Текст книги "Ошибка каскадера"

4. Андрей

Наконец, к концу 1998 года, «Ивана Барбиери» запустили в прокат. Не обошлось, конечно, без неприятностей. После закрытого просмотра и долгих обсуждений министерство наконец выпустило фильм в прокат, дав ему вторую категорию. Это означало, что фильм пойдет в основном на экранах кинотеатров провинциальных городов, а если и доберется до столиц, то в маленькие залы и небольшими копиями. Неожиданно для него самого Андрей воспринял такое отношение к фильму настолько болезненно, что решил навсегда покончить с кино и заняться исключительно литературой – к этому времени он, кроме нескольких рассказов, опубликовал и небольшую повесть. Но тут, узнав о проблеме с фильмом, к делу подключился Жженов, который посмотрел его в маленьком кинотеатре на окраине Москвы. Фильм ему понравился, игра Андрея даже очень, и через несколько месяцев «Иван Барбиери» шел уже широким прокатом по всей России. Роль пьяницы соседа – его первая большая роль в кино – получилась у Андрея настолько яркой, настолько живой и запоминающейся, что после выхода фильма на экраны о молодом актере Земцове сразу заговорили. Его стали приглашать на эпизоды, и, если ему нравился сценарий и режиссер, он никогда не отказывался, каким бы маленьким эпизод ни был.

Прошло совсем немного времени после выхода «Ивана Барбиери», и в апреле 1999 года с Андреем через агента связался один из самых известных режиссеров страны. Режиссеру понравилась не только игра Андрея в «Иване Барбиери», но и сценарий фильма. При встрече с Андреем режиссер рассказал о своем новом проекте. Фильм, как и большинство картин этого режиссера, будет о жизни простых жителей российской глубинки. Жизнь без всяких прикрас, без всяких излишеств – все только необходимое, далеко не у всех сытная, а главное – совершенно бесправная. Благодаря своему имени и своему зятю – очень богатому промышленнику – от государственного финансирования режиссер не зависел, поэтому снимал свои картины на острые социальные темы без проблем. Рассказав Андрею идею фильма, режиссер попросил его написать синопсис.

Для Андрея предложение этого режиссера было значительнее всех похвальных статей о его первом фильме, и он с воодушевлением взялся за работу. К концу следующей недели синопсис был готов.

Действие фильма происходит в глухом провинциальном городке в течение всего трех дней, и сам фильм Андрей так и назвал: «Три дня».

Главный герой фильма Саша, которого должен был сыграть Андрей, перед тем как через три дня отправиться на службу в армию, решил шикануть и устроить роскошную свадьбу со своей любимой девушкой. Работающий в маленькой мастерской слесарем Саша продал свой мотоцикл, забрал бо́льшую часть сбережений своих родителей, одолжил приличную сумму у друзей и снял для свадьбы самый дорогой и красивый ресторан в городе. В первый день Саша уточняет детали с менеджером ресторана, увольняется из своей мастерской, устраивает с друзьями мальчишник. На второй день – за день до свадьбы – Саша узнает, что ресторан отменил его торжество по той причине, что на этот же день зам мэра города перенес свадьбу своего сына, которая до этого должна была состояться несколькими днями позже. И еще: задаток, который Саша заплатил по их требованию, возвращать они не собираются, разъяснив ему, что его задаток уже потрачен на закупку спиртного для его свадьбы, которая обязательно состоится через два дня. Но этих двух дней у Саши не было, и он начинает метаться по городу, ища кого-нибудь, кто бы мог ему помочь в той катастрофе, которая на него навалилась. Первым делом он пошел в военкомат и попросил о двухдневной отсрочке ввиду свадьбы. Но сидевший за столом довольно старый для своего капитанского звания, с очень важным и надменным лицом военком попросил не мешать ему со всякими глупостями. Затем он стал обходить своих друзей и родственников. Но, что бы он ни делал, кого бы ни подключал, ничего не сработало, и завтра, за день до его отъезда на место прохождения службы, в ресторане, где должна была состояться его свадьба, будет проходить свадьба сынка городского начальника. На третий день Саша приходит ко дворцу бракосочетания и видит, как молодожены и гости, среди которых все городское начальство, рассаживаются по машинам и едут в ресторан. Саша идет к приятелю, которому продал свой мотоцикл, одалживает его на несколько часов; заезжает домой за канистрой с бензином, едет к дому заместителя мэра; обливает бензином парадную дверь дома, поджигает бензин, зажигает бутылки с бензином, кидает их в окна дома; отходит в сторону, садится рядом с мотоциклом и наблюдает, как дом сначала медленно, а потом быстрее и быстрее охватывается огнем. Раздаются пронзительные звуки пожарных и милицейских сирен. Сидя на земле, Саша закуривает и смотрит на приближающихся к нему милиционеров, за спинами которых полыхает дом заместителя мэра. Конец фильма.

