Текст книги "Желание"

трещина розового окуляра

Я нигде преклонить головы не могу.

Верить в мир замогильный – увы! – не могу.

Верить в то, что, истлевши, восстану из праха

Хоть бы стеблем зеленой травы, – не могу.

Омар Хаям

***

Мой тектонический разлом синапсов берет свое начало в далеком прошлом, время раннее, вселенная лишь продолжала расширяться, покоряя недоступное нашему пониманию, хм, назовем это запредельем. Мне было всего 4 года от начала моего короткого путешествия по улице – жизнь. Самое печальное на этой улице то, что, поднимаясь выше по номерам, ты не знаешь, когда эта улица оборвется, дар разочарования в дороге по заданному маршруту открывается большому количеству людей, лишь избранные с наслаждением вспоминают свое движение по ним.

Ты каждый год поднимаешься выше, видишь новые дома, начинаешь понимать архитектуру построек, это начинает нравиться, но стоит задержать внимание на 1 доме, посмотреть на его кирпичики, почувствовать уют, людей и прочую ересь, как вдруг ты осознаешь что все это время улица изменялась, изменилось все, кроме дома, уютом стал запах потухшей надежды и безразличия к себе, твои легкие сгнили, углекислый газ, доминирующий в комнатах этого гнилого поместья не веселит, он обрекает на вечный сон, мерзкий и сопутствующий тебе до точки невозврата, ты просто сосуществуешь с другими и ждешь, просто ждешь, в голове блином по воде прыгает слово вдруг, вдруг, вдруг, вдруг, а вот сколько раз так отскочит уже неважно, ведь конец очевиден, бульк и все твои вдруг превратились в груз, тянущий тебя на дно, груз обволакивающий шею, но от этого удушья удовольствия ты не получишь.

Моя цивилизация лишь зарождалась, грезы становились явью и появлялись грезы. Люди поняли истинное предназначение черепной коробки, дающей им безграничное в ограниченном пространстве.

Тогда же, в мир революционных идей, технологий, изменяющих первозданный облик планеты Земля, в городе, с большим избытком неудачников и успешных людей, сосуществующих в относительном мире и гармонии. В знаменитом на весь мир Лос-Анджелесе своими фильмами, музыкой и возможностями, открывающимися лишь крайне старательным людям, юный создатель, чьи нейроны, передававшие сигналы по синапсам могли лишь оживлять игрушки осознал доминантную истину. Мальчишка познал предначертанную безысходность каждого бродячего камня.

Был теплый летний вечер, планета уже достаточно обернулась для того, чтобы на небо взошла луна и шкура космической пантеры местами дырявой, затмила космическую гладь давая людям возможность упорядочить анархичные пропуски искрящегося света в нечто земное. Цветы, целый день слюняво обгладывающие частицы фотонов, опадающих осенними листьями, уже подготовились к мирному выделению углекислого газа и лишь букашечки, вызывающие у меня больше некий генетический интерес, чем отвращение вроде цикад и сверчков, зарождали свою тайную вечерю.

Под этот суточный эпилог дня на одной из улиц Пасадены одна семья скомкалась у себя в гостиной для мирного, порой гипнотизирующего просмотра телевизора в ожидании неспешащей отфильтровать от мусорного эфира человеческий разум сонливости. Все уютненько для себя расположились каждый на своей завсегдатай позициях. Носитель мешочка полного никогда уже не планировавшими выйти на свет ребятишек величаво разлегся своими громоздкими габаритами на мягком, приятным на ощупь диване, ощущая силу приближающейся сонливости, которая взяла бы контроль над его веками и поставила над ними свою властную диктатуру. Он безразлично наблюдал за происходящим на экране в ожидании команды ко сну, однако его супруга, породившая меня, была крайне увлечена программой и не собиралась никого укладывать, разве что моего младшего брата, но он уже спал в своей детской кроватке и видел свои детские сны, выкормленный грудью своего создателя он обессилил и ушел в глубочайший транс, для подготовки ко следующему дню. Кормилица уже надевшая на себя свою любимую розовую пижаму, подняла на свое кресло ноги, обхватила руками свои колени и прижала их к груди, все еще одержимо поглощенная источником повествования.

