Текст книги "У Пресноводья дуб зеленый…"

– А как именно они это делали? – заинтересовался Коська. – Ты не спросила?

Уклейка пожала плечиками.

– Ну, ладно, – Коська закрыл книжку и уложил в пакет. – Раз дядька Антип велел – поплывем узнавать. Где эти брошенные пятиэтажки?

– Как отсюда плыть – мимо замка, мимо понтона, который соленые водяные пригнали, до бывшей протоки и налево. Я издали только видела. Там как раз вода почти к окнам подступила, очень удобно…

– Удобно! Разве это вода? Только поверху плавай, а на дно не смей…

– Ну, Коська! – захныкала Уклейка. – Я, что ли, эту воду сюда нагнала?

– Поплыли к Перфилу! – распорядился Коська. Все-таки совесть у него была, и он время от времени болезненно осознавал свое безделье. Хотя в новом мире, который выстраивался в голове, Коська ждал для себя почестей.

Это был мир Пресноводья, в котором водяного, открывшего историческую родину по вдохновению и по книгам, сумевшено привести к ней сородичей, ждет слава и даже свадьба с лучшей из юных водяниц. Дальше свадьбы Коська пока не заглядывал.

Матерый водяной Перфил осваивал двухкомнатную квартиру на первом этаже. Хорошо в ней было то, что пол на два пальца уже покрыт водой, и уровень растет. Плохо – что вода соленая и дом уже основательно подмыт, того гляди – завалится. Но Перфил объяснил, что жилье это – ненадолго.

– Вот, казалось бы, что может быть глупее ванны? – рассуждал он, показывая этот действительно непонятный для водяных предмет. – Этих ванн тут – не счесть, и все их видели, и все мимо прошли, а я догадался! Берешь два ведерка пресной воды, одно – из-за окошка, смешиваешь…

Он поболтал в воде перепончатой лапой и шагнул в ванну. Затем лег лицом вниз и стал дышать. У него уже получалось неплохо, дышал долго, Уклейка с Коськой успели соскучиться.

– Вот и все, очень просто, – произнес Перфил, вставая на четвереньки. – Потом буду понемногу соотношение менять. Жена тоже учится, только у нее плохо подвигается, а Ракушка… Эх! Думал, палку сломаю об эту Ракушку! Она, мерзкая девка, что удумала? Я сказал – пока два часа не научишься в ванне дышать, никаких гулянок! Так она пресной воды напустила! Лежит, дышит! Ну, я ее отпустил, сам залез – а вода-то пресная!

– Сам-то ты, дядя Перфил, два часа смешанной дышать можешь? – спросил Коська.

– Нет, пока еще не могу, – честно ответил Перфил. – Но учусь! Потому что я подписал контракт.

– Кон-тракт? – повторила Уклейка. Столько незнакомых слов вошло в жизнь, что она от них прямо шалела. Это были те слова, которыми пользуются заморские женихи, и водяница не хотела выглядеть простушкой из захолустья. Пусть даже себе другого присмотрела, а все-таки…

– Да вот, на днях договорился на понтоне с агентом, контракт оформил, он дал подъемные, четыре ящика консервов, теперь нужно срочно готовиться к переплыву.

– Куда же ты собрался, дядя Перфил?

– А на Галапагосские острова завербовался рыбу ловить.

– Это где же?

– А сам не знаю, где-то посреди Океана. Так что срочно учимся дышать. Тут ведь все равно не жизнь! А научимся дышать – так нам всюду в Океане местечко найдется.

– Ты же там пресной воды вообще никогда больше не увидишь! – ужаснулся Коська.

– Ну и что? Были пресноводные, станем соленые! – бодро отвечал водяной. – Рыба ищет, где глубже, а водяной – где рыба. Тут ведь скоро зубы на полку впору будет класть, рыбка-то гибнет.

– А акулы?!

– Какие акулы? – Перфил заозирался. – Нет там никаких акул! Ты смотри, при жене только не брякни! Нечего бабу с толку сбивать!

