Текст книги "Только лучшее"

Глава 12

Прием в банкетном зале отеля «Альта мира» прошел с большим успехом. Отсюда, с террасы, открывались великолепные виды, и все гости казались довольными. «Альта мира» был не столь изысканным, как крупные отели, но у него был свой шарм. Лиз понравилась его камерность, и Берни с ней согласился. Даже его мать не нашла к чему придраться. Первый танец Берни танцевал с ней, а его отец – с невесткой, потом они поменялись, но через некоторое время Пол Берман разбил их пару, и тогда Берни пригласил на танец Трейси. Потом он пригласил на танец Джил. Девочка была в восторге от того, что ее включили во взрослый ритуал.

– Ну, что скажешь? Все хорошо? – с улыбкой спросил отчим теперь уже законную падчерицу.

– Ага. Здорово!

Девочка выглядела счастливой, но Берни все еще не оставляло чувство вины из-за того, что они уедут и оставят ее. Он принимал свои новые родительские обязанности так близко к сердцу, что Лиз не переставала подшучивать над ним по этому поводу.

– Чему здесь удивляться, я же еврей, – заявил Берни. – Нам свойственно обвинять, если что-то случится, в первую очередь себя.

– С Джил все будет в порядке.

После танца с девочкой Берни повел ее к буфету и помог ей взять все, что она хотела, а потом сдал на руки новоиспеченной бабушке и ушел танцевать с женой.

– Здавствуйте, – Джил подняла взгляд на Рут, которая внимательно смотрела на нее. – Мне понравилась ваша шуба. Что это за мех?

Рут немного опешила от такой прямолинейности, но Джил ей понравилась внешне, да и вопрос был задан вполне вежливо.

– Это норка.

– Она идеально подходит к вашему платью, а платье – к глазам. Вы знаете?

Джил с восхищением разглядывала детали туалета Рут, и та не могла не улыбнуться девочке:

– У тебя очень красивые глаза.

– Спасибо. У моей мамы такие же. А мой папа умер, давно.

Она сообщила это как ни в чем не бывало, причем с набитым ртом: жевала сэндвич с ростбифом, – и Рут вдруг стало ее жаль. До появления Берни жизнь Лиз и ее дочери явно была нелегкой. Теперь она видела в нем спасителя, как и ее мать, и в этом нет ничего плохого, только вот Берни мог с этим не согласиться.

– Мне очень жаль, что с твоим папой такое случилось.

Рут не знала, что еще сказать.

– Мне тоже, но теперь у меня есть новый папа, – Джил с такой гордостью посмотрела на Бернарда, что Рут невольно прослезилась, и тут девочка неожиданно выдала: – Значит, вы теперь моя бабушка, единственная.

– О! – Рут было неловко, что ребенок видит ее слезы, и она коснулась ладонью маленькой ручки. – Это очень мило. А ты моя внучка, и тоже единственная.

– А вы, оказывается, добрая. Я очень вас боялась, пока не увидела, – этим утром Берни очень осторожно представил их друг в синагоге. – Я думала, может, вы очень старая, или злая, или еще что-нибудь.

Рут ужаснулась:

– Это Берни тебе сказал?

Джил замотала головой:

– Нет. Он говорил, что вы удивительная.

Рут просияла, глядя на эту совершенно очаровательную девчушку. Она похлопала Джил по руке, взяла с подноса проходившего мимо официанта печенье и протянула ей. Джил разломила печенье пополам, протянула половинку Рут, и та ее съела, не отпуская руку девочки. К тому времени, как Лиз ушла переодеваться, они уже стали закадычными подругами.

Только увидев, что мать исчезла, Джил поняла, что праздник закончился, и тихо заплакала. Берни заметил это и поспешил к девочке:

– Дорогая, в чем дело?

Он наклонился и обнял ее.

– Я не хочу, чтобы вы с мамой уезжали, – сказала она тоненьким жалобным голоском.

У Берни просто сердце разрывалось.

