Текст книги "Тихая гавань"

Глава 5

На следующий день, незадолго до полудня, Пип объявила Эми, что идет на пляж повидаться со своим другом. На этот раз она прихватила с собой сандвичи и яблоко – нужно же как-то сгладить впечатление от скандала, учиненного матерью. Эми рассеянно спросила, как дела у Офелии, и Пип ответила, что все в порядке. Прихватив небольшую коричневую сумку со своим подношением, она убежала, робко надеясь, что увидит его на прежнем месте. Ведь он говорил, что рисует там каждый день. Гадая, куда он пропал, Пип надеялась, что его не было не из-за скандала, учиненного матерью. Но стоило ей только снова увидеть его и взглянуть ему в глаза, как Пип поняла, что все ее худшие подозрения оправдались. Не потребовалось ничего спрашивать – по отчужденному выражению на лице Мэтта она догадалась, что он обижен. И поэтому перешла сразу к делу:

– Простите, Мэтт. Моя мама вчера приходила, чтобы извиниться перед вами, но вас не было.

– Очень мило с ее стороны, – равнодушно бросил он, гадая про себя, что заставило ее это сделать. Пип скорее всего, решил Мэтт. Ради того, чтобы увидеться с ним, девочка готова сдвинуть горы, и он против своей воли почувствовал, что тронут. – Мне очень жаль, что ей не понравилось наше знакомство. Наверное, мама рассердилась на тебя?

– Немного, – честно призналась Пип и с облегчением заметила, как лицо его просветлело. – А сегодня сама разрешила мне прийти сюда. И не только сегодня, а вообще всегда. Просто не велела ходить к вам домой.

– Что ж, разумно. А как тебе удалось ее убедить? – с невольным любопытством спросил Мэтт.

Он был до смерти рад, что она все-таки пришла. Вчера весь день у него все валилось из рук. При мысли о том, что их урокам рисования пришел конец, Мэтту хотелось плакать. Ему уже не хватало их неспешных, задушевных разговоров, по-детски наивных признаний Пип. Он неожиданно поймал себя на том, что эта девчушка вошла в его жизнь и, словно дикая птичка, свила себе гнездо в его сердце. К тому же у каждого из них в душе царила пустота, заполнить которую мог только другой. Ей выпало несчастье разом потерять отца и брата, Мэтт лишился детей. Они одинаково нужны друг другу.

– Я заперлась у себя в комнате и отказалась выйти, – с усмешкой сообщила Пип. – Мне кажется, ей потом самой стало стыдно. Простите… раньше она не была такой. Сейчас она всего боится и часто поднимает шум из-за всякой ерунды. А иногда она такая странная – будто вообще ничего не замечает.

– Это называется посттравматический шок, – сочувственно объяснил Мэтт. Позавчера Офелия произвела на него, мягко говоря, не слишком приятное впечатление. Конечно, он мог ее понять, только считал, что она могла вести себя и посдержаннее. В том, как она бросала ему в лицо одно обвинение за другим, было что-то истерическое.

– А что это такое? – поинтересовалась Пип. Открыв сумку с сандвичами, она развернула пакет и протянула ему один. На душе у нее было легко. Пип нравилось разговаривать с ним, нравилось просто сидеть возле него и смотреть, как он рисует. – Эта штука – пост… как вы его назвали? Что это такое?

– Спасибо, – кивнул Мэтт, аккуратно развернул сандвич и откусил большой кусок. – Это своего рода депрессия, то, что происходит с человеком после какого-то большого несчастья. Скорее всего именно это и произошло с твоей мамой. Ведь ей пришлось пережить огромное горе.

– А люди, с которыми такое случается… они поправляются? Или уже навсегда остаются такими?

Все последние девять месяцев мысль о состоянии здоровья матери не давала Пип покоя, а спросить ей было не у кого. Даже с Андреа она никогда не чувствовала себя так легко и свободно, как с Мэттом. Впрочем, он ведь был ее другом, а Андреа – подругой матери.

– Конечно. Со временем. Как ты считаешь, ей сейчас лучше?

