Текст книги "Падающая звезда"

– Мано, – тихо зову я.

Она не откликается.

– Мано, – зову я настойчивее и громче.

И снова молчание. Она похожа на фарфоровую куклу. На кровати, около ее руки, лежит второй пустой пузырек.

– Мано! – ору я не своим голосом, понимая, что она не проснется.

Я включаю свет. Загорается миллион маленьких лампочек на потолке, и я морщусь от яркой вспышки. Смотрю на Мано и впадаю в ступор: белое одеяло под ней насквозь пропитано кровью. Алая, яркая кровь на белоснежном фоне выглядит отвратительно. И в эту секунду я понимаю, что за странный запах в комнате, – пахнет железом, кровью. Я отшатываюсь, спотыкаюсь обо что-то и лечу на пол, больно ударяясь головой о комод. Затем я слышу дикий крик. Мой крик. Я зову на помощь. Так громко и отчаянно. Даже когда в комнате через минуту появляется Марион, не могу перестать орать. Я вижу, как Марион куда-то звонит, как она со злостью мнет записку, лежащую на прикроватной тумбочке. Она нервно ведет плечами, а затем смотрит мне в глаза. И я вижу, что в них стоят слезы. Марион наклоняется и крепко обнимает меня, а я больше не могу кричать – охрипла. Я лишь издаю тихие вопли. Жалкие, никому не нужные и никем не услышанные:

– Помогите…

Глава 5

Квантан

– Он не дал тебе по морде. Я до сих пор в шоке, – в очередной раз говорит Пьер, мой надоедливый кузен, и я еле сдерживаюсь, чтобы не нагрубить ему.

Капюсин, его девушка, стреляет в него неодобрительным взглядом, и он прикусывает губу.

В комнате царит полумрак, я слышу звуки брякающей посуды и прочей возни. Наверное, стоит извиниться за беспорядок. Вот только после разговора с Алексом и истерики Мано у меня не осталось сил.

До меня доносится шум воды из кухни, после в дверях появляется Леа – девушка другого моего кузена, Рафаэля, которая нашла стаканы, хотя я не помню, в какой именно коробке они лежат. Она садится рядом со мной на велюровый синий диван, который мне выбрала сестра. Он ужасен, но я не мог ей в этом признаться. Думал, выкину через годик, сказав, что испортил. Леа подает мне стакан воды с неловкой улыбкой. Они все здесь, чтобы поддержать меня. А я мечтаю остаться один.

– Спасибо, – бормочу я.

Пить совсем не хочется. Точнее, хочется, но не воду.

– Ты как? – тихо спрашивает она.

– Никак, – честно отвечаю я, не в силах церемониться.

В комнате сразу становится тише.

– Ну знаешь… не то чтобы ты был лучшим другом Алекса и за его спиной проделывал что-то с его девушкой… Тем более она уверяла тебя, что они расстались…

– Пьер, заглохни, – грубо бросает Раф.

Если Пьер – мастер нести фигню с умным видом, то Рафаэль – его полная противоположность. Молчаливый, но довольно вспыльчивый. Я чувствую, как он злится, но не могу понять, его раздражаю я или ситуация в целом? Он не смотрит на меня, садится на пол и хмурит брови. В воздухе повисает тишина. Никто не шевелится. В какой-то момент я понимаю: если сейчас не выскажусь, сойду с ума.

– Чувствую себя куском дерьма, – начинаю я и, прежде чем они начнут убеждать меня в обратном, предупреждаю: – Просто послушайте. Я знал Алекса, здоровался с ним, но никогда не испытывал к нему уважения. Мне он казался дурачком. Его вечные шутки, подколы, тупая улыбка на все лицо. Он бесил меня, как никто в этом мире. Каждый раз, когда я видел Мано рядом с ним, мне хотелось встряхнуть ее и сказать, что она достойна лучшего. И лучшим я считал себя. Но знаете, что я вам скажу? Я идиот, который не сумел разобраться в ситуации и не смог поступить правильно. Мне не стыдно, нет. Когда Алекс говорил со мной, глядя в глаза, я не чувствовал стыда. Лишь осознал, какое я на самом деле ничтожество.