Режиссер синопсис одобрил, и Андрей приступил к работе над сценарием.

Работа над сценарием продвигалась легко и доставляла Андрею истинное удовольствие, даже наслаждение. Так же как и синопсис, сценарий с незначительными поправками был режиссером принят, и он начал проводить пробы актеров.

Пройдя пробу и получив роль, Андрей вспомнил слова Жженова, сказанные ему после поступления на сценарный факультет ВГИКа: «Пройдет совсем немного времени, и ты уже будешь стоять перед камерой». И действительно, после того разговора прошло всего восемь лет, включающих годы в армии, и сейчас, даже не имея актерского образования, он начнет сниматься уже в своей второй картине, в главной роли, у одного из самых известных режиссеров в стране.

Когда начались съемки, буквально с первых же репетиций Андрей увидел разницу между его первым режиссером Кругловым, который до «Ивана Барбиери» снял всего два проходных фильма, прошедших незамеченными, и заслуженным мэтром, с которым он работал сейчас. Первое, что заметил Андрей, была железная дисциплина на съемочной площадке. Исключения составляли только актеры, которым режиссер, наоборот, пытался создать как можно больше комфорта. В работе с актерами он был терпелив, повторяя по несколько раз поставленную перед ними задачу, никогда не повышал на них голоса, не возражал при импровизации, причем никогда не делал отличий между заслуженными актерами и актерами второго плана и даже снимавшимися в эпизодах. Особенно бережно он относился к актерам молодым и начинающим, к каковым причислял и Андрея. Сам же Андрей получал от съемок невероятное удовольствие, и не только от своей работы, но и от всего происходящего на киноплощадке. И эта его вторая роль тоже получилась у Андрея очень яркой, выпуклой и такой реалистичной, что о молодом актере заговорили как о новой звезде отечественного кино.

Теперь Андрей Земцов окончательно поверил, что занялся единственно предназначенным для него делом – кино!

Получив огромные для него деньги за фильм, Андрей решил наконец вплотную заняться приобретением квартиры. После долгих размышлений он остановился на трехкомнатной, с обязательным для себя кабинетом – в сегодняшней жизни его тошнило не только от присутствия тестя, но и от вынужденной необходимости работать поздними вечерами на кухне, когда семейство удалялось на покой. Когда же он узнал сумму ипотеки, он тут же поменял свое решение на «двушку». С деньгами Андрей всегда расставался с трудом – сказывалось неизменное их отсутствие в семье, где он родился. Поиски квартиры он предоставил Тамаре, которая от этой идеи в восторге не была – ей очень удобно и уютно жилось с родителями. Но неожиданно произошло событие, связанное именно с тестем, которое переменило всего его планы. Федор Сергеевич Кузнецов, потомственный партийный работник, долго не мог прийти в себя после развала СССР и коммунистической партии – смысла, вернее, стержня всей его жизни, и горячее сердце пламенного ленинца, не выдержав всех «ужасов» происходящего в стране, навсегда успокоилось. Похоронили почетного коммуниста без всякой помпы, которую обязательно бы устроили в прежние времена: не было ни полагающихся венков, ни положенного оркестра; кроме семьи, собрались такие же, каким был он, растерянные, лишенные былой значимости, рано состарившиеся, никому, кроме своих самых близких, ненужные мужички, по въевшейся привычке одетые в темно-серые пальто с серыми же шляпами. Не было пламенных речей – кто-то что-то промямлил, и только тихоня, знавшая при его жизни свое место, жена, сначала долго рыдавшая, вдруг собралась и, выискав его какие-то человеческие достоинства, сказала несколько искренних добрых слов о покойнике.

