Текст книги "Код возвращения"

По современным меркам это была диверсионно-террористическая подготовка чистой воды. В дальнейшем подготовленные «активисты» нередко порывали связи со своими наставниками и, как было принято у большевиков, «шли своим путем». Например, успешно прошедший подготовку по программе «Свобода» «активист» Карлос впоследствии превратился в наиболее опасного и кровавого террориста двадцатого века. Правда, потом появились и более масштабные кровавые фигуры. А Вахит Бекмурзаев со своим ядерным зарядом и вовсе претендовал на титул самого запредельного злодея двадцать первого века.

Начальник Управления антитеррора переждал шум и снова обратился к своим бумагам:

– С 1985 по 1990 год Гепард выполнял наши задания на Ближнем Востоке, однако потом перестал выходить на связь и с 1994 года фактически прервал отношения с Центром. Известно, что он сделал пластическую операцию. Короче, он растворился в мире. Поскольку после развала СССР активные мероприятия за рубежом проводиться перестали, мер к его розыску не предпринималось. К тому же они вряд ли были способны привести к успеху. Это все равно что искать иголку в стоге сена. Правда, иногда то тут, то там всплывали его отпечатки пальцев, что позволяло отследить его перемещения. Он и раньше увлекался идеями ваххабизма, а к концу девяностых примкнул к «Аль-Каиде» и довольно быстро вошел в круг руководства организацией. Гепард хорошо освоил искусство конспирации, он всегда действовал через подставных людей. Причем любил постоянно менять своих помощников. Через полгода обычно они исчезали бесследно, а их место занимали новые люди. Фотография Бекмурзаева, которую мы только что видели, сделана в начале восьмидесятых на личное дело. Сейчас, конечно, он выглядит совершенно иначе.

Говоров снял очки и оглядел аудиторию.

– Нам известно, что совместно с координатором Салимом Ахмадом он курировал операции террористов на Северном Кавказе. Салим недавно уничтожен силами безопасности.

Вериченко опять поморщился. Он не любил неточностей. Салима застрелил агент ЦРУ Джеферсон, оперативный псевдоним Мачо. Правда, в рамках операции, проводимой ФСБ. Генерал Вериченко сам давал санкцию на использование Мачо в этой акции.

Говоров с силой провел ладонью по бритой голове, будто проверял – скрипит ли отросшая щетина.

– Тем больше оснований полагать, что в настоящее время Гепард действует на территории России, точнее, Южного федерального округа.

Наступила многозначительная пауза – дань традициям совещаний на высоком уровне: все следовало хорошо обдумать, выслушать мнение руководства и принять его к исполнению. И вдруг благородная тишина была нарушена самым возмутительным образом:

– Товарищ генерал-полковник, разрешите мне!

То, что прозвучало как бестактный выкрик, было просто-напросто обычным вопросом. Станислав Яскевич, как первоклассник, поднял руку. Но от этого его нетерпеливость не стала менее возмутительной: ведь голос подавал не генерал-лейтенант и даже не генерал-майор, а всего-навсего полковник! Это равносильно тому, что в офицерском собрании потребовал слова какой-то сержант! Генералы укоризненно переглянулись, а непосредственный начальник нарушителя спокойствия Золотарев возмущенно вытаращил глаза.

И только генерал-полковник Вериченко снисходительно улыбнулся:

– Прошу вас, товарищ.

Яскевич вскочил.

– Полковник Яскевич, товарищ генерал-полковник!

Докладывал он четко и уверенно:

– Дело в том, что Бекмурзаев дважды получал крупные суммы денег от ЦК КПСС для поддержки борьбы за дело коммунизма. Деньги передавал ему специальный курьер Особой экспедиции ЦК КПСС Карданов. Второй контакт произошел после того, как Вахит без санкции Центра сделал пластическую операцию.

Вериченко утратил монументальность и подчеркнутое спокойствие.

– Откуда вам это известно?!

– Мы работали с Кардановым и потому изучали его биографию. Он писал подробные отчеты. После второго контакта Вахит перестал выходить на связь, и Карданова несколько раз допрашивали обо всех обстоятельствах встречи. Так вот, Карданов спас Гепарду жизнь!

