Текст книги "Ошибка каскадера"

2. Женитьба

Тамара после окончания школы решила поступать в педагогический институт на факультет русского языка и литературы; Авик, не раздумывая, последовал за ней, на исторический.

– Чего это вдруг? Ты же собиралась по стопам отца – в политику? – удивился Андрей, когда Тамара неожиданно ему об этом заявила.

– Да, собиралась, – важно сказала она и назидательно добавила: – Но кто-то же должен корректировать твои рассказы, а потом сценарии.

Андрей уже начал пописывать рассказы, но никуда их не относил – стеснялся. Тамара их все корректировала – Андрей и вправду писал с ошибками, – а потом сама носила по редакциям, но безрезультатно: ни один из рассказов пока не был напечатан.

Когда Авик тоже заявил отцу о своем поступлении в педагогический, на исторический факультет, Григорий Исаевич был удивлен ответом сына не меньше, чем Андрей ответом Тамары.

– Мы, кажется, с тобой уже договорились, что ты поступаешь на юрфак? – недоуменно спросил он Авика.

– Пап, ты издеваешься? Там такой конкурс! – засмеялся Авик.

– Не умничай, пожалуйста. Ты прекрасно знаешь, что дядя Миша для меня все сделает. А об историческом подумай как следует. Тебе хочется всю жизнь враньем заниматься?

– Что значит «враньем»? – удивился Авик.

– А то и значит. Не забывай, в какой стране мы живем. Сегодня у нас Горбачев со своей гласностью: говори что хочешь, пиши что хочешь, а завтра придет новый Брежнев или еще что похуже, и загремишь – опомниться не успеешь. Если ты историю любишь, то должен знать, что наша Россия-матушка ни одного мало-мальски значительного периода в своей истории не была свободной, ну а если и случалось такое, невиданное для России, состояние относительной свободы, то длилось это непривычное состояние совсем недолго – на большее нашим правителям не хватало. Готов поспорить, что тебе об этом на твоих уроках истории не рассказывали. И о миллионах сталинских жертв наверняка в несколько строчек учебника истории втиснули, и то только потому, что обойти это совсем было невозможно. И о том, как Сталин с Гитлером Польшу делили. А взять, например, Жженова. Он, еще будучи совсем пацаном, пошел по этапам. Сначала его старший брат – ему тоже двадцати еще не было, – затем и он сам. А за что? Да ни за что. Обычный донос. Тогда это было очень модно, говоря образно. Вот тебе наша история, которую ты собираешься преподавать. А сколько мне самому приходилось врать, выкручиваться, чтобы пробить очередной спектакль. Всю радость от самой работы омрачало. Так что не дури и поступай на юрфак. Сергей Иванович, декан факультета, большой поклонник нашего театра и мой близкий приятель. Проблем с поступлением не будет.

– Хорошо, я подумаю, – неуверенно сказал Авик.

– И думать нечего. Приглашу завтра Сергея Ивановича на «Звездного мальчика», он его еще не видел. И ты, пожалуйста, тоже приходи. Я очень хочу, чтобы ты пришел. Зайдем после спектакля ко мне в кабинет, мы с ним выпьем по рюмочке коньяку, я расскажу ему о твоем желании…

– Папа, еще нет никакого желания, – запротестовал Авик.

– Есть, мой мальчик. Есть. Ты же у меня не дурак. Я понимаю, учитель – очень благородная профессия. Но защищать невинных людей не менее благородно. Особенно сейчас. И я уже не говорю о материальной стороне. У юристов зарплаты намного больше, чем у учителей. Так что жду тебя завтра.

– Хорошо, я приду.

– Вот и отлично. Заодно посмотришь хороший спектакль. Ты же его не видел?

– Конечно, видел. Я все твои спектакли видел… Папа, ты мне никогда не рассказывал, почему стал режиссером театра.

– До того как стать режиссером, я долгое время был актером, и, между прочим, довольно неплохим. А потом потянуло в режиссуру. Это со многими актерами происходит, но не у всех получается. У меня, похоже, получилось.

– У вас в семье кто-то еще работал в театре? Я вообще про твою и мамину семью ничегошеньки не знаю. Скрываешь от меня, что ли?