– Что он сказал тебе в итоге? – тихо спрашивает Капюсин, нервно перебирая пальцами бахрому на подушках. Очередной подарок, в этот раз от мамы.

И опять мне не хватило смелости сказать, что подушки отвратительны. Она с такой гордостью сообщила мне, что подбирала их специально к дивану.

Видимо, я не могу скрыть своего раздражения – пальцы Капюсин замирают. Мне хочется извиниться и сказать, что дело не в ней. Но у меня нет сил на тупые разговоры. Я лишь хочу, чтобы они выслушали меня и ушли.

Я закрываю лицо руками, мне сложно делиться этим, поэтому я молчу. Алекс сказал мне, что я не мужчина, и самое отвратительное, что он прав.

Никто не требует ответа, все внимательно смотрят на меня и словно понимают недосказанное. Рафаэль молча закуривает, в комнате вновь повисает неловкое молчание.

– Ты так и не нашел ту девушку, – пожимая плечами, грустно говорит Капю. – Что будешь делать?

– Ничего, – сухо отвечаю я, стараясь унять злобу.

Я даже не знаю, как она выглядит без долбаной маски. Лишь знаю, у нее невероятные бирюзовые глаза, и, когда я смотрел в них, на душе становилось умиротворенно, спокойно, тепло. Я почувствовал притяжение, которого не испытывал ни разу в жизни. А наш танец… когда я держал ее за талию, в голове отчаянно звучала одна мысль: «Не отпускай ее, никогда не отпускай». В душе вновь разгорелся огонь, и я со злостью сжимаю кулаки. Почему она не дождалась меня? Почему?!

– Ладно, мы пойдем. Но, если тебе что-нибудь понадобится, звони, – говорит Рафаэль и резко встает с пола.

– Все наладится, – шепчет Леа.

– Все будет хорошо, вот увидишь! – пытается поддержать меня Пьер.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Он чувствует мой скептицизм и твердо произносит:

– Да, банальность. Но так оно и есть.

Со мной попрощались все, кроме Рафаэля, который первым покинул квартиру. За это мне хочется ему врезать. С их уходом становится тихо – слишком тихо. Будто они забрали с собой нечто жизненно необходимое. Я остался один в квартире.

Я вселился сюда три дня назад. Мне отчаянно хотелось перемен, и я нашел это место. Смотрю на пустые окна: мама обещала подобрать занавески. И я не смог сказать ей «нет», она с таким энтузиазмом говорила мне об этом. В окне видна Триумфальная арка. Я хотел бы повесить простые, белые, почти прозрачные занавески, чтобы они не отвлекали от вида. Но, зная мою мать и глядя на бахрому на подушках, я понимаю, что этого не будет. Помню, когда агент по недвижимости первый раз привела меня сюда, она очень гордилась этим видом. Да и я как зачарованный уставился в окно и через минуту сказал, что покупаю квартиру. Мне хотелось иметь собственный дом. Дом, который был бы теплым, уютным, и, главное, – МОИМ. Капюсин и Пьер скоро уезжают путешествовать по Европе, у Рафаэля и Леа тоже свои планы. Я выпал из общей схемы, поэтому вселился сюда. Мне нужно было правильно провести границы, почувствовать свое место. Но, сидя на диване, выбранном моей сестрой, я понимаю, что и здесь нет ничего моего. Теперь просто хочется уехать куда-нибудь далеко. Туда, где меня никто не знает.

