Текст книги "Странные люди, странные места"

На балконе оказалось чуть прохладнее, хотя красная ртутная полоска на градуснике за стеклом показывала почти тридцать шесть градусов. Поморщившись, Карина с наслаждением вспомнила о зимних морозах и мечтательно прикрыла глаза. Ужины, стирки, отчеты… Осточертело все до тошноты. Хоть что-то необычное Ольга приволокла в ее скучную и размеренную жизнь, ссыпала прямо на голову и улыбнулась, не стесняясь усталого взгляда.

Окно справа распахнулось, словно соседка подслушивала ее мысли. Сетка от комаров мигом скрылась в комнате, а перед Кариной явилось сияющее лицо.

– Привет, соседушка! Белье стираем?

– Здравствуйте. Есть такое. – Карина с трудом поборола желание бросить мокрые вещи под окна и спрятаться в квартире. Улыбнулась через силу, закрепила прищепками махровое полотенце на веревке. Потянулась за темно-синим комом.

– Я смотрю, ты все больше по футболкам да по джинсам… А платья чего не носишь? Красиво же. – Ольга отодвинула цветочный горшок и устроила локти на подоконнике, явно надеясь на долгую и приятную беседу. Плечи Карины налились тяжестью.

– Я и платья на работу надеваю.

– Что-то я тебя даже в юбочках не видела. Ты не забывай про платьишки, девушка красивой должна быть…

Карина ускорилась, кучей навесила тряпки с кухни, замешкалась и уронила прищепку на разбитый под балконами газон. Ольга цокнула:

– Подними потом, не забудь. Не надо мусорить.

– Подниму.

Дыхание клокотало в горле, но Карина держалась. Немолодая уже женщина, явно одинокая, но общительная. Стены небольшой квартирки давят, вот она и караулит у окна да под дверью, только бы поболтать, ощутить тепло человеческое… Чего тебе, жалко? Поговори ты с ней, она сейчас не хамит даже.

– Вы купили квартиру или снимаете? – спросила Карина, нервно распутывая штанины мужских брюк.

– Снимаю, откуда деньги-то у меня? Седьмую квартиру уже меняю за полгода, устала – жуть. Хорошо, хоть вещей немного.

– А зачем тогда переезжаете постоянно?

Ольга ухмыльнулась, ущипнула герань за тонкий листок.

– С соседями не везло, непутевые все какие-то.

– Так вам же не с соседями жить…

Ольга захохотала. Запрокинула голову, загоготала противно, тягуче. Карина покосилась на нее, цепляя очередную прищепку.

– Не так?

– Эх, милая, если б ты знала только… Но вы мне нравитесь. Пока. Я еще на ужин забегу как-нибудь, попробую, пахнет от вас всегда вкусно. Любишь готовить?

– Люблю. Только времени не всегда хватает.

– Это зря. На семью – а на детей особенно! – время должно находиться.

Карина смолчала, поджав губы. Искоса глянула на соседку: что у той сегодня с носом? И остолбенела, замерла с мокрым полотенцем в руках. Нос опять изменился – курносый, с большими черными ноздрями, весь в веснушках. А еще глаза… Разве они были такими бесцветными, полупрозрачными? Карине вообще показалось в первый раз, что они карие, с рыжеватыми теплыми прожилками.

Что-то с этой соседкой определенно было не так.

Ольга тем временем опасно высунулась из окна, будто хотела вывалиться на улицу:

– А белье-то нижнее зачем на балконе вывешиваешь, чтобы все соседи смотрели?

– Не хватает у меня места в ванной, – глухо буркнула Карина.

– Все равно не дело. Потом шушукаться будут, дразнить… Батюшки, это что за панталоны еще? Ну-ка, ну-ка, покажи. Да покажи ты! Бо-оже… Даже у меня таких нет. Парашюты, еще и кружево потемнело. Это ты при муже в таких ходишь?

– А вам не кажется, что это мне решать, в чем перед мужем ходить? – Карине неосторожными словами насквозь прожгло язык, и она замолчала.

Ольга махнула рукой:

– Ты не хами, не надо этого! Я ж о тебе забочусь. Мужику красота нужна, элегантность… Смотри, уйдет к той, у кого бельишко-то покрасивее.

Карина вспыхнула, отвернулась. Скомкала в руках «парашюты», так яро ненавидимые Ольгой, и выплюнула ей в лицо:

– Если вы такая умная, чего ж одна живете-то?..

