Текст книги "Обещание"

Даниэла Стил
Обещание

Глава 1

Стояло погожее майское утро. На небе не было ни облачка, теплый ветерок лениво поигрывал нежной молодой листвой, в кронах деревьев на все лады звенели голоса невидимых птиц. Солнце припекало уже совсем по-летнему, и на стоянке университетского городка, куда Майкл и Нэнси зашли, чтобы забрать свои велосипеды, было довольно жарко, но в прилегающем к Эллиот-хаусу парке царила благословенная прохладная тень.

Выкатив велосипеды на дорожку, они на мгновение остановились, улыбнулись друг другу. Солнечный свет играл и переливался в темных волосах Нэнси, и Майкл, любуясь ею, неожиданно почувствовал себя таким счастливым, что ему тоже захотелось запеть вместе с птицами.

Нэнси встретилась с ним взглядом и вдруг начала смеяться.

– Ну что, уважаемый доктор[1]1
  Доктор наук в США – высшая ученая степень, присваиваемая магистру (выпускнику аспирантуры или магистратуры) после защиты диссертации, и примерно соответствует званию кандидата наук. (Здесь и далее – прим. пер.)


[Закрыть] Хиллард, как вы себя чувствуете? – лукаво спросила она.

– Спроси об этом через пару недель, когда мне официально присвоят степень.

Он улыбнулся и тряхнул головой, отбрасывая со лба упавшую на глаза прядь светлых волос.

– Да плевать на твою степень! Я имела в виду, как ты себя чувствуешь после вчерашней ночи?

Нэнси снова рассмеялась, и Майкл шутливо шлепнул ее пониже спины.

– Ах ты, хитрюга! А как вы себя чувствуете, мисс Макаллистер? Вы еще можете ходить?

Перекинув ногу через седло, Нэнси обернулась к нему и показала язык.

– А ты? – спросила она и, оттолкнувшись от земли, покатила вперед, легко вращая педали новенького велосипеда, который он подарил ей на день рождения несколько месяцев назад.

Майкл любил ее. Он влюбился в Нэнси сразу же, как только впервые увидел ее два года назад. Одного взгляда было достаточно, чтобы Майкл понял – о такой женщине он мечтал всю свою жизнь.

До этого Майкл чувствовал себя в Гарварде довольно одиноко и был совершенно уверен, что его жизнь и дальше будет продолжаться в том же ключе. То, чем довольствовались другие, его почти не привлекало. В студенческие годы Майкл, как и все, много встречался с бойкими девицами из Рэдклиффа, Вассара или Уэллсли, но каждый раз обнаруживал, что ему чего-то не хватает. Он хотел большего – индивидуальности, содержательности, души.

Нэнси была особенной, ни на кого не похожей девушкой. Майкл понял это в тот самый момент, когда впервые увидел ее в Бостонской галерее, где выставлялись ее картины. Пейзажи Нэнси трогали его своей загадочностью и духом одиночества, который, казалось, незримо витал над туманными пустошами и горными хребтами, а портреты были проникнуты какой-то особой искренностью, и Майкл несколько раз ловил себя на том, что испытывает теплые чувства и к изображенным на холстах людям, и к художнице, которая нарисовала их с таким сочувствием и любовью.

В тот день, когда он забрел в галерею, Нэнси скромно сидела в уголке, одетая в короткую енотовую шубку, на голове ее был красный берет. Она только что вошла с улицы, и ее тонкая светлая кожа разрумянилась после быстрой ходьбы, голубые глаза сияли, а губы улыбались. И Майкла неожиданно потянуло к ней с такой силой, с какой еще никогда ни к кому не тянуло.

Он купил две ее картины и пригласил Нэнси на ужин в ресторан Локобера. Она ответила согласием, однако дальнейшие их отношения развивались совсем не так быстро. Нэнси Макаллистер отнюдь не спешила отдаться ему телом или душой – слишком долго она была совершенно одна, и близкие отношения с кем-либо немного пугали ее.