Интересно, почему та девушка в красной маске сбежала. Когда я попросил подождать меня, ее прекрасные голубые глаза кричали: «ДА! ДА! Я ДОЖДУСЬ!» Мне казалось, то, что испытываю я, чувствует и она. На миг возникло ощущение, что у нас одни эмоции на двоих. А на деле, стоило мне отвернуться, и она исчезла. Пора бы привыкнуть, что люди говорят одно, а делают другое. Но все равно очередное разочарование. В ней было что-то загадочное, притягательное и успокаивающее. Хотя, вероятно, дело в маске и в том, что я так и не узнал, как она выглядит без нее. Луиза… отвратительное имя. Мне никогда не нравилось. Когда она представилась, я чуть не поморщился. Но потом, повторяя его миллион раз в голове, я понял, что оно ей не подходит. Полный диссонанс имени с внешностью и характером. Впрочем, какая, к черту, разница. Она не дождалась меня, и я больше никогда ее не увижу. Отчего на душе так мерзко из-за этого? Всего лишь девчонка – один танец и краткий поцелуй. Но почему мне скверно? В глубине души тлеет желание найти ее.

Открываю нараспашку окна, и теплый летний воздух обдает меня с ног до головы. Но мне все равно холодно. Холодно глубоко в душе. В момент нашего общения я почувствовал разгорающееся тепло. А во время короткого поцелуя внутри меня что-то запылало. С ее уходом это исчезло.

Вдали мерцают Елисейские Поля, они кажутся ненастоящими. Миллион огоньков горит в темноте – даже в такое время там гуляют люди. Я всегда любил Париж и чувствовал себя здесь дома. Но что-то изменилось глубоко внутри меня.

Я подал документы в несколько университетов, и каждый дал мне положительный ответ. Но месяц назад, когда я только увидел эту квартиру и вид из окна, сказал родителям, что остаюсь в Париже, и перед ними стоит будущий студент одного из самых древних университетов мира. Я выбрал Сорбонну. Я выбрал Париж. Но сейчас я уже не так уверен в сделанном выборе.

* * *

Телефон разрывается от звонков. Кто-то без остановки барабанит в дверь квартиры. Сначала мне казалось – это сон. Но шум был настолько сильный, что я подскакиваю с кровати, не совсем понимая, где нахожусь. За окном раннее утро, еще темно. На телефон звонит Стелла.

– Да, – хрипло отвечаю я, направляясь по коридору в сторону двери.

– Сейчас же открой дверь! – орет она так громко, что я слышу ее за этой самой дверью.

Отпираю замок в предвкушении бури. Но Стелла вся в слезах бросается мне на шею.

– Мано, Мано, – она истерически рыдает, слезы мешают ей говорить, – ребенок… – После этого слова рыдания превращаются в нечто дикое. Никогда в жизни моя сестра так не плакала.

– Стелла, что стряслось? – в отчаянии спрашиваю я.

Она поднимает голову и, заикаясь, говорит:

– Тебя вызывают в полицейский участок.

* * *

Есть на свете вещи, которые я очень не люблю. Одна из них – взгляд месье Моро, адвоката нашей семьи, которого, к сожалению, я стал видеть слишком часто за последнее время. Он внимательно разглядывает мое помятое лицо.

– Состояние мадемуазель Эскалапез до сих пор нестабильное. Врачи буквально вытащили ее с того света, но неизвестно, надолго ли, – сообщает он. – Я сделаю все возможное, чтобы ты проходил по этому делу как свидетель. Если до конца не понимаешь происходящее, позволю себе внести ясность. Есть статья «доведение до самоубийства». За нее сажают в тюрьму, Квантан. На данный момент мне неизвестны все детали дела. Но, думаю, у полицейских будут два подозреваемых – ты и Александр дю Монреаль. В связи с этим мне необходимо, чтобы ты рассказал мне всю правду. Я понятно объясняю?

Я не могу скрыть недоумение:

– Доведение до самоубийства? Это шутка?

Моро игнорирует мой вопрос. Так он поступает со всеми глупыми вопросами.

– Если месье Александр дю Монреаль хоть как-то намекнул мадемуазель Эскалапез, что не хочет ребенка, жаждет его смерти или если он угрожал любым другим способом, ты должен рассказать об этом прямо сейчас. Я надеюсь, ты осознаешь, что у тебя огромные проблемы. Это не драка на вечеринке и передряги, в которые ты с кузенами до сих пор попадал. Тебе уже восемнадцать лет, и сей факт сильно все усложняет.