– Мы не так уж надолго уедем.

Но Джил три недели казались вечностью, и Берни не мог бы сказать, что совершенно с ней несогласен. Он и сам думал, что это ужасно долгий срок, чтобы ее оставить с кем-то другим. Подошла Трейси, но Джил заплакала еще сильнее и бросилась к Рут, прильнув к ней так, будто знала всю жизнь.

– Боже правый, что здесь происходит?

После того как Берни объяснил матери, в чем дело, Рут шепотом спросила:

– А что, ее нельзя взять с собой?

– Не думаю, что Лиз понравится эта идея: все-таки это наш медовый месяц…

Рут посмотрела на него с укоризной, потом покосилась на плачущего ребенка:

– Ты сможешь спокойно отдыхать и прекрасно проводить время, не думая о ней?

Берни улыбнулся:

– Мама, я тебя люблю.

Чувство вины всегда было сильнее его. Через мгновение он уже отправился к Лиз и поделился с ней своими соображениями.

– Но мы не можем взять ее с собой: в отеле нет для нее комнаты.

– Мы найдем. Если надо, остановимся в другом месте…

– А что, если нет?

– Тогда она будет спать с нами, – усмехнулся Берни. – А медовый месяц мы перенесем на другое время.

– Бернард Файн, что с тобой случилось? – Лиз улыбалась, радуясь, что нашла мужчину, который так сильно любит ее дочь. Она и сама переживала из-за того, что они оставляют Джил аж на три недели. – Ладно. И что теперь? Пулей домой собирать вещи?

– Как можно быстрее.

Он взглянул на часы, поцеловал на прощание мать, пожал руку Полу Берману и отцу и подхватил Джил на руки. Потом появилась Лиз, и их стали осыпать рисом. Девочка не поняла, что происходит, испугалась и подумала, что с ней прощаются, но он крепко обнял ее и прошептал на ухо:

– Ты едешь с нами. Только закрой глаза, чтобы в них не попал рис.

Она крепко зажмурилась, и на лице ее появилась счастливая улыбка. Берни на одной руке держал Джил, а второй приобнял Лиз, и они побежали под дождем из риса и лепестков роз к двери. Через пару минут они были уже в лимузине и на пути в Сан-Франциско.

На то, чтобы упаковать вещи Джил, включая все купальники, купленные летом, им потребовалось не больше четверти часа. На самолет они успели. В первом классе оставалось одно свободное место, и Берни купил его для Джил, надеясь, что в отеле им тоже повезет. Поднимаясь по трапу в самолет, девочка счастливо улыбалась. Победа! Она едет с ними! Пока самолет нес их на запад, она сначала восседала на коленях у Берни, а потом мирно заснула на руках у матери. Они все поженились. Освещение в самолете приглушили, Берни наклонился к Лиз и нежно ее поцеловал.

– Миссис Файн, я люблю вас.

– Я тоже тебя люблю, – беззвучно, одними губами, чтобы не разбудить дочь, ответила Лиз. Прислонившись к его плечу, она задремала, и проспала до самых Гавайев.

Эту ночь они провели в Вайкики, а на следующий день улетели в Кона. У них был забронирован номер в курортном отеле «Мауна-Ки», и боги оказались к ним благосклонны: Берни смог получить два соседних номера, отказавшись от забронированного люкса. По крайней мере им не пришлось жить в одном номере втроем. Впрочем, в конце концов оказалось, что это не имело значения. Под ее кроватью в «Мауна-Ки» тоже обитало чудовище, и большую часть ночей Джил спала между ними на их большой кровати, а по утрам солнце заглядывало к ним поверх пальм. Это был медовый месяц на троих. Берни знал, что они будут потом долго вспоминать, как он смущенно улыбался Лиз в кровати, глядя поверх головы Джил, а иногда они просто лежали и смеялись над тем, как забавно все получилось.

– Париж! Весной! Клянусь!

Берни поднял руку, как образцовый ученик, и Лиз засмеялась:

– Это только до тех пор, пока она снова не заплачет.