В свои девятнадцать лет Нэнси была не по возрасту мудра и уже успела коротко познакомиться с болью и горечью. Она хорошо знала, что такое быть одной и как себя чувствует человек, когда его бросают. Она отлично представляла, что значит быть никому не нужной и не иметь ни одного близкого человека на свете. Эти чувства не оставляли ее на протяжении всей жизни – с тех самых пор, как в раннем детстве Нэнси попала в сиротский приют, в котором и оставалась до достижения совершеннолетия.

И хотя девочка была слишком мала, когда мать отдала ее в приют, она на всю жизнь запомнила гулкий полумрак пустынных коридоров, пронизывающий холод серых каменных стен, незнакомые запахи, чужие лица, странные шорохи, смех других воспитанниц, который доносился до ее слуха по утрам и вечерам, когда Нэнси лежала в кровати, тщетно стараясь сдержать подступавшие к глазам слезы. Она не сомневалась, что все это сохранится в ее памяти до конца дней, и еще долго не верила, что в мире есть что-то, что способно заполнить образовавшуюся в ее душе холодную пустоту.

Но потом Нэнси встретила Майкла, и все изменилось.

Да, они полюбили друг друга с первого взгляда, но их отношения развивались гораздо медленнее, чем у многих из их сверстников. Зато они были прочными, ибо строились на взаимном уважении и любви. Нэнси и Майклу удалось то, что не удается многим любовникам, делающим ставку на физическую близость и пренебрегающим глубокой внутренней общностью интересов – и неизменно терпящим неудачу. Они сумели объединить его и ее мир и получили новую, удивительную и прекрасную вселенную, в которой каждому из них было хорошо и спокойно.

Майкл был далеко не глуп и вполне отдавал себе отчет, какими опасностями чревато увлечение женщиной «не своего круга» – как выражалась его мать. Но Нэнси была человеком именно его круга, хотя в это выражение Майкл вкладывал совершенно иной смысл. Они с Нэнси были, что называется, родственные души, и единственным, что отличало ее от него, было то, что она смотрела на мир глазами художника и была особенно восприимчива к любым нарушениям гармонии. Иными словами, если он все еще искал место в жизни и пытался определиться в своем отношении к миру, то Нэнси уже выбрала свою позицию, выбрала раз и навсегда, и в этом отношении она была гораздо более зрелой, чем Майкл. Нэнси уже стала тем, чем она хотела быть в жизни, а Майклу это только предстояло.

Но, как ни странно, Майкла это нисколько не смущало и не отталкивало. В отличие от других девушек, не знавших, что им, собственно, надо, и подолгу выбиравших будущего любовника среди нескольких кандидатур, Нэнси выбрала и полюбила его практически сразу. И за два года знакомства Майкл не дал ей ни малейшего повода для разочарования.

Нэнси и сама знала, что не ошиблась в выборе. За два прошедших года они успели хорошо узнать друг друга. В душе Майкла не было ни одного уголка, который был бы закрыт для Нэнси, и наоборот. Забавные и нелепые случаи, «страшные» детские тайны, казавшиеся теперь трогательными и смешными, наивные мечтания и надежды, горечь первых разочарований и необъяснимые, навязчивые страхи – все это она узнала из его собственных уст. Благодаря откровенности Майкла Нэнси научилась уважать и любить его родителей. Даже мать...

Майкл родился в очень богатой семье, чтившей устои и приверженной традициям. Чуть ли не с пеленок его начали готовить к роли принца-наследника, которому рано или поздно придется взойти на трон и взять на себя управление делами империи. Сам Майкл относился к этому весьма и весьма серьезно и никогда не шутил по поводу того, что в будущем его ожидает огромное богатство и огромная ответственность. Напротив, эта перспектива скорее пугала его. Несколько раз он делился с Нэнси своими сомнениями относительно того, сумеет ли он быть достойным деловой репутации своих предков. Но Нэнси знала, что у него все получится и что иначе просто не может быть.

