Текст книги "Когда взорвется газ?"

* * *

– И за что, я вас спрашиваю? – донеслось до Ивана Сергеевича. – За продажу книг. Причем…

– Простите, я в этом не понимаю, – рассеянно сказал Черепахин, сознанием «вплывая» туда, где уже находилось его тело.

А находилось оно в тесной камере предварительного заключения со сплошным деревянным настилом вдоль стены, окном, через которое не проникал ни свет, ни воздух, облупленной раковиной с ржавым, капающим краном, железным стульчаком в углу и желтой лампочкой под высоким, покрытым плесенью потолком. И с соседом – разговорчивым, вполне доброжелательным человечком, который освободил для него крючок вешалки, выделил половину своего одеяла и даже предложил бутерброд с колбасой. Но Ивану одна мысль о еде была противна.

– Чего не понимаете, батенька? – спросил сосед. – Вижу, вы здесь впервые?

– Естественно! – Черепахин сжал пульсирующие виски ладонями. – Простите, я перебил вас.

– Пустое, со мной – это не страшно, а вот с другими советую вести очень осторожно. Здесь настоящие звери попадаются. Без преувеличений: людей едят…

Он сказал это настолько буднично, что Черепахина аж в пот бросило.

«Господи, что же происходит? Куда я попал?!»

– Так вот, взяли меня за продажу книг без лицензии, – прежним обыденным тоном продолжил сосед. – Причем, прошу отметить, собственных книг. Не из домашней библиотеки, а написанных мною. «Лингвистические задачи применительно к курсу „Введение в языкознание“.

Он сделал паузу, очевидно ожидая удивления или похвалы. Но Черепахин был настолько выбит из колеи, что не смог продемонстрировать ни то, ни другое.

– Позвольте отрекомендоваться: автор, Сушин Аристарх Матвеевич, честь имею, – человечек встал и, закрыв глаза, резко кивнул головой, будучи, видимо, в полной уверености, что именно так, по-старокиношному, должен представляться интеллигентный человек.

Росту в нем было немного: метр шестьдесят пять максимум. В ширину – чуть меньше. Лысину обрамляли пышные кудрявые русые волосы. Большие серые глаза под обиженно наморщенным лбом гневно, но в то же время как-то по-детски прищурились. Румяные щеки и тонкий горбатый птичий нос завершали картину. Всем своим обликом господин Сушин напоминал крупную сову, которая вместо ветки по случаю присела на нары.

– Черепахин Иван Сергеевич.

– Очень приятно, хотя, лучше бы, конечно, в другой обстановке. – Аристарх Матвеевич театрально взметнул глаза к потолку камеры, но тут же остыл и сел на отполированный сотнями тел деревянный помост.

– И что, вы думаете, они мне инкриминируют? Противоправная деятельность, направленная на подрыв благосостояния и обороноспособности нашей державы! Во как! Это пара гривен не уплаченного мной налога разорит страну? Приехали!

– Да-да, – встрепенулся Черепахин. – И мне то же самое сказал следователь.

– Ну, видите? Никакой фантазии! Сатрапы! Им не законность нужна, а план. Вас ведь тоже не иначе как за три копейки мытарят?

– Я, честно говоря, и сам не знаю, за что. Следователь Крайко как раз о налогах и говорил, но как-то странно это все.

– Вот-вот! Да вы не волнуйтесь, для меня эти тенеты как второй дом уже стали. Не волнуйтесь, утро вечера мудренее, поедим, поспим и пощелкаем все ваши загадки. Думаю, совет бывалого человека вам не помешает.

– Буду очень благодарен.

– Кстати, адвокат-то у вас есть?

– Ну, есть знакомые, но так чтобы личный… Пожалуй, нет.

– Так же нельзя, Иван Сергеевич. Деловой человек без надежного адвоката, как автомобиль без тормозов. Так занести может! Ну, так и быть, я вам своего посоветую. Голова! Марин Игорь Владимирович, для своих – просто Гарик. Завтра же и переговорю с ним. А домашние знают, что вы здесь?

– Да, следователь разрешил позвонить…

– Разрешил! Благодетель… Это его обязанность!

