Текст книги "Близнецы. Том 1"

Сааргетские конюшни слыли самыми большими в округе – даже после того, как пришлось немного их потеснить, чтобы поставить хозяйственную постройку для казарменной обслуги. Освальд тогда неистово возмущался и всячески этому препятствовал, но в конце концов, получив в качестве подарка от сестры какого-то страшно ценного жеребца, согласился обменять его на некоторое количество коней попроще.

Господин Фретка в любом состоянии прекрасно ориентировался в конюшнях – в самом любимом, наверное, своем месте. Они с Модвином прошли мимо денников с жадно жующими сено лошадьми хорунжих и оказались в окружении тех, что принадлежали лично Освальду.

Не слишком здесь уютно. Чуть-чуть душновато. Еще и тень Сикфары висела между ними, как ширма, – Модвину каждый раз приходилось прилагать усилие, чтобы сдвинуть ее в сторону и начать с братом разговор. Тот же всю дорогу не закрывал рта.

– Чистота и порядок! Ну просто загляденье. О, а вот эту попону я давно не видел…

Модвин только кивал и осторожно на него косился. Обычно Освальд так много болтал, когда напивался, но сейчас ничем таким не пахло. Зато смущало другое.

– Ты выглядишь…

– Дерьмово? – подхватил Освальд.

– Я хотел сказать, ты какой-то уставший, – выдохнул Модвин. – И Ортрун не стоило так на тебя кидаться.

– Ну, она у нас бойкая женщина. Мама это в ней пестовала. Кстати, помнишь седого начальника стражи, с которым мы сидели за столом время от времени? Он еще учил нас с Ортрун обращаться с оружием.

– Угу, – произнес Модвин, что-то такое смутно припоминая.

– Она рассказала тебе, что на самом деле это был Марко Ройда, знаменитый Крушитель Черепов? – поинтересовался Освальд, достав из кармана и вручив ему несколько потемневших яблочных долек.

У Модвина зачесалась шея. Само собой, ему ничего не рассказывали. Освальд скормил гнедому коню угощение и вытер пальцы о грязный чепрак.

– Герой войны в добровольном изгнании. Такая удивительная история. Даже довольно красивая, если не всматриваться в детали. Ортрун не очень любит всматриваться в детали.

– О чем ты говоришь? – спросил Модвин, разглядывая кусочки яблок на ладони, словно в их расположении имелся некий смысл.

– О маме. О ее светлом образе, который Ортрун внушила и тебе, и себе. На самом деле любовь к вину – это у меня наследственное. Матушка тоже порой топила печали в сильванере и потом едва держалась на ногах. Я видел, как она в таком состоянии приставала к нашему седому другу, а он сказал ей: «Отдохни, Мергардис, ты сильно пьяна». Голос у него был погрубее моего, конечно. Как ни странно, после этого он с нами больше не ужинал.

– Как-то несправедливо, – сказал Модвин, как сказал бы о совершенно посторонних людях.

Освальд кивнул.

– Этому Ортрун тоже научилась у мамы.

Они замолчали. Гнедой смотрел на них большим темным глазом и медленно моргал. Модвин покачал головой.

– Так нельзя. Я скажу, чтобы она…

– Не надо, оставь, – отмахнулся Освальд. – Я скоро умру, а тебе предстоит еще иметь с ней дело.

– Не говори так, – опешил Модвин. – Не говори, что скоро умрешь.

Освальд посмотрел на него, с кривой ухмылкой выправил рубаху из штанов и задрал до самой груди. Модвин отшатнулся. Живот брата напоминал огромный синяк.

– Думаю, вот это красные сорта. – Освальд изящно, как оценщик, обвел рукой тонкие кровавые узоры на коже. – А тут, наверное, мой любимый сильванер. – Он похлопал пупок, от которого разбегались вздувшиеся вены. – Я всегда знал, куда меня приведет такая жизнь. Любая жизнь, конечно, приводит к смерти рано или поздно, но я особой породы.

– Ортрун знает? – спросил Модвин, с трудом ворочая языком.

– Имеешь в виду, говорил ли я ей? – уточнил Освальд, запихивая обратно полы рубахи. – Нет, не говорил. Знает ли она? Вероятно, даже дольше меня.

– И ничего не делает?