Уезжать теперь из прекраснейшей огромной трехкомнатной квартиры прямо у станции метро было, конечно, глупостью, да и все проблемы с ребенком сразу разрешились: теща все свое благоговение перед мужем перенесла на внучку. И они остались.

* * *

На следующий день после того, как фильм «Три дня» вышел в прокат, Андрей Земцов проснулся знаменитым. В газетах печатались рецензии на фильм, сопровождающиеся его фотографиями; у него брали интервью на радио и пригласили на телевидение; на улицах на него восхищенно оглядывались, просили автограф. Первое время его переполняло чувство восторга и гордости, но постепенно вся эта шумиха стала ему надоедать, он от нее устал и старался избегать. Но было в этой шумихе и кое-что приятное, то, что раньше он никогда не испытывал или не обращал на это никакого внимания: повышенный интерес к нему женщин. Причем диапазон последних был очень велик: от юных старшеклассниц до довольно солидных замужних матрон. На молоденьких девчонок он внимания не обращал, лишь мило им улыбался, оставлял автограф, и на этом все заканчивалось. А вот женщины постарше притягивали его гораздо больше. Андрея льстил их интерес к нему, несмотря на то что он знал причину этого интереса. И в постели они были несравненно чувственнее, эротичнее и, конечно, опытнее, что помогало приобретать опыт ему самому. Тамара даже как-то ему сказала, что он изменился в постели.

– В какую сторону? – улыбаясь, спросил Андрей. – Надеюсь, в лучшую?

– Ты мне зубы на заговаривай, Андрюшка. Бабу, что ль, завел?

– Дурочка! Зачем мне баба, когда у меня ты есть. Ты же знаешь, что ты для меня навечно.

И здесь Андрей не кривил душой. Все женщины, с которыми он ложился в постель, были ему абсолютно безразличны, и повторных встреч, как правило, никогда не было. Для него существовала только Тамара. Сама же Тамара, когда задумывалась, не изменяет ли ей Андрей, быстро эту мысль отгоняла. «Он меня безумно любит. А если и потрахается с кем-то, то и на здоровье: от меня не убудет», – думала она и при этом всегда вспоминала Авика. Что касается славы, которая свалилась на Андрея, а значит, и на нее тоже, то она с упоением купалась в ней. У нее даже пару раз брали интервью по радио и на телевидении, правда, совсем маленькие, в пару фраз, но тем не менее. Андрюша пытался этим интервью возражать, но, как всегда, зная, что это бесполезно, махнул рукой. Правда, в школе и в кругу своих друзей Тамара, понимая, что высокомерие приведет ее к одиночеству, вела себя скромно и незаметно. На все попытки своих друзей выделить ее, приписав ей славу мужа, она резко всех осаждала:

– Я надеюсь, наша дружба не имеет никакого отношения к славе моего мужа, – с обидой в голосе, правда, немного сыгранной, говорила она.

– Нет, нет! Ты что! Просто мы за тебя очень рады! – горячо убеждали ее друзья, которые действительно относились к ней очень хорошо, и Андрей для них был в первую очередь не знаменитостью, а ее мужем.

У Андрея своих друзей было совсем немного. Он был человеком довольно замкнутым и скрытным и поэтому с новыми людьми сходился не очень охотно. Самым близким и верным другом он продолжал считать Авика. У него по-прежнему были очень хорошие отношения со своим первым режиссером Кругловым и оператором Пригодиным. На этом, собственно, круг близких ему людей и заканчивался. Ну и, конечно, была его Тамара, без которой Андрей свою жизнь не представлял и без которой, как он считал, ничего бы в этой жизни не добился. В этом еще со школьных лет он был совершенно уверен, а Тамара, в самом деле считая себя его музой, как бы невзначай к этой мысли его подталкивала и очень завуалированно ему об этом периодически напоминала.