По залу прошла волна оживления.

– И где сейчас Карданов? – заинтересованно спросил Вериченко.

– Его подозревали в предательстве и хотели арестовать, но он скрылся за рубежом. Он вообще хороший оперативник. Сейчас, по нашим данным, он находится в Англии.

– Как вы считаете, подозрения в предательстве имели под собой основания?

Яскевич покачал головой и начал отвечать, но наткнулся на яростный взгляд Золотарева. И осекся. То, что он делал, было грубым нарушением субординации. Даже не субординации, а правил аппаратных игр. Потому что сейчас он показывал, что осведомлен более своего начальника, что он «самый умный». А значит, «тянул одеяло на себя», «набирал очки», «метил в кресло руководителя».

– Извините, этот вопрос не входит в мою компетенцию. Но…

Полковник опустил голову и замолчал.

– Что «но»? – требовательно спросил Вериченко.

Яскевич вздохнул и прямо посмотрел в глаза генерал-полковнику.

– Но, на мой личный взгляд, Карданов – истинный патриот своей Родины.

– Которой из родин? – саркастически спросил Золотарев. Он не знал, какие последствия вызовет демарш подчиненного, и на всякий случай решил подстраховаться. – Ведь он перебежчик!

– Он патриот России и неоднократно доказывал это при выполнении специальных заданий, – не поворачивая головы, ответил Яскевич. И хотя тон у него был смиренным, это был дерзкий ответ. За такие ответы подчиненного стирают в порошок. Но здесь и сейчас решения принимал не Золотарев.

– Я вижу, вы хорошо знаете материал, товарищ полковник. – Вериченко одобрительно улыбнулся. – И имеете собственное мнение! И не боитесь его высказывать!

Генерал-полковник обвел собравшихся взглядом, и остальные генералы тоже заулыбались и теперь смотрели на полковника вполне доброжелательно. Он вмиг превратился из нахального выскочки в смелого и компетентного работника. Правда, это чудесное превращение имело ограниченное место и время. Только здесь и сейчас, на глазах Вериченко.

– Поэтому я включаю вас в состав штаба по противодействию «Руке Аллаха», – продолжил генерал-полковник. – Вам поручается задача найти этого… как его?..

– Карданов. Макс Карданов, – подсказал Яскевич.

– Найти Карданова и привлечь его к операции по установлению и нейтрализации Гепарда.

– Есть, товарищ генерал-полковник! – четко ответил Яскевич.

Глава 2
Воздействие на подсознание

Лондон,

29 сентября 2004 года,

8 часов 15 минут.

– Подъем по камере! На оправку по одному! Обиженные последними!

Макс проснулся. Он лежал на полупустом матраце, брошенном на дощатый пол тесной кухоньки. Это наказание за неумение зарабатывать деньги.

– Вставай, Чокнутый! – на пороге криво скалился Димка. – Пора бабки рубить! А то маманя тебя быстро на улицу пропишет!

Сердце Макса томительно защемило. Она может. Холодильник заперла, из супружеской постели выкинула.

– Хватит за мой счет обжираться да в мохнатку на шармака лазить!

Пасынок почему-то заговорил голосом матери. И ее словами. Черты лица Димки изменились, волны трансформации пробежали по телу, длинная спортивная майка превратилась в грязный замызганный халат.

Теперь на пороге стояла сама Тонька с лицом столь же мятым и линялым, как и ее одежка.

Из щелей в полу дуло, под облезлыми досками отчетливо скреблись мыши. Тяжело вздохнув, Макс приподнялся и сел. Спина у него совершенно одеревенела.

– Деньги принес? – гортанным голосом произнесла Антонина. Нет, не Антонина. Над ним, чуть согнувшись и уперев руки в бока, вновь стоял Димка. Только с широкими кавказскими усами, лихо закрученными кверху, и в материном халате, от которого тянуло каким-то мертвенным смрадом. Опять галлюцинации? Почему у него голос Рубена из чебуречной на Богатяновке?