– Ну что ты! Мне скрывать абсолютно нечего. Наоборот – я горжусь своей семьей. Семья у нас была замечательная…

Семья портного Исая Эпштейна была большая, хорошо обеспеченная и довольно известная в Перми. Кроме сыновей Авиэля и Григория, у него была еще старшая дочь Катя. Во время родов очередного ребенка – родившегося мертвым – умерла и его жена Бэйла, которую он безумно любил. Больше Исай Эпштейн не женился, хотя был красив и со своей бородкой и пенсне чем-то походил на Чехова, но уж никак не на еврейского портного. Роль хозяйки дома, как само собой разумеющееся, взяла на себя Катя, которая характером – добрым, мягким, отзывчивым, – как и своей красотой, пошла в отца. Похожими на него были и сыновья. Когда дети подросли и пришло время определяться с их будущем, Исай Эпштейн решил перебраться в Ленинград, где у него жила двоюродная сестра. Решение это для него было нелегким – он никогда из Перми не выезжал, а главное – он должен был оставить могилу своей обожаемой жены. Но все это ушло на второй план, потому что на первом были дети.

По приезде в Ленинград Исай Эпштейн устроился в пошивочное ателье. Вскоре началась война. Кате удалось чуть ли не перед самой блокадой уехать из Ленинграда в эвакуацию, и Исай Эпштейн отправил с ней маленького Гришу. Сам же уезжать категорически отказался – он работал на швейной фабрике, которая шила форму для фронта. Авик тоже уезжать категорически отказался и остался с отцом в блокадном Ленинграде, где они оба и умерли от голода – отец почти весь свой паек отдавал сыну, но и этого оказалось недостаточно…

Когда пришло время поступать в институт, Гриша Эпштейн, с ранних лет обожающий театр, не раздумывая подал документы в институт сценических искусств. Так началась его карьера театрального актера, а затем и режиссера.

– А какая семья была у мамы? Про них я вообще ничего не знаю, – спросил Авик, когда отец закончил свой рассказ. Авик был у четы Эпштейнов поздним ребенком, и его мать умерла после тяжелой болезни, когда ему только исполнилось восемь лет.

– Твоя мама была намного младше меня. Очень красивая, необыкновенная женщина, – проникновенно ответил Георгий Исаевич. – И у нее была такая же необыкновенная мать, твоя бабушка. Редкой красоты и доброты женщина. А вот твой дедушка… Характер у него был, мягко говоря, не из легких. Да что там говорить – он просто был скандалистом и деспотом. Но твоя бабушка его постоянные скандалы по любому поводу переносила спокойно и молча, а когда очередной скандал затихал, делала все по-своему. Тесть мой этого не замечал, потому что уже был занят следующим скандалом. Но, к счастью, ты не в него…

– Я в тебя, – с гордостью сказал Авик.

– К сожалению, не в главном. Я всегда наделся, что ты пойдешь по моим стопам. Но у тебя ни способностей, ни особенной любви к искусству нет, – огорченно покачал головой Григорий Исаевич. И с той же горечью в голосе добавил: – Интересно получается: твой друг Андрей, простой, из рабочей семьи парень, вдруг оказался на редкость талантливым – и прекрасно пишет, и, по словам Жженова, перед камерой чуть ли не профессионально держится. И поступать будет хоть и на заочный, но во ВГИК.

Когда Андрей вернулся из армии, Тамара долго к нему присматривалась.

– Андрюшка, теперь ты стал настоящим мужиком, – сказала она как-то Андрею.

«А Авик так и остался мальчишкой», – докончила она свою мысль, но уже про себя.

Вернувшись из армии, Андрей начал работать помощником дольщика на «Ленфильме» и поступил на заочный сценарный факультет ВГИКа. И то и другое – по рекомендации Жженова.

* * *

Первый рассказ Андрея напечатали в журнале, когда он уже учился на втором курсе. Рассказ был довольно длинный, и в редакции ему сказали, что опубликуют его как повесть и гонорар, соответственно, будет больше. В рассказе он описал жизнь своей соседки по квартире Киры Викторовны Баратаевой, или просто тети Киры, как обращался к ней Андрей. Она была совершенно одинока и воспринимала семью Земцовых как свою собственную. Телевизора ни у кого из них не было: у Андрюшиной семьи – из-за отсутствия денег, у Киры Викторовны – из-за равнодушия к этому виду досуга, и вечерами Андрюша приходил к тете Кире, и они или по очереди читали вслух книги из ее довольно большой библиотеки, или просто вели неспешные разговоры. Кира Викторовна, сама того не сознавая, оказывала большое влияние на становление характера Андрея, на его мировоззрение. Благодаря ей он полюбил литературу, музыку. Она ходила с ним по музеям, в театры. Она открывала ему глаза на бесправную жизнь в их стране, на ложь, окружающую их жизни. Она не боялась Андрея, а он верил во все, что она ему говорила, и понимал, что мысли эти должны оставаться с ним и лучше ими ни с кем не делиться. В одной из их бесед тетя Кира рассказала Андрею о своей жизни.