Не имея собственной компании друзей, он с удовольствием вошел в компанию своей жены, в которой были приятные, неназойливые люди: учителя из ее школы и их супруги – врачи, инженеры, научные работники. Все они любили и знали кино, но никогда с навязчивыми вопросами не лезли, и подробности из жизни киношников их тоже не интересовали. Но на этот раз, когда через несколько дней после выхода «Трех дней» на экраны они с Тамарой пришли на квартиру, где собрались ее друзья, его сразу засыпали вопросами.

– Скажите, пожалуйста, Андрей, вы считаете, что ваш фильм действительно отражает правду происходящего в России?

– Абсолютно, – не задумываясь ответил Андрей. – Я могу вам привести сколько угодно случаев бесправия простых людей, которых я лично знаю. И это притом, что у нас в стране наступила своеобразная свобода.

– Вы не верите в Ельцина! – обрадовалась молоденькая учительница, работавшая вместе с Тамарой.

– Почему, Ельцину я как раз верю, – разочаровал ее Андрей. – А вот в наш народ – не очень. Во власти на местах – совсем не верю. И то, что эта наша так называемая свобода пришла надолго, тоже не верю. Русский народ к ней не привык, он не знает, что ему с ней делать, и без нее ему спокойнее.

– И тем не менее, – вступил в разговор средних лет мужчина, работавший в НИИ, – такие фильмы, как ваши «Три дня», «Груз 200» Балабанова, «Мусульманин» Хотиненко, «Страна глухих» не помню кого…

– Тодоровского, – подсказал Андрей. – Кстати, очень хороший фильм.

– Да, они все хорошие, но только уж слишком черные. Вот если бы сейчас снимали такие фильмы, как делали Данелия, Рязанов, Гайдай, народу хоть в кино становилось бы полегче. Если вы считаете, что жизнь в стране такая черная, так дайте нам хоть в кино отдохнуть.

– А я разве возражаю против таких фильмов?! – возбужденно ответил Андрей. – «Не горюй!», «Берегись автомобиля», «Бриллиантовая рука» – прекрасные фильмы. Но такие фильмы совсем не просто делать. Они требуют особого таланта, своих мастеров, а где вы их сейчас возьмете? Гайдая уже нет, о «Фортуне» Данелии говорить даже не хочется, и Рязанов себя давно исчерпал. Я надеюсь, вы со мной согласны? – спросил он, ожидая ответа, но все сидящие с ним вдруг как один заулыбались и приветливо замахали руками.

Андрей, сидящий спиной к двери, обернулся и увидел вошедшего в комнату Авика. Они очень давно не виделись, общаясь только по телефону, и Андрей поразился, как изменился его друг: осунулся, лицо потускнело, всегда блестящие живые глаза погасли.

– Привет, старик, – обнимая Авика, радостно сказал Андрей. – А тебя-то как сюда занесло?

– Кто-то должен составить Тамаре компанию, пока ты в кино снимаешься, – отыскивая глазами Тамару, ответил Авик.

С тех пор как у Тамары родился ребенок, Авику стало казаться, что она к нему охладела. Несмотря на то что Андрей был все время занят на съемках и даже на неделю уехал в Тучков, они встречались намного реже, чем раньше. Но когда они встречались, он видел ее радостное лицо, счастливый смех, нетерпеливый взгляд, объятья, и его волнения сразу исчезали. Потом опять наставала разлука, и тяжелые мысли опять наваливались на него. Вот и сейчас он уже больше недели не виделся с ней, и это становилось так невыносимо, так больно, что он даже вспомнил цитату из какого-то романа Достоевского: «Он любил ее так сильно, почти до ненависти. И нет сильнее этой любви».

– Послушай, Андрюшка, прости меня, – словно опомнившись, заулыбался Авик. – Я ведь тебя с фильмом не поздравил. Какая же я сука!

Авик действительно искренне был рад за Андрея и гордился им. Да и вообще все эти годы его связи с Тамарой он по-прежнему продолжал считать Андрея своим лучшим другом, заглушая свое чувство вины перед ним. Он уже давно убедил себя, что в любви виноватых нет.

– Ладно тебе. Разве между нами могут быть обиды, – Андрей, запустив руку в копну волос Авика, потряс его за затылок.

– Конечно нет, – Авик в ответ шутя толкнул Андрея в плечо. – Да, чуть не забыл! Отец просил тебя позвонить ему в театр.