Империю, во главе которой Майклу предстояло встать, основал его дед, Ричард Коттер, который был весьма талантливым архитектором и еще более талантливым бизнесменом. Архитектором был и отец Майкла, который внес свой вклад в дело упрочения семейного благосостояния, женившись на Марион Хиллард. Финансовые средства Хиллардов, объединенные с предприятием Коттеров, и привели к созданию «Коттер-Хиллард корпорейшн» – могущественной компании, с которой мало кто мог потягаться. Несомненно, старик Коттер и его сын знали, как делать деньги, но именно капиталам Хиллардов – старым капиталам, за которыми стояли долгая история и крепкие корни, – они были обязаны своим приобщением к сливкам делового мира – к могуществу и власти, которые были возведены в ранг если не добродетели, то традиции. Именно поэтому, кстати, Майкл и носил фамилию матери, которая одна способна была открыть перед ним практически любую дверь.

Говоря по совести, это была нелегкая ноша, но Майкл не роптал и никогда – ни в шутку, ни всерьез – не заявлял, что она ему не по душе. Да и Нэнси относилась к его положению с должным пиететом. Она хорошо понимала, что в один прекрасный день Майклу придется встать во главе корпорации. В начале их знакомства они часто говорили об этом, а когда обоим стало ясно, насколько серьезны их отношения, они вернулись к этой теме еще раз. Серьезный разговор, состоявшийся между ними, лишь еще раз убедил Майкла в том, что ему посчастливилось найти женщину, которая в состоянии не только справиться со своими семейными обязанностями, но и с ответственной ролью супруги главы могущественной фирмы. Приютское воспитание было здесь, разумеется, ни при чем – основы для этого были заложены в характере Нэнси самой природой.

И вот теперь, глядя на прямую спину Нэнси, катившей далеко впереди него, Майкл снова испытал прилив радости и гордости. В эти минуты она казалась ему особенно сильной и уверенной в себе. Изящные, но сильные ноги, налегавшие на педали, аккуратная попка на кожаном седле велосипеда, узкие плечи, округлый подбородок, который он видел каждый раз, когда она со смехом оборачивалась к нему, – все это вызывало в его душе мучительную нежность, и Майклу захотелось догнать Нэнси, снять с велосипеда и увлечь на мягкую траву лужайки, чтобы снова быть вместе, чтобы...

Он отогнал от себя эти мысли и, нажав на педали, помчался вслед за ней.

– Эй, куда ты?! Подожди меня!..

Поравнявшись с Нэнси, Майкл слегка притормозил, и они поехали по тенистой аллее парка бок о бок, никуда не торопясь. Дорожка была широкой и безлюдной, и несколько мгновений спустя Майкл положил руку на плечо Нэнси, по которому бежали пятна просеянного сквозь листву солнечного света.

– Ты такая красивая, Нэн. – Его голос был таким же ласковым и нежным, как теплый весенний воздух, как свежая молодая листва на деревьях, как брачные трели птиц. – И я очень, очень тебя люблю.

– А вам известно, мистер Хиллард, что я люблю вас в два раза больше?

– Ты, похоже, знаешь, что говоришь, Нэн...

Да, она знала. Рядом с Майклом Нэнси чувствовала себя совершенно счастливой, и это было настоящее чудо. Пронзительное счастье, озарившее Нэнси в тот самый миг, когда он вошел в зал галереи на Чарльз-стрит, до сих пор нисколько не притупилось. Напротив, с каждым днем, с каждой новой встречей она со все большей остротой ощущала его глубину и полноту. Нэнси вспомнила, как в их первую встречу Майкл пригрозил раздеться догола, если она не продаст ему все свои картины, и улыбка тронула ее губы.

– ...Но я люблю тебя в семь раз больше, чем ты меня!..

– Вот уж дудки! – Нэнси фыркнула и, презрительно задрав нос, обогнала его на полкорпуса. – Я все равно люблю тебя больше, что бы ты ни говорил.

– Откуда ты знаешь?

– От Санта-Клауса.

Она нажала на педали и укатила вперед. Дорожка в этом месте сужалась, и Майкл не стал ее догонять. Настроение у него было приподнятым, к тому же сзади Нэнси смотрелась так же привлекательно, как и спереди, и он не уставал любоваться ее обтянутыми джинсами бедрами, тонкой талией, изящными плечами под свободным красным свитером и летящими по ветру черными волосами. Он мог бы любоваться ею часами, днями, годами...

Тут Майкл вспомнил, что как раз сегодня он собирался серьезно поговорить с Нэнси об их планах на будущее. Нагнав ее, он привстал на педалях и коснулся ее плеча:

– Прошу прощения, мисс Хиллард, я хотел бы...