– Нет! На этот раз я обещаю: никакого чувства вины!

– Ха!

Но в действительности Лиз не возражала, даже была рада. В конце концов, это же их жизнь, и они делят ее с Джил.

Это были божественные три недели. Они вернулись загорелые, отдохнувшие и счастливые, а Джил потом всем говорила, что ездила с мамой и папой на острова в их медовый месяц. Все трое будут долго хранить эти воспоминания.

Глава 13

Месяцы после поездки на Гавайи пролетали быстро, у всех было полно дел. Берни составлял график летних и осенних показов в магазине, планировал новые закупки, проводил встречи с коллегами из Нью-Йорка. Лиз после уроков занималась домашними делами: постоянно что-то готовила, или пекла, или шила. Все ее время было чем-то занято. Трейси помогла им с Джил разбить небольшой огород, а в крошечном садике она даже выращивала розы. Жизнь их была очень насыщенной, и апрель наступил почти неожиданно. Берни пришло время ехать в Нью-Йорк по делам магазина, а потом в Европу, как каждый год в эту пору. Лиз никогда не бывала ни в Нью-Йорке, ни вообще за пределами Штатов, и Берни с нетерпением ждал их совместной поездки. У него хоть и возникало искушение взять и Джил, но он пообещал Лиз, что у них будет настоящий медовый месяц. У него созрел блестящий план.

Он запланировал поездку на время каникул. Джил на две недели можно отвезти к бабушке и дедушке. Девочка пришла в такой восторг от этого предложения, что даже не расстроилась, что не полетит с ними в Европу.

Уже в самолете она объявила:

– Мы пойдем в мюзик-холл «Радио-Сити»!

Поездка обещала стать грандиозной: Музей естественной истории, чтобы увидеть динозавров, «Эмпайр стейт билдинг», статуя Свободы… Джил не могла ее дождаться, да и Рут тоже, насколько Берни мог судить из телефонного разговора. В эти дни общение с матерью стало гораздо легче. Лиз регулярно звонила Рут, чтобы поздороваться и рассказать новости, и это снимало нагрузку с Берни, к тому же Рут чаще хотела разговаривать с Джил. Это было удивительно, но его мать очень полюбила девочку, а Джил ее и вовсе обожала. Она была счастлива, что у нее теперь есть бабушка, и однажды она очень серьезно спросила Берни, может ли она носить такую же фамилию, как у нее: Файн.

Сначала вопрос его ошеломил, но Джил говорила серьезно и через несколько дней стала официально именоваться в школе как Джил Файн. Домой она пришла сияющая:

– Теперь я тоже вроде как замужем!

Лиз с облегчением узнала, что в их отсутствие Джил будет в хороших руках. Если бы дочь оставалась дома, ей пришлось бы опять просить Трейси пожить с ней, но в последнее время они не очень-то ладили. Джил не желала «есть траву», как она выражалась. Трейси это смешило, и она нисколько не переживала.

В Нью-Йорке «бабушка Рут», как ее называла Джил, встречала их в аэропорту Кеннеди.

– Как поживает моя любимая крошка?

Впервые в жизни Берни слышал от матери такие нежные слова, обращенные не к нему, и никто не повис у него на шее. В первый момент он испытал странное чувство, сродни обиде, но потом увидел, как девочка бросилась в объятия его матери, и прослезился. После взаимных приветствий все уселись в машину и отправились в Скарсдейл. Они вдруг в одночасье стали семьей, и в этом заслуга Лиз. Она обладала уникальной способностью тронуть сердце любого. В машине он видел, как она улыбается его матери, как после какого-то высказывания Джил они обмениваются понимающими взглядами и смеются. Берни с огромным облегчением сознавал, что его родители ее приняли. Он боялся, что этого никогда не случится, но не мог предвидеть, что на них так подействует новый статус бабушки и дедушки.