– А что тут сделаешь? Не расстраивайся, ты тоже когда-нибудь умрешь.

– Но ты же… Тебе нет даже тридцати.

– Всегда найдется кто-то, кому повезло меньше. Тебе я не завидую, например.

– Почему? – хрипнул Модвин. У него неожиданно пересохло в горле.

– Я, к счастью, сумел избежать отцовства, – заговорил Освальд деловым тоном, как будто речь шла о племенном жеребце, – так что на моей совести не будет лишней сломанной судьбы. Однако на факт твоего рождения я никак повлиять не мог, поэтому ты останешься со всем этим, – неопределенно развел он руками, – один на один. – Освальд вздохнул. – Гребаная политика. Хорошо, что ты уже достаточно взрослый, чтобы постоять за себя.

Модвин, достаточно взрослый, чтобы постоять за себя, только теперь начал осознавать, что происходит. Живот стиснуло тошнотворной судорогой.

У Освальда нет детей. После его смерти замок, деньги, земля и проблемы перейдут от старшего брата к младшему. К нему, Модвину Фретке, который не готов… ни к чему.

– Сколько ты еще проживешь? – просипел он, не справляясь с собственным голосом.

– Не знаю и знать не хочу, – с мучительной откровенностью сказал Освальд. – Мне все равно. Каждый новый день похож на предыдущий, как близнец. Какая разница, сколько их осталось.

Его слова засели у Модвина в голове и не желали оттуда уходить.

Он поднимался по лестнице внутри замковой башни и старался не наступить в ядовитые крысиные ловушки. Модвину сейчас хотелось бы поставить одну такую в собственных мыслях и вытравить их прочь.

Ему казалось, Освальд описал в двух словах не только свою, но и его жизнь тоже. Каждый новый день – такой же, как предыдущий. Какая разница, сколько их осталось. Только если брату осталось немного, как изменятся его, Модвина, последующие дни?

Возможно, ему придется оставить комнату, которую он занимал – уединенное «гнездо» у самой вершины башни, где жила когда-то первая жена тезки-деда, хаггедка-колдунья. Ортрун об этом не знала – иначе, конечно, сразу велела бы все оттуда вынести и сжечь, а брата ни за что не пустила бы там ночевать. Модвин и сам не сразу догадался, кто спрятал под кроватью разные поделки из дерева и кости и записи на незнакомом языке.

Господину Фретке, главе семьи, не пристало ютиться в такой небольшой и непарадной комнате. Значит, другие покои.

Кроме того, управляющий станет обращаться к нему с вопросами, которые прежде решал Освальд. Таких вопросов немного, но Модвин и в них почти ничего не смыслит.

И еще, неожиданно пришло ему в голову, есть Збинек Гоздава, которому Ортрун все время говорит «нет». Что будет с Модвином, если она вдруг передумает?

Последний лестничный пролет показался ему бесконечным. Модвин торопился спрятаться в знакомых стенах, но перед самым входом уже едва переставлял ноги. Он открыл дверь и замер на пороге, потому что его комната не пустовала.

Сперва Модвин увидел расшитый золотом подол пышной белой юбки. Чуть выше – кончики двух очень длинных светло-русых кос. Потом он посмотрел Сикфаре в лицо. Она широко улыбнулась, показав слегка наезжающие друг на друга передние зубы, и игриво поправила волосы обвитой сапфировым браслетом рукой.

Сикфару не назвать красавицей. Уж точно не такой, какие глядели с портретов кисти покойного мастера Драгаша Гроцки. Этого художника прозвали Погорельцем, потому что лучшие из его работ одна за другой сгорели в вызванных засухой пожарах. Однако спустя некоторое время после кончины Драгаша ценность уцелевших портретов почему-то резко возросла.

Сикфара купила их все. Часть украшала стены ее просторной спальни, где Модвину доводилось бывать не чаще раза в год, часть висела на стенах в обеденном зале, куда она то и дело приглашала певцов и музыкантов. Ни Освальд, ни Ортрун, ни уж тем более Збинек не испытывали даже приблизительно столь же глубокой страсти к высокому искусству, и только благодаря заступничеству Ютты Сикфаре было позволено тратить на это сколько угодно денег. «Вы не дождетесь племянников, если ваша невестка умрет от скуки», – сказала управляющая, когда Ортрун собиралась разогнать стайку неприкаянных артистов, которые не пожелали селиться в здании бывшего рольненского борделя и отправились странствовать. Старшая госпожа Фретка, на тот момент беременная уже в третий раз, немного побурчала и согласилась.