– Вроде да, – с сомнением в голосе пробормотала Пип. – Теперь она гораздо больше спит, а раньше все говорила, говорила… и так без конца. Правда, она почти никогда не улыбается. Зато и не плачет целыми днями, как прежде. – На лице у нее появилось задумчивое выражение. – И я тоже…

– Вполне тебя понимаю. Было бы странно, если бы вы не плакали. Ведь, в сущности, от всей вашей семьи остались только вы двое.

Да и их уже трудно назвать семьей, подумала Пип. Но из жалости к матери решила промолчать.

– Маме и вправду очень стыдно за то, что она вам тут наговорила, – пробормотала Пип, неловко отводя глаза.

– Все в порядке, – успокоил ее Мэтт. – В общем-то, в какой-то степени она права. Вы ведь, в сущности, совсем меня не знаете. Я вполне мог бы оказаться дурным человеком, как она сказала. Она имела полное право не доверять мне. Да и ты тоже, малышка.

– Но почему? Вы ведь так добры ко мне, даже помогли нарисовать Муссу задние лапы. И получилось очень здорово! Я сохранила рисунок, – похвасталась она.

– Что – так понравился? – ехидно хмыкнул Мэтт.

– Еще как! – Пип заулыбалась. Убедившись, что Мэтт покончил с сандвичем, она протянула ему яблоко. Мэтт разломил его пополам и протянул ей половинку. – Нет, я сразу поняла, что вы хороший. С самой первой минуты.

– Это как же? – От удивления глаза у Мэтта полезли на лоб.

– Просто знала, и все. У вас глаза добрые.

Только они делались тоскливыми, когда он рассказывал ей о своих детях. Впрочем, это лучше, чем если бы ему было все равно.

– У тебя тоже хорошие глаза. Знаешь, я бы с радостью тебя нарисовал. Может быть, даже сделал бы твой портрет. Как тебе эта идея?

Сказать по правде, Мэтт мечтал о портрете с того самого дня, как увидел Пип.

– Держу пари, мама будет рада. Может быть, я даже подарю ей его на день рождения.

– А когда у нее день рождения?

– Десятого декабря, – серьезно ответила девочка.

– А у тебя? – спросил он.

Нельзя сказать, что Мэтт стал таким уж страстным поклонником ее матери, но ради Пип он готов на все. Она до боли напоминала ему Ванессу. Но Пип нравилась ему и сама по себе. Отважная малышка, с восхищением думал Мэтт. Подумать только – вырвала у матери разрешение прийти на берег, да еще убедила ее извиниться за свою выходку! Непостижимо! Женщина, что еще вчера поливала его грязью, была не из тех, кто согласится взять свои слова обратно – разве что под дулом пистолета. Может быть, Пип и вправду раздобыла где-то пистолет?

– А у меня в октябре – почти сразу после того дня, как погибли отец и брат.

– И как вы отметили его в прошлый раз? – спросил Мэтт, просто чтобы поддержать разговор.

– Пошли с мамой в ресторан.

Обед проходил ужасно. После катастрофы прошло всего несколько дней. Мама вообще забыла о ее дне рождения. Не было ни именинного пирога, ни свечей… вообще ничего. Она едва могла дождаться, пока все закончится.

– А вы с мамой часто куда-то ходите?

– Нет. Раньше ходили. До того… ну, вы понимаете. Папа любил водить нас в ресторан. Но там такая скука смертная. Мне всегда надоедало.

– Да ну? Не могу поверить. По-моему, тебе вообще никогда не бывает скучно.

– Так это только с вами, – с очаровательным кокетством призналась Пип. – Мне нравится рисовать.

– Мне тоже нравится рисовать – особенно вместе с тобой.

Он вручил ей лист ватмана и карандаш. Подумав, Пип решила, что нарисует птицу, одну из чаек, шумно сновавших по берегу в двух шагах от них и испуганно разлетавшихся в разные стороны, как только Мусс принимался их облаивать. Потом она передумала, решив, что чайка – это слишком сложно. Лучше она нарисует лодку. С тех пор как они стали рисовать вместе, у нее получалось все лучше и лучше. Пип делала большие успехи. Конечно, ей всегда нравилось рисовать, но в этом была и заслуга Мэтта.