– У меня такая же фамилия, как у вас, – гордо объявила в машине Джил, потом серьезно добавила: – И ее гораздо легче писать. Старую мне долго не удавалось написать правильно.

Она улыбнулась, продемонстрировав щель на месте выпавшего зуба, и рассказала бабушке, что зубная фея принесла ей пятьдесят центов.

Рут была явно впечатлена:

– Надо же! Раньше она приносила только десять.

– Это было давно, – важно заявила Джил, потом, целуя Рут, прошептала: – Я куплю тебе мороженое.

Сердце Рут так и растаяло в маленьких детских руках:

– Пока твои мама и папа будут в отъезде, мы с тобой займемся разными интересными делами.

Рут теперь тоже называла Берни папой. Он как-то спросил Лиз, не стоит ли ему официально усыновить Джил.

– К этому нет никаких препятствий: ее отец ею не интересуется, – ответила Лиз. – Но зачем лишние хлопоты? Если она уже носит твое имя, то через несколько лет оно станет законным. А папой она и так сама решила тебя называть.

Берни с ней согласился. К тому же не хотелось без крайней необходимости таскать Джил в суд.

Берни впервые за много лет остановился в родительском доме и с удивлением обнаружил, как это приятно, когда с ним Лиз и Джил. Лиз помогала его матери готовить обед и потом убирать со стола. В тот вечер мать сообщила всего одну печальную новость: их служанка заболела. Но поскольку Хетти всего лишь сделали операцию на ступнях, эта новость сильно не дотягивала до обычных скорбных сообщений Рут об инсультах и инфарктах, и все пребывали в хорошем настроении. Была только одна проблема: когда ночью Лиз пожелала заняться с Берни любовью, он почувствовал себя чертовски неловко и прошептал в темноте:

– А что, если сюда войдет моя мать?

Лиз захихикала:

– Я могу вылезти через окно и подождать на лужайке, пока опасность не минует.

– А что, по-моему, это заманчиво.

Берни повернулся на бок и скользнул рукой под ее атласную ночную рубашку. Они хихикали, возились как дети, целовались и занимались любовью, перешептывались, а потом долго разговаривали в темноте. Берни говорил Лиз, что она изменила всю его семью.

– Я думаю, это заслуга Джил, не моя.

– Скорее вас обеих, – Берни смотрел на жену в лунном свете и чувствовал, как его сердце переполняет любовь. – Ты самая замечательная женщина в мире.

– Лучше Изабель? – поддразнила Лиз.

Берни ущипнул ее за грудь:

– По крайней мере ты не украла мои часы, только сердце.

– И это все? – Лиз очаровательно надула губки, и в Берни снова проснулось желание. Он просунул руку к ней между бедер. – Мсье, у меня на уме кое-что другое.

Берни снова накинулся на нее, и у обоих было ощущение, что их медовый месяц уже начался. Джил не пришла к ним той ночью, что было к лучшему, потому что ночная рубашка Лиз валялась где-то под кроватью, а Берни забыл надеть пижаму.

Утром за завтраком, в халатах, они оба выглядели весьма респектабельно. Рут и Джил налили себе апельсинового сока, и Рут объявила:

– К сожалению, у нас не будет времени отвезти вас в аэропорт. – Бабушка и внучка многозначительно переглянулись, но Джил вовсе не выглядела расстроенной. – Мы идем в мюзик-холл «Радио-Сити», у нас уже есть билеты.

– И это первый день пасхального представления!

От радости Джил была очень возбуждена. Берни покосился на Лиз и улыбнулся. Его мать поступила мудро, подстроив так, что девочка не поедет с ними в аэропорт и не будет плакать, когда они уедут. Безупречный план! Вместо этого Лиз и Берни проводили Джил и помахали ей, когда они с бабушкой сели в поезд, что само по себе было приключением. После концерта дедушка должен был забрать их возле отеля «Плаза».

– Представляешь, – сказала Джил до того, как они с бабушкой уехали, – мы поедем в кебе! Это карета с лошадью. Прямо в Центральный парк!