Он вылез из ванны и зашлепал по комнатам – убедиться, что жена не слышала странного разговора.

– А может, там и нет никаких акул? – спросила Уклейка.

– Есть! – рявкнул Коська. – Я в книжке читал. Как пасть разинут – так вроде этой ванны, целиком всех заглатывают.

– Как же там соленые водяные-то живут?

– Не знаю!

– Ф-фу, пронесло, – сказал, заглянув в ванную, Перфил. – Поплыла за продовольствием. Вот тоже морока – я думал, поселимся мы тут, утром сунешь пятерню за окно, а в пятерне тут же тебе и рыбешка. Ага, разогнался… Вся рыба тут кверху пузом поплыла.

– От соленой воды, я же говорил! – воскликнул Коська.

– Никакая не соленая вода, а на железной дороге, на том берегу, где порт, вагоны с какими-то мешками стояли, в мешках – белый порошок, вот их размыло и рыба потравилась, – объяснил Перфил. – Далась тебе эта соленая вода! Ты начни понемножку привыкать – и сам не заметишь, как втянешься. Сперва на три ведра пресной – одно соленой, потом…

– Дядя Перфил, а где ты пресную-то воду берешь? – вдруг спросила Уклейка.

– Как это – где? Да из крана же! – и водяной показал, как именно он это делает.

– А где возьмешь, когда в кране кончится?

Перфил задумался.

– Не должна кончиться, – помотав башкой, сказал он. – Кран старый, надежный, водопровод в прежнее время строили, вода в нем будет всегда.

– А в самом деле, откуда в кране пресная вода берется? – Коська даже приоткрыл рот, как будто это помогало размышлениям. – Может, где-то есть подземные ключи?

– Про это и я слыхал – будто под землей озера имеются с хорошей водой. Да только кто туда за ними полезет? Раньше мелиораторы знаешь что делали? Бурили ар-те-зи-анс-кие скважины! – гордый, что может выговорить заморское слово, сообщил Перфил. – Прямо из тех озер вода наверх шла. Но как они это делали, мы уже не узнаем никогда…

– Так это же и есть Пресноводье! – завопил Коська.

– Какое тебе Пресноводье? – удивился Перфил, впервые услышавший изобретенное Коськой слово.

– Наша историческая родина! Вон она где! Вот почему ее на картах нет! На картах же – поверхность, а нам нужно вглубь!

Новый удивительный мир возник в Коськиной голове и тут же стал обрастать подробностями. Гигантские пещеры, прекрасно обустроенные, с нишами, со ступенчатыми спусками к воде; садки, в которые плескались не знающие солнечного света белые рыбины; ажурные мосты над озерами и протоками; вот только не знал еще Коська, чем эти пещеры освещаются, но вспомнил, как Родриго учил его разжигать костер, – и тут же по берегам подземных озер вспыхнули огни и осветили хорошеньких водяниц, качавшихся на ветвях белых, низко склонившихся над озерами, деревьев…

Интересно, что прежний мир, с дубом, лешим и следами невиданных зверей вдруг куда-то из головы подевался. И то – совместить эти два мира ни у кого бы не получилось, не только у Коськи. Вот один и растаял.

– Ну тебя, и с твоей исторической родиной вместе… Антипу кланяйся, Афоне тоже. Передай – как соберусь в дорогу, попрощаться приплыву. Эх…

Он махнул лапой и полез обратно в ванну.

– Что – эх? – спросила Уклейка.

– Эх – все равно ведь уплываю, так что – пропади оно все пропадом…

Перфил лег на пузо и стал громко, с бульканьем дышать.

– Дезертир несчастный! Пошли отсюда, – велел Коська сестренке. – Ну его к акулам…

– Типун тебе на язык! – огрызнулась сестренка. – Значит, кто не хочет с тобой искать Пресноводье – того уже и к акулам? Ты как знаешь, а я под землю не полезу!

Они вышли на лестничную клетку.