– Какие деньги? Я ведь только проснулся. Я никуда не ходил, была же ночь, – жалким голосом стал оправдываться Макс и попытался встать, но не мог. Чьи-то сильные, покрытые густой шерстью руки удерживали его на месте. Кто это вдавливает его в прогибающийся пол? Антонина! Она стала вдвое выше, шире в плечах и с огромными, как у гориллы, руками.

– Сейчас узнаешь, какие деньги! – зарычал монстр, и по телу Макса прошел озноб ужаса. Он дернулся, но волосатые конечности сожительницы цепко держали его за ключицы. Лицо монстра приблизилось, распахнулась ужасная пасть, и острые клыки нацелились ему в шею. Он отпрянул, задергался и отчаянно закричал:

– А-а-а! А-а-а! А-а-а!

Тонька исчезла, убогая кухонька начала деформироваться, будто дом разрушался землетрясением.

– А-а-а! А-а-а!

Теперь Макс проснулся окончательно и настолько быстро, что еще успел услышать этот отчаянный крик обреченного человека и даже успел осознать, что это кричит он сам.

Сон! Это всего-навсего страшный сон!

Он сидел в просторной кровати, на упруго пружинящем гидроматраце, в окно светило неяркое лондонское солнце, заливая светом просторную, богато убранную спальню, причем в косых лучах, против обыкновения, не клубились пылинки – Инди убирала очень тщательно. Он давно жил другой жизнью и в другом мире, но прошлое не отпускало, и сейчас сердце бешено колотится в груди от того, что происходило бесконечно давно в Тиходонске, в одной из Богатяновских трущоб.

Макс несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, успокаивая сердечный ритм. По виску скатилась струйка пота, и Карданов медленно смахнул ее напряженной рукой. Во рту пересохло. Жутко хотелось пить. Он протянул руку к пульту у изголовья и нажал кнопку.

– Доброе утро, хозяин! – раздался из интерфона мягкий, приветливый голос.

– Доброе утро, Инди. Я же просил не называть меня хозяином. Принеси, пожалуйста, соку, воды или чая.

На другом конце связи сгустилось замешательство.

– Сок? Но какой? А если вода, то с газом или без? А если чай…

– Все равно что. Просто я хочу пить.

– Хорошо, Макс Витальевич.

Вот так-то лучше.

Через несколько минут гибкая двадцатипятилетняя индианка вкатила столик, на котором были и чайник, и три вида сока, бутылочки «Эвиан» и «Перье» и кофейник – очевидно, на всякий случай.

– Чего желаете, хо… Макс Витальевич?

– Чай, Инди. Спасибо.

Он жадно прильнул к чашке с янтарной ароматной жидкостью. Чай был горячим, но хорошо утолял жажду. Он пил его мелкими глотками.

– Может, принести завтрак?

– Нет, я выйду к столу.

Он не любил всех этих барских штучек: «хозяин», «завтрак в постель», «кофе бразильский, без кофеина, собранный с росой». А получается, что все равно пользуется ими! Какая разница – есть в постели яичницу с беконом или пить чай? Если служанка приносит тебе в спальню чай и кофе, то ты ее хозяин, независимо от того, как она тебя называет!

Индианка выкатила сервировочный столик и закрыла за собой дверь. Макс упруго вскочил, размялся, нанес в воздух несколько ударов, увернулся от встречных. Бой с тенью был в разгаре, когда сзади открылась дверь в смежную спальню.

– Доброе утро, Макс!

Он опустил кулаки и оглянулся.

На пороге, облаченная в короткий нежно-розовый пеньюар, стояла Анна. Она облокотилась на дверь и скрестила стройные гладкие ноги. Макс любил, когда она ходила босиком, и она при каждом удобном случае предоставляла ему возможность полюбоваться своими аккуратными, ухоженными ступнями.

– Ты опять кричал? – Анна подошла к нему вплотную, обняла и прижалась всем телом, словно высасывая любимым теплом ночные кошмары. Именно из-за ночных кошмаров Макса они спали в разных комнатах. Впрочем, в Великобритании так принято.

