Текст книги "Близнецы. Том 1"

Со дня утверждения нового мирного договора между Берстонью и Хаггедой целая неделя, занятая работой, пролетела для Алеша незаметно. Он перемещался лишь между кабинетом и спальней и почти ни с кем не виделся, кроме Фабека, – даже не знал, повторился ли у Венцеля злосчастный приступ икоты. На результат трудов смотреть оказалось приятно: тщательно протертые от пыли книжные полки равномерно уставлены томами, тетради и записи, листик к листику, лежат в хронологическом порядке. От кое-чего Алеш без особого сожаления избавился, чтобы не занимать место. В жаровне еще алели рваные края исписанных бумаг, наполняя комнату специфическим запахом.

Раздался отрывистый стук в дверь: четыре коротких удара.

Еник.

– Меня здесь нет! – откликнулся Алеш.

Дверь чуть приоткрылась – ровно настолько, чтобы пролезла большая взлохмаченная голова его любимого младшего брата.

В бытность свою совсем еще мальчишкой Еник носился по коридорам белого замка у подножия столичной горы, передавая туда-сюда устные сообщения и записки. Все знали, что если в дверь быстро-быстро стучат четыре раза – и будто бы откуда-то снизу, – выходит, прибыл «особый посланник».

Со временем он стал носиться только в том направлении, которое выбирал бронтский чудак, мастер Дитмар. Они с Еником удачно подошли друг другу: юный талант не имел душевной склонности к лекарскому ремеслу, которому его намеревались обучать, а старый ученый фонтанировал идеями, совершенно никак с этим ремеслом не связанными. Мастер Матей, отпуская от себя младшего подмастерья, загадочно улыбался в густую бороду, а Алеш долго ворчал, но в конце концов махнул на это рукой.

Теперь Еник вяло помахал ему через порог и мотнул головой в сторону лестницы.

– Владыка Отто тебя зовет.

«И молвил слово Первый-из-Господ…»

– Что же ты сразу не сказал! – не особенно стараясь, изобразил воодушевление Алеш. – Для нашего владыки я всегда тут как тут.

Они побрели по кишкообразным киртовским коридорам, озаренным в самых темных уголках светом ламп, которые, впрочем, нисколько не помогли бы сориентироваться, заблудись здесь какой-нибудь незваный гость. Алеш скосил глаза на Еника – тот сегодня ходил с подозрительно кислым лицом. Пришлось нарушить молчание первым:

– Чего грустишь? Тебя снова бесцеремонно извлекли из гадючника?

– Ну Алеш, – протянул Еник с таким выражением, будто втолковывал малышне общеизвестные истины. – Это не гадючник. Это пушечный двор.

– Там же кругом змеи. И вы с мастером Дитмаром заклинаете их по своим книжкам. Гадючник.

– Они ведь не живые.

«Как там писал про сердца Бакфарк Скоморох? „Еще“ или „уже“?»

– Ну да, это совсем другое дело, – бодро подтвердил Алеш. – Из живой змеи еще можно извлечь пользу. В правильных дозах яд бывает лекарством. А с этими железными гадами одни проблемы.

– Владыка с тобой не согласится, – чуть-чуть задрал нос Еник.

– Не сомневаюсь. Не он же собирал по частям бедолагу, которого разорванным стволом посекло. Что ему нужно?

– Да вроде бы все здоровы. Не знаю.

У двери в кабинет владыки Еник остановился, сказав, что подождет здесь – и не видя необходимости уточнять кого. Алеш сделал глубокий вдох и постучал. Басовитый голос пригласил войти.

В ноздри сразу заполз стойкий запах пота, который ни с чьим другим спутать невозможно. Он издалека предупреждал: где-то здесь бронтский чудак, продолжайте путь на собственный страх и риск.