Незаметно пролетело несколько часов. День выдался жаркий – один из тех солнечных дней, которые так редко бывают в Сейф-Харборе. Пип не спешила вернуться домой. Больше не нужно никого обманывать, она могла просто сказать, что рисовала на берегу. Около половины пятого она неохотно встала. Дремавший рядом Мусс тут же проснулся и вскочил на ноги.

– Собираетесь домой? – с теплой улыбкой поинтересовался Мэтт.

Глядя на него, Пип подумала, что теперь, когда он улыбается, он гораздо больше напоминает ей отца, хотя отец улыбался не так уж часто. Он всегда казался серьезным – может, оттого, что считался таким умным, подумала она. Все вокруг взахлеб твердили о том, что отец, дескать, настоящий гений, и Пип сильно подозревала, что так оно и было. Из-за этого все охотно мирились с его выходками. Порой Пип казалось даже, что ему запросто могло сойти с рук все, что угодно.

– Мама возвращается домой примерно в это время. После групповых занятий она такая усталая! Иногда просто падает на постель как мертвая и тут же засыпает.

– Наверное, тяжелая штука – эти занятия.

– Не знаю. Она никогда о них не говорит. Может быть, на них часто плачут. – Думать об этом тяжело. – Так я приду завтра? Или во вторник, если вы не против. – Раньше она никогда так не говорила, но ведь теперь мама позволила ей приходить!

– Буду очень рад, Пип. Приходи когда хочешь. И передай привет своей маме, хорошо?

Она кивнула. Потом помахала рукой и легко, словно бабочка, упорхнула прочь.

А он, как всегда, смотрел ей вслед, пока они с Муссом не скрылись из виду. Эта крошка стала бесценным подарком, которым непонятно за что одарила его судьба. Она напоминала очаровательную колибри, которая порхала вокруг него. Легкие крылышки ее трепетали, огромные глаза казались загадочными. Разговоры, которые они вели, трогали его и заставляли невольно улыбаться. Глядя на Пип, Мэтт гадал, какая же в действительности ее мать. Она говорила, что ее отца считали гением. Но по обрывкам ее замечаний выходило, что он был человеком нелегким, даже довольно мрачным. Да и ее погибший брат тоже казался каким-то странным. В общем, не совсем обычная семья. Впрочем, ведь и сама Пип тоже достаточно необычный ребенок. И его собственные дети тоже, грустно подумал он. У него были замечательные дети – во всяком случае, когда он видел их в последний раз. Господи, сколько же времени прошло с тех пор! Мэтт старался не думать об этом.

Шагая по песку к своему коттеджу, Мэтт внезапно подумал, что с радостью взял бы ее с собой, когда в следующий раз выйдет на яхте в океан. Может быть, даже научил бы ее плавать под парусом, как когда-то раньше учил своих детей. Ванессе это нравилось. Роберту не очень. Но Мэтт понимал, что не пригласит ее на яхту из уважения к ее матери. Они слишком мало знают друг друга, чтобы она доверила ему свою дочь. К тому же океан – опасная штука, всегда есть хоть и крохотный, но шанс, что все пойдет не так, как надо. И Мэтт не хотел рисковать.

Вернувшись, Пип у самых дверей столкнулась с матерью. Вид у нее был измученный, как всегда. Увидев Пип, она поинтересовалась, где та гуляла.

– Ходила повидаться с Мэттом. Он велел передать тебе привет. Сегодня я рисовала лодки. Сначала хотела чаек, но потом передумала – они такие трудные!

Пип разложила на столе несколько набросков, и Офелия, едва бросив на них взгляд, заметила, насколько они хороши. Она и не предполагала, что Пип добилась таких потрясающих успехов. Чед тоже неплохо рисовал, но… Офелия старалась не вспоминать о прошлом.

– Хочешь, я сама приготовлю ужин? – с готовностью предложила Пип, и на губах Офелии мелькнула слабая улыбка.

– Пойдем лучше погуляем. Или съездим куда-нибудь.

– Может, не стоит? – Пип догадывалась, как она устала, но сегодня, как ни странно, Офелия выглядела немного лучше, чем обычно.

– Почему? Проветримся немного. – Для Офелии это был гигантский шаг вперед, и Пип поддержала ее.

– Ладно. – Пип была удивлена и в то же время обрадована.