«Теперь она точно не дождется племянников», – подумал Модвин и сглотнул эту мысль вместе со слюной, когда Сикфара приблизилась вплотную и положила ладони ему на бедра.

– Что-то вы долго, – полушепотом сказала она. – Я по тебе истосковалась, милый. Может, закроешь дверь?

Модвин дважды повернул в замке ключ, положил его на стол и тихо вздохнул. Гоздава, наоборот, говорил, что они управились быстро. В данном вопросе он склонен был доверять мнению гетмана, но Сикфаре об этом знать не стоило – она не любила, когда Модвин с ней спорил.

От нее пахло жженым сахаром, как будто она только что ела леденцы. Сикфара обняла Модвина за плечи, приникла всем телом и поцеловала в губы. Нет, пожалуй, она все-таки не ела леденцов.

Сикфара ловко взялась за застежки на его куртке. Модвин решился ненадолго остановить ее, осторожно накрыв изящные ладони своими, крупными и обветренными, и прижав к груди.

– Фара, ты знаешь… про Освальда?

Уголки ее пухлых губ опустились. Сикфара выпрямила руки и почти повисла у него на шее.

– Я много всякого знаю про Освальда. Что именно?

– Что он болен.

– И?

Модвин даже оторопел, пытаясь найти слова, пока Сикфара со скучающим видом накручивала его хвост на палец.

– Почему никого это не беспокоит? – наконец произнес он, аккуратно высвободившись из ее объятий. – Почему это не беспокоит Ортрун? Даже лекаря…

– Неправда, – перебила Сикфара, – лекарь у него был.

– Что он сказал?

– Не знаю, меня же с ними не было.

– Я думаю… – Модвин дернул плечами, которые вдруг неприятно свело. – Мне кажется, нужно что-то сделать.

– Если тебе станет легче, я попробую с ней поговорить.

– Спасибо, – сказал он, уставившись в пол. – Спасибо тебе.

– Не за что. Хочешь вина?

– Нет.

Она звякнула двумя кубками и разлила по ним красное. Модвин не держал в комнате вино. Сикфара принесла его с собой – значит, уже все решила.

– Тебе надо расслабиться, – сказала она и протянула ему один из кубков. – Да и я умираю от жажды. Ты же не бросишь меня без компании? Мы знаем, как опасно пить в одиночку.

Они оба сделали всего по глотку. Сикфара хитро посмотрела на Модвина из-под полуопущенных век, медленно потянула шнурок на платье сначала в одну сторону, потом в другую, и вскоре оказалась в одной лишь тонкой рубашке. Когда она говорила, что ему надо расслабиться, то, видимо, не имела это в виду.

Модвин никогда этого не хотел, но ей каждый раз удавалось без слов убедить его, что близость с ней, здесь и сейчас, – важнейшая его потребность. Он стеснялся признаться себе в том, что ему интересно, умеют ли так другие женщины.

После каждого их тайного свидания Сикфара всегда оставалась так весела и спокойна, словно они не сделали ничего дурного. Она обнимала Модвина за плечи и сладко засыпала, зная, что он разбудит ее, когда придет пора уходить. Он лежал, сцепив руки на животе, как будто ждал десерта за обеденным столом, и не смыкал глаз.

Так продолжалось уже два с половиной года – два года и семь месяцев, если быть точным. Так не могло продолжаться вечно. Однако Модвин понятия не имел, чем это закончится, и неизвестность пугала его до мурашек.

Сейчас он просто так, ни о чем не думая, лежал на спине и глядел в небеленый потолок. Сикфара называла обстановку его комнаты неприлично скромной. Модвин не мог об этом судить, так что верил ей на слово. Его взгляд скользнул вдоль пустых каменных стен к платяному шкафу, пересек дверь, обратился к окну и высокому письменному столу. Модвин не писал писем, поэтому стол вернее назвать читальным. Кривая стопка недочитанных книг норовила развалиться, если посильнее топнуть.