В это время на белом шерстяном коврике вел в бой свой легион наездников на бронированных динозавров император всея гостиной – обычный мальчик. Насрать ему было на всю эту скучную ахинею, что нес ведущий, находящийся в одном из старейших склепов планеты, он говорил об истории этого скопления костей, но для меня тогдашнего это было не более чем урчание желудка. И все бы прошло незаметно, возможно я бы уже спал, но тут армия императора невзначай решила свернуть к экрану и тогда поднял неокрепший плод свою горькую, не получившую сладость голову.

Типичный завсегдатай библиотеки с приторным запахом путешественника, привыкшего тревожить усопших, стоял посередине вытянутого коридора, вымощенного песчаниками, вот-вот обещавшими осыпаться и сделать частью истории нынешнего представителя человеческой расы. Человек, потративший всю свою жизнь на изучение истории всех, кто когда-либо жил на этой планете, нелепо стоял, одетый в шорты гнилого-бежевого цвета и обычную бежевую рубашку, взглядом на которую можно было определить, что она достаточно поношена временем, слегка потрепанную и уже успевшую впитать в себя небольшую часть пота, выделенного волнующимся существом. Не смотря на все это, голосом своим он громоздко аннигилировал всю свою нелепость и казался мудрецом, глаголющим истину, доступную лишь узкому кругу фанатиков, столь непостижимую для обычных людей, но способную загипнотизировать их на относительно небольшое время.

Держа череп в правой руке, он волнообразно смещался с центра то вправо, то влево осторожно переступая с ноги на ногу, казалось он не хочет, чтобы череп ожил и вежливо попросил его вернуть к родной кучке костей. Взгляд его напоминал голодного до пожирания своих мягких тканей антрополога. Он тыкая в почти каждый участок черепа объяснял его строение, его не смущало то, что пройдет каких-то двадцать – сорок лет и его жизнь оборвется, хотя в то время умереть можно было каждый день, но не будем вдаваться в подробности, он станет таким же обглоданным временем скелетом, только иного строения, и на какой-нибудь будущей космической передачи от его уже дряблого позвонка такой же зачитанный историей человечества ведущий спокойно отделит его черепную коробку от дряхлого крепежа, дабы досконально рассказать о ее устройстве. Но как известно, об этом данный господин не задумывался. Пухленький антрополог рассказывал:

– Данный представитель кроманьонцев жил 5 тысяч лет назад, это можно определить по данным следам времени, размещенным по всей площади черепа.

И он начал медленно поглаживать голую кость подобно матери, которая всей своей заботой гладит бережливой ладонью личико прекрасного младенца, чей сон так прекрасен к вечеру для отца семьи.

Продолжая свой рассказ о когда-то жившей персоне, он заполучил все внимание четырехлетнего ребенка, будто зная это антрополог придвинул череп ближе к камере, дабы подсознание юнца четче запечатало где-то в долговременной памяти это бескожое уродство. Он продолжил говорить, но уже неким туманным, просачивающимся через каждую вызванную мурашку голосом, голосом способным свести с ума неокрепший разум.

– Этот череп, принадлежал человеку, который когда-то в детстве упал на острый камень и прожил с неправильно сросшейся челюстью еще 20-30 лет.

Он округлил пространство вокруг бугорка похожего на небольшой пустынный холмик, дабы переключить внимание зрителей на эту область черепушки.

Маленький мальчик, загипнотизированный круговыми вращениями, вокруг костяного бугорка забыл о существовании его армии, забыл о том, что он сидит у себя дома. Ему казалось, что он и есть этот череп, его голову держит рассказчик и также тыкает во все места его головы, только намного жестче, антропологу нужен был голый череп и сейчас грязный ноготь зашел за кожу обещая выдрать небольшой кусочек, но тут он отвлекся от этого.