– Я предупредил супругу, что срочно уезжаю в командировку, пока суть да дело, может, и обойдется все.

– Это вы очень правильно решили, – Сушин одобрительно покивал головой, – зачем женщину тревожить. Я вам сейчас такую историю расскажу, как один сиделец три месяца…

Перенервничавший за этот долгий ужасный день, Черепахин, не вникая в смысл, слушал убаюкивающую болтовню Аристарха Матвеевича. Он немного успокоился, и положение уже не казалось безнадежным. Ведь есть же закон, есть надзорные организации, да и он не последний человек в городе! Разберутся… И с соседом повезло – человек явно приличный, мог же оказаться и какой-нибудь ужасный уголовник: убийца-людоед, например. И адвокат завтра, дай Бог, появится. Иван Сергеевич и сам не заметил, как уснул.

* * *

Черепахин проснулся среди ночи. Словно кто-то резко позвонил прямо в мозг и все мысли тут же разбежались и улеглись по своим полкам.

«Какие, к черту, налоги, какие „дивикамы“? Сюжет о трубопроводе – вот единственная причина! В Киеве поднялся скандал, материал стерли, пленку изъяли. У следователя никаких бумаг на столе не было. Он хоть и спрашивал, но ответами не интересовался. Такое впечатление, что вопрос об аресте был решен заранее. Вот только зачем?»

Лежать было жестко, он расправил свой край одеяла и перевернулся на другой бок, но удобней не стало.

«Запугать, вот зачем! Других объяснений нет. Запугать, чтобы потом добиться чего-то! Но чего? Признаний, что он шпион? Бред какой-то!»

Иван Сергеевич любил почитать перед сном детективы, да и фильмы-расследования уважал и часто угадывал концовку. К тому же приходилось иметь дело с настоящей криминальной хроникой, снимать места происшествий. Так что и теоретически он подкован, и практический опыт имеется… Ну-ка, напряжемся, подумаем…

Сквозь тонкое одеяло доски врезались в ребра. Рядом храпел сосед, капало из крана, булькало в железном стульчаке, к тому же ощутимо воняло канализацией. Обстановка не способствовала размышлениям.

«И все равно, кроме газового сюжета, ни с чем нынешний „пазл“ не складывался. Так ведь в репортаже нет ничего, кроме общих слов и малоинформативных кадров! Ну, предположим, стратегический объект, который почему-то плохо охраняется. Но что такое может интересовать следователя прокуратуры, а не „постового милиционера Тютькина“? Только не копеечный налог. Видеокамеры – это явно лишь предлог. Зачем его здесь закрыли?»

Черепахин сидел, опершись локтями на колени, раскачивался, как при иудейской молитве, массировал пальцами виски и напряженно думал.

«Ну, предположим, он действительно разгласил государственную тайну. Тогда его за это и должны карать! Выяснять все обстоятельства выдачи секрета, допытываться – случайно или с умыслом это сделано, проверять связи, искать контакты с иностранцами или с кем там еще… При чем здесь бетакамы, при чем налоги?»

Конечно, тут бы посоветоваться с соседом, у того, сразу видно, голова хорошо работает… Но автор заумных филологических опусов громко сопел, причем как на коротком и судорожном вдохе, так и на длинном неспешном выдохе, словно ритмично пугался чего-то во сне и тут же брал себя в руки.

Неудобно будить незнакомого человека! Надо ждать утра… И постараться хорошо выспаться. Но на этот раз, как он ни старался, заснуть долго не мог. Только под утро пришло тяжелое забытье.

* * *

– Подъем! – рявкнул грубый голос. – Встать, кому говорю!

Черепахин вынырнул из кошмарного сна, но кошмар продолжался наяву. Жуткая, в своей убогости и неприспособленности к человеческому бытию камера, в которой можно держать только скот, да и то предназначенный на убой. Атмосфера полного бесправия и произвола, которую олицетворял молодой сержант, стоящий с широко распахнутыми ногами у распахнутой двери и постукивающий литой резиновой палкой по голенищу сапога.