Не прошло и получаса, как они сидели за столиком для двоих в кафе «Русалочка» – одном из двух городских ресторанчиков. Пип с Офелией жевали гамбургеры и непринужденно болтали. И вернулись домой усталые, но довольные. Вечером Пип отправилась спать чуть ли не с курами, а на следующий день помчалась искать Мэтта. Ее мать не сказала ей ни слова, но, когда Пип вернулась домой, на лице Офелии она увидела явное облегчение. Девочка с гордостью разложила на столе наброски. К концу недели у нее образовалась уже довольно внушительная коллекция, и большинство из них на редкость удачные. Мэтт объяснял ей, что и как, а Пип схватывала на лету.

В пятницу вечером она снова прихватила с собой сандвичи. Потом сказала, что поищет на берегу ракушки – она часто так делала, – и Мэтт проводил ее взглядом. Вдруг ему показалось, что она испуганно отпрыгнула в сторону, словно заметив что-то на мелководье. Наверное, краб или медуза, улыбнулся он, ожидая, что Мусс, как всегда, разразится оглушительным лаем. Но вместо этого раздался жалобный вой, и Мэтт, вскочив со стула, увидел, что Пип, стоя на одной ноге, растерянно разглядывает другую.

– С тобой все в порядке? – крикнул он.

Но Пип покачала головой. Отшвырнув в сторону кисть, Мэтт застыл, не сводя с нее глаз. Лица девочки он не видел – она низко нагнулась, а Мусс, не отходя от хозяйки, продолжал жалобно скулить. Мэтт бросился к ним, отчаянно надеясь, что она не пропорола ногу гвоздем. Их тут было полным-полно, и просто набросанных на песке, и торчавших из обломков досок, которые тут и там валялись на берегу.

Однако это оказался не гвоздь. Пип умудрилась наступить на острый осколок бутылки, и теперь на ступне у нее красовался уродливый глубокий порез.

– Господи, как ты умудрилась? – растерянно спросил Мэтт, усевшись возле нее на песок. Нога у Пип сильно кровоточила, и на песке образовалась уже небольшая лужица.

– Он лежал под комком водорослей, а я на него наступила, – мужественно ответила Пип, хотя лицо у нее сильно побледнело.

– Очень больно? – спросил Мэтт, осторожно коснувшись ее ноги.

– Да нет, не очень. – Она явно покривила душой.

– Готов поспорить, что очень. Ладно, дай мне посмотреть, что там у тебя.

Он хотел убедиться, что в ранке не застрял осколок. Но порез, похоже, был чистый, хотя и довольно глубокий. Пип смотрела на него испуганными глазами.

– Все в порядке?

– Ампутируем – и конец. Зачем она тебе? Держу пари, ты даже ничего не почувствуешь.

Несмотря на боль, Пип мужественно рассмеялась, но выглядела она испуганно.

– И потом, ты всегда сможешь рисовать другой ногой, – проворчал Мэтт, поднимая ее на руки. Пип была легкая как перышко, даже легче, чем он думал. Ему совсем не хотелось, чтобы она ходила по песку, он и без того опасался, что в ранку успела попасть грязь. И вдруг ему вспомнилось, что ее мать строго-настрого запретила Пип заходить к нему домой. Мэтт чертыхнулся. Но не мог же он отпустить ее, когда из ноги у нее хлещет кровь! К тому же он почти уверен, что порез придется зашить, хотя благоразумно воздержался обсуждать свое мнение с Пип.

– Знаешь, твоя мама, возможно, придушит нас обоих, но сначала я отнесу тебя к себе домой и хорошенько промою ногу.

– А больно будет? – Глаза у Пип стали совсем круглыми, и Мэтт ободряюще подмигнул ей.

Держа ее на руках, он зашагал к своему дому, и Мусс без колебаний последовал за ним. О мольберте с красками Мэтт даже не вспомнил.

– Держу пари, когда твоя мама станет разделывать нас тупым ножом, будет куда больнее, – проворчал он, стараясь отвлечь Пип.

Но и он, и она видели, что по песку за ними тянулся кровавый след. Мэтт заторопился. Вбежав в дом, он толкнул дверь плечом и прямиком отправился на кухню. Цепочка пятен крови протянулась за ними от двери до двери. Усадив Пип на стул, Мэтт осторожно приподнял ей ногу, а потом аккуратно поставил ее в раковину. Через минуту кровь была уже везде, даже у него на лице.