Когда-то мастера Дитмара, вечно немытого, пытались привести в порядок, даже целенаправленно женили на немолодой вдове по имени Хельга, и это помогло на какое-то время – он реже выбирался из своего кабинета. Однако несчастная женщина, не выдержав постоянных случек – услышав однажды звуки соития старого ученого и его жены, Алеш не мог дать этому процессу иного определения, – вскоре сбежала, кажется, с кожевником. Наверное, за месяцы, проведенные рядом с Дитмаром, ее обоняние отбилось настолько, что сопровождающей всех кожевников вонью, издержкой неблагородной профессии, оказалось легко пренебречь.

Бронтский чудак словно вовсе не расстроился из-за пропажи жены и быстро вернулся к прежнему распорядку: бродил по коридорам, приставая к встречным со странными вопросами, а потом внезапно выкладывал на стол перед владыкой новое изобретение или усовершенствование для предыдущего.

Алеш, быть может, и не вспоминал бы о сбежавшей жене мастера Дитмара, если бы она однажды не пришла к нему, изможденная и невыспавшаяся. «Мне бы что-нибудь от тоски… для мужа», – попросила Хельга, и он, недолго думая, поставил перед ней настойку зверобоя. «Не желательно принимать сверх меры, – предупредил Алеш, – иначе могут быть трудности…» – и он устремленным под стол выразительным взглядом постарался пояснить, какого рода трудности бывают от злоупотребления этим снадобьем. Серое лицо Хельги просветлело. «О, я понимаю, – закивала она. – Но эта скляночка такая маленькая. Может, мне сейчас взять у вас сразу две, чтобы лишний раз не отвлекать от дел?»

Давно это было. И склянки она ему так и не вернула. Хорошая трава – зверобой, сильная, но Алеш вот, например, уже столько дней не оставался наедине с Арникой, что ему снилось сегодня, будто настойка оказала на него строго обратное ожидаемому действие.

Он прошел в кабинет и пожал поочередно руки господину Тильбе и старому ученому.

– «Война и мир – две стороны монеты», да? – вспомнил Алеш старинную песню. – Кстати, владыка, примите мои поздравления.

– Спасибо, – кивнул Отто, заодно вежливым жестом отпуская мастера Дитмара. – По большей части это заслуга господина Верле и его команды. Мне кажется, грамотные стряпчие однажды будут править миром. Может быть, они уже начали.

Алеш дождался, пока за стариком закроется дверь.

– Я думал, ты хочешь править миром.

– Нет, мои амбиции немного скромнее, – улыбнулся Отто, потерев седеющий темный висок. – Но я сейчас действительно кое-чего хочу. Ты в настроении писать стихи?

«У меня две недели не было секса. Как ты думаешь?»

– Снова баллада? – спросил Алеш самым непринужденным тоном.

– Не обязательно. Это не для широкого распространения.

«Ну, это уж стихам решать».

– Рассказывай. Сделаю, что смогу. Как раз сегодня в голову то и дело лезут разные старые строчки.

Отто предложил ему сесть и достал из ящика заковыристо исписанный лист бумаги.

«Плохой знак», – подумал Алеш и оказался прав.

– Ну что, возьмешься? – с улыбкой спросил Отто, выдержав длинную паузу, чтобы дать ему возможность изучить запись целиком.

– Я так понимаю, – медленно заговорил Алеш, – сокол – это мы. Ворон – очевидно, Фретки. А филин – получается, хаггедцы? И мы сидим на разных ветвях одного дерева? Но так не бывает.

– Я знаю. Если в этой части придумаешь что-нибудь получше – дерзай.

Алеш повертел листок в руках.

– Это же не твой почерк, да?

– Нет, и идея не моя, но она мне нравится.

«Дай угадаю, у автора этой светлой мысли в инициалах есть буква „К“».

– Хм, – произнес Алеш.

– Это Кашпар придумал.

«Даже две буквы „К“? Да мне, как всегда, везет».

– Ясно.

– Он не самый хороший охотник.

«Зато любовник, вероятно, очень даже ничего».

– Хм.

– Зато он понимает, как мыслит Освальд Фретка.

Алеш оторвал взгляд от причудливо завитой заглавной буквы в начале первой строки и посмотрел на Отто. Тот выглядел предельно серьезным.

«Внезапно».

– Я думал, мы имеем дело в первую очередь с госпожой Ортрун.