– Да, снова сон, – нехотя ответил Карданов. – Сейчас уже все прошло.

– Что на этот раз?

– А! – Макс отмахнулся. – Тиходонск, трущоба, я в облике какого-то бесправного бедолаги. Жуткие воспоминания! К счастью, они посещают меня все реже.

– Бедный Максик! – Миниатюрная ладошка с длинными тонкими пальцами осторожно погладила его по щеке. Карданов благодарно улыбнулся. Энн Кондакову он встретил в Лондоне, когда прибыл сюда пять лет назад. В английской столице численность русской колонии достигает уже семидесяти тысяч человек, и Энн-Анна была одной из них. Анна, по мнению Макса, была идеальным воплощением женской красоты. Высокая стройная голубоглазая блондинка, она покорила Карданова с первого взгляда. Дочь эмигрантов третьей волны, Анна помогла ему адаптироваться в Старом Свете. Когда они поженились, она взяла на себя все хозяйственные заботы. Она выбирала дом, руководила ремонтом, покупала мебель и нанимала прислугу. С тех пор как он встретил эту девушку, в его жизни многое изменилось. И хотя с момента свадьбы прошло уже пять лет, Макс любил свою жену, сына, которого она ему родила, и ощущал себя самым счастливым семьянином на свете.

– Сходи к психоаналитику, – мягко сказала она, не отрывая взгляда от лица мужа. – Сейчас легко можно избавиться от дурных воспоминаний. У каждого из нас есть прошлое, Макс. И я могу поспорить, что в природе не найдется ни одного человека, который мог бы сказать, что это его прошлое целиком и полностью было благополучным. Но зачем хранить в себе то, что тебя мучает?

Анна была права. Но правотой не русской женщины, а британки, которая родилась и прожила все двадцать семь лет своей жизни на острове. Коренные россияне ходят не к психоаналитикам, а к друзьям или любовницам, которым и изливают душу. А вместо транквилизатора используют национальный напиток, так хорошо помогающий загадочной русской душе.

– Ты же помнишь, я обращался к мистеру Куку, – осторожно сказал Макс.

– Ну, если у него ничего не получилось, можно найти другого специалиста!

– Ты права, дорогая.

Доктор Кук обнаружил у него остатки блокады сознания. И хотя не смог определить, чем это вызвано, но что-то заподозрил. Потому что даже денег брать не хотел. А напоследок сказал, что вряд ли психоаналитик может помочь в данном случае. И посоветовал вывести травмирующие воспоминания наружу. Для этого есть несколько способов, и один из них вполне приемлем.

– Конечно, ты права, – Макс с улыбкой покачал головой. Рука его плавно скользнула по спадающим на лицо супруги белокурым локонам, отбросила их назад и ласково коснулась горячей щеки. – Но я попробую использовать совет мистера Кука.

– Какой совет? – заинтересовалась супруга.

– Написать книгу воспоминаний. Это поможет мне посмотреть на них со стороны, отстраниться от них, заставить жить своей жизнью. Отдельной от меня!

– Доктор Кук так сказал?!

– Да. Мне надо выплеснуть из себя и смутные воспоминания детства, и память о родителях, и существование в детдоме, и работу на заводе, и службу в армии… Словом, все! И аварию, и психушку, и эту проклятую трущобу с немытой, злой бабой!

– Ты знаешь, мне будет страшно читать эту книгу.

– И мне. И многим другим людям. Впрочем, ее не обязательно публиковать. И тебе совсем не обязательно ее читать. Я могу показать ее только доктору Куку. Если, конечно, у меня вообще что-нибудь получится!

– Конечно, получится! У тебя все получается!

Анна приподняла голову и поцеловала его в губы. Затем ткнулась лицом в широкую мужскую грудь. Карданов нежно обнял жену, и между их телами пробежал электрический разряд. Но на новой родине не принято поддаваться незапланированной и неурочной страсти. Макс осторожно отстранился.

– Буди Тома, – сказал он, неопределенно качнув головой в сторону детской. – Я обещал сводить его в Тауэр. Поедешь с нами?