– Все-таки мелиораторы хорошие дома строили, – заметила Уклейка. – Вот бы его переволочь туда, где есть пресная водица, и жить всем вместе…

– Погоди галдеть… – Коська прислушался. – Тут еще кто-то есть, наверху…

– Ходит? – Уклейка попыталась уловить обычное шлепанье водяных, но вместо того был тихий, почти беззвучный скулеж.

– Живой кто-то! Пошли!

– Я давно щеночка хотела! – обрадовалась Уклейка.

– Дура, чем ты его теперь кормить будешь? Он у тебя лапы протянет!

Они, идя на голос, добрались до пятого этажа и толкнули подозрительную дверь.

– Здесь, что ли? – спросил Коська, входя.

– Вроде здесь…

– Сгиньте, пропадите, не пущу, – раздался тонкий голосок. – Мой дом! Уходите подобру-поздорову, пока я не озлился!

– Ты – кто? – озираясь, поинтересовался Коська. – Выдь, покажись!

– Показываться мне не положено.

– Домовой, что ли? – сообразила Уклейка. – Так нам – можно, мы – водяные!

Тот, кто выбрался из-за навесной панели парового отопления, ростом был с годовалого ребенка, но бородат, смахивал на большой ком серой пушистой пыли и, протягивая лапу для знакомства, выпростал ее из нескольких слоев драной паутины.

– Касьян, озерный водяной, – представился Коська. – Уклейка, сестрица моя. А ты кто таков будешь?

– Дементий.

Наступило молчание. Уклейка обвела взглядом разоренную комнату.

– Как же ты тут живешь, дяденька Дементий?

– Сам не ведаю. С голоду вон усох, покормить меня некому… У вас, водяные, корочки не найдется?

Еще совсем недавно Коська произнес бы гневную речь о тех простаках, кто по неразумию своему связался с мелиораторами. Но после всех событий он резко поумнел, хотя ум его развивался в каком-то странном направлении.

– Откуда, дяденька? Рыбки разве что?

Он достал из пакета жестяную банку и ловко вскрыл ее нарочно для того подпиленным когтем.

Дементий сходил на кухню, принес алюминиевыю гнутую ложку и дважды ею зачерпнул из банки.

– Благодарствую. Много ли мне теперь надо? Вот – доживаю, скоро совсем на нет сойду. Это что за рыбка?

– Нездешняя, тунец, – объяснил Коська. – А чего тебе на нет сходить? Перебирайся к нам, к водяным, как-нибудь прокормишься.

– Не могу, должен дом сторожить. А у вас и домов-то нет, одни подводные логова.

– Да он скоро рухнет и тебя придавит!

– Значит, такая судьба. И пусть придавит… Зажился я, детки. Всех хозяев проводил, один вот остался.

– Что же тебя хозяева с собой не взяли? – жалостливо спросила Уклейка.

– А позвать забыли. Или не умели? Меня же за собой позвать нужно на новое местожительство… А они не умели… Научить было некому… Вот я и остался…

– Ну так мы тебя зовем! – решительно сказал Коська. – У нас логово, будешь за хозяина, подкормишься.

– Не-е, я здесь – хозяин, – извиняющимся голосом прошептал Дементий. – У вас я нахлебником буду. Ступайте, детишки, не травите душу.

– Ну, как знаешь. Пошли, Уклейка, – Коська взял сестренку за руку и решительно повел прочь.

Ему нужно было тщательно обдумать теорию подземного Пресноводья…

Глава восьмая
Грабеж

Плывя обратно, вверх по течению, Коська и Уклейка с любопытством поглядывали налево – на острые, украшенные медными птицами, готические шпили старого города.

– Это петухи, – сказала Уклейка. – Харитошка туда ночью ходил – говорит, на улицах еще сухо, а в подвалах вода уже плещется.

Харитошка был молодой водяной, давний приятель, зо которого, Уклейка, возможно, с горя пошла бы замуж, кабы не случился Родриго.

– А почему петухи?

