Текст книги "Версаль под хохлому"

Глава 9

– Леонид изменил вашу жизнь к лучшему, у вас почти наладились отношения с матерью. Почему же вы придумали встречу с отчимом в ломбарде? – спросила я. – Анна утверждает, что вы недавно признались ей в оговоре.

Светлана закрыла лицо ладонями.

– Мне так стыдно! Я не думала, что Леню осудят! Понимаете, у мамы было обо мне неправильное представление. Она считала: я транжира; постоянно повторяла, что я мало зарабатываю, а запросы у меня слишком большие. Ой, если я начну перечислять ее претензии, мы до утра проговорим! Я один раз заикнулась: «Мамочка, дай мне в долг на машину, на самую дешевую». Что тут началось! Я услышала о себе много всякого, но основное обвинение звучало так: она никогда ничего не выпрашивала у родителей, все заработала сама, я же захребетница, спиногрызка и лентяйка. Но ведь сама мама не разрешила мне пойти работать, как она выразилась, «на чужую тетю», приказала сидеть в ее фирме. А мне там определили копеечный оклад, я получала меньше уборщицы и имела кучу проблем с коллегами, которые считали меня наушницей хозяйки.

– Вы просили Леонида взять деньги из сейфа? – перебила я Свету.

– Да, – прошептала та. – Стыдно признаться, на аборт. Упустила срок, понадобились крупные средства. Представляете, какой бы скандал закатила мать, если б узнала, что я на пятом месяце беременности? Слава богу, я не тощая, она решила, что полнею от хорошего аппетита. Знаете, сколько надо денег выложить, чтобы избавиться от плода на большом сроке?

– Думаю, очень много, – кивнула я. – Врач ведь рискует не только своей карьерой, но и свободой. Отчим знал про аборт?

– Да, – кивнула Света, – мне пришлось ему сказать. Я очень просила Леонида не говорить маме, зачем мне нужны деньги. Сама я их взять не могла, боялась, а Леню… мама бы всегда оправдала. Только он возьми и заяви: «Да, я брал деньги несколько раз для Светы. Но никогда не сообщу, зачем они ей понадобились». И еще посмел, когда я его упрекнула, сказать: «Света, я не люблю лгать. Взял деньги? Да. Отдал тебе? Да! Но я обещал не рассказывать про врача и не обмолвился о том, на что ты их потратила, ни словом». Я-то полагала, он вообще обо мне промолчит. Предатель!

Света дернула плечом и примолкла.

– Значит, вы отправляли Леонида к сейфу не единожды? – уточнила я.

– Операция прошла не совсем удачно, – нехотя призналась девушка, – началось воспаление, я долго лечилась. Нехорошо, конечно, но я так разозлилась на Леонида! И вдруг увидела папины часы в ванной. Все как-то само собой вышло: схватила их, сбегала в скупку за квитанцией, подсунула ее Лене, и тот поставил подпись, а взять его паспорт – проще простого… Ой, можно, я дальше не стану рассказывать? Поверьте, мне страшно стыдно!

Светлана снова закрыла лицо руками.

У меня на кончике языка вертелся вопрос: а куда делись деньги, которые ей дали в ломбарде за часы? Конечно, там отсчитали процентов десять от реальной цены, но когда вещь стоит пять миллионов, легко прикинуть, сколько упало в лапки девицы – пол-лимона!

На столе опять ожил телефон, на сей раз мобильный. Света взяла трубку и еле слышно прошелестела:

– Алло.

По мере того, как невидимый собеседник говорил, личико Светланы вытягивалось. Потом она сделала попытку пресечь беседу:

– Нет, я давно уехала из дома, поэтому городской номер не отвечает. Откуда у вас мой мобильный? Ну да, верно, это глупый вопрос. Я сейчас занята, давайте…

Похоже, ее перебили. Она замолчала, а спустя пару мгновений принялась монотонно бубнить:

– Ага, ага… да… ага, ага…

– Неприятные новости? – с сочувствием спросила я, когда Светлана положила сотовый на стол.

– После трагической кончины всех близких мне людей уже никакое известие не выведет меня из себя, – мрачно сказала Света. – Не успел разнестись слух, что, вероятно, я могу взять руководство маминой фирмой в свои руки, как стали появляться незнакомые люди и утверждать, будто они мои дальние родственники, хотят получить скидку на услуги или вот, требуют взять на работу, как эта особа. Представилась моей одноклассницей и ну частить: «Светочка, мы с тобой неразлейвода в школе были, всегда вместе на переменках ходили, я тебе контрольные по математике-физике писала. Сейчас хочу снова помощь предложить, я лучший специалист по тканям, готова возглавить в твоей фирме отдел текстиля для интерьера. Зарплата в сто тысяч для начала, ну и процент со сделок…»

– Неплохо, – улыбнулась я.

Света съежилась.