И, не дослушав, захлопнула окно. Влажные вещи неприятно холодили руки, в груди гулко стучало злобой. Карина не услышала, как Ольга, замявшись, ответила едва слышно:

– Умер муж у меня. Да и мне недолго уже осталось, милая…

* * *

Ольга даже не посмотрела в глазок и не спросила «кто пришел» – просто распахнула железную дверь и заулыбалась так сыто и довольно, словно выиграла в лотерею.

Карина виновато мялась у нее на пороге. Последние два дня они с Ольгой не общались, и Карина не раз чутко прислушивалась к звукам из соседней квартиры. Под ребрами то и дело чесалось, давило. Не выдержав, сегодня утром Карина сбегала в магазин и пришла мириться.

– Вы это… – пробормотала она, не глядя на Ольгу. – Простите, что я так грубо…

– Боже, милая, да я вообще не злопамятная, брось! Хочешь, чаем напою?

– Нет-нет, мне бежать надо. Я вот… Принесла.

Она торопливо сунула Ольге целлофановый пакет. Та покрутила его в руках, улыбнулась с теплотой – впервые в ее улыбке скользнули искренность и свет. Карина пригляделась.

Теперь дело было даже не в носе. Все лицо Ольги – каждая черточка, каждая морщинка! – казалось совершенно другим. Карина начала подумывать, не сошла ли она с ума, но затолкала эти мысли поглубже, не слушая слабые доводы разума.

– Это что, огурцы? – спросила соседка, разглядывая пакет.

– Ну да. Я сначала торт хотела купить, а вдруг вам сладкое нельзя… Да и рыбу копченую можете не любить… А потом вспомнила, что вы огурчики солить хотели. Если не надо, я схожу и нового куплю, скажите только чего…

– Нет, не надо. Спасибо, Кариночка. Уважила старуху.

– Да какая вы старуха, – слабо запротестовала Карина, отступая назад. – Вам до старости еще жить да жить.

– Твои бы слова… А там, в пакете, что?

Карина оглянулась – к двери своей квартиры она прислонила большой черный пакет, туго набитый продуктами. Пожала плечами равнодушно:

– Еды купила для ужина.

– Дай посмотрю, а? – И, как обычно, не дожидаясь разрешения, соседка босиком подошла к пакету, а потом и вовсе засунула внутрь свой длинный нос. Палочка в ее руке дрожала, длинная юбка стелилась по бетонному полу.

Карина не шевелилась. Да уж… И на что она рассчитывала?

– Так, молочка, фрукты, это хорошо… А вот это, – она подняла пивной напиток с лаймовым вкусом, – ты брось, тебе еще детей рожать. Гадость несусветная. На печенье тоже не налегай, раздобреешь…

– Я поняла, спасибо. – Карина протиснулась к соседке и схватила пакет за ручки, но Ольга вцепилась ей в ладонь:

– Да погоди ты, я досмотрю. О, какие помидоры сочные, свеженькие… С огорода?

– Наверное. У старушек купила, на остановке.

– Отлично, просто отлично. Я возьму немного?

Карина ответила соседке долгим взглядом.

Молчание затягивалось, тишина стояла гробовая. Ольга торопливо развязывала целлофановый пакет свободной рукой.

– Не получается, – в конце концов сдалась она. – На, развяжи.

Карина развязала, чудом не изорвав пакет в лохмотья.

– Так можно или нет? – еще раз спросила Ольга.

Ну надо же, переспрашивает. Интересно, сколько в ней вообще наглости, где только эти бездны прячутся? Не то чтобы Карине было жалко помидоров, но она хотела приготовить кабачковый торт, а значит, придется снова идти по магазинам…

– Берите, – хрипло ответила Карина, и соседка радостно прижала добычу к груди. В целлофановом пакете осталось всего три помидора.

– Ох и спасибо, милая! Балуешь старуху. Доброе сердце у тебя, хоть и злишься много.

– Есть такое, – не стала кривить душой Карина. Она забросила пакет в квартиру и, взлохматив волосы, приготовилась к новому походу в магазин. – Все равно возвращаться в супермаркет – может, еще чего-то вам купить?

– Нет-нет, у меня пенсия хорошая, да и холодильник забитый… Спасибо, милая. Я и помидорчиками полакомлюсь.