– А у людей спроси. Их ведь не поймешь.

– Как же они в таких башнях-то жили, с петухами? Туда пока залезешь – проголодаешься.

Как всякий водяной, он не любил лестниц. И свое сегодняшнее восхожление в гости к Дементию уже считал подвигом.

– А может, и не жили вовсе? Может, это у них для красоты? – мечтательно произнесла Уклейка.

– Дом – для красоты? Ну, ты сегодня соленой водицы перебрала! Поплыли, а то еще до чего-нибудь додумаешься! – прикрикнул Коська.

Когда добрались до места, старших не нашли – у них вышло временное замирение с Панкратом, потому что объявились еще новоселы, молодые и горластые, грозились прогнать и Антипа, и Афоню, и всех, кто по соседству. Перекусили скромненько – консервами и перловицами, что насобирала с утра Уклейка. Потом пришел страшно недовольный Антип, ничего слушать не пожелал и завалился спать на мелководье. Коська сел чертить веточкой по мокрому песку Пресноводье в разрезе, долго прикидывал, на какой оно глубине и сколь велики должны быть на чертеже фигурки водяных, тут и Афоня заявился – со стороны протоки меж островами.

Коська рассказал Афоне про Перфилову затею с ванной.

– Я кое с кем посоветовался, – сообщил Афоня. – Не так все это просто. Думаете, это они над нашей декларацией о демелиорации слезу пустили? Нет, они просто сообразили, какая им от этого выйдет польза. Если загубить наши болота окончательно – мы становимся дармовой рабочей силой. За обглоданный рыбий хвост поплывем на Галапагосские острова, прямо акулам в зубы.

– Дядя Афоня! Да неужели у вас у всех тогда, на сплыве, мозги поотшибало?! – заорал Коська. – Мы-то с Уклейкой маленькие были, нас на сплыв не пустили, а вы-то все – уже матерые! Неужели трудно было глянуть чуть дальше собственного носа?

Афоня горестно развел лапищами.

– Всяк водяной задним умом крепок, – пожаловался. – Ты вон тоже тогда мелиораторов бить собирался, а теперь вот бегаешь с книжонками, Пресноводье какое-то выдумал! Нет на свете Пресноводья!

– Есть Пресноводье!

– Ну так покажи мне, глупому, где оно на карте!

Многое изменилось с той поры, когда сплыв созывали. Теперь в редкой семье водяных не было географического атласа, да и болотные черти тоже этой наукой сильно увлеклись. Вечерами, позвав гостей, ползали по цветным страницам когтистыми лапами, отмечали наступление моря на сушу, рисовали новые береговые линии – словом, как могли, не отставали от жизни.

– А на карте его нет! И быть даже не может, потому что оно под землей, – отвечал Коська. – Гляди, я нарисовал. Мы над самым Пресноводьем ходим и того не знаем. А оно – на глубине.

– Да ты свихнулся! – воскликнул пораженный догадкой Афоня. – Тебя к бабкам вести нужно, лечить! Надо же, додумался – Пресноводье у него на глубине! Этак и я тебе скажу, что Пресноводье – наверху, на высоте! Потому что оттуда дождь идет, а дождь – пресный!

– На высоте? – Коська задрал голову. – А точно! Только, дядя Афоня, как же мы оттуда в болота попали? Если оно под землей – мы через какую-нибудь дырку с исторической родины вылезли. А если наверху?..

– Свалились!!! – зарычал разъяренный Афоня. – И так тошно, а тут еще ты с ума сплываешь! Уклейка, поесть ничего не найдется?

– Да все уж подъели… – растерянно ответила Уклейка. – Ты верши не проверял?

– Пусто! А консервы?

– Кончились.

– Где же этого твоего женишка ненаглядного водяные змеи носят?

– Ты моего жениха, дядя Афоня, не тронь! – Уклейка поджалась и выставила острые коготки. – Я за него так тебя исполосую – потом бабка по чешуйке собирать да склеивать будет!