Ребенок озабоченно повернулся к родителям, в глазах читалось отвращение и жуть, он посмотрел на них, отец уже потух задунутой свечой, в то время как матушка с интересом продолжала наблюдать действия, разворачивающиеся на экране телевизора.

– Мама?

С дрожью в голосе спросил ребенок

– Да Эви? Ласково отозвалась создательница, все также увлеченная повествованием.

– А я умру? Жалобно промямлил он и ближе подполз к дивану мамы.

– Да Эви, всех нас ждет эта участь. Безразлично, как это бывает с людьми, на вопросы которых можно не задумываясь ответить, не переключив на человека и 40 процентов внимания, женщина, уже ставшая для малыша чужой продолжала смотреть в телевизор.

Мальчика, ползущего целую вечность от ужаса, творящегося на экране, отшатнуло от родной крови, материнский нимб превратился в сгусток вязкой крови и медленно стек на голову матери, медленно обволакивая все большее пространство, зная о том, что кровь должна находиться внутри, а не снаружи человека он потеряно ища утешения, хотя бы от чего-то опять повернул голову, не так удачно, как хотелось бы и его взгляд вновь был пойман черепом. Эви хотел было убежать к себе в спальню, забраться к себе под кроватку, забрать своего защитника, синего гигантозавра, бронированного кристаллической броней и лежать так целую вечность, дабы смерть не отслоила все, что он успел нарастить за все годы его существования.

– Зубы этого человека, продолжил говорить антрополог, постукивая по и так уже изношенным зубам, что вот-вот обещали треснуть и изрезать палец умника, что трогает некогда живую голову уже усопшего человека.

Эви чувствовал, как по его зубам стучит теплая плоть с небольшим количеством песка на кончиках пальцев. Противный звук заиграл в подсознании, мальчик потер языком зубы, чтобы удостовериться в том, что в его рту нет посторонних предметов. В голове лишь одна фраза «ЗАМОЛЧИ!» казалось она рвется наружу так неистово, жаль, что выдавался лишь слабый жалобный писк погибающего под колесом машины котенка, конечности были неуправляемы, казалось ребенка окутали невидимые нити, вышедшие из экрана телевизора, из пустых глазниц черепа, они тянутся во все стороны, эти тонкие, сдавливающие грудь нити…

Череп шепчет внутрь тебя что он это ты, а ты уже мертвый, всех нас ждет эта участь Эви. Небольшой смешок раздается в голове, мальчик понемногу сходит с ума.

Эви не дышит, он только смотрит в экран, и ждет.

А голос не умолкает:

– Скажу вам от всего моего сердца, со всей искренностью, этот череп, поистине уникальная находка, в этом районе нашей планеты данный склеп представляет интереснейшую вещь, мы открыли новое для себя племя объем коры головного мозга их больше чем у аналогичных находок в других уголках планеты, это чудо.

Детская радость, казалось еще немного и вот-вот забрызжет слюна, словно одержимый он начнет боготворить это захоронение скелетов.

Значит, это со всеми так, зарождается простейшая истина в голове у Эви.

Антрополог договаривает, экран начинает медленно затухать, сжимаясь в правый глаз черепа, нити что так крепко держали Эви начали рваться по струночке, он свободен, «Я вырвался» мелькает мысль в его голове. И наконец долгожданная истерика разрывает тишину, осевшую дымкой в некогда уютной гостиной.

Ребенок вылетает из гостиной, разрезая пространство и время, он с криками забегает к себе в комнату и ныряет под кровать сжавшись в комочек. В висках пульсирует, он рыдает в захлеб прижав руки к ушам, чтобы никогда не услышать об этой проклятой смерти, от которой некуда деться, смерти что дырявит глазницы и разлагает некогда осязаемую, теплую кожу. Обезображивая ее владельца, она не останавливается на этом, художник должен довести дело до конца и вот наконец она обгладывает тебя до корочки, начинают играть триумфальные фанфары, смерть благодарит всех, ставит галочку в своем дневнике и идет создавать очередные шедевры.

