Текст книги "Благородный дикарь"

– Понятно… Я почему-то так и подумала: вы никогда не последуете курсом, который проложил для вас Люсьен или кто-то другой.

– И вы совершенно правы, хотя это еще не значит, что он не попытается настоять на своем. – Гаррет по-прежнему нежно смотрел на нее, но улыбка постепенно угасла и на лице появилось выражение сочувствия и понимания. – Вы все еще тоскуете по нему, да?

Джульет тоже стала серьезной и, задумчиво глядя в окно на зеленые холмы, сказала:

– Мне кажется, я всегда буду горевать о нем, лорд Гаррет. И все еще отчетливо помню ту ночь, когда в последний раз видела его живым. Какое радостное было у него лицо, когда я сообщила ему, что жду ребенка! Он опустился на колено и попросил меня выйти за него замуж! Я таким его и запомнила: стоящим передо мной на колене, со склоненной головой, при свете свечи, который отражался в его золотистых волосах…

– Как это романтично!

– Да, и порой я благодарна судьбе за то, что не видела его мертвым, хотя иногда это тяжелее… как будто не поставлена точка. Мне так и не пришлось поплакать над его телом, попрощаться с ним. И это до сих пор причиняет боль. Утратить любимого человека само по себе тяжело, но еще тяжелее, когда теряешь его внезапно и к тому же не имеешь возможности попрощаться с ним.

– Да, я понимаю, что вы имеете в виду.

Гаррет на мгновение замолчал, погрузившись в свои печальные мысли, созвучные ее воспоминаниям, горюя о брате, чего не смог, а возможно, не пожелал, сделать ни один человек по другую сторону Атлантики.

Это их неожиданно сблизило, даже сроднило.

– Вам тоже его не хватает…

– Как и вам…

– Вчера леди Нерисса предложила мне занять его комнату. Вам, наверное, покажется это глупым, но я думала… надеялась, что каким-нибудь образом почувствую его присутствие там.

– И что же?

– Нет, – призналась она, задумчиво глядя в пол, – я ничего не почувствовала.

– Не знаю, утешит ли это вас, – помедлив, сказал Гаррет, – но я тоже никогда не чувствовал там его присутствия.

– Значит, и вы бывали там в надежде снова приблизиться к брату?

– Конечно, и не раз. Должен сказать, мисс Пейдж, я очень рад, что брат любил женщину, которая и через год после его смерти остается верной его памяти. – Взгляд его погрустнел. – Это, конечно, хорошо – для Чарльза, но не для женщины, которую он покинул. Вы должны продолжать жить, мисс Пейдж. Уверен, что и он хотел бы того же.

– Да, я знаю, и мне это вполне удавалось, пока не встретила вас, – призналась Джульет. – Ваше необычайное сходство с Чарли всколыхнуло во мне воспоминания.

– Но между мной и Чарльзом сходство лишь внешнее, – сказал Гаррет, опять одарив ее своей теплой улыбкой, от которой у него появлялись ямочки на щеках, а у нее замирало сердце. – Если вы узнаете меня получше, мисс Пейдж, то поймете, что я совсем не похож на Чарльза.

Натянув простыню до подбородка, он попытался взять бокал и бутылку с мраморной столешницы, где лежали пачки писем, но не дотянулся и, поморщившись, опять откинулся на подушки.

– Позвольте вам помочь, – предложила Джульет, увидев, как он побледнел.

– Со мной все в порядке, просто немного болит бок, – попытался улыбнуться Гаррет. – Наверное, действие ирландского виски прошло и боль вернулась.

Джульет подобрала разбросанные по полу подушки.

– Похоже, ночь была беспокойной.

– Ничего, случалось просыпаться и от куда более сильных ощущений, чем сейчас. У меня к вам просьба, мисс Пейдж: не нальете ли вы мне немного виски? Я сам пока…

– Да-да, конечно, – засуетилась Джульет, ругая себя за то, что сама не сообразила.

До краев наполнив бокал, она подала ему, и пальцы их случайно соприкоснулись. Он улыбнулся, а она непроизвольно вздрогнула, наблюдая, как он привычно опрокидывает в себя крепкий напиток. Допив до конца, он вернул ей бокал, и щеки его немного порозовели.

– Уже лучше. Спасибо.