Кровать, рассчитанная на двух человек, занимала почти половину комнаты. Модвин всегда спал на боку с прижатыми к животу ногами и просыпался в той же позе, в какой засыпал, так что ему не требовалось такое огромное ложе. Он собирался попросить Ютту, чтобы кровать поменяли на что-нибудь попроще, как раз незадолго до того, как впервые оказался на ней с Сикфарой.

Теперь, конечно, нет смысла что-либо менять. Сикфара точно этого не оценит.

Когда они оделись и вместе отправились искать Ортрун, младшая госпожа Фретка шуршала белыми юбками слева от Модвина, на расстоянии вытянутой руки. Прилюдно они всегда соблюдали эту дистанцию. Модвину казалось, ее вполне достаточно, чтобы никто ничего не заподозрил.

Встреченная служанка подсказала, что госпожу Ортрун с гетманом можно найти сейчас в обеденном зале. Модвин предложил перенести разговор на другое время, чтобы попытаться застать сестру одну, но Сикфара не захотела с этим затягивать.

Ортрун стояла полубоком к двери, опираясь на длинный прямоугольный стол, и закидывала в рот по одной изюминке, пока расположившийся на стуле Збинек рассказывал о визите в усадьбу господ Мышецких. Одновременно с Модвином и Сикфарой с другого конца зала вбежала взбудораженная Ютта. Гоздава сперва заметил ее, а потом уже их, и два раза кивнул, привлекая к вошедшим внимание Ортрун. Она бросила изюминку обратно на поднос и поманила пальцем управляющую.

Сикфара прочистила горло.

– Ортрун…

Та резко оглянулась и спросила:

– Ты беременна?

– Нет, – слегка скривила рот Сикфара.

– Тогда не трать мое время. – Ортрун отвернулась и не увидела, как Модвин обменялся с невесткой короткими многозначительными взглядами. – Что ты хотела, Ютта?

Управляющая повременила с ответом, пока Сикфара, одной рукой прижав подобранные юбки к бедру, гордо уходила прочь. Модвин остался. Ютта не сочла его присутствие препятствием для продолжения разговора.

– Есть новости насчет ублюдка из Кирты, – сказала она.

– Я слушаю, – нетерпеливо кивнула Ортрун.

– От законного имени он тоже отказался.

– Категорически?

– Да.

Ортрун цокнула.

– Мы ему угрожали?

– Пытались. Тогда он убил одного из наших людей и ранил другого.

– Ну надо же, – усмехнулся Збинек. – Не думал, что ему хватит яиц.

– Это плохо, – буркнула Ортрун, укусив ноготь на большом пальце. – Отвратительно. Я бы даже сказала, крайне дерьмово.

Модвин вспыхнул.

– А что ты скажешь насчет того, что Освальд умирает? – неожиданно для самого себя и достаточно громко произнес он. – Каким словом ты это назовешь?

Ортрун распахнула узкие глаза, как будто услышала голос из пустого колодца. Ютта едва заметно втянула голову в плечи. Збинек хмыкнул. Модвин почувствовал необходимость сказать что-нибудь еще, но ему ничего не приходило на ум. Наконец госпожа Фретка нарушила молчание.

– Лекарь его осматривал, – обронила она. – Ничего смертельного там нет, но какое-то время придется помучиться болями. Освальд упорно к этому стремился. Если он сам не захочет себе помочь, то я ничего не смогу сделать.

Пристальный взгляд Гоздавы буравил Модвину ухо. Гетман ждал его ответа, и это жутко нервировало – даже сильнее, чем странно обоснованная беспечность сестры.

– Освальд прав, – сказал Модвин первое, что смог придумать. – Этот замок убивает всех, кто им владеет.

Збинек снова хмыкнул. Да уж, могло быть лучше.

Но и это по-своему подействовало: Ортрун задумалась. Потирая пальцами рубиновую бархотку на бледной шее, она заговорила уже другим тоном:

– Дело не в замке. Если бы мы все жили в какой-нибудь жалкой лачуге, Освальд точно так же нахватал бы дурных болезней и спился. Просто у него ушло бы на это чуть больше времени. Люди такие, какие есть, Модвин. Подумай лучше о себе.