Кира Викторовна Баратаева была потомственной княжной древнего рода Баратаевых – имя Андрей в рассказе, конечно, изменил. Рассказ был написан в виде снов, которые приходили к Баратаевой на протяжении всей ее жизни. Проснувшись, она не могла вспомнить, хороший это был сон или грустный. Иногда в своих снах она так ясно, словно это было с ней самой, – хотя она тогда еще даже не родилась, – видела сад в их родовом поместье, о котором ей рассказывала мама, садовую беседку, окруженную пушистыми липами, и ее саму, уже девушкой, в белом длинном платье и белой же шляпе, читающую книгу. Затем к ней приходила маменька – она всегда, вспоминая мать, называла ее маменькой – и забирала ее в дом пить на веранде чай. Как-то ей приснилось, что во время чаепития с маменькой на веранду зашел дворецкий в ливрее – она и ливрею четко себе во сне представляла, хотя никогда ее раньше не видела, – и доложил, что пришло сообщение от барина, князя Баратаева, что им нужно срочно возвращаться в Петербург, потому что произошла революция и скоро начнется война с большевиками.

Отца тетя Кира видела только на единственной сохранившейся от мамы фотографии. На фотографии отец был в генеральской форме, а маменька в длинном платье и с большой красивой шляпой. Кроме фотографии, у нее каким-то чудом сохранились дневники матери. По просьбе Андрея она дала ему их почитать, и по ним он представил себе самого князя и что с ним произошло, когда в России случилось безумие, вошедшее в историю как Октябрьская революция. Потом сразу за ней началось следующее безумие (и совсем не последнее в истории России) – Гражданская война. В результате этих безумий князь Виктор Баратаев присоединился к армии генерала Деникина. Стремление князя защищать все то, что у него отобрали, в том числе и его Родину, было естественным. Но немаловажно и очень болезненно было и то, что лишила его блестящего прошлого взбунтовавшаяся чернь, подстрекаемая кучкой кровожадных, стремящихся к власти маргиналов.

Жена Баратаева, Наталия Георгиевна, вместе с четырехлетней дочерью Полиной отправилась на юг, вслед за отступающей армией Деникина. Весной двадцатого года ей удалось ненадолго соединиться с мужем в Феодосии, после чего у них родилась вторая дочь, которую Наталия Георгиевна назвала Кирой. Добравшись до Ялты и узнав о гибели мужа, Наталия Георгиевна попыталась прорваться на один из уходящих в Турцию пароходов. Но, закрутившись с детьми в суматохе, царившей в Ялтинском порту, ни на одно судно они не смогли попасть, и княгине Баратаевой с двумя маленькими детьми пришлось возвращаться обратно в Петроград. Несколько месяцев у них ушло на этот путь, во время которого от чахотки умерла ее старшая дочь Полина; затем еще несколько тяжелейших, в постоянной борьбе за выживание лет ушло, чтобы как-то устроить свой быт в ставшем ей чужом городе, в ставшей ей чужой стране; а из княгини и княжны Баратаевых она и ее дочь Кира превратились в гражданок Баратаевых. В девятнадцать лет Кира вышла замуж. Ее муж – человек намного ее старше и без памяти в нее влюбившийся – служил крупным ленинградским чиновником, Кира же работала у него секретаршей. Когда он, наконец решившись, сделал ей предложение, Кира рассказала ему о и своем происхождении, и о своем прошлом, а главное – призналась в том, что она его не любит. Потерявший голову начальник откровенно сказал ей, что и не ждет от нее любви, но сделает все, чтобы ее заслужить, неважно когда – он умеет ждать. На ее прошлое он махнул рукой, и единственно, о чем попросил, – чтобы оно оставалось тайной. Молчать о прошлом она согласилась, а вот фамилию свою менять категорически отказалась. И еще одно условие, и, как она обнадеживающе сказала, последнее: если родится сын, фамилию они ему дадут Баратаев. Начальник согласился и с этим.