– Пошла, пошла, нечего! – отмахнулся от нее Афоня. – А ты бы, Коська, сказал дружку – пусть хоть мороженой рыбы притащит!

– Он и так только и знает, что рыбу нам тащит, – буркнул Коська. – А нам и отблагодарить нечем! Водяные, называется! Озерные хозяева! Раньше могли за услугу пудовой рыбиной отдарить, теперь – побираемся! Бабы витрины бьют, всякую дрянь с них хватают! Знаешь, почему все это?

– Потому что дураки! – сразу выпалил Афоня. – Это Панкрат всех с толку сбил – сплыв ему, декларация ему, демелиорация ему! А мы и поверили! Знаешь, что про него говорят? Что он с солеными водяными спелся! Что они его еще раньше прикормили, подкупили, что все это было заранее придумано, что даже декларацию ему из Океана прислали, а он только переписал своей лапой!

– И не лень тебе сплетни собирать, дядя Афоня?

– Сплетни? Передохнем тут с голоду – это уже не сплетни!

– Ты чего глотку дерешь, сосед? – раздался знакомый прокуренный голос.

Из воды неторопливо выходил Янка, держа в тощей лапе хвостатый узелок.

– Вот, навестить решил, гостинца принес, развязывай, Уклейка. Как вы тут? Обустроились?

– Обустроились! – взревел Афоня и вдруг стал тереть грязным кулаком глаза. Коська с Уклейкой переглянулись – водяной плакал настоящими слезами. Возможнл, даже солеными.

– Обустроились, как же! – выкрикивал он. – Антип никак бок не залечит, Панкрат его в драке помял, ребро сломал, не иначе! Этот вот – с ума сплыл, за исторической родиной гоняется! У меня от консервов изжога! Давлюсь, а ем, больше-то нечего! И ты еще с дурацкими вопросами!

– Ишь ты… – Янка покрутил своим аккуратным пятачком. – Надо же…

– Садись, дядя Янка, – по-взрослому печально сказала Уклейка. – Будь гостем. Мы зато костер разводить выучились.

– Да, это – достижение, – сказал Янка, и не понять было – похвалил или съязвил.

При Афониных воплях Антип спал – и не шелохнулся, а как прибыл Янка и стало тихо – тут он продрал глаза и сел.

– Ты, сосед?

– Я.

– Соскучился, что ли, старый пакостник? – недружелюбно спросил Антип.

– Выходит, что соскучился.

Антип подошел, уселся с ним рядом и облапил за плечи.

– Худо дело, сосед.

– Да уж вижу.

– Жрать нечего.

– Кабы знал бы – больше бы приволок.

– Вы, черти, хитрые – придумай что-нибудь!

– А чего тут придумаешь…

Уклейка развернула узелок – там оказались два карпа из рыбного пруда. Хорошие, толстые карпы, но если на едока по половине – только аппетит раздразнить.

Тут сверху раздался свист, это Родриго, шагая по мосту, подавал о себе весть.

– Уж не знаю, съедобно это вам или как, – сказал он, подходя к кострищу. – Совсем я в трубу вылетел, а стипендию еще на карточку не перечислили. Вот, хлеб, белый и черный.

– Ешь, сосед, – видя, что Антип наливается тяжким возмущением, поспешил посоветовать Янка. – Мало ли, что водяные отродясь печева не пробовали. Теперь время такое – не то что печево, а даже и молоко пить станешь с голодухи.

– Вам, чертям, проще, вы и ягоду, и грибы в лесу берете, – проворчал Афоня. – А у меня изжога… Если всю жизнь свеженькой рыбкой и раками питаться – это ж каково потом брюхо переучивать?

– Да нет у тебя больше брюха, – с сожалением заметил Янка. – Ты, гляжу, совсем помолодел…

– Тьфу! – буркнул Антип. – Срам смотреть! Что же это за водяной без брюха?..

Компания у костра затосковала.