– Безусловно, но с ней говорить бесполезно. Поверь мне, я пытался. Если есть вероятность достучаться до нее через брата, надо этим воспользоваться.

«То есть там все-таки ворóна».

– Хорошо. Я постараюсь что-нибудь сочинить.

– У тебя есть время до зимы, – сказал Отто напоследок и снова улыбнулся.

Алеш сложил листок вдвое и потряс в воздухе, мол, уже в процессе.

«Жертва Итки Ройды сделала его владыкой. Теперь он думает, мои стихи сделают его царем».

В конце концов, не Алеш ли устроил Берстони «Рубена и Ильзу»? Теперь по всей стране воспрявшие духом младшие сыновья то и дело порываются жениться вперед нерешительных старших. Те и другие – очень разными, впрочем, словами – частенько поминают рифмоплета Ясменника.

В тот раз он взялся за чисто политический заказ если не с воодушевлением, то хотя бы без раздражения. С Рубеном Корсахом, единственным из всего благородного семейства по-настоящему благородным человеком, Алеш более-менее ладил – даже после того, как прекрасная Ильза затаила на него злобу. Жаль, что Рубена так рано не стало. Проклятая чума словно чует, кого надо забрать, чтобы сделать выжившим как можно больнее.

А что до нового поручения… Видимо, Отто всего лишь притворялся, будто понимает, как надо заигрывать с женщинами. Вряд ли правила сильно отличаются от общепринятых, если у женщины есть брат-близнец.

Алеш развернул листок на самой середине рабочего стола и разгладил пальцем загиб. Лучше не стало. Желания переложить этот дурацкий сюжет в стихи так и не появилось, даже когда Алеш с особой тщательностью очинил перо. Чаще всего этот ритуал помогал настроиться на работу, но, чтоб его, не в этот раз.

Оставался вариант пройтись, развеяться, может, посмотреть недолго на горизонт с башни. Едва Алеш переступил порог, из дальнего конца коридора донесся отрывистый ритмичный звук.

Это бежали дети. Ни с кем не спутать.

Он прислонился спиной к дверному косяку и в ожидании скрестил на животе руки. Первым показался Конрад, и торопился он не куда-нибудь, а прямо к Алешу. Одетого в длинную черно-синюю рубашку мальчика попробуй разгляди в тени – только бледное пятно лица со здоровым румянцем да копна курчавых медных волос выдавали его с головой. Он напоминал чем-то бронтского школяра, разве что слишком юного для учебы в академии, однако тяги к знаниям ему хватало – последствия ее проявления иногда приходилось устранять лекарю. Сейчас, кажется, наступил как раз такой случай.

«Что за день».

– Мастер Алеш, – еще не остановившись, позвал Конрад, – я тут… вот.

Чуть-чуть заскребло где-то под языком. Алеш присел на корточки и протянул руки: «Покажи».

Он всегда очень рад был видеть своих сыновей. Он всегда улыбался им и всегда помнил, что они ни за что не назовут его отцом. И это – неизменно, из раза в раз – причиняло омерзительную тупую боль.

Конраду сейчас было скорее обидно, чем больно, – он вытянул вперед правую руку, левой обхватив ее над локтем, как будто рука эта ужасно ему надоела и пришла пора ее выбрасывать. Алеш закатал его рукав повыше и присмотрелся: обычная ссадина.

– Боевое ранение? Ну, думаю, здесь обойдется без ампутации. Сейчас вылечим.

Лотар, перейдя на прогулочный шаг, осторожно приблизился.

– Это не я.

Алеш сдвинул брови и нарочито серьезно сказал:

– Да, судя по всему, это стена или, скорее, пол. Заходите. – Он показал на кабинет. – Придется немного подождать.

Мальчик пожал плечами.

– Ну ладно.

Пока Алеш обрабатывал ссадину, Лотар потихоньку передвигался вдоль стен кабинета, внимательно изучая каждую полку в поисках чего-нибудь любопытного, и шагал при этом бочком: то очень широко, то ставя ноги крест-накрест – уже заскучал. Конрад, морщась от малоприятной процедуры обеззараживания, разглядывал склянки на столе, потом заметил торчащее из чернильницы перо и два лежащих один на другом листа: исписанный и пустой.