– Построиться у стены. Перекличка! – кричал сержант голосом нечеловеческим и уж точно не предназначенным для людей. Со своими товарищами, знакомыми и членами семьи он разговаривает, конечно, совершенно по-другому.

– Сушин! – молодцевато и громко отозвался сосед, став по стойке «смирно».

– Черепахин, – вяло проговорил директор «Зенита».

Он уже давно отвык от перекличек. И от обезличенности фамилии отвык тоже. Много лет он был Иваном Сергеевичем, товарищем Черепахиным, а в последнее время – господином Черепахиным или господином директором, лауреатом двух республиканских и десятка областных премий, заслуженным деятелем культуры, победителем Всеукраинского конкурса на лучший телевизионный очерк… Его фамилия всегда была окутана флером должностей, званий, уважительных обращений… Сейчас, без них, она выглядела голой и никакого уважения не внушала, да и не заслуживала.

– Чего, не проснулся еще, чудила на букву мэ? – оскалился сержант и ткнул задержанного палкой в грудь. – Может, тебе для бодрости почки пощекотать? Фамилия, громко!

– Черепахин! – выкрикнул Иван Сергеевич. В этот момент он сам себе был противен. И отчетливо понял, что одна жизнь кончилась, и сейчас начинается другая.

После переклички они получили завтрак. Пшенная каша с детства вызывала у Ивана Сергеевича аллергию – чесался язык и начинался насморк. Он отставил сальную алюминиевую миску с воткнутой в желтый комок алюминиевой ложкой. А есть хотелось. Выручил Аристарх Матвеевич, у которого оказались принесенные женой бутерброды с сыром и колбасой. За едой Черепахин и поделился своими ночными соображениями.

Аристарх Матвеевич оживился.

– Так-так-так, вот это уже похоже на правду! Я же вам говорил – утро вечера… Газовый сюжет гораздо реалистичней, чем налоговый вариант. В конце концов, засекреченными могут оказаться самые обычные на первый взгляд вещи! А спрос по этим статьям очень серьезный!

Сушин с упоением дирижировал надкусанным бутербродом.

– А что вы там такое показали?

– Да в том-то и дело, что ничего!

Иван Сергеевич был совершенно искренен. Он просматривал сюжет перед перегонкой не один раз, текст писал сам и, естественно, помнил его от первой до последней буквы. И картинку хорошо помнил, но в ней нельзя было найти ничего предосудительного: забор, общий вид территории станции, труба с ответвлениями, диспетчерский пульт, круглые физиономии манометров с удивленно вскинутыми вверх стрелками, монитор компьютера, согнутая перед ним спина оператора, пожилое лицо с вислыми, как у запорожского казака, усами…

– Совершенно ничего! – убежденно повторил он. Но Аристарх Матвеевич не согласился.

– Э-э-э, не-е-т, батенька! – нравоучительно произнес он. – Речь о вещах непростых. Если вы не специалист, то, извините, самостоятельно тут не разобраться! Представьте, вы сняли военный самолет: фюзеляж, крылья, хвост, – ничего особенного! А он включен в список секретной техники! Но вы же не знаете этого списка! Назначили экспертизу, а она сказала: это секретный объект! И все – десять лет!

– Неужели десять?! – охнул Черепахин.

Сосед замахал руками:

– Ну, нет, это я загнул. Может, три, может, пять… А если без умысла, то могут и условно дать! Только знаете что…

Аристарх Матвеевич многозначительно поднял палец и понизил голос:

– Я придумал, извините, совершенно гениальную вещь! Подите поближе…

Черепахин наклонился, и Аристарх жарко зашептал ему в ухо:

– Надо дать эту пленку специалистам. Пусть проверят и скажут – есть там государственные секреты или нет! И все станет ясно! Ведь пленка у вас осталась?

Наступила тишина, и Черепахин услышал, что сосед перестал дышать. Что это с ним?

– Осталась, конечно! Только на пленку уже давно не пишут. Есть так называемый «исходник», ну, оригинал, карточка памяти с материалом в цифровом формате…

Иван Сергеевич внезапно выпрямился и застыл. Вот он, недостающий пазл! Злополучная запись! Вот с какой целью его прессовали и запугивали! Хотя они изъяли материал в Киеве… Значит, враждебную Черную дыру интересует оригинал! Но почему?!