Она снова наполнила бокал.

– Не хотите, чтобы я взбила подушки?

– Очень хочу.

Джульет собрала с пола остальные подушки и осторожно подсунула ему под левый бок. Гаррет, стараясь помочь ей, наклонился вперед, и она, взбивая подушки, не смогла удержаться и взглянула на его спину с рельефными мускулами и широкие плечи. Чтобы справиться с искушением дотронуться до его гладкой кожи, она поспешила отдернуть руку, едва он улегся.

Опустившись на взбитые подушки, Гаррет испустил вздох удовольствия, а когда она протянула ему полный бокал, глаза его вспыхнули благодарностью и… чем-то еще, отчего Джульет покраснела.

Сейчас, когда уже не шла речь о жизни и смерти, когда поговорили о Чарльзе и внимание их сосредоточилось друг на друге, между ними возникла какая-то неловкость. Так бывает, когда оба чувствуют влечение, но считают, что еще слишком рано открыто признать это.

Во всяком случае Джульет чувствовала себя именно так.

А вот Гаррета, кажется, ситуация ничуть не напрягала независимо от того, пил он горячительные напитки или нет.

– Мне, наверное, пора, – сказала Джульет.

– Очень жаль. – Он поднес бокал к губам и вопросительно посмотрел на нее поверх его края. – А если я попрошу вас остаться?

– Нет. Но, если хотите, я зайду к вам позже: принесу вам поесть или что-нибудь еще…

– Да, очень хочу, а то от скуки начну еще, не дай бог, читать эти дурацкие письма. – Он улыбнулся. – И принесите Шарлотту, если это возможно.

– Хорошо.

– Вот и замечательно. С радостью поближе познакомлюсь с моей племянницей и с ее очаровательной мамой. А еще очень хочу услышать ваш рассказ об Америке, о путешествии через океан и обо всем прочем. Кроме того, мне важно узнать в подробностях, как обращается с вами Люсьен.

– Вы все услышите и узнаете, лорд Гаррет. – Она отобрала у него пустой бокал и поставила на стол. – Но не сейчас. Сейчас вам нужно отдохнуть.

– Да… боюсь, у меня нет выбора благодаря этому замечательному виски. Обычно, чтобы так развезло, мне и трех бокалов мало, но тут все дело, видно, в потере крови. Я почти без сил…

Джульет улыбнулась и осторожно натянула простыню на его грудь. Он ответил ей сонной улыбкой, страшно довольный, что вокруг него суетятся, благодарный за внимание.

– Спасибо, – пробормотал Гаррет, закрывая глаза. – Надеюсь увидеть во сне… что-нибудь приятное.

Она покраснела, поняв, на что он намекает, и, не сказав больше ни слова, направилась к двери, но не успела выйти:

– И еще, мисс Пейдж… В этом доме довольно угнетающая атмосфера. Я хорошо знаю Люсьена и его манеры. Запомните: если вам вдруг станет здесь невыносимо и захочется бежать на край света, я готов прийти на помощь.

Его слова тронули ее до глубины души: в этом странном чужом доме теперь у нее есть настоящий друг.

– Спасибо, лорд Гаррет, – едва слышно, стараясь не расплакаться, поблагодарила Джульет.

– Мм… не стоит благодарности, мадам, – пробормотал он сонно.

Гаррет проспал ужин, но не столько потому, что отдых требовался ему для восстановления сил, а из-за немалого количества виски, которое влил в себя.

Вечером, когда он наконец открыл глаза, в полумраке комнаты было тихо и только чья-то одинокая фигура вырисовывалась на фоне опускающихся за окном сумерек.

– Ага! Вот и наш доблестный рыцарь просыпается.

Гаррет чертыхнулся и протер глаза.

– Люсьен!..

– Надеюсь, тебе уже лучше?

– Все хорошо, просто замечательно! – Он зевнул, лениво потянулся, но вдруг, кое-что вспомнив, резко спросил: – Где она?

Люсьен театральным жестом обвел комнату, словно не понимая, о чем речь:

– Она?

– Не пытайся со мной играть: ты, черт возьми, прекрасно знаешь, о ком я говорю.

– А-а, ты, наверное, имеешь в виду мисс Пейдж. Она внизу, в золотой гостиной, с Нериссой и Эндрю: играют с Шарлоттой. Ай-ай-ай, Гаррет! Неужели ты подумал, что я ее прогнал?