Модвин ненадолго поднял на нее глаза. А думал ли он когда-нибудь о ком-то еще? Ему вдруг стало противно находиться под томными взглядами красавиц с портретов Гроцки. Модвин развернулся и вышел, а через мгновение услышал позади грузные шаги управляющей. Она настигла его за поворотом и бережно, но крепко взяла за руку.

– Я понимаю, – доверительно сказала Ютта, – ты переживаешь за брата. Я на твоей стороне.

Они прошли еще немного вперед и встали у окна, из которого виднелись казармы.

Модвин пробормотал:

– Мне казалось, ты на стороне Ортрун.

– Она моя госпожа и подруга, но тебя я ведь выкормила своим молоком. И посмотри, каким ты вырос высоким и красивым, – улыбнулась она и погладила его по плечу. – Хорошее у меня было молоко, да?

В ответ он вымучил кривоватую улыбку, ожидая, пока Ютта уберет руку с его затылка и перестанет тянуть опутавший ее браслет длинный волос. Потом Модвин потуже затянул хвост и спросил:

– Ортрун доверяет нашему лекарю?

Ютта удивилась.

– Почему нет? Баво принял все ее роды. Я тоже ему доверяю. Он говорит, господину Освальду нужно не пить подряд несколько месяцев, и все будет в порядке.

– Ты видела его живот?

– Нет, конечно. А что с ним? – спросила она легким, почти веселым тоном, и сам Модвин немедленно засомневался в том, что видел. Так ли все там страшно на самом деле? Может, показалось на плохом свету?

– Ну, он просто… – Модвин вздохнул и почесал локоть. – Освальд думает, что умирает, и…

– Не волнуйся, – успокоила Ютта. – Он любит преувеличивать. Помнишь, какая была трагедия, когда его гончая тебя укусила? А ведь все кончилось хорошо.

Модвин поежился. Да уж, лучше некуда. С той псины все и началось – эти шепоты в тишине, чужеродные ощущения, влезания в звериные шкуры, которые не всегда получалось контролировать. Модвин жутко боялся, что Ортрун узнает, и не понимал, как этого не боится Ютта. Кормилица присматривала за ним, пока он пытался снова поладить с кусачей гончей, и вовремя привела в чувства, когда Модвин вдруг осознал, что смотрит на себя со стороны бесцветными собачьими глазами. Теперь он согласился бы променять устойчивость к звериным укусам на спокойную, негрызливую совесть.

– Почему Ортрун такая злая? – спросил Модвин, чтобы отвлечься от этих мыслей. – Зачем ей какой-то ублюдок?

Ютта отвела взгляд и пожевала нижнюю губу, как будто раздумывала, стоит ли отвечать. Модвин заметил, что у нее в волосах торчит мамина жадеитовая заколка. Бывшая кормилица зачерпнула толстым пальцем известь из-под окна и поставила на стене белую точку.

– Видишь ли, – начала Ютта, рисуя на равном расстоянии еще две отметины, – мы убеждены, что с браком нашего владыки что-то неладно. Точнее, с его женой.

– Она же слепая? – неуверенно произнес Модвин.

Из того немногого, что он знал об Итке Тильбе, только это, пожалуй, подходило под определение «неладно».

– Совершенно верно, – ответила Ютта и соединила точки ровной линией. – Мы с госпожой удивились, когда об этом услышали, потому что до того гетман много рассказывал о сражении у Старой Ольхи, в котором участвовала Итка Тильбе. Он видел ее вблизи. И она его тоже. А к приезду в Столицу почему-то оказалась слепой.

– Может быть, ее ранили? Ударили по голове или…

– Может быть. – Ютта начертила прямоугольный коробок. – Збинек не знает наверняка, выжила ли она вообще. Те, кто точно выжил, верны Тильбе и молчат как рыбы. Зато после битвы гетман привез сюда эту сволочь Бруно, а он-то как раз рассказал много интересного. Хоть и не сразу.

– Я помню, – пробормотал Модвин, перед глазами у которого снова возник образ изувеченного и объятого пламенем человека.

Казнь переносили несколько раз. Дровяная ступенька простояла во дворе не один день. Минуло уже девять лет, а в жар бросало до сих пор.

Ютта, не обратив внимания на слова Модвина, снова измазала палец в извести и увлеченно продолжила:

– Помимо прочего, от него мы узнали, что в то время как господин Отто объявил о своей свадьбе как о свершившемся факте, госпожа Итка была вместе с ублюдком в его логове.