– Приятного аппетита, – не удержалась Карина и ринулась вниз по лестнице.

Ольга проводила ее задумчивым взглядом.

* * *

– Как на работе? – натянуто спросила Карина. Толик поднял на нее бесцветные глаза в черных полукружьях синяков.

– Нормально. А у тебя?

– Достали уже. Отчетов столько становится, не успеваю даже разобрать, что быстрее сделать, а что и потерпит…

– А ты купи блокнотик и записывай туда все дела свои, – посоветовала Ольга, прихлебывая суп.

Она пришла за полчаса до мужа. Сняла пробу с каждой кастрюли, а потом долго сидела на табурете, прижимая ложку к губам и причмокивая.

– Соли мало, досоли. А тут кисло очень…

– Мы с Толей кислое любим.

– Ой ли? Смотри, чтобы на сладенькое его не потянуло.

– Да чего он, барашек, что ли, какой, за кружевными трусами и сладким компотом тянуться? – вспылила Карина. Нервы ни к черту, надо пустырник попить.

Ольга глянула на Карину, как на дите неразумное, и попробовала ежики с крабовыми палочками – плавленый сыр, вареные яйца, капелька майонеза и грецкий орех, любимая Толина закуска. Ольга торопливо проглотила кусочек, зажмурилась:

– О! А вот это вкусно. Вот это почаще готовь, пальчики оближешь. Я раньше шарлотку любила делать, ты запиши рецептик-то…

Карина глянула на соседку сверху вниз. Та развела руками в стороны:

– Ладно-ладно, кашеварь. Давай листочек, я сама запишу, только сохрани обязательно…

Карина подсунула ей толстый кулинарный блокнот, но даже записывая рецепт, соседка болтала без умолку, и у Карины запершило в горле, но она лишь сильнее поджала губы. Помешивала суп, подслащивала компот и с тоской глядела на часы, думая, когда же Толя вернется домой. Может, хоть его появление прогонит несносную Ольгу восвояси…

Бормоча и черкая в блокноте, соседка незаметно слопала все крабовые ежики. Улыбнулась виновато:

– Ты это, не сердись.

Карина смолчала. Немолодая женщина, со своими тараканами. Относись к ней как к младенцу неразумному или к старухе в деменции.

– Вы только скажите мне, пожалуйста, – елейно попросила Карина. – Вы просто так сюда поболтать ходите или у вас цели какие есть?

Ольга пожевала губами.

– Честно? Скоро узнаешь, думаю.

– Хорошо. Значит, это когда-нибудь закончится, – кивнула Карина. – А лицо ваше…

– Что с лицом? – Ей показалось или Ольга и вправду насторожилась?

– Даже не знаю, как сказать… Странное оно какое-то, как будто меняется постоянно.

Ольга тут же расхохоталась:

– О, милая, это называется переутомлением, тебе спать больше надо. Ну сама подумай – какое лицо, а?.. Ты лучше не рассказывай об этом никому, люди не о том подумают. Проблем не оберешься.

Карина в молчании вернулась к плите.

Появление Толика осталось почти незамеченным – пока супруги вяло ковыряли ложками в тарелках, Ольга ела за четверых. Давясь от жадности, она хлебала борщ, и по подбородку у нее текла красная струйка бульона.

Толик морщился. Карина молчала. Только протянула соседке полотенце, чтобы та вытерла лицо.

Ольга просияла:

– Спасибо, милая! Хорошей же ты будешь…

Скрипнул стул, Толик поднялся с места.

– Я наелся, спасибо. Пойду.

– А чай? – влезла Ольга. Толик не ответил, ушел из кухни, тяжело топая и сопя. Соседка вытерла полотенцем губы и доверительно спросила у Карины:

– Чего это он, я разве обидела чем-то?

– О, вам в алфавитном порядке перечислить или так, по памяти? – Карина не посмела взглянуть соседке в глаза. – Мне тоже что-то есть расхотелось. Вы доедайте, можете и чаю попить. Чувствуйте себя…

И, не договорив, Карина вышла из комнаты.

Ольга осталась одна.

* * *

В последнее время Ольгина непосредственность перешла все границы – честно говоря, Карина побаивалась неугомонной соседки. То та притащит крем для лица в черной банке и, не слушая возражений, примется мазать его Карине на лицо. То замолотит в двери ногой и заорет пароходной сиреной, когда Карина попытается хоть немного посидеть в тишине. То купит абрикосов, подгнивших и переспелых, а потом заставит съесть почти целый килограмм, «для здоровья».