С детьми у них не получилось – в ноябре пятьдесят второго года ее мужа арестовали и после короткого суда, не теряя времени, расстреляли. Их огромную квартиру у вдовы сразу же отобрали, причем следователь с искренней ненавистью выдавил из себя, что она еще легко отделалась: была б его воля, сослал бы ее, как жену изменника родины. Ее замужество и сам муж в рассказе Андрея Баратаевой никогда не снились, но она часто видела во сне, как укачивает ребенка, которого у нее никогда не было. А уже в совсем тяжелых снах ей снился следователь МГБ, который допрашивал ее после ареста мужа, кричал на нее и даже начинал бить, хотя битья тоже никогда не было.

Гонорар за рассказ был, как ему показалось, огромный – он никогда не зарабатывал такие деньги. Режиссер, у которого он снялся в крошечной роли в своем первом фильме, пригласил его в свой новый фильм – тоже на эпизод, но уже на более значительный и с коротким текстом. Получив деньги за рассказ, Андрей решил, что его небольшая зарплата дольщика, оплата за съемку в фильме, тоже небольшая, но по тому, как у него получилась роль, явно не последняя, гонорар за рассказ, тоже точно не последний, – если все это приплюсовать, то получается довольно неплохо. И он решил сделать Тамаре предложение.

– Давай поженимся, – накрыв их одеялом и целуя ее обнаженное плечо, сказал Андрей.

– Ты серьезно? – повернула к нему голову Тамара.

– Конечно, серьезно, – глядя ей в глаза, ответил Андрей. Он уже давно собирался сделать ей предложение и знал, что она ему не откажет, но тем не менее никак не мог на это решиться. Он был уверен, что сначала она потребует, чтобы он поговорил с ее отцом, который был ему неприятен, и он чувствовал, что это взаимно.

– Но мне же еще учиться надо, – возразила Тамара, хотя глаза ее заблестели от удовольствия. Замуж она не очень торопилась, но услышать предложение от самого Андрея ей хотелось, хотя она не сомневалась, что рано или поздно он его сделает.

– Ну и учись себе на здоровье. Я посчитал: денег, которые я уже сейчас зарабатываю, нам будет достаточно, а вскоре будет только больше. Меня опять пригласили сняться в кино и наверняка переведут в седьмую категорию. Я брошу возиться с операторской тележкой и стану больше писать, а когда кончу ВГИК, возьмусь за сценарий. У меня уже и идея есть.

Когда Тамара сказала родителям, что хочет выйти замуж за Андрея, их ответ был, как она и ожидала, категоричное «нет». У них, а особенно у отца, были на ее замужество совсем другие планы. С ее внешностью и с положением ее семьи она может и должна выйти замуж за достойного человека, и желательно из их среды – партийной, и с перспективами на будущее. Вот за это «будущее» Тамара и ухватилась, и стала горячо доказывать, что именно у Андрюши и есть большое будущее: он скоро кончит ВГИК и станет сценаристом; он уже снялся в кино, и его пригласили на новый фильм; и на студии ему говорят, что у него талант и он станет хорошим актером. Ну и самое главное: он ее очень любит и она его тоже. И для большей убедительности она расплакалась. Родители слез не выдержали и пошли на попятную, но с одним условием: сначала окончи институт. Тамару это вполне устраивало, правда, Андрюше об этом условии родителей она рассказала со слезами.

– Не надо плакать, – обнимая ее, сказал Андрей. – Это же ничего не меняет. Подождем.

– Правда? – смотря на него заплаканными глазами, всхлипывая, спросила Тамара.

– Конечно, – улыбнулся Андрей.

– Но они еще требуют, чтобы я пару лет отработала после института, – добавила она уже от себя, зная что и на это Андрюша тоже возражать не станет. – Ну, их можно понять: они хотят, чтобы я была независима.

– Без проблем, – Андрей притянул к себе ее лицо и поцеловал мокрые от слез глаза.

– Завтра скажем Авику, – сказала Тамара и тут же добавила: – Только вместе.

– Конечно, – согласился Андрей. – Слушай, – после паузы продолжил он, – я все хотел с тобой поговорить, но как-то не получалось… Как ты думаешь, почему у Авика нет девчонки? Я его никогда ни с кем не видел. А ты?

