничего не обсуждали, а только целовались, ласкались и ворковали, пока издалека не донесся Коськин голос.

– Пресная! Пресная! – вопил он, приближаясь к берегу. И, возникнув их кустов, вдруг остановился, яростно чеша в затылке.

– Выходит, мы теперь иначе делимся?

Родриго и Уклейка переглянулись – в воздухе повеяло безумием…

– Ну да! – радостно сам с собой согласился Коська. – Раньше вот делились на болотных жителей и мелиораторов… а у вас как?

Вопрос адресовался Родриго.

– На мужиков и баб… – неуверенно ответил будущий зять.

– Не то!

– Ну, на титульную нацию и мигрантов…

Коська вылупил глаза – ничего не понял, но сознаваться не желал.

– Еще!

– На умных и дураков!

– Да нет же! Вот раньше делились на болотных жителей и мелиораторов, болотные жители – на водяных и чертей, и у мелиораторов тоже какое-то разделение обязательно было… Но это все неправильно! Делиться на самом деле нужно было не так, я понял! Нужно делиться в зависимости от исторической родины!

Уж как в Коськиной голове образовалась эта гипотеза – одному змею ведомо, однако она возникла и страшно своему изобретателю понравилась, потому что объединяла все его предыдущие изобретения вместе и упрощала мир до такой степени, что он даже лягушкам был бы понятен.

– Делиться нужно на соленых и пресноводных, вот! – и, провозгласив свою новорожденную истину, Коська продолжал вдохновенно: – Соленые непонятно откуда взялись, а у нас, у пресноводных есть историческая родина! Мы не приблудные какие-нибудь, не болтаемся по Океану, нет! Мы все – из Пресноводья!

– А где оно? – заинтересованно спросил Родриго. Географию он знал куда хуже боевых единоборств, разве что как-то отыскал в Африке Камерун, но повторить этот подвиг уже не сумел бы.

– Где Пресноводье? А вот это и есть для нас главное – найти Пресноводье… – Коська задумался и неожиданно завершил мысль: – Мы, пресноводные, должны друг за дружку держаться. Я все понял – соленые хотят нас отовсюду выжить, поэтому сюда дурной воды нагнали. Им самим наши болота понадобились. Но это хорошо! Мы осознаем, что у нас есть свое Пресноводье, понимаешь? И мы туда вернемся!

– Совсем умом тронулся… – прошептала Уклейка.

– А знаешь, в этом что-то есть, – шепнул в ответ Родриго.

Водяница посмотрела на него с подозрением.

– Просто все остальное не имеет теперь значения.

– Ну, да, мы забыли, где оно, мы утратили свои корни! – продолжал проповедовать вдохновенный Коська. – Но оно есть, и я буду его искать! Столько книг понаписано – неужели ни в одной не найдется ни слова про Пресноводье? И вот же я в школе глобус видел, нужно было брать!

– Дядя Янка! – вдруг воскликнула Уклейка.

Болотный черт возник на озерном берегу совершенно неожиданно – как оно и полагается его роду-племени.

– Батька велел собираться. Мы там, на большой реке, хорошее место присмотрели – так нужно занимать, пока другие не догадались.

– На реке? При чем тут река? – возмутился Коська. – Ну да, ты же еще ничего не знаешь! Дядя Янка, я нашу историческую родину нашел, называется – Пресноводье! Теперь осталось только на карте отыскать…

– Ну, валяй, ищи, – позволил Янка. – В свободное от основной работы время. А до тех пор на речке поживешь. Там хоть зимовать можно.

Подумал и добавил:

– Пока – можно…