Ее забота превращалась в насилие.

Карина с мужем шла в театр, и ей чудилось, что Ольга прячется за портьерами, подглядывает, готовясь вставить пару ремарок по поводу внешнего вида или выбора постановки. В маршрутках незнакомые бабки за плечами дышали, словно Ольга, подслушивали разговоры, и сердце в груди пропускало удар. Да и потом, ее лицо… В нем постоянно что-то менялось. То губы распухнут, надуются, то через пару дней превратятся в небольшие белые полоски. То по щекам побежит россыпь багровых прыщей, а на утро от них и следа не останется. Даже родинка, огромная родинка с черным жестким волоском в конце концов куда-то подевалась. Карина подумывала записаться к психиатру на прием и нервно хихикала, замечая что-нибудь новенькое. Запрещала себе вспоминать об этом, думать об этом, говорить об этом. Вдруг и правда упекут в психушку…

А может, Ольга вообще шпионка? Шифруется там, грим и силиконовые накладки, тайны и опасности… Да уж, до сумасшествия действительно рукой подать.

Ольга пряталась за стеллажами в магазинах, и Карина чувствовала это каждый раз, когда покупала рис или пряники. Случалось, соседка в самом деле выпрыгивала из бокового прохода, улыбалась и кричала во всю мощь легких:

– Кариночка, здравствуй!

Но чаще всего это была просто паранойя.

Даже с покупками Карина возвращалась как под обстрелом: озиралась по сторонам, втягивала голову в плечи. Долго медлила, не решаясь зайти во двор, вглядывалась – не шелохнется ли занавеска на окне у соседки? Не выйдет ли она сама из подъезда, подволакивая ногу? Ходила Ольга с большим трудом, и порой Карине по ночам чудилось, что соседка глухо воет за стенкой.

А может, это и не она была вовсе.

Кипучая кровь стучала в висках, солью отдавала на языке. Карина репетировала – как отреагирует на появление соседки, как будет отбрехиваться от нее, что скажет, только бы сбежать побыстрее… Проговаривала на разный лад: и умоляла, и ругалась, и просила оставить их в покое.

Почти бегом добиралась до подъезда. На цыпочках поднималась до квартиры, готовая ринуться вниз при любой возможности.

Тихо. Успокойся, она не выйдет.

Ключи дрожали в руках, Карина с седьмой попытки попадала в замочную скважину, бранясь шепотом и пунцовея щеками.

За спиной щелкал замок. Постукивание палочкой, довольный голос:

– Здравствуй, милая! Пустишь в гости?..

И вот, опять. Стоит себе, лыбится. Ведьма.

Карина оглянулась, и на лице ее застыло такое выражение, что даже Ольгина улыбка чуть подвяла. Соседка смутилась на миг, но тут же затараторила:

– Мыло кончилось, скоро вонять буду, как кошка дохлая. Дай хоть брусочек хозяйственного, а? Раз пускать на порог не хочешь…

– Идемте, – вздохнула Карина.

Она сложила пакеты в коридоре, направилась в туалет. Взобралась на покачивающийся дрожащий унитаз, залезла в шкафчики и нехотя пошарила в поисках мыла. Вот оно, клубничное, со сливками. Теперь Ольгу из дома ни за какие коврижки не выгонишь…

В гостиной было пусто. Карина сунулась в детскую, ступая еле слышно и оглядываясь по сторонам, – неужели соседка поняла, что все это давно превратилось в пытку, и решила сама уйти с миром? Неужели так и есть…

Ольга нашлась в спальне. Распахнув стенной шкаф, она рылась в Каринином белье. Мелькали в руках цветные лифчики и старенькие ночные рубашки, Ольга исследовала все проворно и быстро, оглядывала до малейшего шва или торчащей нитки.

Карина остановилась в проеме, чувствуя, что сейчас бросится на соседку с кулаками.

– Это уже слишком!

– Ой, милая, я тебя не услышала. – Ольга отпрыгнула от шкафа на добрых полметра, пошатнулась, морщась из-за больной ноги.

– И чего там, в шкафу, интересного? Деньги ищете?

– Нет, что ты, побойся бога… Я просто хотела посмотреть, как…

– Лучше уходите.