– Что с вами, Иван Сергеевич? – взволнованно частил Аристарх. – Вам плохо? Я спрашиваю: где эта карточка-то?

Черепахин пожал плечами.

– Да в ней нет никакой ценности! Я даже и не помню точно, где она.

– Так не годится, Иван Сергеевич, – нахмурился сосед. – Это со мной можно не откровенничать, а Крайко вас не поймет. Если вся заваруха из-за этого репортажа, то вам придется отвечать на вопросы четко и не мешкая. Так где же эта открытка?

– Карточка.

– Простите великодушно, я профан в этом деле. Так где же?

Черепахин напрягся. Сокамерник неожиданно разволновался и с таким интересом и напором уже третий раз в течение минуты задал один и тот же вопрос, что у Ивана Сергеевича возникло неприятное ощущение.

«Наседка»! Слово всплыло в памяти и на мгновение перекрыло все остальные мысли. Это же классическая «наседка». И «легенда» у Аристарха, или кто он там, слабовата. Сочувствует, удивляется, как это прокуратура заинтересовалась копеечным прокатом видеокамер, а его «книжным» делом на сегодняшний день даже райотдел милиции заниматься не станет.

– Да вы понимаете, Аристарх Матвеевич, у меня эта карточка может быть и дома, и на работе, но скорее всего я оставил ее на даче, потому что ничего особенного на ней не было, вернее, я не придал тому, что на ней есть, никакого значения.

Сосед неодобрительно покачал головой.

– Сегодня у меня встреча с адвокатом Мариным, он человек отзывчивый и настоящий профессионал, думаю, возьмется за ваше дело. Так вы ему все подробненько и изложите.

* * *

Встреча с адвокатом произошла в тот же день. Под диктовку Аристарха Черепахин написал заявление и отдал тому самому нечеловеческому сержанту. А после обеда его вывели из камеры и провели в напоминающий пенал кабинет, отличающийся от камеры только отсутствием нар, раковины и унитаза, да присутствием окна под самым потолком. Яркие солнечные лучи заставили его зажмуриться.

– Здравствуйте, я адвокат Марин Игорь Владимирович, – раздался густой авторитетный голос. – Можете называть меня Гарик.

Черепахин открыл глаза, но захотел зажмуриться опять.

Черный в мелкий красный горошек галстук-бабочка, серый костюм-тройка, желто-зеленая рубашка и коричневые с белыми боковыми вставками туфли делали адвоката похожим на яркого крупного попугая. Очень беспокойное «пернатое». Начиная фразу, он вставал и начинал ходить по комнате. С последним словом опять садился на стул и внимательно слушал. Птичий облик дополняли беспокойные глазки-бусинки, гладкие черные, явно подкрашенные, волосы, собранные в куцый хвостик на затылке, и острый нос, вытарчивающий из-под очков.

– Я с удовольствием займусь вашей защитой, уважаемый Иван Сергеевич! – с ходу заверил Марин, даже не заикнувшись о своем гонораре. – Во-первых, Аристарх Матвеевич за вас ручается, а во-вторых, дело у вас обещает быть преинтереснейшим…

«Пернатая» похожесть адвоката и сокамерника, а еще в большей мере сходство их поведения напомнили Черепахину не очень уместную в данной ситуации веселую строчку из старой студенческой песни: «Птицы из лета вернулись, ага, значит, пора нам валить на юга». Впрочем, она как раз очень уместна: действительно, надо валить! Не обязательно на юг – куда угодно, но подальше от Лугани, проклятого репортажа и зловещей Черной дыры!

Ведь отдельные кадры происходящего выстроились в четкую картину, имеющую определенную направленность. Запись у Черной дыры уже есть. И за второй она гоняется не потому, что ей нужен оригинал, а потому, что хочет изъять все экземпляры. А когда изымет, останется терминировать свидетелей. Ликвидировать, говоря простым языком шпионских триллеров. Устранить, убрать, зачистить. «Полная зачистка» – вот как это называется в боевиках. Если в арсенале Черной дыры имеется прокуратура, то наверняка найдутся и бандюганы, которые быстро «решат вопрос» с самим Черепахиным и с глупым Пашкой Савиным. А может, и с кем-нибудь еще, кого они посчитают опасным.