Андрей, обняв Авика за плечи, повел его на кухню, где Тамара с хозяйкой дома нарезали салат.

* * *

Когда Андрей зашел в кабинет к Григорию Исаевичу, тот радостно его встретил и, поздравив с фильмом, сразу перешел к делу.

– Андрюша, в новом сезоне я собираюсь восстановить давнишний спектакль из репертуара театра: «Каменное гнездо» по пьесе Хеллы Вуолийоки. Тогда в нем главную роль играл Жженов, сейчас я хочу предложить ее вам. Вы, как никто другой в моем театре, подходите на эту роль. Ну, что вы на это скажете?

– Спасибо, Григорий Исаевич, за предложение, но я не смогу, – не задумываясь ответил Андрей. – Театр – это совсем другое… И не для меня. Тем более играть сразу главную роль… Нет, я не потяну.

– А я думаю – потянете. И Жженов тоже так считает. Но, прежде чем мы с вами продолжим наш спор, потянете ли вы роль в театре или нет, давайте я вам прочитаю небольшую лекцию о различии между театральным искусством и искусством кино.

– С удовольствием, но я думаю, что это очевидно для всех, – улыбнулся Андрей.

– И тем не менее. Вы, конечно же, знаете, что в кино, после того как режиссер закончил съемки, отснятый материал прошел монтаж, студия приняла фильм и он вышел в прокат, – перечисляя, Григорий Исаевич загибал на руке пальцы, – актер, как бы он ни был неудовлетворен своей работой или просто видел в ней какие-нибудь погрешности, изменить ничего не сможет – фильм уже живет своей жизнью. Вы наверняка тоже проходили через это?

– Конечно, проходил, – кивнул головой Андрей.

– В театре же все по-другому, – продолжал Эпштейн. – Спектакль, если он, конечно, хороший, может играться по нескольку сезонов, а если блестящий, то и годами. И актер каждый свой спектакль играет по-разному. Этому может быть множество причин: настроение, самочувствие самого актера, партнер на сцене, зритель в зале. Но главное в том, что актер на следующем спектакле может свои погрешности изменить. И даже если никаких погрешностей не было, он может просто попробовать что-то улучшить или просто сыграть по-другому. Он может разнообразить свою роль.

– Да, я понимаю. Это, конечно, здорово. Но хороший режиссер никогда не выпустит фильм, если актер чем-то недоволен. Я только что у такого режиссера снялся.

– Тут я согласен. Но актер может свое недовольство почувствовать уже после выхода фильма. А если все сказанное мной подытожить: кино – готовый продукт, а спектакль – день ото дня меняющийся. Скажите, у вас есть предложения сниматься? – неожиданно поинтересовался Эпштейн.

– Есть. Прочел несколько сценариев, но ничего подходящего пока нет. Я собираюсь сам начать писать.

– И пишите себе на здоровье. Одно другому не мешает. Давайте-ка мы с вами, пока я не начал распределение ролей и застольную читку, сделаем маленькую пробу. Не возражаете? – спросил Эпштейн.

– Хорошо, не возражаю, – слегка подумав, ответил Андрей.

– Но если вы все-таки согласитесь играть, то, пока идут репетиции, а они начнутся в мае, сразу после закрытия сезона, и до самой премьеры – никаких съемок, даже самых коротких, ну если только на выходные.

– Не проблема.

– Скажите, Андрюша, а вы не подумывали пойти в институт на актерский?

– Мне уже двадцать восемь лет, Григорий Исаевич. Нет, с актерским не получится. Да и потом у меня другие планы.

– Какие, позвольте полюбопытствовать? – заинтересовался Эпштейн.

– Я думаю стать кинорежиссером. Писать сценарии и по ним самому снимать фильмы. Так что буду поступать на высшие режиссерские курсы.

– Вот как, – покачал головой Эпштейн. – Может быть, вы и правы. Работа безумно интересная, и я думаю – у вас получится. Есть в вас этакая твердость, необходимая режиссеру. И к тому же в отличие от большинства актеров вы умный человек. Ну что ж – удачи. Но сыграть в театре я бы на вашем месте не отказывался. Я постараюсь дать вам как можно больше из того, что показываю своим студентам. В будущем, как режиссеру, это вам пригодится.