Услышав эти слова, Нэнси слегка вздрогнула. Ее велосипед вильнул в сторону, но сразу же выровнялся, и Нэнси, обернувшись через плечо, смущенно улыбнулась. Луч солнца скользнул по ее лицу, и Майкл увидел сахарной белизны зубы, густые ресницы и золотистые веснушки на носу, напомнившие ему пыльцу удивительных цветов, которую эльфы рассыпали по ее безупречной светлой коже.

– Да-да, я к вам обращаюсь, миссис Хиллард... – Последние слова он произнес с явным удовольствием, сам наслаждаясь их звучанием. Вот уже почти два года он дожидался возможности официально назвать ее так.

– Не слишком ли ты торопишься, Майкл? – В голосе Нэнси прозвучала неуверенность, граничившая с испугом. Что бы они ни решили между собой – ничто не имело особенного значения, покуда Майкл не переговорит с матерью.

– Ничего я не тороплюсь! – откликнулся он с обидой. – Я хотел бы, чтобы мы поженились через две недели, сразу после моей защиты.

Они уже несколько раз обсуждали этот вопрос и договорились, что их свадьба должна быть очень тихой и скромной. Родных у Нэнси все равно не было, а Майклу не хотелось делиться своей радостью ни с кем, кроме нее и двух-трех ближайших друзей.

– Я сегодня же слетаю в Нью-Йорк и поговорю с матерью, – добавил он. – Сегодня во второй половине дня. Думаю, я успею обернуться туда и обратно за несколько часов.

– Сегодня? – Нэнси произнесла это слово с почти нескрываемым испугом. Она даже перестала вращать педали, и ее велосипед, прокатившись по инерции еще немного, остановился.

Майкл тоже затормозил и, кивнув в ответ, попытался поймать взгляд Нэнси, но она с неожиданно проснувшимся интересом рассматривала заросшие травой и залитые солнечным светом пологие холмы, возвышавшиеся за редкими деревьями на окраине парка.

– Как ты думаешь, Майкл, что скажет... твоя мама?..

– Разумеется, она скажет «да»! Неужели, глупенькая, ты в этом сомневаешься?

Голос его был деланно-бодрым, поскольку оба прекрасно знали, что проблема эта на самом деле весьма серьезна. И основания для беспокойства у них действительно были. Марион Хиллард отнюдь нельзя было назвать добродушной или сентиментальной женщиной. Она была матерью Майкла, но нежности и доброты – во всяком случае, внешне – в ней было не больше, чем в ледяной горе, погубившей «Титаник». Марион была властной, решительной женщиной, которая, казалось, была целиком сделана из стали и самого крепкого камня. Когда умер отец Марион, ей пришлось взять на себя все заботы о семейном бизнесе, и она с честью справилась с этой задачей, приумножив капиталы семьи. Когда же скончался ее муж, отец Майкла, она снова встала у руля огромной корпорации и не выпускала его ни на секунду, железной рукой направляя свой корабль туда, куда считала нужным.

Решительно ничто не могло остановить ее или заставить свернуть с намеченного пути. Когда речь шла о благе семьи, в расчет не принимался даже родной сын, не говоря уже о жалкой сиротке, которая была для Марион Хиллард даже не нулем, а отрицательной величиной. Нэнси, во всяком случае, не могла представить себе, что могло заставить Марион сказать заветное «да», о котором с такой уверенностью говорил Майкл, если она вдруг не захочет, чтобы они поженились.

А в том, что Марион не хочет этого брака, сомневаться не приходилось, ибо Нэнси точно знала, что думает о ней Марион Хиллард.

Мать Майкла никогда не скрывала своих чувств – вернее, она намеренно перестала скрывать их, как только ей стало ясно, что «увлечение» ее сына «этой художницей» – вещь серьезная. Она звонила Майклу из Нью-Йорка почти каждую неделю и упрашивала, умоляла, пугала. Потом она бушевала, метала громы и молнии, грозила, подкупала и, наконец, смирилась. Или сделала вид, что смирилась.