– Я согласен с вами, что причина ареста в нарушении государственной тайны, – вальяжно сообщил Гарик, для проформы выслушав сбивчивый рассказ Черепахина. – Но мы должны их опередить. Для этого надо провести экспертизу вашего репортажа, получить заключение об отсутствии в нем секретности и заявить ходатайство о прекращении уголовного дела и отмене меры пресечения. Да что там ходатайство – я завалю их жалобами!

– Большое спасибо! – Черепахин заискивающе улыбнулся. Он не обнаруживал своего знания, потому что начал контригру против Черной дыры и ее прихвостней. – Мне кажется, что флеш-карту с записью я оставил на даче… Не на сто процентов, но на девяносто – точно.

– Ну, и отличненько! – оживился адвокат, аж забурлил весь, как попугай, которому щедро насыпали семечек.

– Я ухожу и буду заниматься в основном вашими вопросами. Можете не волноваться: если Гарик взялся за дело – считайте, что оно выиграно!

О гонораре он по-прежнему не заикался. А поскольку мир не видел адвокатов-бессеребренников, такое бескорыстие подтвердило самые худшие предположения Ивана Сергеевича.

* * *

Аристарха Матвеевича выпустили под подписку о невыезде. Он настоятельно предлагал соседу передать друзьям записку или что-то на словах, но Черепахину было нечего и некому передавать.

– Держитесь, Иван Сергеевич, мы будем за вас бороться! – прослезился Аристарх и троекратно облобызал товарища по несчастью. Тот даже устыдился, что подозревал сокамерника в двурушничестве.

Остаток дня и весь следующий никто Ивана Сергеевича не тревожил и он, более-менее собравшись с мыслями, обдумывал странную чехарду, которая завертелась вокруг. Он был уверен, что в телекомпании и его квартире проведены тщательные обыски. Сейчас скорее всего умелые руки специалистов тщательно обыскивают дачу. Но, несмотря на свой опыт и умения, они ничего не нашли, да и не найдут. Не мудрено: даже если бы Ивану Сергеевичу не угрожала опасность, он никогда бы по доброй воле не признался, что оставил оригинальную запись рядового репортажа у Вероники – своей новой двадцатилетней пассии, чтобы показать свою творческую состоятельность и значимость в телевизионном мире.

Барышня приехала из такой глубинки, что провинциальную Лугань воспринимала как кипящий котел цивилизации. Разумеется, она хотела стать моделью или актрисой, именно за этим и пришла в телекомпанию, где, по ее разумению, как раз и вышлифовывают из потенциальных доярок и скотниц шикарных теледив. Иван Сергеевич, как человек чуткий, не стал разочаровывать простодушную провинциалку, а напротив, взвалил на себя нелегкое бремя шлифовки.

В снятую под этот проект однокомнатную квартирку, где, кроме скрипучего дивана и облупленного холодильника, ничего не было, он перевез из студии списанную видеодвойку, ноутбук, и процесс пошел.

Шок черепахинских молодых лет, фильм «Эммануэль», стал учебным пособием, а трудолюбивая Вероника, родителей которой очаровала в свое время героиня сериала «Просто Мария» Вероника Кастро, с головой окунулась в работу. Учеба шла круглые сутки, учитель и ученица практически не покидали аудиторию… Да и куда пойдешь: городок-то небольшой – все на виду…

Но даже в съемной квартире у них не было времени скучать, поэтому Иван Сергеевич называл девушку Вероникой Виагрой. Она думала, что это красивый сценический псевдоним, заменивший малозвучную фамилию Подтыко, и была очень довольна, хотя слегка сомневалась: не бросится ли зрителям в глаза сходство с названием московской поп-группы? Учитель при этом буквально закатывался хохотом, целовал очаровательную пейзанку в торчащие тугие соски и успокаивал:

– Не боись, те девчонки в Москве. Да и вообще – им до тебя далеко…

Конечно, тут он изрядно привирал, ибо группу «Виагра» видел только по телевизору, а Веронику Подтыко рассматривал в упор, со всеми подробностями, зато ее песен вовсе не слышал, а потому не мог сравнивать. Но, будучи все же в основном человеком серьезным, Черепахин проводил также уроки телевизионного мастерства и раз двадцать пять показал Виагре самый удачный свой репортаж, с подробным комментарием видео– и звукового ряда.