– Спасибо, – поблагодарил Андрей и, улыбнувшись, добавил: – А я, если соглашусь, буду стараться как можно быстрее и лучше учиться.

– Я в этом уверен, Андрюша. Держите пьесу, – Эпштейн протянул ему папку. – Теперь насчет пробы. Обратите внимание на вторую картину. Там есть сцена Аарне Нискавуори с Илоной Алгрен. Почитайте ее повнимательнее. Мы это и попробуем. Театр сегодня уезжает на гастроли в Выборг. Всего на три дня. В среду приходите ко мне – будем пробоваться. Хорошо?

– Обязательно, – Андрей пожал протянутую руку.

Вернувшись после встречи с Эпштейном домой, Андрей взял пьесу и забрался с рукописью на диван – он с детства приучился читать лежа и никак не мог от этой привычки отвыкнуть. Он никогда раньше не читал пьес, и чтение сразу его захватило. В сценарии довольно подробно описываются не только диалоги, но и то, что должно происходить на экране. В пьесе же описывается лишь декорация на сцене, все остальное – только диалоги, иногда с небольшими авторскими ремарками. Когда он почувствовал, что проголодался, он с пьесой в руке пошел на кухню. Сделав себе чай с бутербродом, он, не возвращаясь на диван, остался на кухне и, попивая чай, продолжил чтение. Закончив, он закрыл рукопись и в своей любимой позе, вытянув скрещенные ноги, со сплетенными на груди руками, долго обдумывал прочитанное. Его мысли прервал телефонный звонок. Андрей от неожиданности вздрогнул и посмотрел на часы – было уже четверть двенадцатого. Он взял трубку.

– Андрюшенька, – раздался возбужденный голос Тамары, – миленький, я у Светика, ну ты знаешь ее – одинокая, несчастная учительница химии из нашей школы. От нее ушел очередной поклонник, и она буквально на грани самоубийства. Я просто не могу ее бросить в таком состоянии. Ты же понимаешь. Я побуду у нее пару дней. Мне ее так жалко. Ты не против?

– Да нет, конечно. Мне тут Григорий Исаевич дал пьесу почитать. Главную роль, между прочим, предлагает.

– Ух ты! Здорово. Поздравляю, милый. Ну, пока-пока! – еще более возбужденно крикнула Тамара и повесила трубку.

В воскресенье Андрей позвонил Эпштейну и сказал, что решил попробовать. Когда он зашел в кабинет к Григорию Исаевичу, тот с кем-то говорил по телефону. Увидев Андрея, он махнул ему рукой, приглашая сесть на свободный стул перед его столом.

– Ну, как впечатление? – повесив трубку, спросил он Андрея.

– Потрясающая пьеса. И я очень хочу попробовать. Мне кажется, что роль Аарне Нискавуори словно для меня написана… – на одном дыхании, волнуясь, проговорил Андрей и вдруг запнулся: – Простите, Григорий Исаевич. Я, наверно, много на себя беру?..

– Нисколько! – засмеялся Эпштейн. – Поэтому я вам и предложил эту роль. Ну что ж, займемся пробой. Я договорился с нашей очаровательной Любочкой Архиповой – она сыграет Илону Алгрен и уже ждет нас в зале.

Пробой Эпштейн остался доволен.

– Вы были немного натянуты, нервничали, – сказал он после пробы Андрею. – Но это естественно и на репетициях все уйдет. А пока заучивайте роль. В этом году мы с вами уже не увидимся, так что с наступающим вас. Удачи вам в новом году и с новой карьерой.

– Спасибо, Григорий Исаевич. Вас тоже с наступающим и всего хорошего в новом году.