– С тебя станется…

– Может быть, – кротко улыбнулся.

Люсьен хмыкнул, а Гаррет, пытаясь сесть, пробормотал:

– Что ты затеял на сей раз? Хочешь ее напугать, чтобы сама уехала? Сбежала без оглядки в Бостон? Или, может, у тебя на уме что-нибудь похуже?

Люсьен вскинул брови, изобразив святую невинность и удивление.

– Ах, Гаррет, Гаррет! Ты своим недоверием обижаешь меня. Не такое уж я чудовище, как ты считаешь. Вот даже чаю тебе принес.

– Ты привык манипулировать людьми, но ее не трогай: я не позволю.

– Мой дорогой мальчик, мне ничего подобного даже в голову не приходило. – Герцог щелчком сбил невидимую пылинку с безупречно чистого черного бархата рукава. – К тому же мисс Пейдж не так-то просто запугать, как ты знаешь.

– Ты не посмеешь отослать ее.

– Еще как посмею, если понадобится.

– Я этого не допущу.

– Каким образом? Я не слепой и вижу, как ты бросаешься на ее защиту, а значит, тебя к ней тянет. Да это и неудивительно: мисс Пейдж природа одарила и красотой, и силой духа, и умом, – но она провинциалка низкого происхождения, а ты – следующий, как предполагается, герцог, хотя я и не перестаю горевать из-за этого. – Люсьен испустил нарочито горестный вздох и сокрушенно добавил: – А как было бы хорошо, если бы вместо тебя следующим претендентом на титул стал Эндрю!

– Я не в настроении слушать этот бред.

– Ничего другого я и не ожидал. Любая здравая мысль для тебя бред. Но у тебя будет время подумать, пока валяешься в постели со своей пустяковой царапиной и пожинаешь незаслуженные лавры.

Гаррет попытался возмутиться, но Люсьен не обратил на него внимания:

– Отошлю я мисс Пейдж, мой дорогой мальчик, или нет – зависит от тебя.

– О чем, черт возьми, ты говоришь?

Тон Люсьена мгновенно утратил некую игривость и обрел жесткость:

– Тебе известно, как я относился к намерению Чарльза жениться на женщине значительно ниже его по происхождению, и можешь догадаться, что я чувствую, когда вижу, что ты тоже готов идти по его стопам. Я позволю ей с ребенком остаться в Блэкхите, но если замечу, что ты проявляешь к ней знаки внимания, тут же отошлю прочь. Разумеется, все это делается ради твоего же блага.

Губы герцога изогнулись в усмешке, в то время как Гаррет возмущенно воскликнул:

– Пропади ты пропадом, Люсьен! Какое право ты имеешь указывать мне, что можно, а чего нельзя? Мне двадцать три года, я совершеннолетний!

– Как раз с возрастом связана вторая часть моего условия, – невозмутимо продолжил герцог.

– Разве не достаточно первой?

Герцог встал – собранный, возмутительно спокойный.

– Как ты сам только что изволил заметить, дорогой мальчик, тебе двадцать три года, так что уже пора бы остепениться. Я хочу, чтобы отныне ты вел себя как подобает образованному молодому джентльмену, основному претенденту на герцогский титул. Больше не должно быть никаких дурацких выходок, ребяческих проказ, пьяных дебошей и прочего вздора. Один неверный шаг, и она уедет. Предупреждаю: это не шутка.

Взгляд черных глаз впился в помрачневшее лицо Гаррета, и он угрюмо пробормотал:

– Иди ты к дьяволу!

– Что ж, вижу, ты все понял. В таком случае спокойной ночи.

Глава 8

Подходила к концу первая неделя пребывания в замке, и Джульет с каждым днем чувствовала себя здесь все более одинокой. Она встречалась с членами семьи в основном лишь в столовой, но всякий раз обстановка была напряженной и за столом царило молчание. Эндрю большую часть времени пропадал в своей лаборатории, Нерисса вставала поздно и часто уезжала со светскими визитами в соседние поместья, а герцог Блэкхит своим ледяным равнодушием заставлял Джульет чувствовать себя досадной помехой, на которую приходится тратить драгоценное время. Он все еще не решил, возьмет ли под свою опеку Шарлотту, а от ее вопросов лишь отмахивался.