– Пойду я, – сказала вдруг Уклейка. – Бабы витрину присмотрели, в ней много всякого добра. Далеко от берега, правда, а попробовать надо. Авось и успеем удрать. Меня в долю берут.

– Сиди! – Родриго припечатал ее рукой по плечу. – Я пойду.

– Куда? – спросил Антип.

– На рынок… – Родриго задумался и вдруг со знанием дела пощупал Афонин бицепс. – Дядя Афоня, а ты бы мог дверь плечом высадить?

– Невелика наука, – ответил за Афоню Антип. – Ты чего еще выдумал?

– Там рыбный павильон есть, он крайний, стоит почти что на берегу. И всякие киоски. Если взломать – много консервов взять можно… и рыбы мороженой…

– Много – это сколько? – спросил разумный Янка.

– Сколько унесем.

– А далеко ли от берега?

Родриго задумался.

– Там вообще-то два берега, один – речной, он подальше, а другой – городского канала, правда, он в этом месте не каналом, а как-то иначе называется. Этот – чуть ли не у самого входа, только трамвайные рельсы перебежать.

– Дверь, говоришь, взломать? – Янка усмехнулся. – Не валяй дурака, парень. Дверь я беру на себя.

– Ты с нами пойдешь, сосед? – спросил Антип.

– А куда ж я денусь? Это же пакость все-таки. Стало быть, по моему ведомству.

– И я пойду, – встряла Уклейка.

– Ты будешь стоять на атасе, – распорядился Родриго, и водяные недоуменно на него уставились, но болотный черт все понял.

– На стреме то есть, – уточнил он. – Ну так когда идем-то?

– Там в восемь вечера закрывают. Пока продавцы разгребутся, пока сдадут кассу… Раньше десяти там делать нечего. А лучше – в одиннадцать, – прикинул Родриго. – Вы хлеб-то ешьте, а то сил не будет.

Антип и Афоня молча жевали непривычными челюстями плохо пропеченный хлеб.

– Комом в горле стоит, – жаловался Коська. – Хоть пальцем его в брюхо пропихивай!

– Ешь, ешь! – прикрикнула Уклейка. – Добытчик! Меньше бы про Пресноводье рассуждал – может, какую рыбешку бы поймал!

К рыбному павильону центрального рынка отправились: водяные и черт – водой, Родриго – пешком. Встретились на набережной, и Родриго показал, как заплывать в канал. Там он спустился вниз и протянул руку Янке. Черт выскочил из воды на бетонный пандус и отряхнулся. Вдвоем вытащили более легкого Афоню, а он уж помог выкарабкаться Антипу. Уклейка осталась внизу.

У дверей павильона за работу взялся Янка. Пощупал дверную ручку, поковырял когтем в скважине, встал на цыпочки и пошевелил что-то этакое у косяка.

– Ты что, сигнализацию отключаешь? – удивился Родриго.

– Я пакость делаю, – коротко ответил Янка. – Должность у меня такая.

– Ты ему пакостничать не мешай, – прошептал Афоня. – Для него пакости – это как для нас рыбу ловить, сами не знаем, как оно на самом деле получается.

– Ну вот, – сказал Янка. – Готово. А теперь, соседи, живо, живо!

Все пятеро проскользнули в павильон, и Янка запер дверь.

– Ого! Это что же – соленые все нам прислали? А мелиораторы прячут и не отдают?! – изумился Коська.

Рыбы там было много и – разной. Свежую продавцы, правда, куда-то припрятали, но мороженая, соленая, копченая, а также всевозможные консервы, и в жестяных, и в пластиковых банках – все это было, лежало, стояло, громоздилось, лезло в глаза, одурманивало запахом.

– Тихо, тихо! – шипел Янка. – Тащите все к дверям…

Тут произошла склока – Антип выволок из кучи самую толстую копченую треску и вцепился в нее мертвой хваткой, когда же Афоня только протянул к нему руку – угрожающе зарычал.

– Да успеем добычу взять! – воскликнул Коська и оторвал зубами порядочный кус от шмата малосольной лососины.