Поэтому в тайной учебной аудитории, адрес которой был никому не известен, на аппаратурной стойке возле монитора лежала маленькая черная коробочка с видеокартой «SONY», которую, как и предполагал Иван Сергеевич, искали сейчас повсюду.

* * *

Третий день пребывания Черепахина вне привычной жизни начался со встречи с адвокатом. «Попугай» со скорбным лицом сообщил, что новости он принес, к сожалению, не самые лучшие. Дача Ивана Сергеевича вместе с хозяйственными строениями сгорела этой ночью дотла.

– Предположительно короткое замыкание, – печально сказал Гарик и вытер ярким клетчатым платком вспотевший лоб.

– Что с моей женой? – глухо спросил Черепахин, чувствуя, как стучит в железной бочке грудной клетки кузнечный молот сердца.

– Иван Сергеевич, вы же сами просили пока с ней не связываться. А на даче никого не было, это точно.

– Раз Ольга там не ночевала, кто мог устроить замыкание?

– Да те же бомжи. Может, и не замыкание это вовсе. Свечка, спичка, сигарета, да мало ли… Замыкание – первоначальная версия. У вас, естественно, есть страховка?

– Да, – зло ответил Черепахин поднимаясь, – спасибо за заботу.

* * *

Но в камеру Иван Сергеевич попал не сразу: нечеловеческий сержант, а может, его брат-близнец, отвел подследственного в комнату для допросов. Она отличалась от предыдущего пенала только тем, что вместо адвоката здесь сидел следователь. Выглядел он неважно: отекшее лицо, красные глаза с набрякшими веками, вчерашняя щетина… И настрой был совершенно другим: сегодня Крайко не походил на разбитного конферансье – это был собранный, зло глядящий исподлобья волк.

– Господин Черепахин, буду с вами откровенен, – он закрыл тонкую папку с неподшитыми протоколами и какими-то фотографиями.

– Обстоятельства сложились так, что все ваши шалости с камерами, съемками и налогами мы можем забыть в один миг. Речь идет об экономической безопасности страны! И вам будет лучше, если вы добровольно выдадите оригинал записи репортажа со стратегического объекта государственной важности!

– А разве на даче его так и не нашли? – усмехнувшись, спросил Иван Сергеевич. – Зачем же было ее поджигать?

– Не забывайтесь, Черепахин, что за намеки? – набычился Крайко, и тут же, спохватившись, смягчил тон: – Я сочувствую вам, но дача, в конце концов, только дрова. Получите страховку, построитесь по-новой. Если будете сотрудничать со следствием. Иначе в ближайшие семь-десять лет у вас будет другая дача – казенная. Итак, я вас слушаю. Где оригинал?

– Господин следователь, вы могли бы спросить у меня это при первой встрече три дня назад. Думаю, я за это время обязательно вспомнил бы, где я оставил этот никому не нужный кусок пластмассы. А сейчас, после трех дней в камере, после сообщения о пожаре вы задаете мне вроде простой вопрос, но ответить вот так с ходу я на него не могу…

– Что мешает? – вцепился в последнее слово Крайко. – Или кто? Вы кого-то боитесь?

Черепахин досадливо махнул рукой.

– При чем здесь «боитесь»! Вы представляете себе, что такое для меня появление репортажа на республиканском телевидении? Я не ждал, не гадал, не надеялся, и вдруг… В наших телевизионных кругах такая удача – это шанс повернуть всю жизнь вспять, взлететь вверх. Это как… Я даже не знаю, с чем сравнить мое удивление, чтобы вы поняли. Ну… представьте, что вам сейчас по этому мобильному телефону позвонит Дзержинский!