Только когда они обнимались на прощание, у нее чуть-чуть задрожали губы, но уже через мгновение она радостно болтала с Рут. А Берни и Лиз вернулись домой, захватили вещи и отправились в аэропорт. Их медовый месяц начался.

– Готовы лететь в Париж, мадам Файн?

– Да, мсье.

– Тогда вперед?

Оба засмеялись.

Осмотру Нью-Йорка они решили уделить несколько дней по возвращении. Так будет лучше для Джил, да и для его деловых встреч Берни так было удобнее.

В Париж они полетели авиакомпанией «Эйр Франс», приземлились в аэропорту Орли ранним утром следующего дня, в восемь часов по местному времени. Получение багажа, таможенный контроль и дорога до города заняли два часа. Ехали они в лимузине, который за ними прислали из местного филиала «Уольфс». Отель «Риц» привел Лиз в благоговейный восторг. Никогда в жизни она не видела ничего красивее вестибюля, где расхаживали элегантные дамы, хорошо одетые мужчины, портье, прогуливавшие пуделей и пекинесов… А магазины в предместье Сент-Оноре оказались куда великолепнее, чем она себе представляла. Это было похоже на сон. Берни показал ей все, что знал сам: «Фуке», «Максим», «Тур д’Аржан», Эйфелеву башню, Триумфальную арку, «Галери Лафайет», Лувр, Музей Родена, свозил на прогулку по Сене на кораблике, они даже посмотрели «Жё-де-Пом». Эта неделя, проведенная в Париже, была самой счастливой в ее жизни, и Лиз хотелось, чтобы она никогда не кончалась.

Из Парижа они отправились в Рим, а оттуда в Милан, на показы мод: Берни это нужно было, чтобы выбрать модели для магазина. Ему это невероятно нравилось.

Работа Берни произвела на Лиз огромное впечатление, она повсюду ходила с ним, делала для него заметки, пару раз примеряла по его просьбе одежду, чтобы он мог увидеть, как она смотрится на «простых смертных», а не на специально обученных моделях, представлявших наряды в самом выгодном свете. Лиз рассказывала ему, как она себя чувствует в этой одежде, удобна ли она, что, на ее взгляд, можно улучшить. По мере того как они ходили от одного места к другому, Лиз очень многое узнавала о его бизнесе. А Берни заметил, что показы влияют на нее. Она вдруг стала больше интересоваться модой и лучше в ней разбираться, научилась выглядеть более элегантной, внимательнее подбирать аксессуары. Лиз с самого начала обладала прирожденным вкусом, и теперь, когда у нее стало больше средств, быстро показала, насколько лучше может одеваться. Если раньше она была просто шикарной женщиной, то теперь стала ошеломительной. И она была счастлива, как никогда раньше: путешествовала вместе с Берни, работала изо дня в день, возвращаясь лишь после обеда в отель, чтобы заняться любовью, а потом оставалась на ногах добрую половину ночи, прогуливалась по виа Венето, бросала монетки в фонтан Треви.

– Любовь моя, какое желание ты загадывала? – спросил Берни. В эту минуту он любил ее еще больше, чем когда-либо.

Она улыбнулась:

– Потом узнаешь.

– Узнаю? Как? – Берни подозревал, что знает, потому что хотел того же, и они над этим работали. – Ты сделаешься большой и толстой?

Ему нравилось представлять ее такой, знать, что она носит его ребенка. Лиз улыбнулась:

– Не скажу, а то не сбудется.

Она погрозила ему пальцем. Вернувшись в отель, они, как всегда, занимались любовью. Им нравилось думать, что их ребенок будет зачат в Париже, во второй медовый месяц, но когда они прилетели на два дня в Лондон, стало ясно, что этого не случилось. Лиз была так разочарована, что расплакалась, сообщая новость Берни.

– Неважно, – Берни обнял ее и прижал к себе. – У нас все впереди.