– Змей вас побери, потом наедитесь! – Афоня, шарахнувшись от Антипа, кинулся к Коське, увидел внушительный кулак, опять поспешил к Антипу, услышал рык, плюнул – и, захватив охапку жареных, залитых желе миног, поволок их в угол – наслаждаться.

– Ну, соседи!.. – Янка так и встал в изумлении. – Совсем оголодали! Давай-ка, парень, работать. Бери ящик, тащи к дверям. Там соберем кучу – а потом быстренько к каналу перетаскаем и в воду покидаем.

Родриго взялся за работу. Скоро он с непривычки и от лихого темпа, заданного Янкой, взмок. А болотный черт орудовал тяжестями даже с каким-то неожиданным удовольствием. Его сухие лапки, казалось, должны были сломаться под весом ящиков, однако Янка тащил их, чуть ли не приплясывая. Скоро у дверей воздвиглась целая пирамида.

– Теперь бы выстроиться цепочкой – и в момент все перекидать, – мечтательно сказал Янка. – Куда это Антип подевался?

Куда подевался Антип – выяснилось слишком поздно.

Янка приоткрыл дверь – на улице было пусто, трамвая ни справа, ни слева не наблюдалось. До канала было метров двадцать, не более.

– Пошел! – он подтолкнул Родриго, тот схватил ящик в охапку и поспешил к парапету. Там он не догадался размахнуться – и консервы полетели не в воду, а на бетонный пандус, аккурат под парапетом, и загремели, разбегаясь в разные стороны!

– Уклейка, подбери! – крикнул Родриго и побежал за другим ящиком. Ему навстречу торопился Янка с двумя большими мешками, из которых торчали мороженые рыбьи хвосты. Все это отправилось вниз – Уклейка еле успела увернуться.

Когда водяные и Янка выбирались на пандус, им пришлось помогать. Уклейка взялась за бетонный край и поняла, что, пожалуй, выкарабкается сама. На всякий случай она подняла вверх мокрый палец и определила направление ветра. Ветер шел с моря – стало быть, гнал в устье соленую воду, вот уровень в канале и поднялся на сколько-то сантиметров. Уклейка без затруднения вылезла на пандус и стала скидывать добычу в воду.

Родриго приволок второй ящик, окликнул Уклейку, чтобы ненароком ее не задеть, сбросил консервы, обернулся – и увидел, что к дверям павильона подъезжает полицейская машина с мигалкой. Он так и окаменел.

Полицейские ворвались в павильон, зажегся свет – и тут же раздался звериный рев водяных. А из-за машины выскочил Янка и перебежал через трамвайные рельсы.

Водяной, тем более – успевший перекусить, один сильнее троих полицейских, но у тех все-таки огнестрельное оружие. К реву примешались человеческие крики, а потом грянули два выстрела.

– Ну, влипли! – прошептал Янка и, перегнувшись через парапет, приказал негромко:

– Уклейка, прихвати, что можешь, и – домой, домой! Не задерживайся!

– Дядя Янка, вода поднимается!

– Плыви, плыви, соседка!

– А мы? – с надеждой спросил Родриго. Он почуял в болотном черте боевого командира и очень этому обрадовался.

– А мы тут останемся. Надо же этих дураков вызволять…

– А как?

– Совсем ты, я гляжу, городской мелиоратор, – Янка оскалился, и Родриго впервые в жизни увидел его клыки, вроде кабаньих, только помельче. – Был бы деревенский – знал бы, как болотные черти водить умеют… Стой тут, жди, действуй по обстоятельствам. Нам главное – дураков в воду спровадить, дальше они и сами дорогу найдут!

Янка побежал, стуча маленькими копытцами, обратно к павильону и проскользнул вовнутрь. Еще через минуту там погас свет и опять взревели водяные. Очевидно, они в мраке прокладывали дорогу наружу.