Неудивительно, что Джульет почти все время проводила у постели Гаррета: смеялась над его забавными историями, краснела, когда он делал игривые замечания, наблюдала, как он играет с Шарлоттой. Новый друг давал ей возможность согреться после ледяной английской корректности окружающих и сурового холода герцога, которой, казалось, были пронизаны даже стены замка.

Джульет убеждала себя, что Гаррет лишь друг, да и вообще легкомысленный, беззаботный, а порой и вовсе едва ли не ребенок – никакой серьезности. То ли дело Чарльз!.. Было бы просто неразумно относиться к его брату не только как к другу.

Их дружба помогала не только ей. Гаррету тоже было гораздо легче бороться со скукой в компании красивой женщины и очаровательной малютки.

Он с удовольствием играл с племянницей, а Джульет давала хороший предлог досадить Люсьену. Гаррет знал, что брат обо всем осведомлен и ему это совсем не нравится: слуги сообщали, – однако сам Люсьен не затрагивал эту тему.

Прошло уже десять дней, и мышцы Гаррета так затекли от лежания, что он решил: с него довольно, – тем более что и швы уже сняли. Будучи совершенно уверен, что у него хватит сил совершить прогулку самостоятельно, он тем не менее задумал попросить Джульет сопровождать его на случай «внезапного головокружения».

Когда она принесла к нему в комнату поднос с едой – с некоторых пор она и свой обед тоже захватывала, чтобы лишний раз не встречаться с герцогом, – он предложил ей прогуляться до вершины ближайшего холма.

Джульет с радостью согласилась, заметив, что свежий воздух наверняка пойдет ему на пользу. И вот час спустя они вдвоем, оставив Шарлотту на попечение Нериссы, уже пересекали газон, направляясь к холму.

Ни он, ни она не заметили, как в окне библиотеки слегка шевельнулась штора. За ними наблюдал герцог Блэкхит, но по непроницаемому выражению его лица догадаться, какие мысли посещали его при этом, было невозможно. От его бдительного ока, конечно, не укрылась взаимная симпатия молодых людей, однако это не только не раздражало его, а совсем наоборот: соответствовало его планам, – хотя он всячески демонстрировал Гаррету обратное.

Довольная улыбка чуть тронула губы Люсьена, и он опустил штору.

Гаррет намеренно бросает ему вызов, а значит, все идет в точном соответствии с его планом.

И когда через несколько часов он увидел, как они с хохотом, словно дети, бегут к дому, спасаясь от весенней грозы, улыбка на его лице стала еще шире.

Прошла еще неделя, и Гаррету стало мало идиллических прогулок по Лембурнским холмам: захотелось встретиться с приятелями. Ему не хватало их совместных забав и проказ. К субботнему вечеру, когда к нему заявилась вся компания во главе с Перри, он уже изнывал от жажды приключений.

– Вижу, ты здоров и бодр, – растягивая слова, заметил Перри, доставая из табакерки понюшку табаку. – Кто бы мог подумать, что на тебе так скоро все заживет. Может, уже пора поразмяться да учинить какой-нибудь скандальчик?

– Разве я похож на развалину?

Гаррет уже стоя перед зеркалом, тщательно завязывал галстук. Элегантный сюртук сливового цвета дополняли кремовые бриджи и жилет, расшитый золотой нитью. Волосы его были стянуты на затылке и слегка припудрены, на бедре пристегнута шпага. Он так засиделся в четырех стенах, что ему не терпелось вырваться на волю.

– Ну, я готов. Куда отправимся сегодня?

– Может, к Кокему? – предложил сэр Хью Рочестер.

– Там скучно, – сказал Гаррет.

Нейл Чилкот достал монетку в полшиллинга и стал подбрасывать в воздухе.

– Говорят, Бротон устраивает петушиный бой у себя в амбаре…

– Ненавижу петушиные бои! – заявил Гаррет.

– Ходят слухи, что любовница лорда Пемберли исполняет сегодня свой знаменитый номер под названием «Запретный плод». Можно пойти посмотреть, – пробормотал Том Одлет, ухмыляясь и подталкивая в бок Хью.