И через час они снова занялись любовью, и было неважно, что в этот раз зачатия не произойдет: обладать друг другом – уже огромное счастье.

Когда две лучшие недели их жизни закончились и они прилетели обратно в Нью-Йорк, оказалось, что они не единственные, кто прекрасно провел время. Джил понадобилось часа два, чтобы рассказать родителям обо всем, чем она без них занималась, и казалось, что бабушка Рут скупила ей едва ли не весь магазин игрушек «Шварц».

– На то, чтобы отвезти все это богатство домой, понадобится грузовик, – задумчиво проговорил Берни, глядя на кукол, плюшевую огромную собаку, маленькую лошадку, кукольный домик с мебелью и кухню с посудой и печкой.

Рут ни на мгновение не растерялась и, выставив вперед подбородок, заявила чуть ли не обвиняющим тоном:

– Девочке нечем было здесь играть. У нас одни только твои старые машинки и грузовики.

– А-а, ну да! – усмехнулся Берни и протянул матери футляр от «Булгари».

Он купил им с Лиз красивые серьги в виде старых золотых монет в окружении крошечных бриллиантов шестиугольной формы. Обе были в восторге. Рут сразу же их надела, обняла сына и невестку и отправилась показывать подарок мужу. Лиз же не могла оторваться от Джил, по которой ужасно соскучилась, хоть поездка в Европу и была просто чудесной: они с Берни наконец-то побыли наедине.

Следующие дни в Нью-Йорке были почти так же хороши. Они обедали в «Кот баск», «21» и «Гренуе» – трех любимых ресторанах Берни, где он познакомил Лиз с фирменными деликатесами. Они ходили на коктейли в «Дубовую комнату» в отеле «Плаза», в «Шерри незерленд», слушали игру Бобби Шорта в «Карлайле», и Лиз в него прямо-таки влюбилась. Она делала покупки в «Бергдорфе», в «Саксе», в легендарном «Блумингдейле», но потом заявила, что все равно предпочитает «Уольфс». Берни повсюду брал ее с собой. Как-то раз в баре «Пи Джей Кларк», наблюдая за посетителями, она сказала:

– Берни, мне с тобой так хорошо, знаешь? Ты сделал мою жизнь очень интересной. Я даже не представляла, что так может быть. Это невероятно: раньше моей главной заботой было просто выжить, всего всегда не хватало, а теперь полное изобилие. Это как гигантская картина… как фрески Шагала в «Линкольн-центре». – Туда Берни ее тоже сводил. – Такие же яркие краски: красная, зеленая, солнечно-желтая, ярко-синяя… а раньше все было только серым и белым.

Лиз с обожанием посмотрела на мужа. Он опять наклонился, чтобы ее поцеловать, и почувствовал на ее губах вкус коктейля «Пиммс».

– Лиз, я тебя люблю.

– И я тебя люблю, – прошептала она, а потом икнула так громко, что один из мужчин, стоявших неподалеку, оглянулся и посмотрел на нее. Она же опять обратилась к Берни: – Как, говоришь, тебя зовут?

– Джордж. Джордж Мерфи. Я женат, и в Бронксе у меня семеро детей. Хочешь пойти со мной в отель?

Незнакомец теперь уставился на них, явно заинтересовавшись. В этом заведении было полно мужчин, которые и пришли сюда для того, чтобы снять подружку на ночь, но никто не упоминал о женах и детях.

– Может, лучше пойдем домой и сделаем еще одного? – бодро предложила Лиз.

– Отличная мысль!

Берни поймал на 3-й авеню такси, они поехали кратчайшим маршрутом в Скарсдейл и прибыли домой раньше, чем вернулись Рут и Джил. Отец был все еще в своей клинике. Как же здорово, что они вдвоем, одни дома! «С Лиз везде хорошо, особенно в постели», – сказал себе Берни, забираясь в кровать.

Когда мать и Джил вернулись домой, ему ужасно не хотелось вставать, а еще меньше – уезжать из Нью-Йорка и возвращаться в Калифорнию. Он уже говорил об этом с Полом, но безрезультатно.