Рыдание спровадило туман, мирно осевший в гостиной. Глава семейства отпрянул от сна и озадаченно посмотрел вокруг, на экране шли титры, мать, очнувшаяся, после глубокого гипноза посмотрела по сторонам, пытаясь понять, произошедшее сейчас действие, она слишком глубоко ушла в себя. Отец озадаченно посмотрел на нее, но тут громкий рев взбодрил обоих создателей еще сильнее, заметив на полу любимую игрушку сына отец поднял ее, положил в карман и направился к источнику звуков, мать пошла следом.

– Что тут произошло? Ободренным голосом озадачил вопросом супруг свою супругу.

– Что? Все еще не спустившаяся с небес супруга пыталась вспомнить детали происходящего тут всего пару минут назад.

Взгляд главы семейства скатился по лицу его женушки, выражавшей им полное недоумение от произошедших событий, ее небольшие карие глаза озадаченно смотрели на мужа, ее среднего размера губы что-то неразборчиво бормотали, пытаясь придумать хоть какое-то объяснение, даже ее обычно выразительное лицо уже ничего не показывало кроме недоумения. Глубоко вздохнув и выдохнув, отец направился к месту пожара, жена пошла следом, но тут со спальни раздался младенческий плач, родители разделились, нужно было успокаивать домочадцев.

– Эвин? Окликнул своего сына отец, взгляд сместился с конца темной комнаты к кровати.

– Эвин выходи, я здесь, я помогу тебе, что случилось? Отец склонился к кровати, протягивая руку сыну.

В это время мальчик все еще ничего не слышал, он истерично рыдал.

Отец лег на пол и начал поглаживать лоб сына, Эвин тут-же открыл глаза, он было подумал смерть явилась за ним во всей своей красе, чтобы сделать из него косточки для своего музея, но это был его отец, который мирным и немного озадаченным лицом протягивал ему руку помощи. Эвин все еще рыдая и дрожа вцепился руками в то лекарство, что было ему так необходимо, казалось вот он светоч, оберег от всех проблем.

Для 4 летнего паренька он вцепился довольно крепко, отец не задумываясь вытащил руку с прибитым намертво к ней ребенком. Придерживая второй рукой Эви он приподнял его, присел на кровать и посадил сына к себе на ноги. Приобняв сына правой рукой, левой он начал поглаживать его волосы.

Сын что так крепко держал отца отцепил руки от его руки и сжался в крупное и стройное тело защитника, тело, которое было теплым, было не скелетом.

– Эвин. Окликнул он сына и приподняв его голову своей рукой начал вытирать ему слезы.

Сын дрожал, но на сей раз меньше. Рыдание заменилось всхлипыванием и нарушенным дыханием.

– Эвин, что у тебя случилось? Вновь окликнул сына отец.

Слез на глазах уже не было. Эвин собрался с силами и начал захлебисто говорить.

– Передача п-п-по телевиз-зору, п-п-папа, я не хочу умирать! И вновь дитя расплакалось.

– Чщщщ, Эвин, ты еще слишком молод, для того, чтобы задумываться об этом.

Слишком ранний возраст для глубокой и одновременно простой истины, мелькнуло в голове у отца.

– Еще не время, сын, еще не время… Прижав к себе нуждающуюся в помощи родного человека чуть сильнее отец начал перебирать фразы в голове, которые могли бы показаться полезными в такой ситуации.

Эвин снова перестал плакать и опять появилось захлебистое дыхание, он вновь собрался с силами, чтобы задать отцу вопрос:

– А к-когда мне б-б-будет не р-рано думать о смерти? С неуверенным облегчением смотрит он на отца в ожидании слов живого человека.

Отец долго задумчивым взглядом смотрел сквозь сына, пытаясь найти слова, наконец еле скомканный снежок полетел в цель.