– Что вы пишете?

Алеш не нашел в себе сил солгать. Он приложил палец к губам и понизил голос до шепота:

– Никому, договорились? Я пишу стихи.

– Ого, – еще тише отозвался Конрад, и глаза его округлились от любопытства. – Про что?

«Про вшивую политику».

– Про птиц.

– Эти стихи тоже грустные? Как те, которые мама любит? Про лепесток и все остальное.

«Встречай, почтенная публика: знаменитый Ясменник, автор грустных стихов про лепесток и все остальное! Полезно, однако, порой взглянуть на себя детскими глазами. В них так много и в то же время так мало иллюзий».

– Да, наверное, – пожал плечами Алеш.

– А почему?

«Потому что я повидал разного дерьма, мальчик мой, и просто не способен удержать его в себе».

– Потому что в жизни очень много грустного, – сказал он.

– Я не грустный, – спокойно возразил Конрад. – И Лотар тоже не всегда.

Алеш улыбнулся и заправил хвостик повязки под верхний слой.

– Вы – исключение.

– Вы там все? – поинтересовался Лотар и кивнул брату. – Пойдем к реке со Стельгой? Она обещала.

– Можно, – согласился Конрад и снова обратился к Алешу: – Хотите с нами?

«Ты не представляешь как».

– Я уже староват для игр на природе, – сказал он, цитируя мастера Матея.

– А сколько вам лет?

– Двадцать восемь.

– Это на двадцать лет больше, чем мне, – подумав, ответил Конрад.

– И на двадцать больше, чем мне, – подхватил Лотар.

Братья переглянулись: это открытие их, кажется, слегка озадачило.

– Ну ладно, мы пойдем, – протянул наконец Конрад и ткнул пальцем во внутреннюю сторону перевязанного локтя. – Спасибо, мастер Алеш.

«Да не за что, сынок».

– До свидания, – вежливо сказал Лотар, следуя за братом.

Алеш кивнул и проводил их взглядом. Потом откинулся на спинку стула, закрыл глаза, сделал глубокий вдох и выдох.

«Сколько мне лет? Пожалуй, слишком много, чтобы притворяться, будто меня устраивает такая жизнь. Но клятва есть клятва».

Он достал перо из чернильницы и сделал на листе две коротких засечки, зрительно поделив его натрое. «Считай ворон», – говорила мама сперва ему, когда он был еще совсем ребенком, затем Енику – если мальчишки не могли вечером успокоиться и уснуть.

«У меня тут должна быть только одна ворона, но сколькими способами можно ее назвать?»

Алеш начал неторопливо заполнять столбцы разными сочетаниями, образами и рифмами – пока бросал все в общий котел, чтобы потом сварить что-нибудь дельное. Когда не шло вдохновение, помогала рутина. Мастер Матей, посмеиваясь, говорил, что по виду не скажешь, стихи Алеш пишет или заметки о вскрытии. Ощущения теперь, определенно, походили больше на второй случай, но сосредоточиться все-таки удалось. Алеш дошел до «мудрого филина» и остановился.

«Царица – она же не филин, она – сова».

Пока он об этом думал и, как толкушку, крутил в пальцах перо, оно умудрилось проделать дырку в листе и обломиться у самого кончика.

– Да чтоб тебя! – в сердцах воскликнул Алеш и не обратил внимания, как открылась дверь.

– Ух, как грозно, – весело зазвучал над головой мелодичный женский голос. Алеш улыбнулся и отложил перо. – Марика сказала, ты совсем ее застращал.

Госпожа Тильбе привычно перешагнула низкий порог, придерживая подол алого платья, и ногой легонько толкнула дверь назад.

– Я дал рекомендации. Это разные вещи, – ответил Алеш, поднявшись из-за стола, и обнял Арнику за талию. – Здравствуй, родная.

– Я хотела прийти вчера, но не получилось, – сказала она, подставляя щеку для поцелуя. – Ты занят?