Тамара от неожиданности замерла, не зная, что ответить.

– Пару раз… – придя в себя, сказала она первое, что пришло в голову.

– А мне он ничего не говорил. Спрошу его.

– Нет, лучше не надо! – испуганно вскрикнула Тамара. – Ты ведь знаешь, какой он ранимый. Может, у него что-то со здоровьем… Если он захочет, наверняка сам скажет.

– Хорошо. В принципе ты права, это его дело. Не хочет говорить – не надо.

Больше они к этой теме не возвращались.

Они поженились ровно через два года после того, как Тамара, окончив институт, эти два года проработала в школе преподавателем русского языка и литературы.

Свадьбу Тамара решила делать в ресторане. Андрей, понимая, что это бесполезно, вяло пытался возразить, но Тамара даже не стала его убеждать, а просто отмахнулась и начала составлять список. Приглашенных получилось много, и почти все со стороны Тамары: преподаватели из школы, где она работала после института, пара школьных одноклассниц, которые ей особенно завидовали, пара девочек из их дома, с которыми она поддерживала отношения. Андрей пригласил несколько ребят из съемочной группы, с которыми он работал на последнем фильме. Режиссер-постановщик Круглов и главный оператор Пригодин, узнав о его свадьбе, обиделись, не оказавшись в числе приглашенных. Андрей, как мог, извинялся: ему просто было неловко приглашать на свадьбу свое начальство. Они его простили, посмеявшись над его застенчивостью, и на свадьбу пришли. Но первому о своей свадьбе они сказали, конечно же, Авику. Андрей, как само собой разумеющееся, был уверен, что он будет у него свидетелем на свадьбе. Но Авик, сделав грустное лицо, отрицательно покачал головой.

– Прости, старик, но, к сожалению, ничего не выйдет.

– Что значит «не выйдет»? – оторопел Андрей.

– Мне надо срочно в командировку в Новгород.

Адвокатская контора, куда после университета устроился на работу Авик, была настолько маленькой, что ни о каких командировках там не могло быть и речи. Тамара об этом знала, а Андрей – нет, и он по-настоящему огорчился. Авик же после этого разговора пошел к себе домой и впервые в своей жизни напился, выпив почти половину бутылки коньяка, благо отца не было дома.

Свидетелем на свадьбе у Андрея был помощник дольщика – должность, которую он раньше занимал сам. Еще до свадьбы у них с Тамарой произошел спор, где они будут жить. Андрюша, не представлявший себе жизни с ее отцом, предложил у себя. Буквально за несколько месяцев до свадьбы умерла его долго болевшая мать, а бабушка окончательно переехала к сестре, так что вся огромная комната теперь полностью принадлежала ему. Но Тамара встала на дыбы.

– Ты чего, рехнулся?! – возмутилась она. – Я в своей жизни ни одного дня в коммуналке не прожила. Мне что, теперь в туалет надо будет в очереди стоять? Ты этого хочешь?

Но очередь в туалет была не единственной причиной, по которой Тамара и слышать не хотела о переезде к Андрею. Не менее неприятно для нее было соседство с Кирой Викторовной Баратаевой. Тамара видела, какое большое влияние она имеет на Андрея и на его творчество, и давно уже молча ее ненавидела. Но, кроме этой, была еще более веская для нее причина. К Баратаевой из Томска приехала племянница поступать в текстильный институт. Тамаре показалось, что племянница сразу положила на Андрюшу глаз. Та была довольно миленькой, и хотя Тамара знала, что Андрей на других девочек не заглядывается, но чем черт не шутит. И она пошла в жилконтору, где заявила, что у Баратаевой живет непрописанный человек. Киру Викторовну вызвали в жилконтору, где та им объяснила, что непрописанный человек – это ее племянница (на самом деле она была племянницей ее покойного мужа) и жить она у нее собирается всего несколько недель, а потом переедет в общежитие Технологического института, куда уже поступила. Андрею об этом случае Кира Викторовна ничего не рассказала, а об отношении к ней Тамары он даже не догадывался. И вот теперь, когда Тамара категорически отказалась переезжать к нему, Андрею приходилось променять ежедневное общение с Кирой Викторовной, которую он всегда любил и относился как к матери, на общение с отцом Тамары, этим партийным выскочкой, который ему всегда был неприятен. Но он отчетливо сознавал, что эти первые серьезные разногласия с Тамарой он проиграет. И смирился.