– Когда станешь взрослее и начнешь понимать строение этого мира, Эвин, тебе предстоит пройти долгий путь, ты станешь намного умнее, создашь себе семью и будешь опорой для них и для людей, которые будут тебя окружать.

Он легонечко коснулся носа своего сына указательным пальцем. Сын дышал ровно, он был переманен более приятным гипнотизером, ему было хорошо, от чего он понять не мог, но становясь старше он все поймет, его переполняла теплота к его отцу, ему нравилось, что он живой и он рядом, да и его щетинистое лицо, добрые зеленые глаза и улыбка помогали Эвину избавиться от страха.

– А я стану таким как-ты? Заинтересованно спросил сына отец.

– Лучше, намного лучше сын. Он потрепал по голове сына, мальчик улыбнулся.

– Хочу, как ты! Восторженно произнес Эвин и крепко прижался к отцу. И продолжил:

– Значит, вот я выросту, стану таким как ты, а потом все? Я стану скелетом и меня будут все трогать?

К этому отец был не готов, ничего лучше в этот момент он бы все равно не придумал, единственным вариантом для него было:

– Ну не знаю, этот вопрос не мне стоит задавать, спроси-ка лучше… Отец достал динозавра с кристаллической броней и начал двигать его пластмассовые лапки:

– Ну как, разнесем эту смерть? Начал говорить отец от лица динозавра.

Ребенок, крайне заинтересованный новым отвлечением внимания отца уже выкинул из головы тот непримиримый факт идентичной участи носителя черепка с бугорком, аккуратно поместившегося в ладошках антрополога.

– Он так не говорит, он вообще-то разговаривает силой мысли, а если враги тоже умеют разговаривать мыслями он бьет хвостом, отправляя скрытые сигналы своему войску.

Забирая динозавра из рук отца, он начал описывать все то, что сказал ему. Отец был рад тому, что смог отвлечь сына, хотя и понимал, что слов будет мало, нужно будет что-то сделать, дабы до полного созревания организма человек приспособился к этому. Он с улыбкой наблюдал за сыном, думая о том, каким он был в свои 4 года. Дети сейчас поумнее нас будут, промелькнула мысль в голове у отца. Он взял второго по важности для Эвина персонажа, неотъемлемого для его уже прожитой жизни, лежавшего около подушки. Это был бронированный тигр из того же набора зверьков с кристаллической броней.

– Разрешите мне присоединиться к вашей армии и победить эту гавнюшную смерть.

Эвин хихикнул.

– Папа, ты уже часть армии, это король-разведчик, смотри.

Он немного покрутил тигра в поисках бинокля.

– Видишь? Ты король разведчик, отправляй нас в бой! Эвин спустил свои ноги на пол и уже собирался побежать в зал, оглянулся на отца.

– Папа, пошли, ты чего сидишь? Нужно победить эту смерть.

Отец вновь сконцентрированный на сыне, а не находящийся где-то в катакомбах синапсов, тут-же собрался и рыча направил тигра в сторону своего сына, скомандовав войску бежать к вражескому племени, уже ожидающему короля-разведчика на диване, война предстояла тяжелая…

Прошел час, все готовились ко сну, Эвин положил около себя свои любимые игрушки, оставалось лишь накрыться одеялом и вот оно, чудный мир облегчения и сладких сновидений. Отец тем временем находился в ванной комнате. Понятно было, что он принимает душ, мальчик не стал ждать его и решил не медлить со сном.

Послышались шаги, направляющиеся в комнату, где час назад рыдал мальчик, узнавший, что такое смерть и не желающий мириться с платой за пару лет жизни на этой планете. Это шла его любимая мама, успокоившая его маленького братика.

– Эви? Еще не спишь?

Спросила она заранее, еще не зайдя в комнату.

– Нет, – послышался детский голос со стороны кровати

Эвин только решился накрыться одеялом, но потом все же решил отдать эту возможность маме, лучше нее этого все равно никто бы не сделал.

Мать, часом ранее разбившая розовые очки своему Эви бережно укутывала его легким одеялом, не слишком тепло, чтобы сын не потел, но и не слишком холодно, баланс, который способен создать только любящий родитель.