– Теперь да, – кивнул он и задвинул засов.

Его характерный щелчок за эти девять лет превратился для них в своего рода сигнал, что комната безопасна, что можно расслабиться и хотя бы недолго принадлежать лишь друг другу – до первого стука в дверь или пока не придет пора расставаться. В холодное время года, когда все сидели в Бронте, они встречались в одной из господских спален с дополнительной задрапированной дверью в коридор. Весной и летом, пока владыка правил отсюда, из Кирты, их убежищем нередко служил лекарский кабинет.

Арника знала на ощупь каждую стену, каждый уголок, каждый предмет в этом помещении. Пройдя к столу, она осторожно провела пальцами по его полированному краю, потрогала склянки, попутно поправив одну из них, выбившуюся из стройного ряда, и осторожно коснулась металлического ободка маленького круглого зеркала.

– Скажи мне, – звонко постучав ногтем по стеклу, заговорила Арника, – я красивая?

– Очень, – опомнился Алеш, залюбовавшийся ее плавными движениями.

– Спасибо. Я уже едва помню, как выгляжу, представляешь?

«Не представляю».

Он подошел к ней со спины и аккуратно потянул край золотистой ленты, стягивающей кончик ее длинной косы.

– У тебя волнистые волосы, – начал рассказывать Алеш, распуская мягкие пряди, которые пахли солодом и ромашкой, – блестящие, как темный янтарь. Тонкая шея, – погладил он ее нежную кожу, чувствуя, как из-под пальцев разбегаются мурашки, – и маленькая родинка над губой. А губы… – Он наклонился и поцеловал их, ощутив пряный привкус медовой воды. – Губы полные и такие румяные, как будто ты их постоянно кусаешь. Тебе не нужно зеркало, чтобы знать, как ты красива. На то есть мои стихи.

Арника повернулась к нему лицом, и Алешу показалось, что невидящий взгляд ее больших глаз неостро кольнул его между ребер. «Я люблю тебя», – шепнула она легким прикосновением к его щеке. «И я люблю тебя», – ответил он коротким поцелуем, согревшим ее тонкие, отвыкшие от тяжелой работы пальцы.

Арника мягко отняла руку и похлопала ладонью по столу.

– Мм?

– Ну уж нет, – усмехнулся Алеш, подхватил ее на руки и понес к кушетке у дальней стены.

Арника крепко обняла его за шею, чуть округлив неглубокий вырез нового повседневного платья.

– Для каждой операции своя рабочая поверхность.

Госпожа откинула назад голову и тихо засмеялась, болтая в воздухе стройными ногами. Сегодня в его сне она сделала точно так же.

«Или я до сих пор не проснулся».

Он смог оторваться от Арники только на мгновение – глянул через плечо и лишний раз убедился, что не забыл задвинуть дверной засов.

«Пусть только попробует кто-нибудь постучать».

К счастью, желающих не нашлось.

Позже, сидя в наполовину зашнурованном платье на краю промятого лежака и заплетая волосы в тугую косу, Арника спросила:

– Хочешь увидеть детей?

– Я сегодня их видел, – отозвался Алеш, потягиваясь. – Конрад сюда приходил. И Лотар, пока ждал его, разглядывал мои полки.

– А еще раз хочешь? Мне нравится, когда мы все вместе, как настоящая семья. – Она завязала бант на кончике косы и несколько раз дернула за петельки. – Я очень люблю Отто, но мне хотелось бы жить иначе.

Алеш протянул руку и поправил манжет, перекрутившийся на ее запястье.

– Без Отто нас вовсе не было бы.

«Хоть мне и неприятно это признавать».

– Да, – опустила голову Арника. – Как и без нее.

Ну конечно. Она, Итка из Кирты, дочь Марко и Ветты – мертвая девушка, с которой все началось. В этом замке никуда не деться от его истории – как и от имени последней владелицы.