Следователь громко зевнул и удивленно посмотрел на Черепахина.

– Помилуйте, Иван Сергеевич, Дзержинский давно умер! Да и вообще, он руководил не прокуратурой, а совсем другим ведомством!

– Ну, пусть Президент Тучка! – Подследственный опять махнул рукой. – Дело ведь совсем в другом! Я пытаюсь объяснить свое состояние! Меня все поздравляли, приглашали выпить, хвалили. Я же творческий человек. Я находился в таком летучем состоянии, что не знал, где сам нахожусь. А про видеокарту я разве думал? Ну, как вы считаете – думал?

Крайко, продолжая с удивлением разглядывать Ивана Сергеевича, очень спокойно сказал:

– Пожалуй, не думали. Но сейчас летучее состояние прошло, вопрос задан, так что подумать об этом придется. У вас есть двадцать минут, пока я выпью чашку кофе. Могу и вас угостить. Хотите?

Черепахин вздохнул, обреченно пожал плечами и кивнул.

Следователь встал, подошел к двери и выглянул в коридор. Очевидно, он зацепил тонкую папку, потому что из нее выскользнули и спланировали на грязный пол несколько фотографий. Иван Сергеевич машинально нагнулся, поднял глянцевые прямоугольники, развернул веером, взглянул. На снимках в разных ракурсах был изображен распростертый на земле молодой человек в клетчатой рубашке и обтягивающих джинсах. Вот вид со спины, вот тело повернуто навзничь, вот крупным планом залитое кровью простецкое лицо сельского парня. Испачканные светлые волосы, застывшие круглые глаза…

Черепахин чуть не вскрикнул: это был Пашка Савин!

– Петро, будь другом, сделай две чашки кофе, – крикнул Крайко кому-то невидимому. – Только из той банки, что я принес. Мне три ложки положи, а то глаза слипаются…

И, вернувшись к столу, буднично пояснил Черепахину:

– Всю ночь не спал – на убийство вызвали, – следователь кивнул на фотографии. – Вот, как раз его, какие-то хулиганы… Бейсбольной битой, ножом… За что, про что? Когда личность установим, может, что-то и прояснится… Хотя вряд ли. Спонтанные убийства если и раскрываются, то случайно…

Крайко рассказывал что-то еще, перечислял подробности ужасного происшествия, но Черепахин не слушал. Он находился в прострации. Самые худшие предположения начинали сбываться.

* * *

Внешне журналист никак не проявил охватившие его чувства. Он сидел, подперев голову руками, и вид имел глубоко задумчивый. Но думал Иван Сергеевич совсем не на заданную тему. Если бы следователь городской прокуратуры Крайко мог прочитать мысли этого, как он считал, заурядного коммерсантишки с рыльцем в пушку, удивление его было бы посильнее, чем при упоминании Дзержинского.

Облажавшийся директор доживающей последние дни зависимой ото всех телекомпании «Зенит» вдруг увидел себя со стороны: романтический мальчик, обожающий тайны, зачитывающийся Майн Ридом и Дюма, успешный студент филфака киевского университета, симпатичный, хорошо сложенный яхтсмен и боксер, баловень студенток и преподавательниц, душа компаний, увлеченный Фолкнером и Хемингуэем, когда-то мечтающий о беспокойной жизни корреспондента крупного международного издания, каждый вечер перед сном, чего греха таить, представляющий себя в зале нью-йоркского Колумбийского университета, попечители которого вручают ему Пулитцеровскую премию в номинации «За выдающуюся подачу сенсационного материала», а он произносит слова благодарности на чистейшем английском.

Где этот мировой уровень, международные связи, престижные университеты и почетные премии? Нет ничего. Лопнул мыльный пузырь несостоявшихся надежд…

Брак по любви с бывшей одноклассницей Ольгой плавно и тихо трансформировался в упорядоченные финансовые, ровные личные и размеренные сексуальные отношения. Застойное, покрытое ряской болото Лугани. Монотонная работа литсотрудника в городской газетенке, неудачные попытки писать прозу. Организация вокально-инструментального ансамбля, первые «левые» заработки. Бесплодие супруги, столь же бесплодное лечение. Переход в местный телецентр, работа на третьих и вторых ролях. Затяжной путь наверх. Удача в новых условиях «самостийности» – удалось основать первую частную телекомпанию, стать ее владельцем и директором.