Женщина с вновь заискрившимся нимбом над ее головой аккуратно присела на край кровати с улыбкой смотрела на сына

В голове была каша, она тоже безуспешно пыталась найти слова.

– Эви, почему ты плакал?

Мальчик, на удивление спокойный воспоминаниями о черепе, пожирающим его в подсознании рассказал ей все, что происходило в этой комнате и о грандиозном походе на смерть. Под конец он лишь добавил, что теперь после победы над игрушечной смертью он убьет настоящую.

– Мама, а почему нет лекарства от смерти? Заинтересованно смотрел он в ожидании на второго мудрого человека.

– Не знаю, может его пока не придумали, понимаешь, это очень сложная штука, которую лучшие умы мира не могут вылечить на сегодняшний день.

– Получается когда-то потом ее могут убить? Когда я вырасту, да?

С задумчивым видом спросил он свою создательницу.

– Да, Эви, могут и убить… Может ты будешь тем, кто ее победит.

С улыбкой на лице сказала мама

– Убью как игрушечную и того черного дракона, и будем мы с вами всегда вместе.

Мать снова одарила своего ребенка улыбкой.

– Так и будет Эви, задай этой вонючке.

Она подмигнула своему сыну.

– Уж я ей покажу. Ребенок начал колотить воздух.

Мать улыбнулась.

– Спи Эви, завтра мы едем к дедушке с бабушкой, ты должен выглядеть презентабельно.

– А я точно победю смерть?

– Знаешь, если человек чего-то очень сильно хочет, он это сделает в любом случае, а в тебе и сомневаться не стоит.

Эвин улыбнулся, облокотился головой на подушку и устремился в мир грез.

– Сладких снов Эви. Она наклонилась и поцеловала ребенка в лоб.

Избавившись быстро от мыслей о безысходном событии в жизни каждого, он уснул мирным сном, сон облегчением снизошел на юный ум.

Мать аккуратно привстала с кровати и устремилась к выходу из комнаты, напоследок посмотрев на своего сына серьезным взглядом. «Слишком рано вырос», прозвучал голос в голове, на этом она развернулась и пошла в родительскую комнату.

О том, что ходит рядом и беспрепятственно может постучать по твоей черепушке Эвин не вспоминал на протяжении своих следующих 16 лет. Он презентабельно выглядел и в день поездки к дедушке с бабушкой, не задумываясь о вчера он погрузился в сегодня, забыв, как страшный сон то, что некогда осознал его пучок нейронов, направляясь дорогой детских грез в завтрашний день он подаст забвению страх смерти до лучшего времени.

эмбрион бессмертия

Страх оступиться, пасть в кому времени

Не бойся взрослеть, бойся жить прошлым.

Жизнь прекрасна, как и доверие.

Холодной реалию изрежет скрежет ломанных машин…

Сейчас мы подойдем к моей точке невозврата. Порой в жизни этих удивительных созданий происходит событие, переворачивающее все кардинальным образом, от него не убежишь, каждый воспринял его так, как его душе было угодно сделать, некий щелчок в голове и сразу полное отключение автопилота.

Ты становишься носителем кучи металлолома, что-то собираешь из него, но на деле выходит какая-то хрень, ничего не получается, ты просто запутываешь себя еще больше. Дальше ты переживаешь некий критический момент, после которого идешь с определенным механизмом, сконструированным тобой лично, он указывает тебе дорогу меж улиц жизни до точки невозврата, порой жизнь подкидывает новые запчасти, однако твои искрящие глазки не всегда способны разглядеть ценность новых материалов, а очень даже зря. Те, кто отрываются от этого гипноза на ходу способны сконструировать что-то новое и уже сами поворачивают куда им угодно.