– Кариночка, солнце, выслушай ты меня…

– Убирайтесь из моей квартиры! – рявкнула Карина и сунула в руки Ольге холодное клубничное мыло. – Уходите, хватит с меня этого дружелюбия. Денег там нет, мы вообще их в наличке не держим, так что искать вам здесь нечего. А кулончики и сережки серебряные я надежно припрятала, не найдете. Вон!

– Но…

– Я сейчас полицию вызову.

Сгорбившись, Ольга пошла к выходу, ее виноватое лицо почернело. Припадая на палочку, соседка едва ползла – кажется, ее проблема с ногой становилась все больше. И этот запах, тяжелый, плотный…

Закрыв за соседкой дверь, Карина сильно зажмурила глаза. Хотелось зарыдать – и что это такое было?! Ну почему, почему все так, сначала приходится орать, а потом чувствовать эту склизкую вину, и разве она виновата здесь, сама Карина?! Чего она, не права, что ли? Сегодня Ольга по шкафам лазает, а завтра начнет телевизоры и ноутбуки к себе в однушку перетаскивать. Все Карина сделала правильно.

Но почему тогда так паршиво на душе?..

* * *

Ольга выползла из квартиры ранним утром, когда все окрестные дома еще спали, готовясь к новому дню. Спала и Карина, рядом с ней сопел Толя, а вокруг Ольги дрожала сладкая тишина. Август пах яблоками и надвигающейся осенью, прорастал ниточками прохлады, темно-зеленый, тенистый. Ольга присела на лавку и с удовольствием огляделась по сторонам. Листва роняла причудливые тени на нарисованные детской рукой кособокие классики, воробьи прыгали по мусорной урне в поисках съестного, на крыльце дремала толстая лишайная кошка.

Как же Ольге всего этого будет не хватать…

На балконе у Карины сушилась одежда: платья и юбки, кофточки с длинной бахромой, пара маленьких вафельных полотенец. И никакого нижнего белья.

Ольга улыбнулась и, тяжело припадая на палочку, отправилась в путь.

По иронии судьбы ей нужно было добраться до дальнего конца города, где в буйно разросшихся сиреневых кустах притаился кирпичный домишко с пыльными окнами, половина из которых сегодня оказалась заколочена досками. Доехав и потоптавшись у крыльца, Ольга пальцами коснулась прохладных листьев. Попыталась вспомнить, как пахнут мелкие лиловые цветы. Не смогла.

У конторки сидел незнакомый охранник – мужик с дрожащим студенистым подбородком и водянистыми глазами; он решал сканворды, поплевывая на огрызок карандаша. Ольга остановилась на пороге, поглядывая на эту ожившую карикатуру – синяя форменная рубашка с мятым воротником, объемное пузо и отсутствующее выражение лица.

Казалось, что этот охранник выбрался прямиком из анекдота.

– Барышня, вы куда? – грубовато спросил он, и Ольга поежилась.

– Мне это… к Дмитрию Леонидовичу.

– Это по какому такому поводу? – Охранник прищурился и поднялся с места.

– У меня назначено.

– Да? А почему тогда у меня нет записей?

Его выдали глаза – всего лишь на миг в них блеснула хитрая искорка, безбрежная зеленца, и теперь настала очередь Ольге щуриться и приглядываться.

– Лариса, ты? А я гляжу и понять не могу…

– Круто получилось, да? Аж самой понравилось, – заулыбался охранник, показывая желтоватые кривые зубы.

Ольга без сил опустилась в мягкое кресло за конторкой:

– Фу ты, напугала меня! А я думаю, кто из ваших опять придуряется, а может, вообще наняли кого с улицы… Все балуешься, да?

– Скучно ж, Ольга Дмитриевна. А так вы уже третья за утро, кого удалось провести. Такое лицо удивленное – ну прелесть! Здорово же выглядит этот импозантный кавалер?

– Эх, Лариса, не бережешь ты меня… Не очень выглядит, если по-честному, слишком уж стереотипный мужичок у тебя вышел. Изюминки не хватает, раньше ты больше старалась… А Дмитрий Леонидович уже на месте?

– А куда он денется, Димка-то? – Кажется, Лариса чуть расстроилась. – Сидит в своих бумажках и носа не кажет. Вы просто в гости забежали или?..

– Или, – ответила Ольга и улыбнулась через боль. – Ларис, я нашла нужных людей. Теперь точно нашла.