Ее мать, госпожа Ветта Ольшанская, была дурнушкой с огромным земельным наделом и без гроша в кармане, чтобы его обрабатывать. Марко Ройда был младшим сыном киртовского господина и получил замок в наследство от брата, который оставил после себя кучу долгов и одного ублюдка. Их добрососедский союз, благословленный звоном вырученных за военные трофеи монет, просуществовал всего год – госпожа Ветта умерла, родив дочь раньше положенного срока. Крушитель Черепов в тот же день покинул поместье и потом сгинул где-то в хаггедских лесах.

Детские годы Итка Ройда провела в родной усадьбе матери под опекой бабки, известной красавицы Берты Ольшанской, которая удачно просватала внучку за еще одного соседа, Отто Тильбе, – очень выгодная сделка. Текст брачного договора помогал составлять Яспер Верле, тогдашний подмастерье ушлого рольненского стряпчего. Спустя пару лет после того, как госпожа Берта устроила судьбу девочки, Ольха сгорела дотла и забрала с собой старую хозяйку. Итку Ройду вынес из огня незаконный сын ее дяди, конюшонок по имени Гашек – тот самый киртовский ублюдок.

Он же в конце концов ее и похоронил.

Незадолго до этого, сразу как прошло охвостье морового поветрия, они вдвоем побывали в Тарде: задавали вопросы и искали ответы, до которых Алешу совершенно не было дела – он горевал, пил и сочинял стихи. В то же время госпожа Нишка Тильбе, накануне свадьбы сына потерявшая из виду будущую невестку, придумывала, какой хитростью выходить из положения – на кону стояла возможность победить на предстоящих выборах, благодаря этому браку сосредоточив в своих руках самые обширные земельные владения в стране. Расположенные в них поместья, впрочем, были одно другого лучше: Старая Ольха давно лежала в руинах, а Кирта, когда туда приехали люди из Тильбе, оказалась разоренной и пустой.

Алеш, встретив Итку в дни ее странствий, даже не понял, что перед ним дочь знаменитого Крушителя Черепов. Мастер Матей, в свое время имевший дело с Ройдами, объяснил это позже. Алеш тогда молча пожал плечами и сделал большой глоток невкусной браги.

Потом, как рассказывал Отто, Итка неожиданно объявилась на пороге поместья Тильбе, чтобы дать мужу все, что требовалось для поддержки сейма, и помогла ему выиграть битву, в которой погибла сама.

– Я очень сожалею, что так коротко ее знал, – сказал владыка, когда те немногие, кто оказался посвящен в темную историю, собрались над курганами Старой Ольхи в очередную годовщину пожара, уничтожившего эту усадьбу, – в самый жаркий день щедрого на тепло берстонского лета.

– Что она искала? – спросил тогда господин Кашпар.

– Искупления за ошибки прошлого, – ответил Отто, положив ладонь на могильный холм, исчерченный сплетенными в паутину тенями ольховых ветвей. – Пути к лучшему будущему. И, что самое главное, нашла. За это мы все перед ней в долгу.

Алеш молча прислушивался к шороху листьев, в котором порой чудились тихие женские вздохи.

– Я в долгу перед ней даже за то, что она была похожа на мою Арнику.

Теперь его госпожа, вчерашняя батрачка, сидела рядом с ним в дорогом алом платье на обычном лежаке в лекарском кабинете. Алеш заметил, как она осторожно нащупывает узелки на концах тесьмы, пущенной крест-накрест вдоль ее тонкого стана, и не смог остаться в стороне.

– Давай помогу.

– Да, спасибо, – с облегчением выдохнула Арника. – Только не туго, ладно?

– Как скажешь.

– Кстати, зачем приходил Конрад?

– Локоть ободрал.

– Сильно?

– До свадьбы заживет, – ответил Алеш и почесал нос, сдерживая неожиданный приступ дурацкого смеха.

Но Арника знала его слишком хорошо.

– Алеш! Я слышу, как ты улыбаешься!

– Да странно мне все это. Наш Конрад и хаггедская царевна. А уж Лотар… Сколько там той девочке?

– Три года.

– А Конрадовой невесте?

– Двадцать, кажется, или чуть больше.