*****************************************************

У него был маленький братик, выполняющий роль центрального игрока на семейной платформе, все оказывали ему особое внимание. Казалось бы, обычный ребенок, но нет, в глазах каждого члена семьи он был неким светочем, маленькая иконка узкого круга религиозных фанатиков. Джорджи, так звали этот полюс, объединяющий семью Эвина в единое целое.

Лето передало эстафету осени, которая в свою очередь уже поглотила дюжины листьев, намертво осевших на сырой земле. На улице была еще теплая погода, странно теплая для осени, казалось великое нечто благословило этот день на что-то идеальное. Последний день покоя перед началом осмысленной дороги в никуда.

Этот конец сентября никто так и не смог забыть. Заключительный день искорки, управляющей пламенем.

На часах пробило 6 часов вечера. Созревший Эвин, которому исполнилось 20 лет смиренно ждал появления гостей, но в большей степени лишь некоторых из них, от общения с которыми он испытывал удовольствие, а не томился в ожидании их подношений и дальнейшего забвения на следующие 364 дня.

Одетый в черного цвета, зауженные джинсы и темно зеленую поло рубашку Эвин ожидал гостей. По словам матери, он выглядел крайне презентабельно. Глаза – хамелеоны были ярко зеленого цвета, цвета северного сияния ярко изумрудного оттенка. Столько жизни передавали эти глаза, хоть порой они были серыми и люди видели в них пустоту они всегда испускали великое ничто, вызывающее облегчение в местах соприкосновения с окружающим миром.

Большой Эвин находился в своей комнате, поправлял воротник своей поло рубашки. «Вот я и прожил ровно 20 лет», мелькнула мысль у меня в голове. Я посмотрел на себя в зеркало и взгляд мой привлекла фотография, отраженная в зеркале и аккуратно висевшая на стене, красиво обрамленная деревянной рамочкой, тогда мне было 12, кажется, что прошла лишь какая-то пара деньков и вот мне уже 20, но к счастью нет, прошли долгие и мучительные годы, не все люди признавали во мне личность, да и в целом живое существо. Так что на хорошее отношение к себе я не жаловался, столько глупых претензий присутствует в некоторых людях…

Вот и живи в этом несправедливом мире предвзятых мнений и необоснованных обвинений. Самое странное, что в период формирования личности из червя в человека каждый второй не сбрасывает кольца предвзятости и пустых обвинений, сращиваясь с этой бессмысленной завистью до конца своих дней, выдвигая обвинения в неудавшемся укладе жизни каждому встречному, а если этот встречный окажется в лучшем укладе жизни чем он, тот с удовольствием заблюет его завистью, с широко открытым улыбающимся ртом полным гнили, извергающимся из жерла этой, не слишком проинформированной об укладе жизни твари.

Я рад что развивался в окружении подобных людей, это мотивировало относиться ко всем иначе, вглядываться в детали их механизмов, быть относительно рассудительным, а также искать в людях нечто приятное, дерьма и без того хватало.

Живя крайне осмотрительной жизнью, деля людей на тех, с кем сделка под названием «дружба» обернется долгим сотрудничеством и тех, кто в камере окажется лишь 1 кадром, дающим определенный опыт съемки я нашел человека, которому решился проявить весь спектр своих эмоций.

Эвин уже поправил воротник, отойдя от мыслей он присел на кресло, опрокинул голову назад и начал сверлить взглядом потолок. Голова была абсолютно пустой, зависая где-то в чертогах своего головного вакуума Эвин услышал шаги, мгновенно пробудившие в нем блаженное чувство того, что все будет хорошо, неважно каким было прошлое, здесь и сейчас все прекрасно. Деревянный кафель немного поскрипывал, однако ножки, ступавшие по нему, были легкими. Аккуратной и стройной походкой, по грации сравнимой только с крадущейся к своей добычи пантерой. Эта дама легонько, но уверенно приближалась к комнате жертвы, обреченной до конца своих дней блаженно растворяться в умиротворении от того, что этот источник дофамина неиссякаем. Да уж, серотонин и дофамин преобладал в избытке при слитии в единое целое этих двух структур атомов, по количеству тепла с ними могли сравниться только пульсары…

Человек с шелковой поступью уже зашел на границу двух комнат и заметив на кресле «ничего» не подозревающую жертву ускорил шаг. Приближаясь все ближе к креслу, хищница приготовилась к последнему рывку, но тут казавшаяся такой уязвимой добыча стала охотником. Хищница сделала выпад в сторону уже подготовившегося охотника и вот, резкий переворот игры. Облокотившись на кресло лежал уже генератор дофамина, прижимая к себе довольного пойманной добычей охотника.