Майкл считал это обнадеживающим признаком, но Нэнси не разделяла его уверенности. Марион была из тех женщин, которые всегда отдают себе отчет в том, что они делают и зачем. В данный момент мать Майкла просто предпочла игнорировать «ситуацию». Она не приглашала их к себе, не выдвигала новых обвинений, но и не спешила взять обратно слова, которые бросала в лицо сыну во время их продолжительных телефонных баталий. Для нее подружка сына попросту перестала существовать, и Нэнси неожиданно поняла, что равнодушие порой может ранить гораздо больнее, чем самая откровенная ненависть.

Возможно, сыграло свою роль и то, что Нэнси, не помнившая своих родителей, позволила себе увлечься мечтами о том, что когда-нибудь у нее будет своя семья и что Марион станет для нее чем-то вроде матери. Она представляла себе, как они с Марион подружатся, как будут вместе ходить по магазинам и делать покупки для Майкла, и что когда-нибудь у нее родятся дети, для которых эта сильная, волевая женщина станет доброй и любящей бабушкой. Но, как видно, этим мечтам не суждено было сбыться, и два прошедших года окончательно убедили ее в этом. Марион всегда было нелегко представить в роли свекрови, бабушки, матери, а теперь она и вовсе казалась Нэнси чужой и даже враждебной.

Майкл, однако, продолжал придерживаться на этот счет собственного мнения. Во всяком случае, он не раз принимался убеждать Нэнси в том, что Марион достаточно разумна, чтобы не противиться неизбежному. «Рано или поздно, – говорил Майкл, – мать изменит свое мнение, и тогда они трое заживут дружно и счастливо».

Но Нэнси продолжала сомневаться. Однажды она даже заговорила с Майклом о том, что будет, если Марион никогда не согласится на их брак, если она не признает ее. Что будет с ними тогда?

«Тогда, – ответил Майкл, – мы с тобой поймаем такси и помчимся в ближайшую мэрию. Ведь мы с тобой оба совершеннолетние, ты не забыла?» Но Нэнси только улыбнулась его порыву – она знала, что вряд ли все будет так просто, как он говорит. Да и какая, в конце концов, необходимость в официальном брачном свидетельстве? После двух лет, проведенных вместе, они и так были все равно что муж и жена.

Некоторое время они стояли молча, любуясь весенним буйством зелени, потом Майкл взял Нэнси за руку.

– Я люблю тебя, Нэн.

– Я тоже тебя люблю.

Она с беспокойством посмотрела на него. У нее были такие выразительные глаза, что Майкл поспешил поцеловать ее, чтобы погасить тлевшую в них тревогу, однако вопросы, который каждый из них продолжал себе задавать, никуда не делись. И ничто, кроме откровенного разговора с Марион, не могло умерить терзавшей обоих томительной неопределенности.

Со вздохом уронив велосипед на траву лужайки, Нэнси прижалась к Майклу, и он крепко обнял ее.

– Как бы мне хотелось, чтобы все это не было так сложно, – пробормотала она чуть слышно.

– Все будет нормально, вот увидишь, – отозвался Майкл с уверенностью, которой он, увы, не испытывал. – А теперь поехали дальше. Или мы собираемся стоять здесь весь день?

Она только улыбнулась в ответ, и Майкл, наклонившись, поднял ее велосипед. В следующую секунду они уже катили прочь, смеясь и беспечно распевая на ходу, как будто никакой Марион вовсе не существовало на свете. К сожалению, все это было лишь более или менее удачным притворством. Марион существовала, и никакими ухищрениями этот факт обойти было нельзя. Она была, и всегда будет рядом с ними, во всяком случае – с Майклом. Для него Марион была не только матерью, но и живым воспоминанием о том мире, вне которого Майкл, наверное, просто не смог бы существовать.

Солнце поднялось выше, когда они наконец выехали с территории университетского парка и покатили по самой настоящей сельской местности, где холмы чередовались с лужайками и веселыми перелесками. Асфальтированная дорога была достаточно широкой, машины попадались редко, поэтому они то ехали рядом, то обгоняли друг друга, то весело перекликаясь, то погружаясь в задумчивое молчание.