– Ну вот. Представь, ты – весь такой молодой господин, живешь себе припеваючи, и тут твой брат-близнец берет замуж подросшую дочь твоей жены. Дикие у хаггедцев традиции. Надеюсь, мы не будем их все перенимать.

– Я думала, это Отто настоял на двойном браке.

– Разве?

– Вроде бы. Венцель ничего не говорил?

– Мы не обсуждали это в таких деталях. Государственная тайна как-никак.

– Больше не тайна. Ну, не совсем. В Хаггеде уже знают. Мне госпожа Ясинта сказала.

– Так быстро?

– И как только они это делают, да? Колдуны и их страшные секреты. Хотя чему удивляться после Ольхи. Мы там такое пережили… Никогда не забуду, как звучала битва. Колдовство – свирепая сила. И очень серьезная.

– Хм. Мастер Дитмар считает, что у него есть кое-что посерьезнее.

– Может быть. В любом случае я рада, что все кончилось мирно, – вздохнула Арника, отвернувшись в сторону.

Алеш тоже вздохнул.

– Все кончится только зимой, после сейма, и я не уверен, что он пройдет мирно. Но это, наверное, шаг в нужном направлении.

«Так зарифмуем успех! Сокол, ворон и филин, чтоб их разорвало!»

– Интересно, если у нас когда-нибудь родится девочка, ей тоже найдут жениха из Хаггеды? – задумчиво протянула Арника.

– Или из Сааргета, – фыркнул Алеш, завязывая узел на ее бедре. – По тому же принципу.

– Он теперь Вороний Коготь.

– Да наплевать. Но насчет девочки мысль мне нравится. Родится светловолосой, нас тут же раскусят, а мы заберем детей и убежим к морю.

Арника нащупала его руку и улыбнулась – печально, как улыбаются сквозь горькие слезы.

– Я сегодня ночую у Отто, помнишь?

Он помнил. Это происходило несколько раз в месяц. Демонстративно. Особенно если в замке гостил кто-нибудь посторонний. Она могла бы не делать этого какое-то время. Всего-то и надобно, что снова зачать.

Если бы у них еще получилось.

Пока близнецам не исполнилось по три, они избегали этого намеренно. Потом решили – пора, и следующие пять лет ничего не выходило. Алеш занервничал уже года через полтора, но мастер Матей уверял, что беспокоиться рано. Когда наставник умер, спросить совета они могли только у книг. Книги развели бы руками, будь у них руки.

Отто хватало такта не поднимать эту тему. Но несколько раз в месяц, пусть даже владыка в постели с женой просто разговаривал, Алеш все равно люто его ненавидел.

С другой стороны, прямо сейчас он гораздо сильнее ненавидел человека, которому приспичило дважды безуспешно толкнуть неподдающуюся дверь, а потом громко в нее забарабанить.

– Алеш! – позвал приглушенный знакомый голос.

«Здравствуй, Венцель, на тебя снова напала икота?»

Ненависти поубавилось. Алеш быстро натянул куртку поверх рубашки и застегнул на один крючок.

– Постараюсь его выпроводить, но на всякий случай…

Он вручил Арнике первую попавшуюся склянку, прежде выдернув оттуда пробку и сунув ее в карман.

Стук резко усилился до настойчивого.

– Алеш, это я! Открывай!

Алеш подошел к двери и отодвинул засов. В проеме показалось конопатое лицо Лисенка.

– Хватай сумку и бегом, – затараторил он, – владыка зовет.

«Опять?»

– Что случилось?

Венцель со свистом набрал в грудь воздуха.

– Мальчики куда-то пропали. Мы идем их искать.

Прежде чем до Алеша дошел смысл его слов, лекарская сумка сама собой оказалась на плече. Арника вскочила с кушетки, резво прошла вдоль стены, опираясь рукой на полку, выглянула из-за шкафа и выдохнула:

– Что ты сказал?

Лисенок, увидев ее, тут же сдулся.

– Э-э… доброго… то есть…

– Побудьте здесь, госпожа, – бросил Алеш и перешагнул порог, на ходу хватая Венцеля за узорчатый рукав.

Дверь кабинета так и осталась открытой.