– Нет, только не это! – нетерпеливо отмел и его предложение Гаррет, все еще стоя перед зеркалом и упорно добиваясь, чтобы кружевной галстук лег под нужным углом.

Наконец он обернулся: красивый, элегантный и с самым что ни на есть невинным выражением лица, – и заявил:

– Мне ужасно наскучили бесконечные попойки, распутство и проказы. Надо бы придумать что-то другое, поинтереснее, и где-нибудь поближе, чтобы не нужно было тащиться в Лондон.

– Если уж речь зашла о том, чтобы «поближе» и «поинтереснее», то как поживает та хорошенькая малышка, которая спасла тебе жизнь, а? Надеемся, ты уже успел на нее произвести должное впечатление?

– Я очень стараюсь, – ухмыльнулся Гаррет.

– Ха! Могу себе представить, как реагирует на это твой деспотичный братец!

– Мне нет до того дела! Люсьен, конечно, хозяин Блэкхита, но мной руководить он не будет! А теперь – вперед, друзья! Нас ждет вечер приключений, и я не желаю больше ни минуты задерживаться в этом доме!

Печально известной компании, которая исключительно благодаря своим «подвигам» стала настоящим бичом Лембурнских холмов, не потребовалось много времени, чтобы дойти до состояния буйного веселья. Они все-таки побывали и на петушином бою, и у Пемберли, и, наконец, после трех бутылок ирландского виски, принесенных Чилкотом, заехали в деревенскую пивную «Петух и кружка», где, собственно, и началась история, имевшая далекоидущие последствия. Перри затеял драку с одним из местных парней; Том Одлет отказался платить за эль, потому что у того был якобы неприятный привкус; остальные вовсю заигрывали со служанками, которые были не прочь посидеть на коленях у молодых повес, вместо того чтобы выполнять свои обязанности. В конце концов хозяин пивной, Фред Кроули, потерял терпение и вышвырнул всю компанию за порог, а вместе с ней и девиц.

– Черт возьми, Гаррет… чем же теперь заняться?

Они стояли посреди дороги, изрядно пьяные, официантки тоже не отказывались приложиться к горлышку бутылки с виски, и одна из них, уже сильно навеселе, все норовила прижаться к Гаррету. Вторая девица тоже от нее не отставала:

– Ну, лорд Гаррет… чем бы нам теперь заняться?

Он усмехнулся, глядя на нее.

Еще две недели назад он непременно откликнулся бы на призывное мурлыканье: провести ночь в любовных утехах сразу с двумя подружками кто ж откажется, – но сегодня ему почему-то захотелось вернуться домой. Несколько озадаченный своим странным настроением, он пожал плечами, но тут подал голос Чилкот:

– У меня идея: надо бы отомстить наглому мерзавцу, который вышвырнул нас из пивной. Можно так испортить ему вид из окна, что все постояльцы от него сбегут.

– И каким, интересно, образом?

Чилкот отхлебнул изрядный глоток виски и, наклонившись к девице, что прилипла к Гаррету, спросил:

– Тесс, не знаешь, где нам раздобыть такой же малиновой краски, которой Кроули покрасил входную дверь?

Король Генрих VIII верхом на вздыбленном коне был местной достопримечательностью и гордостью деревни с тех пор, как прапрапрадед Гаррета, первый герцог, воздвиг эту статую в начале прошлого столетия. Она возвышалась на оживленном перекрестке между Ньюбери, Суиндоном, Уонтейджем и Лембурном. Это была скульптура великолепной работы, которая радовала глаз и внушала уважение своим величественным видом. Каменный конь бил передними копытами в воздухе и был совершенно неотразим, как и восседавший на нем монарх – воплощение власти. Только вот нынешней ночью бедному старине Генриху, кажется, грозили не меньшие страдания, чем любой из его несчастных жен, потому что группа его самых высокородных верноподданных столпилась вокруг пьедестала статуи, явно что-то замышляя, и вряд ли хорошее.

И только заводилы не было с ними: он висел над их головами на высоте футов десяти на веревке, перекинутой через шею коня, обхватив ногами пьедестал статуи и засунув руку куда-то под задние ноги.

– Ну как там, Гаррет? Ты что-то не торопишься!

– Я его понимаю: не каждому удается пощупать каменного коня!

– Хотел бы я иметь инструмент такого же размера.