Время близилось к полудню, когда они наконец доехали до Ревери-Бич и увидели первое за все утро знакомое лицо. Это был Бен Эйвери со своей очередной пассией – как всегда, это была блондинка с противоестественно длинными ногами, – которые катили на велосипедах навстречу Майклу и Нэнси.

– Привет, ребята! Вы на ярмарку? – окликнул их Бен и, улыбнувшись широкой улыбкой, взмахом руки представил Дженнетт.

Все четверо обменялись обычными в таких случаях улыбками и приветствиями, и Нэнси, заслонив глаза рукой от яркого солнца, стала смотреть вперед, где на городской площади расположилась ярмарка. До нее оставалось еще несколько кварталов.

– А что, дело того стóит? – спросила она.

– Думаю, да. Мы выиграли приз – вон ту розовую собаку, – ответил Бен, указывая рукой на уродливое розовое существо на багажнике велосипеда Дженнетт. – Еще заводную черепаху, которую где-то посеяли, и две жестянки пива. Кроме того, там продают жареную кукурузу, но не россыпью, а целиком, вместе с початком. Вы даже не представляете себе, как это вкусно!..

– Меня ты убедил. – Майкл кивнул приятелю и посмотрел на Нэнси. – А ты что скажешь?

– Мне тоже хотелось бы... – Нэнси сделала секундную паузу. – А вы разве уже возвращаетесь?

Вопрос был излишним. Бен слыл известным лакомкой, и в глазах его уже поблескивали знакомые плотоядные огоньки, да и Дженнетт, похоже, заметно оживилась. Наблюдать за ними было весьма любопытно, и Нэнси улыбнулась про себя.

– Да, – небрежно ответил Бен и махнул рукой. – Мы-то здесь чуть ли не с шести утра, и я чертовски устал. Кстати, какие у вас планы на сегодняшний вечер? Может, поужинаем вместе? Возьмем по пицце, пивка, посидим, потанцуем?..

Комната Бена в общежитии располагалась всего через несколько дверей от комнаты Майкла.

– Какие у нас планы на вечер, синьор? – спросила Нэнси, видя, что Майкл не отвечает, но он только покачал головой.

– Сегодня вечером у меня есть одно дело, так что давайте лучше в другой раз, – ответил он, и Нэнси почувствовала, как ее словно что-то кольнуло – ответ Майкла напомнил ей о предстоящем разговоре с Марион.

– Ну ладно, увидимся... – Помахав им на прощание, Бен и Дженнетт покатили дальше, а Нэнси повернулась к Майклу.

– Ты действительно хочешь встретиться с ней сегодня? – спросила она.

– Да. И, пожалуйста, не беспокойся – все будет хорошо. Кстати, мама говорит, что у нее есть отличное место...

– Для Бена? – догадалась Нэнси.

– Да. – Майкл оттолкнулся ногой и, не торопясь, поехал дальше, Нэнси – за ним. – Мы начнем работу одновременно. Бен будет отвечать за другой участок, но выйти на работу мы должны в один и тот же день.

Майкл выглядел очень довольным. Они с Беном познакомились еще в старших классах школы, и с годами их дружба еще больше окрепла.

– А Бен знает?

Майкл отрицательно покачал головой, и на губах его появилась заговорщическая улыбка.

– Нет, это сюрприз. К тому же мне хотелось бы, чтобы он узнал об этом, что называется, из официальных источников. Не стоит портить ему удовольствие.

Нэнси тоже улыбнулась в ответ:

– Ты прелесть, Майкл, и я люблю тебя.

– Премного благодарен, миссис Хиллард.

– Ну, Майкл, перестань же!.. Пожалуйста! – воскликнула Нэнси, которой не хотелось, чтобы Майкл слишком часто шутил на эту тему. К тому, чтобы стать миссис Хиллард, Нэнси относилась очень серьезно.

– И не подумаю, – отозвался он. – Так что постарайся к этому привыкнуть.

Взгляд его неожиданно стал серьезным, и Нэнси кивнула.

– Хорошо, я постараюсь привыкнуть, но только потом. Пока же сойдет и мисс Макаллистер, договорились?

– Ладно, но только на ближайшие две недели, не больше. Наслаждайся пока своей девичьей фамилией. А сейчас – догоняй!..