На мгновение показалось, что Ютта изобразит сейчас двускатную крышу лесной хижины, а рядом – безымянный курган.

– Что за логово? – напрягся Модвин. – Где оно?

– Этого он не сказал, – мрачно ответила управляющая и нарисовала сааргетскую башню. – Да и ну его. Важно то, что Итки Ройды не было на ее собственной свадьбе. Значит, господин Отто коварно обманул всех по меньшей мере один раз, – рассуждала Ютта, приделав к вершине башни выступающие зубцы. – В общем, если очень захотеть, можно убедить сейм, что брак владыки недействителен, а дети незаконны. Правда, из тех, кто мог бы это подтвердить и кто не зависит напрямую от Тильбе, в живых остался только ублюдок старшего Ройды и дочь хаггедской царицы. Но эта трусиха Шакти уже не первый десяток лет в лепешку бьется ради унии, так что оттуда помощи не дождешься, – с иронией посетовала она.

– У царицы вроде бы много дочерей, – пожал плечами Модвин. – И еще больше внуков.

Ютта чуть сдвинула брови, глаза ее забегали из стороны в сторону.

– И правда, – наконец протянула она и в одно движение стерла рукавом рисунок. – Не говори госпоже, что мы с тобой обсуждали это, хорошо?

– Хорошо. – Модвин опустил взгляд. – Но вряд ли она спросит.

– Ну же, перестань. Сестра тебя любит, – ласково сказала Ютта. – Ты даже представить себе не можешь, как сильно.

Ему от этих слов стало вдруг прохладно, как будто где-то распахнули окно. И немедленно захотелось повидать брата.

Он застал Освальда за игрой в карты с управляющим Дивишем, мужем Ютты и, в сущности, скорее ее помощником, чем начальником. Тот немедленно подскочил, поклонился Модвину, стараясь казаться еще ниже собственного невысокого роста, и широкими шагами вышел за дверь. Освальд тоже встал с кресла и потянулся.

– Если хочешь, можем продолжить партию, – предложил он. – Я проигрываю, но мне не жалко. Быть ослом, я думаю, веселее, чем батраком.

Модвин отрицательно мотнул головой и помялся.

– Я говорил с Ортрун, – сказал он, так и не придумав, с чего лучше начать. – То есть Сикфара и я пытались говорить с Ортрун. Ей, кажется, важнее навредить владыке, чем помочь тебе.

Освальд фыркнул, выразив таким образом, сколь мало его это удивило.

– Чем на этот раз она недовольна? – спросил он безразличным тоном, рассматривая небо на окном.

– Ублюдок из Кирты отказался ей помогать. Даже убил, говорят, кого-то.

– Плохо, – очень серьезно сказал вдруг Освальд. – Сейм уже этой зимой. Боюсь, она теперь пойдет на крайние меры. Тогда, если что, нам всем не поздоровится. – Он ухмыльнулся. – Ну, то есть, вам не поздоровится. Я-то, надеюсь, до такого не доживу.

– Освальд… – ошарашенно прошептал Модвин.

– Что? – удивился брат, словно не чувствуя, как щетину над его верхней губой заливает кровью из обеих ноздрей. Он облизался и поморщился. – А, это. Да это так, ничего.

Освальд вытер нос тыльной стороной ладони, размазав кровь по подбородку, коротко усмехнулся, а потом запрокинул голову и упал.

Модвин бросился к нему, позвал по имени, осторожно потряс за плечо и как-то успел оставить на рукаве багровое пятно. Он потянулся к стоящему у кровати кувшину не то с вином, не то с водой – и замер, глядя в отражение на блестящей поверхности.

В этот момент Модвин увидел отчетливо, как на едином плане детально проработанной картины, все и всех, кто определял его жизнь. Они предстали перед ним одновременно: Ортрун, Ютта, Сикфара, Збинек, вороновы крылья, сейм, хаггедцы, владыка, в самом центре в двух креслах мир и война – незнакомцы с полумасками на бледных лицах – и у ног их целая россыпь сааргетских подвальных крыс.

– Помогите! – закричал Модвин. – На помощь!

Никто ему не ответил.