– Хорошо, – кивнула Анна и исчезла, оставив легкий аромат духов. Макс поискал взглядом своего спарринг-партнера, но тени не было. Как и желания продолжать бой. В последние годы он стал мягче, он разлюбил стрелять и даже не пытался вступить в охотничий клуб. Ему не хотелось никого убивать. Больше не хотелось.

Открыв дверь на балкон, Макс выскользнул на свежий воздух. Было довольно прохладно – градусов двенадцать по Цельсию. Вдали виднелись окрашенные восходящим солнцем небоскребы Сити, а здесь, на северной окраине, в Смитфилде, царили двух-трехэтажные коттеджи с ровными зелеными лужайками перед входом. Это и есть знаменитые английские газоны. По легенде, один лорд объяснял, что никакого особого ухода такой газон не требует, просто надо стричь его 200 лет подряд… От этого объяснения за версту попахивает не менее знаменитым английским снобизмом.

Карданов потянулся и облокотился на высокие балконные перила. Да, снобизма здесь хватает. Англичане – особая нация, у них всё не как у других. Левостороннее движение, экзотические меры веса, объема, длины, необычное напряжение —240 вольт, собственная валюта, отличная от соседей по Евросоюзу. До сих пор не признают смесителей: почти повсеместно существуют отдельные краны с холодной и горячей водой, смешивать воду приходится в раковине…

Как-то в гостях у родителей Анны Макс сунул руку под нависший над ванной замысловатый прибор, похожий на смеситель, и обжегся: оказывается, он ничего не смешивал, а параллельно выпускал холодную и горячую струи. Зачем тогда создавать такое чудо техники? Но Анна с улыбкой объяснила: зачем мыть руки под таким краном? Или набирай ванну, или становись под душ, где вода смешивается обычным порядком. Что же тут неправильного? Макс был вынужден согласиться. Все зависит от точки зрения, от логики, от менталитета. У британцев своя логика. Но в своем доме он распорядился установить смесители во всех ванных комнатах.

В конце концов он привык к местным порядкам. Тем более что в главном страна ему нравилась. Спокойная безопасная жизнь, размеренный, неторопливый ритм, никто никуда не спешит, приветливые, доброжелательные люди, материальное изобилие. В Сохо жизнь кипит допоздна, а в других районах после семи улицы пустеют, то же в маленьких городках – люди рано ложатся спать и рано встают, потому что надо работать, зарабатывать на хлеб с маслом.

Макс посмотрел на небо. Легкие волнистые облака медленно наплывали с горизонта. Скорее всего, к полудню пойдет дождь. Макс уже чувствовал в прохладном воздухе его запах.

По чистой, вымытой с шампунем улице прошел сосед справа – мистер Голдсмит с собакой непонятной породы на поводке. В руке он держал перчатки, совок, веник и пластиковый пакет. Это богатый и уважаемый человек, но ему не зазорно убирать за своей собакой. Зазорно другое – гадить на улице! Интересно, какой породы у него пес? Какая-то экзотическая, наверняка жутко дорогая.

Мистер Голдсмит прошел мимо, не повернув головы. Очевидно, посчитал невежливым здороваться с мистером Томпсоном, вышедшим на балкон в пижаме. Думает, что это Макса смутит.

Щелк, щелк, щелк! – дорогая фотокамера с мощным объективом запечатлела лицо Карданова крупным планом. Анфас, профиль, вполоборота. Все, что требуется для опознавательной съемки. Щелк, щелк, щелк.

Беззаботная жизнь в спокойной стране притупила в Карданове навыки опытного оперативника и усыпила инстинкт самосохранения. Поэтому Макс, любуясь пейзажами, размышляя о погоде и нравах британцев, не контролировал прилегающую территорию на предмет опасностей и просто странных событий. И потому не заметил блеска оптики в чердачном окошке дома напротив.

Британцы действительно особая нация. Они чопорны и склонны к снобизму, они считают свой дом своей крепостью, и, между прочим, правильно делают. Но если надо оказать содействие государственным чиновникам, то все условности и предрассудки немедленно отбрасываются в сторону и необходимое содействие гарантируется в полном объеме, даже если оно направлено против твоего ближайшего соседа, ничем не скомпрометировавшего себя за пять лет жизни напротив. Больше того, сосед никогда не узнает об этом факте. Да и вообще никто из посторонних никогда об этом не узнает.