Он нажал на педали и, низко пригнувшись к рулю, унесся вперед. Нэнси старалась не отставать, но ее все время душил смех, и она подъехала к площади, на которой раскинулась ярмарка, на добрых тридцать секунд позже него.

– Ну как? – спросил он, помогая ей слезть с седла.

– Все отлично, Майкл!

Нэнси и в самом деле верила, что все отлично. Они были здоровы, молоды и беспечны. Что еще нужно человеку, чтобы чувствовать себя счастливым?

– Итак, с чего начнем? – спросила Нэнси, хотя уже догадывалась о намерениях Майкла. И, как выяснилось, она не ошиблась.

– Ты еще спрашиваешь! С кукурузы, конечно.

Оставив велосипеды у ближайшего дерева и не опасаясь, что кто-нибудь позарится на них в этом сонном провинциальном местечке, они взялись за руки и пошли на ярмарку. Через десять минут оба уже стояли у киоска и, держа руку на отлете, чтобы не закапать маслом одежду, с аппетитом уплетали жареную кукурузу в початках. Потом они купили по хот-догу, выпили по бутылке охлажденного во льду пива, и Нэнси решила завершить трапезу большой порцией сахарной ваты.

– Как ты только можешь есть эту штуку? – засмеялся Майкл, глядя на нее.

– Очень просто, она вкусная. – Ответ Нэнси прозвучал невнятно из-за того, что рот у нее был полон сладкой розовой массы, но лицо выражало крайнюю степень блаженства.

«Точь-в-точь пятилетняя девчушка на детском празднике», – подумал Майкл.

– Кажется, я уже говорил тебе: ты – прекрасна.

Нэнси улыбнулась в ответ; ее лицо было вымазано растаявшей ватой, и Майкл, достав платок, бережно вытер ей губы и подбородок.

– Если ты сумеешь остаться чистой хотя бы пять минут, – заметил он, – мы могли бы сфотографироваться.

– Да? А где? – Она снова зарылась носом в розовое облако ваты, которое держала на палочке перед собой.

– Ну что с тобой делать?! – Майкл в комическом отчаянии воздел руки. – Нам туда! Видишь?

Он указал на небольшой павильон, вокруг которого были расставлены фанерные щиты с изображением различных легендарных персонажей. В фанере были проделаны овальные отверстия. Просунув в них головы, клиенты могли позировать в костюме свирепого индейского вождя и его очаровательной скво, бесстрашного ковбоя, похищающего из вражеского стана белокурую красавицу, и даже в костюме Бэтмена, спасающего от людей-пингвинов свою очередную подружку. Это заинтересовало Нэнси и, подойдя поближе, она сразу увидела то, что ей хотелось. На большом щите, стоявшем несколько особняком, были изображены Ретт Батлер и Скарлетт О'Хара.

И, как ни странно, когда головы Нэнси и Майкла оказались на том месте, где должны были быть лица популярных героев, они не выглядели ни глупо, ни смешно. Нэнси казалась просто обворожительной в тщательно прорисованном платье, которое носила гордая южанка. Изящество и красота ее черт прекрасно сочетались с белоснежным кринолином, ничуть не уступая прославленной красоте Вивьен Ли. Майкл тоже чем-то напоминал Кларка Гейбла, хотя сходство было весьма отдаленным благодаря отсутствию усов и светлому цвету волос.

Вручая им готовые снимки и получая от Майкла заработанный доллар, фотограф не удержался и вздохнул.

– Мне следовало бы оставить этот снимок для рекламы. Вы прекрасно смотритесь вместе, – сказал он.

– Спасибо, – вежливо ответила Нэнси, до глубины души тронутая его комплиментом, а Майкл улыбнулся. Он всегда гордился своей Нэнси. «Ничего, – подумал он, – еще две недели, и все...»

В этот момент Нэнси сильно потянула его за рукав, и Майкл отвлекся от своих грез наяву.

– Что случилось, Нэн, дорогая? Куда ты меня тащишь?

– Смотри! Смотри туда! «Летающие кольца»! Пойдем скорее, я хочу сыграть. Можно?..