– Наверное, мне придется поехать в больницу? – тоненьким голоском спросила Пип. На синюшно-белом лице глаза ее казались почти черными. – Чед как-то раз разбил себе голову и перемазал кровью весь дом, а потом в больнице сказали, что ему придется наложить уйму швов.

Пип не стала рассказывать, что это случилось с ним во время очередного приступа ярости, когда он бился головой о стену. Тогда ему было всего десять лет, а ей самой не больше шести, но она помнила все, как будто вчера. Отец потом кричал на мать, виня во всем ее, и Чед тоже. А мама только плакала. Это было так ужасно!

– Ну-ка давай посмотрим. – Зрелище было страшным. Мэтт тонкой струйкой пустил холодную воду в расчете, что она немного снимет боль, но вода, сбегавшая в сток, была ярко-красной от крови. – Так, дружочек. Давай-ка хорошенько перебинтуем тебе ногу полотенцем.

Вытащив чистое полотенце из шкафчика, он принялся бинтовать ей ногу. А Пип между тем, оглядевшись по сторонам, решила, что ей тут нравится. Несмотря на то что мебель выглядела довольно старой, кухонька дышала уютом и чистотой.

– Вот так, перебинтуем хорошенько, – приговаривал Мэтт. – А потом я отвезу тебя к маме. Она сегодня дома?

– Да.

– Хорошо. Поскольку идти ты не можешь, я сам отвезу тебя. Как тебе такая идея?

– Здорово. А потом нам придется поехать в больницу?

– Для начала послушаем, что скажет твоя мама. Впрочем, если хочешь, могу оттяпать тебе ногу прямо тут. Минутное дело – ну если, конечно, Мусс не будет путаться под ногами.

Пес тихонько сидел в углу, внимательно разглядывая их обоих. Пип хихикнула, но личико ее было все еще мучнисто-бледным, и Мэтт решил, что нога здорово болит. Конечно, он прав, но она скорее откусила бы себе язык, чем призналась в этом. Ей очень хотелось казаться храброй.

Обмотав ей ногу полотенцем, как он и обещал, Мэтт снова подхватил Пип на руки, по дороге взял со столика ключи от машины и вышел из дома. Мусс следовал за ним по пятам. Позади коттеджа стоял небольшой пикап. Мэтт открыл дверь, и Мусс моментально устроился на заднем сиденье. К тому времени как Мэтт сел за руль, на полотенце уже расплылось большое багровое пятно.

– Со мной что-то серьезное? – помолчав, спросила Пип, пока они ехали к ее дому, и Мэтт тут же постарался сделать беззаботное лицо.

– Да нет, не особенно. Просто люди не думают о том, что может случиться, когда бросают на пляже битое стекло.

У них ушло на дорогу не больше пяти минут. Остановив машину, Мэтт на руках отнес Пип в дом. Мусс бежал следом, едва не наступая ему на пятки. Офелия сидела в гостиной. Услышав шаги, она подняла глаза и словно приросла к стулу, увидев в дверях Мэтта с Пип на руках.

– Что случилось?! Пип, с тобой все в порядке? – Офелия опрометью кинулась к ним.

– Все хорошо, мам. Я просто порезала ногу.

Мэтт на лету перехватил взгляд Офелии.

И глаза их встретились – в первый раз с того дня, как она устроила ему разнос, обвинив его чуть ли не в намерении совратить ее дочь.

– Что с ней? – прерывающимся голосом спросила Офелия.

Руки у нее тряслись, но Офелия успела заметить, с какой бережной нежностью Мэтт усадил Пип на диван и принялся разматывать окровавленное полотенце.

– Думаю, ничего страшного. Но все равно вам лучше взглянуть самой.

Мэтту не хотелось говорить при Пип, что ей, по-видимому, наложат швы. Но Офелия, бросив взгляд на ногу дочери, подумала о том же.

– Нужно немедленно ехать к врачу. Наверное, такой порез придется зашить, – преувеличенно спокойно проговорила она, но глаза Пип мгновенно наполнились слезами.

Мэтт легонько похлопал ее по плечу.