– Ну ничего себе, поздравляю, милая вы моя! – Крепкая мужская рука легла Ольге на плечо, толстопузый охранник расплылся в улыбке. – Хорошие?

– Отличные. И живут мирно, в любви. Так что теперь все по-другому будет.

– Ну, идите. Обрадуйте Димку новостями.

В коридоре пахло плесенью и сыростью. Ольга тяжело брела вперед, чувствуя, что ноги вот-вот подкосятся, не выдержав, и палочка не спасет. Больную конечность Ольга сегодня плотно обмотала бинтом, зафиксировала повязкой и сверху даже полила медицинским клеем, но тяжелая вонь все равно пробивалась наружу. Недобрый запах.

Запах скорой смерти.

Ногу простреливало от кончиков пальцев до самого бедра, но Ольга, стиснув зубы, упрямо шла вперед. Она остановилась только перед тонкой деревянной дверью, постучала подобострастно.

– Да! – крикнули из кабинета, и Ольга заглянула внутрь.

– Здравствуйте, Дмитрий Леонидович! – чересчур бодро отрапортовала она. – К вам Ольга Дмитриевна, разрешите войти.

– Хватит цирк устраивать, – поморщился он. – Проходи. Я как раз для тебя чайник вскипятил.

– Ничего от тебя не спрячешь… – Ольга с трудом ввалилась в кабинет, доковыляла до стула и упала на мягкое продавленное сиденье. Выставила ногу в проход, поморщилась.

– Болит? – спросил он ровным голосом, зная, что ему полагается быть заботливым.

– Дико. Как будто в нее вгрызаются гнилыми зубами, каждую секунду, без передышки… Ночами спать невозможно, вою. Это обязательно, чтобы вот так больно было?..

Он молчал и смотрел в упор. Худощавый и сгорбленный, с тонкими усиками над верхней губой, он будто и правда немного ее жалел. Безупречно голубые глаза, зачесанные русые волосы, светло-серая рубашка с тщательно отглаженными манжетами. Ни одной царапинки или точки на коже, ни единого лишнего волоска.

Дмитрий Леонидович был единственным в этом здании, кто никогда не менял свой облик.

– Нашла? – спросил он, отодвигая стопку бумаги в сторону. Ольге порой казалось, что она приедет в очередной раз, а Дмитрий Леонидович совсем утонет в этих завалах – погребет его под печатями и чернильницами, под папками кипенно-белой бумаги для принтера. Но нет, сидит и смотрит на нее сочувственно.

Ольга выдохнула, прислонила палочку к стене.

– Ты вот одно мне объясни, ну почему нельзя-то? Еще хоть десяточек лет, хоть пять бы пожить…

– Нельзя, я сто раз тебе уже объяснял. – Он склонился над бумагами, только бы не смотреть ей в лицо. Выдохнул, будто вина и вправду давила ему на плечи – неужели? Ольга была почти уверена, что он ничего не чувствует, непрошибаемый деревянный чурбан.

– Почему нельзя? Объясни мне нормально.

Он опять тяжело вздохнул, но теперь это прозвучало более картинно, будто он подрастерял искренность на выдохе. Порылся в бумагах, сунул Ольге под нос листок:

– Смотри.

– Да знаю я, что там.

– Смотри!

– Что ты мне бумажками своими в лицо тычешь? – возмутилась она. – Единственной дочери можно было бы и бессмертие выбить, у тебя же связи, договоренности…

– Ты уже почти семь месяцев как должна умереть, – пожурил он, не обидевшись. Помахал бумажкой в подтверждение своих слов. – Но до сих пор живая, бегаешь вон.

– Я тебя сейчас тростью огрею.

– А толку? Ты же знаешь, что мне не больно. Я и так на большой риск иду, что оставляю тебя живой так долго, еще и самой выбирать позволил, но ты все время недовольна.

– Ой, прости, дорогой папочка. Надо было лучше головой думать, когда к смертной приставал, и никакие дети внебрачные не капали бы тебе на мозги. Я единственный твой ребенок, а ты…

– Тут у каждого по ребенку, – оборвал он. – И что, всех – бессмертными? Меня и так скоро уничтожат, оформлять ничего не успеваю, души бродят по свету, маются. Как там у вас говорят? Прогулы на кладбище им ставят?.. А если тебя в списках заметят – все, тогда лучше и не появляться. Голову мне оторвут, и правильно сделают. Остальные наши вообще со своими детьми не общаются, только я решил тебя не бросать, идиот…

– Ну-ну, отец-героин прямо! – фыркнула Ольга. Боль делала ее желчной и несдержанной на язык. – Я же почти тридцать лет как-то прожила без папашки-ангела, протянула бы и до смерти.