Она умоляюще посмотрела на него. В детстве ей всегда очень хотелось сыграть в эту игру, но сестры-воспитательницы из приюта Святой Клары непременно отвечали, что это слишком дорого.

– Конечно, дорогая.

Майкл отвесил глубокий поклон и предложил Нэнси следовать за собой. Он собирался продолжить свою игру в степенную супружескую пару, однако из этого ничего не вышло. Нэнси была слишком взволнована, чтобы идти спокойно; она тянула его за собой и чуть ли не подпрыгивала от возбуждения, и ее радость невольно передалась Майклу.

– Ну можно мне сыграть сейчас, а?..

– Конечно, родная, можешь даже не спрашивать.

Он положил на прилавок доллар, и служитель вручил ему четыре комплекта колец, которые следовало набрасывать на ярко раскрашенные столбики, стоявшие на разном расстоянии от проведенной по земле черты.

Задача была совсем простой, и большинство клиентов обходились одним или, в крайнем случае, двумя комплектами колец, но у Нэнси не было никакой практики. Брошенные ею кольца летели в стороны и никак не желали надеваться на столбик.

Майкл с удовольствием наблюдал за ней.

– Какой именно приз ты собираешься выиграть? – спросил он наконец.

– Вон те голубые бусы, – ответила Нэнси, вытирая со лба выступившую испарину и сосредоточенно щурясь. – У меня еще никогда не было такого роскошного ожерелья...

В детстве ей всегда хотелось иметь именно такие бусы. Крупные, яркие, блестящие, они не могли оставить равнодушной ни одну девчонку, пусть даже ей уже исполнилось двадцать.

– Как легко тебе угодить, любимая! А ты уверена, что не хочешь розовую собачку, как у Дженнетт?

Нэнси отрицательно покачала головой. Она хотела только эти бусы.

– Твое желание для меня закон.

Майкл отобрал у нее последние три кольца и тремя точными бросками набросил их на самый дальний столбик.

– Опля!

Служитель за прилавком улыбнулся, вручая ему выигрыш, и Майкл торжественно застегнул на шее Нэнси маленький замочек.

– Voila, mademoiselle! Теперь они ваши. Может быть, хотите застраховать их на кругленькую сумму?

– Перестань издеваться над моими замечательными бусами! – с напускным гневом перебила Нэнси. – По-моему, они просто великолепны.

И она осторожно коснулась их кончиками пальцев. Голубые бусы ярко сверкали на солнце, и Нэнси было приятно сознавать, что ее давняя мечта наконец исполнилась.

– Я думаю, что это ты прекрасна, Нэн. Ну а теперь твоя душенька довольна или ты желаешь что-нибудь еще? Тебе стоит только приказать...

Нэнси засмеялась:

– Я хочу еще сахарной ваты.

Покачав головой, Майкл купил ей новую порцию сахарной ваты, и они медленно побрели к выходу с ярмарки.

– Устала? – заботливо спросил он.

– Нет, не особенно.

– Может, прокатимся еще немножко? Я знаю одно чýдное местечко. Там мы можем посидеть, отдохнуть и полюбоваться прибоем.

– Что ж, поехали.

И они снова тронулись в путь, однако больше не смеялись и не спешили, да и разговаривали мало. Каждый был погружен в свои собственные мысли, думая в основном друг о друге и о том, чего им следует ждать от предстоящего разговора с Марион.

Они уже подъезжали к Нахану, когда Нэнси увидела место, о котором говорил Майкл. Это была очень живописная бухточка, на берегах которой росли раскидистые тенистые деревья; мягкая трава под ними, казалось, звала присесть и отдохнуть, и Нэнси, которая уже начинала жалеть, что послушалась Майкла, сразу обо всем забыла.

– О, Майкл! – воскликнула она. – Как здесь красиво!

– Я рад, что тебе нравится.

Они уселись на заросший травой бугорок и подставили лица ласковым солнечным лучам. В нескольких шагах от них начиналась узкая полоска песчаного пляжа, а еще дальше было море, и ленивые, гладкие волны, разбиваясь о скрывающийся под водой риф, с тихим шорохом набегали на берег.

– Мне давно хотелось показать тебе это место, – добавил Майкл, и Нэнси кивнула.