– Всего один-два стежка, большое дело! – пробормотал он, ласково гладя девочку по голове и невольно отметив про себя, что волосы у нее как шелк. Но видимо, у каждого из нас есть предел прочности, потому что из глаз Пип ручьем хлынули слезы. Решение оставаться мужественной было забыто напрочь. – Послушай, они всегда сначала делают обезболивание. Честное слово, мне тоже делали, только в прошлом году. Ты даже ничего не почувствуешь.

– Ну да, еще как почувствую! – завопила Пип, обливаясь слезами – в точности как положено девочке ее лет. Впрочем, она имела на это полное право. Порез и в самом деле оказался жутким. К тому же из него по-прежнему хлестала кровь. – Не хочу никаких швов! – рыдала Пип, уткнувшись лицом матери в живот.

– Послушай, мы потом непременно придумаем что-нибудь интересное! – пообещал Мэтт, беспомощно глядя на Офелию и гадая, не уйти ли, пока она не сочла его навязчивым.

Но Офелия была даже рада, что он тут, а уж Пип и подавно. Присутствие Мэтта успокаивающе действовало на них обеих.

– А доктор тут где-нибудь есть? – испуганно спросила Офелия.

– За бакалейной лавкой есть клиника. Там дежурит медсестра. Кстати, как раз она и зашивала меня в прошлом году. Как насчет того, чтобы поехать туда? Или сразу в город? Я вас отвезу, если вы не против.

– Может, для начала съездим в клинику и послушаем, что скажет медсестра?

Пип еще немного поплакала, пока они ехали, но Мэтт трещал без умолку, рассказывая какие-то смешные случаи из жизни, и наконец она немного повеселела.

Взглянув на порез, медсестра тут же согласилась, что без швов не обойтись, в точности как рассказывал Мэтт. Вначале она сделала Пип обезболивающий укол, а потом аккуратно наложила несколько швов. Тщательно перебинтовав ногу, медсестра предупредила, что несколько дней на ногу лучше не наступать, а через неделю придется приехать снять швы. Потом Мэтт снова отнес ее в машину, и Пип устало откинулась на спинку сиденья.

– Могу я пригласить вас на обед? – предложил Мэтт, пока они петляли по улицам поселка.

Но Пип слабым голосом пробормотала, что ее подташнивает, и они решили ехать домой. Потом он бережно отнес Пип в гостиную и уложил на диван. Офелия включила ей телевизор, и через минуту Пип уже спала как убитая.

– Бедная малышка, досталось ей сегодня! А она крепкий орешек. Впрочем, я так и думал.

– Спасибо. Просто не знаю, что бы я делала без вас, – признательно улыбнулась Офелия.

Глядя на нее, Мэтт только молча удивлялся, не узнавая фурию, которая набросилась на него на пляже. Сейчас она говорила мягким, спокойным голосом и смотрела на него грустными глазами, которые живо напоминали ему глаза Пип. Тоненькая, как тростинка, она тоже смахивала на эльфа. Ему вдруг неожиданно захотелось ее обнять. Горе, которое ей пришлось пережить, оставило следы на ее лице. И все же он не мог не заметить, что женщина была красива. К тому же для своих лет она выглядела неправдоподобно молодо.

– Должен вам признаться… – с невольным смущением начал он и замолчал. Однако Мэтт считал, что она имеет право услышать об этом от него. Пусть уж лучше она кричит на него, чем на Пип, решил он. – Я отнес ее к себе домой, чтобы промыть ногу. Мы пробыли там всего пять минут, а потом я привез ее сюда. Я бы никогда не сделал этого, но порез так сильно кровоточил, его нужно было промыть от песка и отыскать что-нибудь перевязать ей ногу.

– Счастье, что вы оказались там. Спасибо вам за все.

– Зная, что вы думаете, я сначала хотел привезти ее прямо домой, но потом решил сначала хорошенько осмотреть ранку. Порез оказался глубже, чем я думал.

– Да уж… – Офелия сама едва не упала в обморок, пока медсестра накладывала швы.