– Ты хочешь сказать, что у тебя меньше, Чилкот?

– У лорда Гаррета такой же! – воскликнула Тесс. – Даже получше, чем у любого коня – хоть каменного, хоть живого!

Раздался взрыв пьяного смеха – мужского и женского, – и еще одна бутылка ирландского виски была пущена по кругу нетвердо державшихся на ногах гуляк, окруживших статую бедняги Генриха, восседавшего верхом на коне, которого с минуты на минуту собирались обесчестить.

– Эй, Гаррет! Я и не подозревал, что у тебя склонность к скотоложству! О каких еще твоих тайных пороках мы не знаем, а?

– Заткнитесь вы, безмозглые! – прошипел Гаррет. – Хотите разбудить всю эту чертову деревню?

Поскольку он был так же пьян, как все остальные, никто не воспринял его слова всерьез, и скабрезные шутки продолжились:

– Послушай, Гаррет, не может быть, чтобы тебе требовалось больше пяти минут – ик!.. – чтобы покрасить его яйца в синий цвет!

– Не в синий, а в малиновый, королевский пурпур, как приличествует королевскому коню.

Чилкот очень похоже изобразил ржание коня, Перри всхрапнул по-лошадиному и захохотал, ухватившись за живот, но, как видно, перебрал виски и, не удержавшись на ногах, рухнул в мокрую траву, не переставая давиться от хохота.

Гаррет с самым невозмутимым видом обмакнул кисть в ведро с краской и стряхнул лишнее на напудренные парики своих приятелей. Рев возмущенных голосов огласил ночную тьму, а заводила компании спокойно продолжил свою работу.

– Черт бы тебя побрал, Гаррет: испортил мой лучший парик!

– Черт с ним, с твоим париком, Хью! Посмотри лучше, во что он превратил мой фрак!

Чилкот еще раз громко икнул и повалился на землю.

– О-о-о, меня, кажется, сейчас вывернет…

– Уймитесь, придурки, или я опорожню на ваши головы целое ведро! – крикнул сверху Гаррет и, держась за веревку, подтянулся чуть выше. – Одно готово. Сейчас закончу второе, и можете называть меня Гейнсборо[1]1
  Гейнсборо Томас (1727–1788) – английский живописец, автор портретов и пейзажей.


[Закрыть].

Хью фыркнул, испустив фонтанчик виски, и повалился на землю, корчась от смеха. Перри, чтобы не расхохотаться, зажал рот рукой и буркнул:

– Ну ты даешь! С тобой не соскучишься!

Гаррет ухмыльнулся, весьма довольный собственной шуткой:

– Я, конечно, стараюсь. Тащите-ка еще краски, приятели, да не пролейте, не то нам может не хватить.

Он швырнул вниз пустое ведерко, не особенно беспокоясь, куда оно шлепнется, и оно упало на постамент статуи с грохотом, который наверняка переполошил всю округу. Хью налил в ведро краски. Чилкот, который все еще лежал на земле, взял дужку ведра в зубы и, икая, обскакал легким галопом на четвереньках статую, причем ведерко болталось из стороны в сторону, расплескивая краску на его элегантное кружевное жабо и щегольской жилет. Заржав, он стал на дыбы как раз под Гарретом, где общими усилиями они прицепили ведро к концу длинного шеста и принялись поднимать наверх.

Ведро раскачивалось возле уха Гаррета, угрожая опрокинуть содержимое на головы щеголей, стоявших внизу. Он придержал ведро, обмакнул кисть в краску, собираясь покрыть вторым слоем свой шедевр, и проворчал:

– Мне ничего не видно. Хороши мы будем, если вместо яиц я покрашу ему живот!

– Нет, хороши мы будем, если твой брат узнает, кто это сделал.

– Черт возьми, Гаррет, поторапливайся!

Снова раздался хохот. Многострадальный король, силуэт которого выделялся на фоне серебристого ночного неба, пристально вглядывался в полоску неба над грядой дальних холмов, как будто искал сочувствия у Господа Бога. Однако Божий гнев едва ли мог обрушиться на их головы сию же минуту, тогда как карательные меры со стороны герцога вполне могли, и это было хорошо известно каждому из этой компании.

Люсьен имел обыкновение появляться, когда его меньше всего ждали и совсем не желали видеть.