То же болото, та же ряска, только он теперь не по шею в липкой жиже, а лишь по колено или даже всего по щиколотку. Декоративные съемки, не претендующие на сенсацию и начисто лишенные конфликтности, а потому никому не интересные. Провинциальная жизнь, провинциальное творчество, провинциальное признание… Короткие интрижки, ничего не значащие для сторон и известные всему затхлому мирку местной творческой интеллигенции. Естественная свежесть проекта «Вероника» сходила на нет: она только начала входить во вкус, шалея от возможностей и ощущений своего молодого тела, а ему все чаще хотелось просто поговорить, поучить молодое существо уму-разуму…

И вдруг сумасшедшая карусель, закрутившаяся вокруг! Надуманные, высосанные из пальца обвинения, нагнетание атмосферы безысходности и страха, психологический (пока, ох, пока…) прессинг, уничтожение дачи… Но убийством Пашки Черная дыра наглядно показала: она ни перед чем не остановится! Он интуитивно чувствовал, что его судьба решена, но насытится ли проклятая Черная дыра? Или и Ольга пострадает? А может, и Вероника? Хотя о ней никто не знает, но ведь профессия этих людей и состоит в том, чтобы дознаваться!

И главное, ничего не понятно! Как в романах Себастьяна Жапризо: совершенно непримечательный мсье или мадам вдруг становятся объектом манипулирования, инсценирования, покушений, шантажа, превращаются в затравленных зверенышей и рвут наброшенные сети, а в финале разъясняется, какие дьявольские ремни приводили в действие затягивающую их машину страха… В книгах всегда все складывается удачно: подоспевают на подмогу верные друзья, которые метким выстрелом, броском навахи или лассо перетягивают на твою сторону весы удачи, или обнаруживается потайной ход, через который можно выбраться из самой охраняемой тюрьмы…

Но это книги, а как в жизни вырваться из засасывающей Черной дыры и кто разъяснит тебе смысл происходящего?! Да Бог с ним, со смыслом, главное, спасти свою шкуру… Этим всю жизнь был озабочен дед Микола, в бурной молодости «проводник[2]2
  «Проводник» – руководитель.


[Закрыть]» боевой пятерки ОУН[3]3
  ОУН – организация украинских националистов.


[Закрыть]…

* * *

– Думайте, думайте, уважаемый! – с заметной издевкой торопил Крайко.

– Призываю вас сотрудничать со следствием, Иван Сергеевич, это в ваших же интересах, поверьте! Итак, где пленка?

Черепахин отодвинул нетронутую чашку с растворимой бурдой.

– Я думаю, исходник так и лежит на даче, в подвале. Его просто не нашли.

Крайко посмотрел, как опытный психиатр на очередного пациента, отрекомендовавшегося министром или депутатом Верховной Рады. И, слегка склонив голову на бок, прищурив левый глаз, спросил:

– Будем просеивать пепел? Я думал, только рукописи не горят. А пленки вспыхивают, как порох.

Иван Сергеевич тяжело вздохнул.

– Приятно иметь дело с начитанным человеком. Только это не пленка, а вот такой прямоугольничек… Конечно, я был выпивши, но скорей всего положил его в старую железную коробку из-под конфет. Я складывал в нее деньги – «заначку» от супруги, все собирался купить хорошую машину… А в тот вечер принес пятьсот долларов и две тысячи гривен… Долг отдали… Ладно, не улыбайтесь, это был «черный нал» за «левую» съемку… Утром денег у меня уже не было, видеокарты тоже, а она болталась в пиджаке, в левом кармане… Значит, спрятал все в подвальный тайник. Значит, там она и есть. Подвал каменный, дверь металлическая, тайник и коробка – тоже. Вряд ли огонь мог ее повредить…

Следователь, испытующе глядя в глаза Черепахину, молчал, будто решая в уме непростую задачу.