Миллениум компания решила отмечать по возможности пышнее, чем в прошлые несколько лет, когда кое-кто из учителей потерял работу и пришлось затянуть пояса. Выпив по традиции за уходящий год, который, по мнению всех присутствующих, был совершенно ужасным, сидящие за столом стали наперебой рассказывать разные истории, подтверждающие их отношение к прошлому году. Один из гостей, со слегка удлиненным лицом и курчавой головой, рассказал, как довольно интеллигентная на вид дворничиха, подметавшая улицу, сказала ему, что он очень похож на Блока. Тамара с ужасом на лице поведала, как она однажды ехала в метро на день рождения к своей тете. На коленях она держала торт, купленный в «Севере», и сидящая рядом с ней женщина, тоже очень приличная на вид, кивнув на торт, спросила, сколько же эта красота стоит. Андрей, как обычно, в разговоре участия не принимал, молча ел, попивая вино (помня отца, к водке он по-прежнему не прикасался), передавал тарелки и слушал других. Закончив хаять Ельцина, с восторгом заговорили о новом президенте. Сидевший напротив Андрея пожилой мужчина с маленькими усиками под утиным носом спросил его:

– А что вы думаете о новом президенте, молодой человек?

– Пока ничего, – ответил Андрей.

– Почему? – удивился мужчина, которого Андрей видел впервые.

– Потому что раньше он был гэбист. А переменился ли он с тех пор, будет видно.

Усатый мужчина от удивления не донес вилку до рта. Потом он как-то сразу побагровел, медленно положил вилку назад в тарелку и, навалившись животом на край стола, презрительно отчеканил:

– Вы, конечно, и развал нашей великой страны праздновали?

– Нет, не праздновал. Но слезы тоже не лил, – улыбнулся Андрей, которого уже начал забавлять этот разговор, и он даже не заметил, как за столом наступила тишина.

– А кто вы по профессии? – каким-то начальственным тоном спросил сосед.

– Актер, – продолжая улыбаться, ответил Андрей.

– А-а, актер. Ну, это все объясняет, – ядовито сказал усатик.

Андрей собирался уже ему ответить, но сидящий рядом Авик толкнул его под столом ногой, и Андрей промолчал. Когда все, кроме Авика, разошлись, Тамара сразу же набросилась на Андрея. Впервые он видел ее в таком состоянии.

– Ты знаешь, кому ты весь вечер хамил?! – орала она прямо ему в лицо. – Это директор моей школы, идиот!

– Во-первых, сначала успокойся, – спокойно ответил Андрей и, взяв ее за плечи, с силой усадил в кресло. – Во-вторых, я не хамил. Меня спросили – я ответил. А потом откуда мне было знать, что он директор твоей школы? Он представился: Александр Анатольевич, я и понятия не имел, кто он такой.

– Я тебе раньше говорила имя своего директора, – понизив голос, неуверенно сказала Тамара.

– Нет, ты называла только фамилию. И давай не будем начинать наше новое столетие скандалом, – Андрей мягко приподнял Тамару из кресла и поцеловал в губы.

– Ну правда, Томка, – вмешался Авик. – Чего из-за ерунды шум поднимать?

– А ты не лезь, когда тебя не спрашивают! – опять возмутилась Тамара.

– Все, хватит! Давайте лучше выпьем втроем за Новый год, – предложил Андрей.

– Давайте, – обрадовался Авик и разлил по бокалам оставшееся шампанское.

– Чтобы в этом столетии это был наш первый и последний спор, – сказал Андрей.

Они выпили, и Андрей, обняв Тамару и Авика, прижал их к себе.

* * *

Как и обещал Эпштейн, в мае начались репетиции спектакля. Репетиция на сцене разительно отличалась от репетиции на киноплощадке. Когда репетировался фильм, на площадке всегда находилось множество народа: режиссер-постановщик, помощник режиссера, второй режиссер, оператор, второй оператор, сценарист, осветители со своей аппаратурой, директор картины, помощник директора, гримеры, ну и, конечно, актеры.

Когда Андрей вышел на ярко освещенную сцену, его сразу поразила тишина. В затемненном зрительном зале, в третьем ряду около прохода, стоял маленький столик, на котором горела яркая лампочка, рядом с ней стоял микрофон, за столиком сидел Григорий Исаевич, за ним помреж Колокольцева, рядом с ней директор театра Синокуров. Кроме этих людей, зал был пуст.

– Ну что ж, друзья, начнем, – сказал в микрофон Эпштейн.