Щелк, щелк, щелк!

На чердаке работали двое мужчин среднего возраста, в одинаковых серых костюмах, плотно облегающих поджарые спортивные фигуры, и красных, в косую серую полоску галстуках. Практически любой обыватель, сколь-нибудь искушенный в жизни, без особого труда смог бы угадать в них сотрудников знаменитого Скотленд-Ярда.

Майк Аркитон работал цифровой фотокамерой. Он был чуть повыше ростом, резок в движениях, а его грубое красное лицо выдавало привычку к работе на улицах, которая даже в спокойном Лондоне бывает сопряжена с немалым риском. Его напарник Стивен Броди держал в руках остронаправленный лазерный микрофон и через наушники прослушивал запись разговора Макса и Анны. Он выглядел более медлительным и мягким человеком, но впечатление это было обманчивым.

– Прекрасная запись! – Броди снял наушники. – Раньше я не верил, что по колебаниям стекла можно разобрать звуки! А как у тебя?

– Наснимал на два альбома, – ответил Аркитон. – А может, и на три.

Он вывел на дисплей камеры наиболее удачный снимок Макса Карданова. Потом рука Майка проворно скользнула за отворот пиджака в просторный внутренний карман. Тонкие, как у пианиста, пальцы с короткими, обрезанными ниже подушечек ногтями выудили увеличенную паспортную фотографию улыбающегося мужчины, наклеенную на розыскную карточку Интерпола. Некоторое время Аркитон сличал снимки, потом взял с подоконника бинокль и приложил окуляры к глазам.

– Он? – коротко спросил Броди.

– Похоже, он. Хотя… И все же, кажется, он. Сам посмотри!

Теперь они вдвоем сличали сделанные снимки с розыскной фотографией и по очереди рассматривали в бинокль ничего не подозревающего Карданова.

– Да, это он. Только здесь он моложе, – кивнул наконец Стивен Броди и задумчиво почесал затылок.

– Симпатичный человек с хорошей репутацией, – сказал он, ни к кому не обращаясь, будто размышлял вслух. – Обычно в международный розыск объявляют совсем других типов.

– Симпатичный, – Аркитон кивнул и вернул бинокль на прежнее место. – Только за ним вооруженный налет в Антибе с кучей трупов и чемоданом украденных бриллиантов. На них и куплен этот дом. Знаешь, сколько стоят дома в этом районе?

– Знаю, что мне они не по карману, – ответил напарник и поправил тугой узел своего галстука. И после непродолжительной паузы добавил: – И что теперь будем делать?

Аркитон пожал плечами. Он вообще слыл человеком немногословным, предпочитающим выражать свои эмоции поступками. В крайнем случае – жестами и мимикой.

– А что делать… – неохотно откликнулся он.

– Зачем нам лишние проблемы? Сообщим французам, что объект обнаружен, и все. Мы свою работу выполнили. – Бланк Интерпола с фотографией Карданова скрылся в кармане пиджака Аркитона. – Если пришлют запрос на экстрадицию, тогда мы его арестуем.

Броди одобрительно кивнул.

– Правильно. Он никуда не денется. К тому же он мне нравится: симпатичный парень, у него есть дом, жена, сын. Возможно, это какая-то ошибка.

Аркитон хмыкнул.

– Возможно, и ошибка. И трупов там не пять, а восемь.

Карданов ушел с балкона, и детективы стали разбирать аппаратуру. Майк отвинтил объектив фотокамеры, Стивен разделил на части свое «длинное ухо», похожее на короткую винтовку или длинный пистолет.

– Он собирается писать книгу о своей жизни, – задумчиво произнес Броди. – Разве это характерно для злодеев?

Аркитон хмыкнул еще раз.

– Для них характерно все то, что характерно и для обычных людей. Только, думаю, очень многим его книга не понравится!