– Право же, Пол, я там уже больше года!

– Но магазин работает всего десять месяцев. Да и куда вам теперь спешить? У вас прекрасная жена, хороший дом, и Сан-Франциско – отличное место для ребенка.

– Мы хотим записать ее в здешнюю школу, но заявку не примут, если не будет гарантии, что мы вернемся в Нью-Йорк. Невозможно годами пребывать в состоянии неопределенности.

– О годах речь не идет, но придется еще немного потерпеть: у нас просто нет других столь же компетентных людей на эту должность.

– Ладно, – Берни вздохнул. – Но потом все. Вы обещаете?

– Хорошо-хорошо. Боже правый, можно подумать, мы сослали вас в Армпит в Западной Виргинии. Сан-Франциско не самое плохое место.

– Я знаю, но мне ближе Нью-Йорк, и вы это знаете.

– Бернард, я же не спорю, но прямо сейчас вы нужны нам там. Мы сделаем все возможное, чтобы в течение года вернуть вас обратно.

– Я на это рассчитываю.

Уезжать очень не хотелось, но Берни признавал, что вернуться в Сан-Франциско не так уж плохо. Их маленький домик оказался куда уютнее, чем ему помнилось, магазин в первый рабочий день произвел очень неплохое впечатление. Конечно, он не так хорош, как нью-йоркский, но все равно впечатляет. Единственное, чем ему не нравилось возвращение к жизни в Сан-Франциско, – он не мог целыми днями быть с Лиз. В первый день после каникул он забежал к ней в обеденный перерыв, и они съели на двоих сэндвич в школьном кафе. В темно-сером английском костюме он выглядел очень солидно и элегантно, а Лиз в клетчатой юбке и красном свитере и туфлях из Италии была безумно хороша и выглядела почти юной. Джил же была очень горда, увидев Берни в школе.

– Вон там, видите, мой папа, – говорила она подружкам, показывая на Берни и Лиз, а потом подошла и обняла Берни за шею, чтобы все видели, что она не лжет.

– Привет, малявка, – он подбросил Джил в воздух, а потом и трех ее подружек, чем произвел в школьном буфете настоящий фурор.

Трейси тоже подошла поздороваться и сообщила, что ее дочь снова беременна. Увидев грусть в глазах Лиз, она сжала ее руку, поскольку та уже начала беспокоиться, что с ней что-то не в порядке. Берни предположил, что, возможно, проблема в нем, ведь у нее уже есть ребенок. В конце концов, они решили какое-то время не думать об этом, но как ни старались, этот вопрос все равно то и дело вставал перед ними. Оба очень хотели детей.

В июне Берни преподнес сюрприз своим дамам – снял на два месяца дом в Стинсон-Бич. Лиз была в восторге. Дом показался идеальным: спальня для них, спальня для Джил, гостевая комната, огромная просторная гостиная с обеденной зоной и веранда, скрытая от посторонних глаз, где при желании можно было даже загорать нагишом, хотя, конечно, если Джил не было дома. Лиз была просто счастлива. Они решили, что поселятся там на два месяца и Берни будет каждый день приезжать и ездить оттуда на работу, но не прошло и двух недель, как Лиз свалилась с простудой. Лечение не приносило облегчения, и Берни позвонил отцу. Лу рекомендовал хорошего врача и антибиотики. Лиз постоянно чувствовала тяжесть в голове, к вечеру ее тошнило, сил не было. На второй месяц их пребывания в Стинсон-Бич ей немного полегчало, но не настолько, чтобы она могла по-настоящему наслаждаться этим местом, хотя Джил вовсю веселилась, а вечерами бегала по берегу с Берни. Лиз же страдала: едва могла пройти немного по улице, и ее начинало тошнить. У нее даже не было настроения ехать в город подобрать себе платье для премьеры оперы. Еще до отъезда она выбрала черный атласный наряд от Галаноса с открытым плечом и кружевной накидкой. Наконец сразу после Дня труда она все-таки заехала в магазин примерить его, и тут ее ждал сюрприз.