В его голосе холодная сталь, и мне его слова ясны и понятны, только их смысл теряется. Я до сих пор не до конца осознаю произошедшее. Мано пыталась покончить с собой. Твою мать… Как это вообще возможно?

Моро закуривает сигарету и дает мне пачку.

– Мне нужны абсолютно все подробности. Как развивались ваши с Мано отношения и как о них узнал Александр дю Монреаль? Какова была его реакция на ваш роман?

Моро замолкает и смотрит на меня. А я молчу. Стыдно признать, но я впал в ступор. Голова раскалывается, и кажется, что я сплю: вот-вот проснусь, и этот кошмар закончится.

– Квантан, – Моро повышает голос, – отвечай на вопросы. Реакция Александра дю Монреаля на вашу связь с Мано. Мы должны разобраться со всем до твоего визита в полицейский участок, нам нужно найти правильные ответы до того, как они зададут вопросы, ясно?

– В бешенстве… он был в бешенстве, – запинаясь, отвечаю я.

– Он угрожал?

– При мне нет.

– Что именно он сказал?

– Он сказал, что не хочет ее видеть и чтобы она исчезла из его жизни.

– Говорил что-нибудь о смерти ребенка? Что угодно в подобном контексте?

Я качаю головой:

– Нет. Он сказал, что отсудит его после родов… чтобы его не воспитывала мать шлюха. Но о смерти речи не было.

– Значит, он угрожал ей забрать опеку, – Моро достает блокнот и делает запись, явно обрадованный тем фактом, что дело сдвинулось с мертвой точки.

– Как он узнал о вашей связи?

– Понятия не имею, – пожимаю плечами.

– Квантан, это очень важно. Если ты сам ему сказал, нам нужно знать о твоих мотивах. Потому что в полиции додумают так, как им будет выгодно.

– Зачем мне сообщать ему? – Я начинаю не на шутку злиться. – И как вы себе это представляете? «Алекс, привет! Я трахал твою невесту»? – взрываюсь я.

Моро и бровью не ведет:

– Ты хотел ей отомстить? Насколько я понял ситуацию: она выбрала его, а не тебя. Ты был зол на нее?

Я с презрением смотрю на Моро и холодно отвечаю:

– Нет.

– Убавь пыл. В полицейском участке тебе будут задавать вопросы в сто раз хуже. Я здесь, чтобы помочь тебе. Уясни это раз и навсегда. И расскажи все, что знаешь.

Дрожащими руками я вытаскиваю сигарету и прикуриваю.

– Насколько мне известно, Мано забеременела от него с одной целью: она хотела, чтобы он женился на ней. И ее расчеты себя оправдали. Он сделал ей предложение. Из того, что я слышал: готовилась масштабная свадьба. Я тоже получил приглашение, но, понятное дело, не планировал посещать данное событие. У нас было несколько свиданий, каждый раз она со слезами рассказывала, какой Алекс говнюк, как он ей изменяет, как она устала от всего этого и что ушла от него. А потом мы трахались. Я был влюблен в нее с тех самых пор, как Стелла первый раз пригласила ее к нам в гости на каникулы. Они ведь одноклассницы, лучшие подруги. Поэтому мне было плевать на все: и на тот факт, что она старше меня на пять лет, на Алекса и мнение окружающих людей. Абсолютно на все. Три месяца назад я узнал, что она беременна. Для меня эта новость стала шоком. Но в тот момент Мано убедила меня, что ребенок не мой, и обещала сделать без шумихи тест на отцовство, чтобы я был уверен. Как он узнал о нас? Я не имею ни малейшего понятия. Я никому не рассказывал о нашей связи. Ни Пьеру, ни Рафаэлю – вообще НИКОМУ. Из короткого разговора на заднем дворе я понял, что Алекс точно отменит свадьбу. Но он не желал никому смерти. А Мано, она впала в дикую истерику… Я никогда не видел ее настолько испуганной. Но, если честно, я видел столько ее истерик, что просто не придал особого значения очередной. Вы уверены, что это попытка самоубийства? Что произошло?