В молчании они аккуратно разложили дорогую технику в одинаковые саквояжи из кожзаменителя, тщательно осмотрелись, одернули одежду. Все было в порядке.

– А дом хороший, – произнес напоследок Броди.

– Да, дом хороший, – не стал оспаривать очевидного Аркитон.

Несмотря на некоторые разногласия по частным вопросам, в главном напарники всегда сходились.

* * *

Гондурас, 13 июля 1990 года, 14 часов 16 минут

по местному времени.

Самолет прибыл в Тегусигальпу точно по расписанию. Прудков, как всегда, вышел на трап раньше. Он был в джинсах, джинсовой рубахе с подвернутыми рукавами, желтых летних туфлях и широкополой ковбойской шляпе. За спиной – небольшой туристский рюкзачок со вторым таким же комплектом одежды. Макс Карданов, первый номер оперативной пары, был одет в просторные легкие штаны и фиолетовую шелковую рубаху.

Двойник растворился в толпе, отвлекая на себя возможное внимание со стороны местных спецслужб. Нельзя сказать, что Генка был доволен своей ролью, напротив, он считал несправедливым, что основной риск выпадает ему. Хотя это скорей была видимость риска. Документы в порядке, ничего запрещенного в багаже – второй комплект одежды не есть улика. Если даже его задержат, то через несколько часов вынуждены будут отпустить. Но двойник ничего этого не понимал, и отношения между напарниками с каждым годом становились все более натянутыми.

Макс неторопливо спустился по трапу. В Гондурасе выдалось чрезвычайно жаркое лето, и он чувствовал, что попал в адскую парную. Бетонные плиты раскалились так, что сквозь подошву жгли ступни. Воздух потерял обычную прозрачность – перед глазами клубилось зыбкое марево, а силуэты людей казались деформированными и размытыми, словно отражения в кривых зеркалах комнаты смеха.

Спецкурьер с облегчением нырнул в кондиционированное здание аэропорта. Такие изнурительные прогулки по летному полю приходилось совершать только в странах «третьего мира» и – в СССР. В цивилизованных государствах высадка производится через рукав прямо в зал прилета.

Он без досмотра прошел по зеленому коридору, как местные жители и американцы. В кармане у него лежал американский паспорт, который он и предъявил таможеннику. Тот сонно кивнул. У стены стояли двое из посольской резидентуры на страховке, но их услуги не понадобились, как всегда, когда дело проходит без осложнений. Они даже не знали спецкурьера в лицо.

Карданов неторопливо прошел в туалет. На удивление просторный, чистый и вполне цивилизованного вида. Прудков был уже там. Макс зашел в соседнюю кабинку и, получив от напарника рюкзак, переоделся. В принципе, они должны были обменяться одеждой, но Макс брезговал и требовал для себя отдельного комплекта. Он натянул джинсы, рубаху, туфли, повязал яркий шейный платок – опознавательный знак для Гепарда, который при такой жаре привлекал излишнее внимание. Поморщившись, надел Генкину шляпу. Прудков был лишен комплексов, поэтому он спокойно надел широкие полотняные штаны и фиолетовую рубаху. И вышел из туалета. У него было лицо Карданова и его одежда. Если за спецкурьером наблюдали, то теперь «наружка» переключится на двойника.

Через пять минут Карданов вышел к стоянке такси перед аэропортом и сел в желтый, изрядно потрепанный «Ситроен», который довольно быстро доставил его до площади Ла-Пас. Ровно в пятнадцать он подошел к конной статуе посередине вымощенной ровной брусчаткой круга и принялся внимательно рассматривать копыта вставшего на дыбы коня. Они были выполнены мастерски, даже различались головки держащих подкову гвоздей.

– Похоже, будет дождь, – раздались сзади слова пароля. С учетом стоявшей погоды фраза была совершенно идиотской. Но не более идиотской, чем отзыв.

– Да, я специально захватил зонтик, – произнес Карданов, поворачиваясь.