– Готово! – объявил наконец Гаррет. – Я спускаюсь!

– А сам инструмент ты ему покрасил?

– Заткнись, похабник Перри!

– Лорд Гаррет! – громко крикнула Тесс. – Будет некрасиво, если яйца покрашены, а само орудие – нет!

Раскачивавшееся ведро задело Гаррета по уху, он охнул, чуть не свалившись со своего насеста, и разозлившись, опять стряхнул краску приятелям на головы.

– Черт тебя возьми, Хью, держи шест крепче!

Внизу опять раздался хохот. Гаррета это почему-то начало раздражать, и он подумал, что уж лучше бы действительно остался дома. Наверное, он просто перерос эти дурацкие забавы, поскольку никакого удовольствия они ему не доставляли.

Наконец он закончил работу и не глядя швырнул кисть через плечо, не заботясь о том, куда она упадет.

– Мерзавец! – раздалось снизу: похоже, кисть в кого-то угодила.

– Готово! Сейчас найду конец веревки и спущусь.

Гаррет стоял на узеньком уступе, одной рукой обхватив скульптуру короля за бедро, а другой пытаясь дотянуться до петли, крепко затянутой узлом за ухом коня. Тупая боль в боку тут же напомнила о себе: рана еще не совсем зажила, – но он не обратил на нее внимания.

– Эй, внизу: подайте мне палку или еще что-нибудь, чтобы поддеть и снять петлю, – не могу дотянуться.

– Может, ее поджечь? – задумчиво предложил Перри.

– А что, если… – начал Одлет.

– Дайте же наконец палку! – огрызнулся Гаррет, теряя терпение.

Перри опустился на четвереньки и, хрюкая как поросенок, принялся рыться носом в траве.

Одлет рыгнул, Хью Рочестер, баронет, громко выпустил газы, а две пьяные девицы затянули песню.

«Господи, помоги! Наверное, пора завести новых друзей. Этими я сыт по горло». Гаррет подтянулся вверх, уселся на коня перед королем и, держась за веревку, медленно поднялся. Прижимаясь к шее коня, он еще раз попытался дотянуться до петли, но нет, не получается. Еще бы немножко… Но при попытке подняться еще на дюйм рана откликнулась острой болью, несмотря на немалое количество выпитого виски. С сюртука посыпались пуговицы, сорочка разорвалась. Гаррет лихорадочно пытался отыскать ногами хоть какую-то опору, но безуспешно. Не удалась и попытка еще раз ухватиться за петлю. А его приятели внизу между тем уже заключали пари.

– Ставлю две гинеи, что петлю он не достанет по меньшей мере еще минуту!

– А я пять фунтов…

– Хрю-хрю-хрю…

И в этот момент Гаррет почувствовал, что скользит назад. Выругавшись, он плотнее сжал коленями холодный камень шеи, но скольжение не прекратилось. Отчаянным рывком он опять попытался ухватиться за веревку и почти поймал петлю, но в этот момент Чилкот закричал:

– Черт побери, Гаррет, кто-то скачет по дороге! Должно быть, Кроули позвал констебля или еще кого-то!

Проклятье!

Все произошло в одно мгновение. Перри перестал изображать поросенка и с воплем метнулся к ближайшему амбару; Чилкот схватил ведро с краской, швырнул в канаву и бросился наутек, петляя словно заяц; обе пьяные девицы, не переставая пьяно хихикать, свалились с пьедестала, а Хью и Одлет разбежались в разные стороны.

Гаррет остался один: стоя в полный рост и прижимаясь к шее каменного коня, с веревкой в руке – и чувствовал, как ноги неотвратимо соскальзывают к бедрам короля.

Наконец и он услышал топот копыт в темноте, и он неотвратимо приближался.

Гаррет прижался щекой к холодному камню и выругался, поскольку сразу понял, кто всадник, еще до того, как тот появился из ночной тьмы. А тот уже осадил вороного возле пьедестала, даже не взглянув вверх, и скомандовал:

– Все. Вечеринке конец: можешь спускаться!

Ну конечно, Люсьен – любезный братец, герцог Блэкхит.

Утро для Гаррета наступило далеко за полдень: разбудила кукушка где-то за окном.