Впрочем, в прошлый раз, когда Чеду зашивали голову, с ней было то же самое. Она поежилась. Сегодня все оказалось намного проще благодаря Мэтту. Они быстро добрались до клиники, к тому же он всю дорогу смешил Пип, не давая ей плакать. Теперь она понимала, что ее дочь нашла в этом человеке. Он и в самом деле оказался славным. – Спасибо вам за все. Вы очень ей помогли. И мне тоже.

– Мне очень жаль, что так случилось. Битые стекла на берегу – опасная штука. Я всегда подбираю их, когда они попадаются мне под ногами. С ними одна беда. – Мэтт повернулся к Пип. Она крепко спала. На лице у него появилась улыбка.

– Могу я вам что-нибудь предложить? – приветливо спросила Офелия.

Мэтт заколебался. Денек для всех выдался тяжелый.

– Вы, вероятно, устали. Когда ребенок поранится, это всегда мучительно. – Он и сам чувствовал себя так, словно по нему проехался каток.

– Нет, нет, со мной все в прядке. Хотите, я сделаю пару сандвичей? Всего одна минута.

– Вы уверены, что это вас не затруднит?

– Нисколько. Может, бокал вина?

Мэтт отказался, попросив кока-колу, а через пару минут она поставила перед ним блюдо с сандвичами.

Вопреки тому, что рассказывала Пип, сейчас он видел перед собой спокойную, собранную, хозяйственную женщину. Устроившись на кухне, они принялись за бутерброды.

– Пип упоминала, что вы француженка. Вот уж никогда бы не подумал. Вы на редкость правильно говорите по-английски.

– Я выучила язык еще ребенком, в школе, а здесь прожила добрую половину жизни. Сначала иностранной студенткой поступила в колледж, а потом вышла замуж за одного из педагогов.

– А что вы приехали изучать?

– Медицину. Но с учебой не получилось – сразу после экзаменов я вышла замуж. – Офелия ни словом не упомянула, что училась в Рэдклиффе, – это было бы похоже на хвастовство.

– Жалеете, что так и не закончили учебу? – с неожиданным интересом полюбопытствовал Мэтт. Мать и дочь были очень похожи. В обеих чувствовалось что-то загадочное.

– Нет, никогда. Не думаю, что из меня получился бы врач. Да я едва не хлопнулась в обморок, пока сестра накладывала Пип швы.

– Ну, когда имеешь дело со своими детьми, все совсем по-другому. Я сам обливался холодным потом, а ведь Пип не моя дочь.

Его слова вдруг напомнили ей то, о чем ей давно хотелось спросить.

– Пип рассказывала, что ваши дети где-то в Новой Зеландии. – Офелия тут же раскаялась, что упомянула об этом. По лицу Мэтта было видно, что она коснулась незаживающей раны. – Они уже большие?

– Шестнадцать и восемнадцать.

– Моему сыну в апреле тоже исполнилось бы шестнадцать… – грустно прошептала она.

Мэтт тут же переменил тему.

– Я проучился в Париже пару лет. В Школе изящных искусств, – пояснил он. – Изумительный город! Мне не доводилось бывать там уже пару лет. Но при первой же возможности непременно съезжу еще раз. Господи, как я обожаю Лувр! Так бы и не уходил оттуда!

– Я свозила туда Пип в прошлом году, но ей там не понравилось. Наверное, для ребенка ее лет Лувр – это слишком сложно. А вот парижские кафе ей явно пришлись по вкусу. Сказала, что там вкуснее, чем в «Макдоналдсе».

Оба расхохотались, отлично понимая друг друга. Действительно, культурные и кулинарные вкусы детей – нечто непостижимое.

– Вы часто ездите туда? – Мэтт вдруг почувствовал острый интерес к тому, что касалось Офелии.

– Обычно каждое лето. Но в этот год не поеду. Тут так хорошо, такое спокойное, тихое место. Ребенком я летом ездила в Бретань, и это место очень напоминает мне ее.