– Так нечестно, – довольно прижимая к себе охотника проговорила хищница.

– А по мне так все получилось справедливо, – заигрывающим тоном произнес Эвин.

Леди прижала Эвина к себе еще сильнее, не показывая удовольствия от такого сдавливания Эвин произнес:

– Полегче Бет, мне еще гостей встречать, с вывалившимися наружу со рта кишками я не буду таким уж приветливым по отношению к ним.

Бетти улыбнулась и слегка ослабив свою хищную хватку поцеловала Эвина в рельеф грудной клетки, заметно выделяющийся под этой поло рубашкой.

– Симпатично выглядишь, – игриво произнесла Бет.

Голос Бет всегда казался Эвину неким магическим элементом ее внешности, он был в меру спокойный, нежный, а самое главное мелодичной, Эвин боготворил в этом человеке все, но голосу он придавал куда большее значение.

Хитро посмотрев на человека, находящегося под собой Эвин приподнял аккуратно за талию до уровня головы свой самый сладкий сон.

Глаза не выдавали всей краски эмоций, формирующейся сейчас внутри у Эвина, это никогда не нравилось Бет, она частенько забывала правило относящееся в такие моменты к ее любимому человеку – каждый проявляет свои чувства по мере своих возможностей.

Дабы хоть как-то компенсировать свое молчание порой он специально пытался подобраться к тому высшему свету, который нельзя было описать просто любовью, было это сияние иным, более равномерным и плавным. Всякий раз, когда Эвин выпивал, он притворялся крайне пьяным, но перед этим постоянно предупреждал Бет, что может нести полнейшую чушь, на самом деле подразумевая лишь ту истину, которой он так дорожил. Оставаясь в уединении с ней после насыщения организма ядом Эвин постоянно руками раскрывал свою черепную коробку, показывая Бет некую важную часть химических реакций, происходящих внутри него. Лежа на кровати он аккуратно, как питон обвивал руками свою Бет и вот, когда расстояние оказывалось достаточным для главного блюда, он нежно целовал ее в шею, так поднимаясь до ее красивого ушка Эвин, абсолютно искренне и без единой запинки, говорил о том, как много значит для него эта мадемуазель, – «Хоть порой мы ругаемся по пустякам и я не так часто говорю тебе то, что ты хотела бы от меня услышать, я искренне обожаю тебя за то, что ты просто рядом, не смотря на все мои внутренние противоречия и огромные комки недоверия, частенько летящие в твой адрес ты всегда со мной, я каждый раз обещаю тебе избавиться от этого проклятия, но я сложный в этом плане и ты понимаешь меня, не отступая даешь шансы и все ждешь изменений во мне, хотя сама прекрасно понимаешь, что этого может и не произойти вовсе, я обожаю тебя, это даже не любовь, что-то выше, чем просто желание размножаться, это болезнь, которой я хочу болеть вечность, назовем ее Эвиет ». Как прекрасно ее тело, хотя она постоянно находила невидимые дефекты в себе, но для Эвина в ней их не было, несмотря на стеб, порой относящийся к Бет по поводу ее внешности. Так якобы пьяной чушью он обвивал ее всякий удобный случай, искренне преподнося все, что выращивается у него внутри. После этих искренних слов Эвин и Бетти проводили крайне чувственные ночи, нравящиеся им обоим. Этими ночами, окунаясь в бури эмоций они вновь и вновь разжигались все ярче, своим жаром пытаясь показать истинную Эвиет.