Моро откидывается на спинку стула и стучит пальцами по столу – он нервничает:

– Мы имеем дело не просто с попыткой самоубийства, Квантан. Мано выпила таблетки, которые выписывают женщинам при выкидышах. Для очищения матки.

Я поперхнулся дымом от сигареты. Моро со всей серьезностью посмотрел мне в глаза.

– Именно. Эскалапез намеренно убила ребенка. Лекарство выдается строго по рецепту. Но я думаю, при желании можно подделать любую бумажку. У Мано это желание имелось. Это не был внезапный порыв – она продумала свои действия. Пришла в квартиру Александра, когда того не было дома. После огромной дозировки препарата у нее открылось сильное кровотечение. И нет, она не позвонила в скорую, а осталась истекать кровью. Записки на месте преступления не нашли. Ее мотивы не совсем ясны. Неизвестно, очнется ли она, чтобы поведать миру, что творилось у нее в голове. Поэтому нам нужно тебя защитить. – Моро тушит сигарету и показательно придвигается ко мне: – Знаешь, что мы имеем? Мы имеем двух избалованных парней из чертовски богатых семей и жертву в виде молодой беременной девушки. Даже если беременная – сумасшедшая, общественность и полиция будут искать виноватых, и на их роль, как никто, подойдут избалованные заигравшиеся мальчишки. Так что, если в этом деле есть твоя вина, Квантан, ты должен мне об этом прямо сказать. Тогда я буду решать эту проблему другими способами.

Я всегда знал, что Моро – хитрый и расчетливый человек. Но он отменно скрывает свои эмоции, полностью его разгадать невозможно. От холода во взгляде и того факта, что попытку самоубийства беременной женщины он назвал проблемой, меня коробит, становится не по себе.

– Я виноват, – говорю я честно, – виноват, что не пошел за ней после ее истерики, что не попытался опровергнуть наши отношения перед Алексом… – я запинаюсь, в горле ком.

Я помню, что в какой-то мере испытал облегчение, когда он узнал о нас. Мне было плевать на Мано в тот момент. Казалось, это правильная точка зрения. Я был готов перевернуть эту страницу, забыть и двигаться дальше со спокойной душой. А сейчас я понимаю, что никогда этого не забуду и что не имею ни малейшего представления о том, что будет дальше.

– Оставь этот бред для своего отца. Мы здесь не для того, чтобы обсуждать доблесть, честь и твои благие намерения, которые пошли прахом. Ты намекал ей о самоубийстве? Помогал покупать лекарства? Желал вслух смерти ей или ребенку?

– Нет, – шепчу я.

– Тогда ты не виноват, мальчишка. Она сама раздвигала перед тобой ноги. А после сама проглотила таблетки. Спи спокойно.

С этими словами месье Моро встает, поправляет идеально уложенные волосы и направляется к выходу. Я провожаю его взглядом.

– Держи телефон рядом, я позвоню в течение часа, как только решу, каким будет наш следующий шаг.

Он выходит за дверь. После этого отвратительного разговора у меня на душе мерзко. Я закрываю глаза. В голове одна мысль: «Что же ты натворил?»

Эстель

– Что вы делаете в этой квартире?

Меня всю трясет, голоса нет. Но полицейскому, стоящему напротив, все равно.

– Мы несовершеннолетние. Вы не имеете права задавать нам вопросы не в присутствии родителей или адвоката, – чеканит Марион и с беспокойством глядит в мою сторону. – Моей сестре нужна помощь, у нее шок. Она ударилась головой, необходим врач.

– Что несовершеннолетние в такое время делают в чужой квартире? – ехидно интересуется полицейский, пропуская ее слова мимо ушей.

Я открываю рот, чтобы попросить воды и объяснить, что квартира принадлежит моему брату, но вместо слов издаю лишь писклявый хрип. Марион смотрит на меня испуганным взглядом, затем поворачивается к полицейскому и, не скрывая злости, шипит:

– Слушай, ты, придурок! Я знаю законы! Ты обязан оказать нам первую помощь, мать твою. А если нет, мой отец-адвокат поможет тебе распрощаться с униформой!