– Какой это размер?

Обычно Лиз носила шестой размер, но платье, которое принесли, оказалось ей мало, она даже не смогла его застегнуть. Продавщица посмотрела на ярлык, потом на Лиз:

– Восьмой, миссис Файн.

– Ну как тебе платье? – заглянул в примерочную Берни. Лиз сердито посмотрела на него:

– Ужасно.

Не может быть, чтобы она поправилась! Правда, она чувствовала недомогание. Надо наконец сходить к врачу, а то через неделю начнутся занятия в школе, и тогда будет сложнее.

– Ты слишком много лопала на побережье?

Берни понял, что Лиз права: молния на боку не сходилась, между ее краями оставалось три-четыре дюйма загорелого тела.

– Можно его расставить? – спросил Берни у стоявшей в сторонке портнихи, которая подгоняла одежду.

Он знал, что платье очень дорогое, и вносить в него существенные изменения было бы сродни святотатству. Лучше было бы заказать другой размер, а это вернуть, вот только теперь у них не осталось времени. Если платье нельзя расширить, то Лиз придется надеть на премьеру что-то другое. Портниха покачала головой, обхватила ладонями талию Лиз и вопросительно взглянула на нее:

– Мадам за лето прибавила в весе?

Эту француженку Берни привез из Нью-Йорка. Она уже давно работала в «Уольфс», а до этого в «Пату», и с Лиз она была знакома: подгоняла по фигуре свадебное платье и наряд к открытию оперного сезона в прошлом году.

– Маргарет, не знаю. Мне не казалось, что я поправилась.

На побережье она носила свободную удобную одежду, трикотажные спортивные костюмы, старые рубашки-балахоны, даже в магазин на примерку надела бесформенное хлопковое платье.

Лиз посмотрела на Берни и вдруг улыбнулась:

– О боже!

– Что с тобой?

Берни встревожился, но Лиз улыбалась. Сначала она побледнела, потом порозовела, расхохоталась и, бросившись Берни на шею, принялась целовать. Он был совершенно ошарашен. Продавщица и портниха тактично удалились из примерочной. Им нравилось обслуживать Лиз, она всегда была любезна, к тому же они с Берни любили друг друга, а с такими людьми всегда приятно иметь дело.

– Дорогая, в чем дело?

Берни озадаченно смотрел на Лиз, а та все еще счастливо улыбалась, несмотря на неудачу с платьем или как раз из-за нее.

– Думаю, антибиотики мне не понадобятся.

– Почему?

– Скорее всего, твой отец ошибся.

– Много ты понимаешь, – возразил Берни.

– Вот именно. Я думаю, это никакой не синусит.

Лиз опустилась на стул и посмотрела на Берни снизу вверх, улыбаясь от уха до уха. И тут он понял. Посмотрел на платье, потом снова на Лиз:

– Ты уверена?

– До этой минуты я даже не думала об этом, но теперь да, почти уверена. Просто пока мы жили на побережье, я как-то не обращала на это внимания.

Лиз только сейчас внезапно поняла, что у нее задержка месячных: так плохо себя чувствовала, что даже этого не заметила.

На следующий день врач подтвердил ее подозрения: она на седьмой неделе беременности. Лиз поспешила в магазин сообщить новость Берни и застала его в кабинете. Как только Лиз вошла, он оторвался от бумаг и с надеждой посмотрел на нее:

– Ну?

Он затаил дыхание, а Лиз с улыбкой выпалила:

– Поздравляю, папочка!

Берни вскочил, с радостным воплем схватил ее в объятия и принялся кружить.

– Ура! Мы сделали это! Ха-ха… Ты забеременела!

Они смеялись и целовались, а его секретарша недоумевала, что там, за дверью, делается. Они не выходили из кабинета довольно долго, а когда наконец вышли, оба выглядели невероятно довольными.