И репетиция началась. Еще за кулисами, давая автографы рабочим сцены, Андрей чувствовал непривычное для него волнение. Ему было только шестнадцать лет, когда он впервые вышел на киноплощадку. Чувство нервного состояния ему было тогда просто незнакомо. В своем первом фильме он провел достаточно много времени на киноплощадке, но как сценарист. И только потом стал выходить на площадку как актер. Сейчас было его первое появление на сцене как актера театра. Ему надо было выйти на сцену примерно минут через пять после начала действия, когда прозвучит импровизированный автомобильный гудок. Он смотрел из-за кулис на сцену, которая была уже заполнена почти всеми действующими лицам, слушал их диалоги и еще больше нервничал. Пару раз Эпштейн в микрофон прерывал действие, делал какие-то замечания. Один раз он вскочил с кресла, быстрым шагом подошел к сцене, несмотря на свою полноту, легко поднялся на нее по боковым ступенькам и стал что-то объяснять и показывать актрисе, играющей хозяйку Нискавуори. Когда стоящий рядом рабочий нажал на какую-то резиновую грушу, имитируя автомобильный гудок, Андрей, глубоко выдохнув, шагнул на сцену. Перед ним сидели и стояли актеры, вернее, действующие лица, которых они играли, и Андрей, сразу переключившись, стал одним из них…

Назавтра, перед следующей репетицией, Эпштейн попросил Андрея к нему в кабинет.

– Садитесь, Андрюша, – показал он Андрею на стул.

Начал свой разговор Григорий Исаевич, как всегда, с ходу, без всяких обычных любезностей.

– Как вы понимаете, я вчера после репетиции поговорил с несколькими актерами о вашей работе. Так вот, их мнение, что вы артист думающий, отличный партнер и с вами легко образуется сцепка. К этому я могу еще добавить, что у вас получается построение логики роли. Ну, все это было видно и по вашим ролям в кино. Еще, конечно, надо работать и работать над ролью, но думаю – у вас получится.

– Спасибо, Григорий Исаевич. Это приятно, что актеры так обо мне думают. И я понимаю, что мне еще надо многому учиться. Но главное – мне очень понравилась сама работа… играть на сцене… Это совсем не похоже на кино. Вы были абсолютно правы.

– Конечно, прав. Я считаю, что со временем вы сможете стать прекрасным театральным актером. А в театр зритель очень часто идет именно на любимого актера. Другое дело, что, становясь большими актерами, они уходят в театры к большим же режиссерам, к таким как был Товстоногов в БДТ, а сейчас Додин в своем Малом театре. Но если режиссер середняк, каковым, увы, я являюсь…

Андрей попытался запротестовать, но Эпштейн, улыбаясь успокоил его.

– Андрюша, я же не сказал, что я плохой режиссер. Нет, я совсем не плохой, у меня даже есть несколько просто отличных спектаклей, но до Додина мне все равно далеко, – развел руками Эпштейн. – Но к чему я клоню. В кино мы знаем огромное количество провальных фильмов с замечательными актерами. И наоборот – были гениальные режиссеры, снимавшие гениальные фильмы с непрофессиональными актерами. Пример тому великий французский кинорежиссер Брессон с такими фильмами, как «Дневник сельского священника» и «Наудачу, Бальтазар». Но профессиональному киноактеру кино дает огромные преимущества, которые, к сожалению, не так часто встретишь даже у очень хороших театральных актеров. Кино делает хорошего актера знаменитым и любимцем всей страны. Когда фильм становится популярным, его смотрят десятки миллионов зрителей; киноактеров узнают на улице; они не сходят с экранов телевизоров. Театрального же актера, каким бы талантливым он ни был, знают только люди, видевшие его на сцене конкретного театра, в конкретном спектакле. Ну и любители театра, конечно. Согласитесь, это, несомненно, много меньше, чем кинозрителей. Поэтому есть огромное количество блестящих и даже великих театральных актеров, снимающихся в кино. Гениальный Смоктуновский, прекрасные Янковский, Басилашвили, тот же Жженов. Список можно продолжать и продолжать. А какие есть прекраснейшие актрисы! Чурикова, Фрейндлих, Ахеджакова. И десятки других. Кстати, то, что они получают за фильм, в разы больше их театральной зарплаты.