Выражение лица полицейского меняется. Подбородок напрягся, и мне кажется, он готов кинуть нас за решетку, но Марион излучает такую уверенность, что даже мне становится страшно.

Через десять минут меня осматривает врач: светит фонариком в глаза, проверяет горло, шишку на голове. Еще через десять минут приезжают родители. Марион берет удар на себя и рассказывает о случившемся. В ходе рассказа я замечаю нестыковку: Мар умолчала о записке, которую сердито смяла в руках. Я ничего не говорю, лишь пытаюсь заглянуть ей в глаза и понять, что происходит. Но она делает вид, что не замечает моего взгляда.

Реакция наших родителей выглядит немного заторможенной. Они переспрашивают Марион раз десять, затем переспрашивают полицейских. После садятся в немом молчании на диван и пялятся в пол.

Самое страшное происходит, когда приезжает Алекс. Выглядит он ужасно. Увидев толпу в своей квартире, бледнеет.

– Что случилось? – не своим голосом спрашивает он, и один из полицейских просит его присесть.

Алекс повышает голос, в его голубых глазах сверкают молнии:

– Я спросил, что случилось?

В комнате повисает мертвая тишина. Мама обеспокоенно кусает губу и подходит к нему, вновь тихо просит присесть и выслушать.

Он не садится, упрямо смотрит ей в лицо и требует ответа:

– Говори сейчас же!

И она говорит. Лицо моего брата меняется. На место злости приходит ужас, на смену ужасу – страх, который переходит в беспомощность. В конце концов все перемешивается: мука и злость, ужас и страх. Я закрываю глаза, мне хочется быть как можно дальше от этого места. «Что ты натворила?» – эта мысль не дает мне покоя. Я не могу смотреть на Алекса, чувство вины душит меня.

– Ребенка уже не спасти, Алекс. Врачи борются за ее жизнь.

Слышу звук разбивающейся вазы. Открываю глаза и вижу, как мой брат тяжело дышит и глядит на Луизу как на умалишенную.

– Что за хрень ты несешь? – зло спрашивает он и, не получив ответа, с ужасом смотрит на меня: – Ребенок мертв?

Он задает этот вопрос шепотом, но в этом шепоте столько эмоций!

Мое сердце сжимается. Я начинаю тихо плакать. Одна за другой слезинки катятся из глаз.

– Прости, Алекс, – сиплю я, но в очередной раз мои слова невнятны.

Он непонимающе смотрит на меня, будто все еще ждет ответа. Словно я сейчас скажу ему: «Алекс, он жив, Мано жива, и все это лишь страшный сон». Я бы очень хотела сказать ему именно это.

– Прости меня, – вновь пытаюсь произнести я, но слышно только шипение.

– У нее была истерика, – тихо поясняет мама и садится рядом со мной, – она сорвала голос.

– Мой ребенок мертв? – не слушая ее, вновь переспрашивает брат.

Я начинаю плакать сильнее, мама обнимает меня, и я вижу, что и по ее щекам текут слезы.

Алекс шумно выдыхает и резким шагом направляется в спальню. Одеяло, пропитанное кровью, все еще там. По квартире проносится крик, а после – звуки разлетающейся мебели. Полицейские и врачи бегут за ним. Я вижу, как один из врачей достает шприц. Вновь слышу нечеловеческий рык и звук бьющегося стекла. Я подскакиваю с дивана: не могу сидеть спокойно, когда с моим братом творится такое. Внутри меня что-то обрывается из-за его боли. Хочется упасть на колени и вымаливать у него прощение. Ведь это моя вина, лишь моя! Голова начинает кружиться, я делаю неуверенный шаг вперед. Думаю лишь о том, как сильно Алекс нуждается в помощи. После я чувствую, что перед глазами темнеет, слышу крик мамы, Марион и дикий рев моего брата. В голове снова проносится мысль: «Что же ты натворила?»

А затем я падаю в темноту, пустоту, тишину и холод.