– Что-то ты не сильно рвешься умирать. Или новую семью выбирать расхотела, а? Наигралась уже?

– Не угадал. Я нашла тех, у кого хочу родиться.

– Теперь точно уверена? Смотри, бумаги заполню, и в этот раз уже ничего не вернешь.

– Захочу – и вернешь как миленький, не переломишься. Еще требования он мне тут ставить будет. Я эти полгода не живу, а только мучаюсь. Ты хоть представляешь, что это такое? Как больно жить с черной гниющей ногой?.. Да я сто раз уже пожалела, что попросила тебя не убивать. В придачу еще и лицо не слушается, по утрам себя в зеркале иногда не узнаю. То нос превратится почти что в орлиный, то уши оттопырятся, смешно рассказывать. И семьи эти…

– Ну нашла же. Давай, диктуй, куда хочешь.

Она, бурча и дуясь, все же надиктовала адрес и данные Карины. Погладила ноющую ногу, прикрыла глаза. Дмитрий Леонидович, Ольгин отец в облике добродушного юнца, зашелестел бумагами, бормоча себе что-то под нос. Поставил печати, заполнил графы и выругался, заметив глупую ошибку.

Ее губы искривились в ухмылке.

– И куда вы эти бумаги отправляете? – спросила она, не разжимая век. Голова заныла от переживаний.

– «Куда-куда», на самый верх… Тут столько разнарядок заполнить надо, ты бы знала. Проще самому умереть, чем по-нормальному заполнить.

– Давай махнемся? Я буду бумажки перебирать, а ты – на погост.

– Оля, ну не могу я…

И снова зашелестел документами.

Ольга молчала. Вот и все, она определилась со своими идеальными родителями, назад дороги нет. Выбирать тоже было непросто, но гораздо спокойнее, – а сейчас подкралось ледяное и стылое, дышит в загривок, не уходит.

Ольга поежилась.

– Пап… – позвала едва слышно, он вздрогнул. – Я не хочу.

Дмитрий Леонидович сгорбился. Пробрало, наверное, – она никогда не называла его отцом. Общалась понемногу, забегала на работу, всматривалась, искала свои черты в его лице. Долго притиралась, смирялась с этой мыслью. Но папой не звала.

Он склонился к ней:

– Все боятся. Но тебе не должно быть страшно, я сделаю так, чтобы было не больно. Хотя бы перед смертью… Ты даже ничего не почувствуешь: проснешься – и вот она, новая жизнь. Я позабочусь обо всем.

– Ой, спасибо, – не удержалась Ольга, застыдившись своего белого неподвижного лица. – Правда, так болит, что я уже не могу… Но все равно хочется пожить. Еще немного. Пирог с малиной съесть. Сирень понюхать. Можно я маленечко…

– Оля, – попросил он, и она кивнула.

Помолчали.

– Когда? – спросила неслышно.

– А когда надо?

– Не сегодня только… И не завтра.

– Оленька…

Он почесал бровь, глянул сурово. Перебрал бумажки, вот она – твоя жизнь. И твоя кончина. Худой и молоденький, Дмитрий Леонидович мог бы быть ее сыном, а не отцом.

– Хорошо, – согласилась Ольга, сглотнув. – Давай сегодня. Ночью, во сне. Можно?

– Тебе можно все.

– Даже…

– Нет, – перебил он. – Все, кроме здоровья и бессмертия.

– Так нечестно. – Ольга по-детски оттопырила губу, и он, склонившись, нашарил ее холодную ладошку. Пальцы у него были мягкие, теплые. Она вцепилась в них с надеждой.

– Все будет хорошо, ты даже не почувствуешь.

– А можно… чтобы я тебя вспомнила? Ну, в новом теле. В гости пришла там, а? – горько спросила она. Отцовские пальцы гладили ее руку.

Он покачал головой. Слабо улыбнулся.

– Я сам за тобой буду приглядывать. Не переживай, в новой жизни будет гораздо меньше боли.

– На то и надеюсь.