Прозвучало несколько выстрелов подряд – и двери широко распахнулись. Вывалился кто-то большой, опять грянул выстрел – и большой рухнул на колени. Это мог быть только кто-то из водяных – и Родриго кинулся ра выручку.

– Нога! – только и прорычал Афоня. – К воде!

– Сейчас, сейчас!

Следом выбежал полицейский, он сразу не заметил Родриго, а когда заметил – лучше бы помолчал.

– Мать-перемать, негр!

Тут он и пропустил хороший удар ногой в челюсть – и табельный пистолет не помог. А Родриго подхватил Афоню под мышки и помог встать на одну ногу, левую, – в правой сидела пуля.

Дальше было, как в кино – из дверей с такой легкостью, словно он был надувной, вылетел еще полицейский. Долетел он до трамвайных рельсов. Так им запустить в ночное небо мог только разъяренный Антип. Сам же он появился в дверях задом наперед – попытался вытащить целый поддон на колесах, груженый рыбой, но поддон застрял.

Надо полагать, Антип сдуру загородил добычей дорогу Коське и Янке. В павильоне опять началась стрельба. И тут же на углом завопила полицейская сирена. Очевидно, патруль, не справившись с водяными, вызвал подмогу.

– Афоня, миленький, скорее! – умолял Родриго, но как водяной ни опирался о его плечо, прыгать ему было несподручно.

Спасло их Уклейкино любопытство. Услышав шум, она не утерпела и поднялась по пандусу наверх. Тут и увидела, как Родриго мучается с Афоней. Водяница подхватила раненого с другой стороны, и они вдвоем чуть ли не на весу потащили его вниз, к воде. Нижнюю часть пандуса уже заливало.

– Ну, дядя Афоня!

Он шлепнулся в воду.

– И ты! – Родриго бесцеремонно столкнул в канал невесту и опять побежал к павильону. Там уже стоял второй полицейский джип, только-только подкатил.

Пока Родриго думал, что бы тут сделать «по обстоятельствам», джип вдруг встал на дыбы и задом наперед поехал к каналу.

– Дядя Антип! – завопил Родриго, и тут же раздались крики в машине.

Одновременно поддон, которого Антип не смог вытащить, вдруг словно бы сам собой вылетел из дверей. Это его выпихнул обезумевший от паники Коська и сам выскочил следом. Но Коську никто не преследовал, и водяной, успев подхватить с поддона какие-то коробки, поспешил к каналу.

– Стой! – Родриго перехватил его. – А дядя Янка?

– За него не волнуйся! Он же – матерый пакостник! Он им знаешь как глаза отвел?

В павильоне еще несколько раз выстрелили.

– Он им как водяной показался, росту себе прибавил! Они ему в голову палят, а головы никакой нет, он же внизу, – сумбурно объяснил Коська.

В этот миг дверца джипа открылась и оттуда выскочил человек в форменной куртке и с дубинкой.

– Дядя Антип! – хором заорали Родриго и Коська.

Водяной неторопливо завалил машину набок и встал против этого человека, огромный и яростный.

– Поломаю! К змеиной бабушке!

Человек шарахнулся.

– В воду, в воду! – закричал, подбегая, невесть откуда взявшийся Янка. – Все в воду! Они там по рации подкрепление вызвали!

Родриго, не соображая, побежал вместе с водяными по пандусу и оказался по щиколотку в воде. Тут он невольно притормозил.

– Прыгай, прыгай! – велел Янка.

– Ледяная!..

Тут Антип схватил Родриго под мышку и вместе с ним плюхнулся в воду.

– Уходим, уходим! – Янка последним оставался на пандусе, скакал и казал полицейским длинный нос. Потом он красивым прыжком, долетев чуть ли не до другого берега канала, нырнул.

И вынырнул, отплевываясь, отфыркиваясь, тряся башкой.

– Змеиный хрен, соленая!

Вода прибывала, заливала стоящие на пандусе машины, и полицейские наконец осознали – опасность грозит не столько рыбному павильону, сколько всему городу.

Тут уж было не до водяных…