Теперь следовало пожать контакту руку и обсудить с ним идиотизм тех умников в Центре, которые выдумывают такие пароли. Но Макс так и замер с протянутой рукой. Перед ним стоял совершенно незнакомый человек! Это могло означать только одно – провал! Спецкурьер машинально огляделся: куда бежать, но ясно было – если сеть наброшена, из нее не вырвешься!

– Все в порядке, это я, Гепард, я сделал пластику, – совершенно спокойно произнес человек и едва заметно улыбнулся. Эта улыбка и взгляд поставили все на место. Перед ним стоял настоящий контакт, Гепард. Но почему его не предупредили в Центре, не показали новую фотографию? Что-то здесь не так.

– Не бойтесь, все в порядке, идите за мной!

Гепард быстро пошел прочь с площади. Фигура и походка у него остались прежними. Чуть помешкав, Макс двинулся за ним.

Он мало знал про контакт. Ни имени, ни национальности, ни рода занятий. Только то, что Гепард был выходцем из Иордании, но, кажется, являлся этническим чеченцем, там большая диаспора. Во время учебы в Москве был отобран и прошел подготовку для национально-освободительного движения. Они уже дважды встречались – в Мексике и Панаме. Какую революционную борьбу вел там Гепард, Макс так и не узнал, он просто передавал ему деньги и уезжал. Но был уверен, что активность контакта находила отражение в полицейских сводках.

Уже через несколько кварталов асфальтовое покрытие улицы уступило место голой, пыльной и выжженной земле. Это было Максу хорошо знакомо. Пятиэтажные дома имели вид гетто: трещины в стенах, выбитые стекла, граффити на фасадах. Гепард свернул в подъезд, поднялся по загаженной лестнице на второй этаж, постучал согнутыми костяшками пальцев, подавая условный сигнал. Дверь открыли не сразу. Только через несколько минут заскрежетал засов и на пороге появился обнаженный по пояс смуглый мужчина лет сорока в цветастых штанах и сандалиях на босу ногу.

Он сказал что-то по-арабски и сделал шаг назад, пропуская их внутрь.

Это было похоже на тиходонскую трущобу где-нибудь на Лысой горе. Небольшие комнаты с ободранными голыми стенами, почти полное отсутствие мебели – то ли пропитой, то ли никогда не завозимой. Даже матрац на четырех кирпичах был точно такой, как у Витьки Кружка, что жил по соседству с Антониной в Мануфактурном переулке. На матраце сидел темнокожий молодой парень, угрюмый и широкоплечий. Он был в белой футболке и шортах.

Полуголый что-то сказал Гепарду. Макс обратил внимание на требовательный тон, странный для обращения к старшему. А старшим здесь должен быть Гепард! И потом, деньги передаются строго конспиративно, с глазу на глаз, без свидетелей! Спецкурьера не знают в лицо даже сотрудники местных резидентур! Почему Гепард нарушает все правила?

– Давай деньги! – сказал контакт, обращаясь к Максу, и с безразличным видом сел в потрепанное кресло. Пожав плечами, Макс снял рюкзак и принялся выкладывать пачки на колченогий стол. В правой руке он зажал авторучку, как будто собираясь писать акт приемки-передачи. Полуголый наудачу брал пачку и пересчитывал в ней купюры. Процедура затягивалась. Так тщательно пересчитывал деньги только людоед Мулай Джуба – президент Борсханы. Если бы обнаружилась недостача, спецкурьер заплатил бы жизнью, а его поджаренные пальцы пошли бы на обеденный стол президента. Чем кончится дело сейчас, Макс не знал. Его пальцы машинально крутили авторучку.

В квартире жара ощущалась еще более мучительно, Макс вытер мокрое лицо, торс считающего деньги мужчины тоже лоснился от пота. Гепард перебирал четки, монотонно говоря что-то себе под нос. Молодой парень пристально наблюдал за спецкурьером. Макс отобразил на лице полное безразличие к происходящему. Полуголый был поглощен деньгами. Время тянулось неимоверно долго. За первой пачкой последовала вторая, затем третья. Похоже, он решил пересчитать все. Никто не нарушал тягостного молчания. Атмосфера была гнетущей и предвещала драму. Максу все это не нравилось.