Дмитрий Леонидович поднялся, выскользнул из шелестящих объятий белых деклараций и ведомостей. Подошел к Ольге и осторожно обнял ее, сидящую, за плечи. Задышал куда-то в макушку.

– По-моему, ты перебарщиваешь с родительской любовью, – мягко осадила она.

– Слишком сильно, да?

– Ага. Ты за эти годы меня даже за руку не взял ни разу…

– Сегодня особый день. Сегодня можно.

Ольга всхлипнула и спрятала лицо в его серой рубашке.

Она злилась и чувствовала внутри пустоту.

* * *

Дверной звонок глухо тренькнул и затих.

– Кого там принесло? – проворчал Толя, переворачиваясь с боку на бок. Карина сидела на краю дивана и подшивала рубашку.

– Угадай…

За дверями стояла сгорбленная Ольга и жалко-жалко улыбалась. Глаза у нее были красные, зареванные, в руках она держала букетик ромашек, явно купленный на остановке. А еще – пакет с пирогом, судя по запаху, с малиновым вареньем.

– Можно? – спросила соседка. Карина остановилась в проходе, скрестив руки на груди, и поджала губы – как знакомо и спокойно сложилась эта гримаса, она и не поняла, когда успела к ней привыкнуть.

– Зачем? Снова шкафы обыскивать?

– Ну прости ты меня, глупую… Сдурила я. Привыкла, что вы меняетесь без остановки. Если с каждым миндальничать да тянуть, никакого времени у меня не хватит… – Она почти лежала на трости, бледное лицо дрожало. Карина выдохнула и отступила в сторону:

– Заходите. Но больше чтобы никаких фокусов.

Ольга скромно присела на табуретку в гостиной, растерянно улыбнулась Толе.

– Вы меня простите, – сказала с такой искренней горячностью, что Карине стало не по себе. – Совсем под конец я из ума выжила, а раньше вежливая такая была, стыдливая… А тут пустила себя в разнос, не подумала, что и вас напугать могу. Больше не буду беспокоить, Христом-богом прошу…

– Да никто на вас не сердится. – Карина поморщилась. – Нормально все.

– Точно? – спросила Ольга и протянула ей букетик.

– Точно. – Карина взяла ромашки, вдохнула их тепло полной грудью. – Пойду поставлю в вазу.

Уже с кухни она услышала горячий и злобный шепот Толи, но не захотела бежать на выручку. Что на сей раз вытворила эта странная женщина и когда успела? Каждый ее приход, каждая ее широкая фальшивая улыбка – все было пропитано неудобством, вторжением в ее, Карины, дом. Хотелось заорать, собрать вещи и сбежать отсюда, только бы не видеть, не слышать, не знать…

Толя ругался. Ольга звонко оправдывалась.

Когда же это закончится…

Карина вернулась в комнату, огляделась. Толи там уже не было, он закрылся в спальне, как маленький обиженный мальчишка, плотно притворив за собой дверь. Карина остановилась в дверях:

– Что вы опять натворили?!

Ольга оглянулась затравленно, виноватая улыбка приросла к ее губам.

– Я даже…

– Нет, правда, что? Как можно было парой слов довести моего непрошибаемого мужа, а? – Ваза с ромашками ходуном ходила в руках. Ольга посерела, сжалась.

– Я по подъезду не могу пройти, не втянув голову в плечи! – горячилась Карина. – Я пыталась общаться с вами нормально, пыталась идти навстречу, женщина одинокая, дружелюбная, но это – уже слишком! Что вы ему сказали?!

– Ничего… – прошептала Ольга, держа в руках что-то яркое. – Я просто попросила…

Карина пригляделась. Глубоко задышала ртом, ткнула пальцем:

– Что. Это.

– Это платьице, – пробормотала соседка. Ее нога, выставленная в проход, белела от толсто намотанного бинта. – Детское… Я всегда хотела для дочери купить, а теперь вот так придется. Что я неправильно сделала?

Карина села прямо на пол, рядом с собой поставила сморщившиеся хилые ромашки. Больше она не могла держать лицо. Ольга потянулась, словно хотела погладить, успокоить, но Карина вывернулась из-под ее руки.

– Что вы за человек такой… – Собственный голос показался Карине незнакомым. – Лезете и лезете. Нет у нас детей, и не будет. Шесть месяцев попыток, и… Не получается, а тут вы. С платьем!

– Может, просто не время было? – тихонько спросила Ольга. – Я не со зла ведь…