Голова гудела. С трудом разлепив веки, он увидел, что полог кровати почему-то медленно вращается. Погрузившись в состояние полудремотного отупения, которое всегда наступало после ночи беспробудного пьянства, он наблюдал за медленным кружением тяжелых складок штор и мельканием малинового шнура с кисточками, до тех пор пока его желудок не ответил приступом тошноты.

Пытаясь справиться с ним, Гаррет глубоко вздохнул, и голова тут же откликнулась резкой болью. В горле так пересохло, что даже воздух проходил с трудом. Да и чего еще можно ожидать после очередной разгульной ночи? Но если бы болела только голова: ныла каждая клеточка тела. Он выругался и натянул простыню на глаза, пытаясь укрыться от яркого дневного света и вспомнить события прошлой ночи.

«Ку-ку, ку-ку, ку-ку…»

Приложив к вискам пальцы, он напряг память.

Пурпурные яйца.

Ага, теперь вспомнил, по крайней мере кое-что… Вроде бы это была статуя, и они красили яйца коня в малиновый цвет. А потом явился Люсьен и все испортил.

Гаррет с трудом сел в постели. Слабый луч света пробивался сквозь щель между шторами полога, и он поморщился, не желая – и не находя в себе сил – видеть даже его. Черт побери, как же плохо! Со стоном повернув голову, он смахнул с подушки какую-то веточку – похоже, принес в волосах. Ага! Теперь вспомнил, почему у него все болит. Когда появился Люсьен, Гаррет все-таки свалился со статуи, и все из-за чертова Чилкота и его проклятого ирландского виски. Оно и слона свалит, это виски. Впрочем, смотря сколько выпить… Он даже не помнил, как шмякнулся о землю. И уж конечно, не помнил, как оказался дома: скорее всего Люсьен взвалил его на спину своему Армагеддону и привез в замок.

Гаррет потер кулаками глаза и провел рукой по взлохмаченной шевелюре, частью еще собранной в косицу, частью прилипшей к шее, а в основном неряшливыми липкими прядями свешивавшейся на лоб и глаза. Возле уха обнаружилась засохшая грязь, и пока отдирал ее пальцами, головная боль еще больше усилилась.

– Господь милосердный! – простонал Гаррет и дернул шнур звонка.

Хорошо вышколенные слуги тут же принесли и наполнили водой ванну, а камердинер Элисон вытянулся в ожидании приказаний.

Гаррет окинул себя взглядом. Он так и спал в чем был. От элегантного костюма осталось только воспоминание. Тонкая батистовая сорочка коробилась от засохшей грязи, и на ней не хватало нескольких пуговиц. На бриджах отсутствовала одна пряжка, а на правом колене зияла дыра. Фрак, который доставили от портного только на прошлой неделе, был безнадежно испорчен. Мало того, он так и завалился в постель в туфлях!

Ну Люсьен, ну красавчик. Швырнул братца на кровать, даже не потрудившись хотя бы снять обувь, не говоря уж об одежде. Гаррет, ужасно разозлившись, рывком вскочил с постели – и едва успел схватить ночной горшок: его скрутил жесточайший приступ рвоты.

А за окном по-прежнему куковала проклятая кукушка, но выводила его из себя не птица, а Люсьен, хотя он и буркнул, с трудом поднимаясь на ноги:

– Заткнись!

Ну почему он вечно вмешивается в его жизнь? Люсьен, который никогда не умел и не желал веселиться, запрещал это делать другим.

Гаррет ступил в ванну и, погрузившись в благословенную воду, подумал, как было бы хорошо, оставайся старшим Чарльз…

Он мог бы унаследовать титул и успешно руководить поместьем, тогда как Люсьену с его диктаторскими замашками больше подошла бы служба в армии. Чарльз был хоть и джентльмен до мозга костей, но умел радоваться жизни, а в Люсьене погиб военачальник.

Гаррету было несвойственно грустить, но сейчас у него защемило сердце. Всего на год старше, брат был для него всем: другом, союзником, наставником, примером – и в то же время эталоном, в соответствии с которым он оценивал все свои поступки.

С Чарльзом можно было лазить по деревьям, устраивать скачки. Как и сам Гаррет, Чарльз не мог усидеть на месте. Вернувшись из университета, он пробыл дома всего два месяца, а потом, получив младшее офицерское звание, ушел в армию и навсегда покинул замок.