Мэтт внезапно с удивлением признался себе, что ему приятно с ней болтать. При более близком знакомстве Офелия оказалась простодушной, милой, приветливой женщиной, нисколько непохожей на жену человека, составившего себе в одночасье громадное состояние и даже имевшего личный самолет. В ней не было ни чванства, ни надменности. Однако Мэтту бросилось в глаза, что из-под прядей пепельно-белокурых волос поблескивают бриллиантовые серьги. Да и свитер на ней был явно дорогой, из прекрасного черного кашемира. Но роскошь ее одежды не бросалась в глаза, а драгоценности только подчеркивали ее хрупкую красоту. Он заметил, что на левой руке у нее до сих пор простенькое обручальное кольцо, и это неожиданно глубоко тронуло его. Салли, по ее собственным словам, выбросила свое в тот самый день, как ушла от него. Тогда такое сообщение едва не доконало его. Ему почему-то было приятно, что Офелия до сих пор носит кольцо, что говорило о беззаветной любви, над которой не властна смерть. И он еще больше восхищался ею.

Перепрыгивая с предмета на предмет, оба болтали, забыв о времени. Им было легко друг с другом. Только расправившись с бутербродами, они поразились, что уже поздно. Вдруг жалобно застонала Пип, но, похныкав немного, повернулась на другой бок и снова уснула. Мусс вытянулся на ковре у ее ног.

– Пес, похоже, ее просто обожает, верно? – прошептал Мэтт.

Офелия с улыбкой кивнула.

– Вообще-то он раньше принадлежал моему сыну, но потом согласился считать хозяйкой Пип. Она тоже души в нем не чает.

Через пару минут Мэтт, собравшись уходить, поднялся, поблагодарил Офелию за сандвичи и напоследок предложил, чтобы она тоже как-нибудь пришла к нему вместе с Пип. Он даже пригласил их обеих поплавать вместе на яхте, после того как Офелия призналась, что тоже любит океан.

– Думаю, что Пип всю неделю будет просто не до того, – грустно предположил Мэтт. Он уже заранее скучал по ней.

– Так приезжайте к нам, если хотите. Я уверена, она будет страшно рада.

Трудно поверить, что та самая женщина, которая еще пару дней назад строго-настрого запретила дочери даже разговаривать с ним, теперь совершенно изменилась. И все благодаря Пип – ее простодушная вера в него заставила Офелию взглянуть на него другими глазами. А после всего, что случилось сегодня, ее переполняла благодарность. И потом, по правде сказать, он ей понравился. Все в нем говорило о порядочности. К тому же, как и Пип, Офелия тоже заметила, что Мэтт чем-то неуловимо напоминает Теда. И даже не лицом, а скорее манерой вести себя, говорить… Она и сама не могла бы сказать, чем они похожи, но, как бы то ни было, ей было с ним легко и свободно.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил Мэтт. Офелия дала ему телефон, и он пообещал, что позвонит, если соберется приехать, но предупредил, что только через пару дней, не раньше. Пип нужно немного оправиться, добавил он.

А Пип, проснувшись, обнаружила, что Мэтт уже ушел, и страшно расстроилась. Она проспала часа четыре и проснулась, когда обезболивающее перестало действовать. Нога снова разболелась. Впрочем, медсестра предупредила, что первые день-два будет нелегко. Офелия дала ей аспирин, подоткнула одеяло, и вскоре Пип снова сладко спала.

Она все еще спала, когда раздался телефонный звонок. Звонила Андреа. Офелия рассказала о том, что случилось, мимоходом упомянув и о Мэтте.

– Что-то он не очень похож на совратителя малолетних. Может, попробуешь сама его соблазнить? – хмыкнула Андреа. – А если не хочется, оставь его мне.

С того дня, как появился Уильям, у нее не было ни одного мужчины, и по всему чувствовалось, что Андреа начинает это тяготить. Она всегда любила мужское общество. Стоило ей только заметить на детской площадке отца-одиночку, как Андреа моментально принимала боевую стойку. У нее случались романы и на работе, причем Андреа не избегала и женатых.

– Посмотрим, – неопределенно бросила Офелия.

Болтать с Мэттом приятно, но ни в каком ином качестве он ее не привлекал. Пока она продолжала чувствовать себя замужней женщиной. При мысли о том, что она осталась одна, ей становилось жутко. Почти двадцать лет она беззаветно любила Теда, и даже его смерть не могла ничего изменить. У них с мужем бывали трудные времена, но любовь Офелии выдержала все.

– На этой неделе обязательно выберусь повидать вас обеих, – пообещала Андреа. – Почему бы тебе не пригласить его на обед, когда я приеду? А?