– Следовало жестко сказать: с одноклассниками я не дружила, вас вообще не помню, по математике-физике мне никто не помогал. Зачем я слушала нахалку? В какой аптеке можно приобрести лекарства «озлобин» и «пошли все на фиг»?

– Давайте разберемся с Леонидом, – остановила я Светлану. – Анна утверждает, что ее отец не совершал преступлений, следовательно, настоящий убийца ваших родителей гуляет на свободе. А еще Аня сказала, что вы звонили ей и…

– Ладно, ладно, – засуетилась Светлана, – вы правы, надо набраться смелости и выложить правду. Пожалуйста, поймите меня, я с детских лет пытаюсь побороть свои комплексы, но мне до сих пор страшно показаться плохим человеком. Из-за этого я конформистка и всегда испытываю желание всем льстить. Мне крайне важно, чтобы все, даже совершенно посторонние люди говорили: «Света очень милая!» Совершив недостойный поступок, я никогда в нем не признаюсь. Это выше моих сил. Ах, как бы мне хотелось стать чуть-чуть похожей на вас! Вы красивая, умная, уверенная в себе, решительная, а я мямля, трусиха и врунья.

– Любая дорога начинается с первого шага, – приободрила я Потемкину. – Ну, попытайтесь!

Светлана вздохнула, шумно выдохнула и решилась на откровенность:

– Я попала в жуткое, просто ужасное положение. Очутилась между молотом и наковальней, стою перед камнем с надписью: «Куда ни пойдешь – везде труба». Мамы нет на свете, и вроде теперь можно говорить откровенно. Только как открыть истину, если о мертвых – или хорошо, или ничего? Леонид в тюрьме, страдает невинный человек, но чтобы он вышел за ворота зоны, мне нужно раскрыть самую страшную тайну матери. А я не могу марать ее доброе имя. Круг замкнулся.

– Всегда лучше быть честной, – вздохнула я.

Света оперлась ладонями о столешницу.

– Чертова Аня! Я позвонила ей под влиянием минуты. Измучилась, вот и ляпнула, что отчим не виноват, а я подозреваю, кто преступник. Я представить не могла, что она в полицию ринется.

– Наша бригада не подчиняется министерству внутренних дел, – уточнила я.

– Еще хуже! – напряглась собеседница. – Вы точно дороетесь до правды, все выплывет на свет божий!

– Верно, – согласилась я. – Поэтому лучше быть откровенной.

– Аня дура! – зло выкрикнула Света.

– Маркелова хочет освободить отца, ее можно понять, – мягко сказала я.

– А я не желаю швырять в маму комья грязи, – зашипела девушка. – Мне совсем не безразлично, что о ней, пусть даже после смерти, напишут в газетах.

Я встала.

– Хорошо, я ухожу. Но мы будем работать, и все скелеты неизбежно выпадут из шкафов.

– Полагаете, мне нужно самой правду рассказать? – шмыгнула носом Светлана.

– Да, – кивнула я.

Дочь Сухановой поежилась, взяла со стола фотографию матери в вычурной резной и позолоченной рамке, совершенно не подходящей по стилю к минималистически оформленной гостиной, поцеловала ее, вернула на место и еле слышно произнесла:

– К сожалению, я не умею принимать решения самостоятельно. Я человек ведомый, бреду по жизни вслед за кем-то. А если отваживаюсь действовать на свой страх и риск, получается такой салат… Да, я знаю, кто убил папу и мамочку, но открывать истину невероятно страшно. Надеюсь, не пожалею, что пошла у вас на поводу. Дайте честное слово хранить тайну, никому о ней не рассказывать.

– Увы, не могу, – ответила я. – Все, что вы скажете, узнают члены бригады, мы всегда обмениваемся информацией по делу.

– Коллегам можно, – разрешила Света, – но журналюгам никогда! Они всегда маму на прицеле держали, отцу проходу не давали, обо мне глупости писали.

– Мы постараемся, чтобы до прессы ничего не дошло, – пообещала я.

Светлана снова поежилась и наконец-то начала рассказывать.

…В институте Потемкина стала добровольным донором. Если откровенно, то Светлана не испытывала потребности помогать людям, она до дрожи боится уколов, но в учебном расписании был предмет под названием «История живописи», и преподавала его вредная старуха Эмилия Валерьяновна Орликова. Студенты боялись ее как огня, получить у нее четверку (о пятерке никто даже и не мечтал) было почти невозможно. На пересдачу экзаменов народ ходил к ней толпами. Уйти от бабки десять раз подряд с двойкой считалось нормальным. Эмилия Валерьяновна работала в институте всю свою жизнь, стояла у истоков его основания. Каждому было известно, что нынешний ректор Сергей Петрович когда-то тоже учился у вредины и сам делал к ней не одну ходку с зачеткой во время сессии – в молодости Орликова тоже не отличалась добротой.

И вот однажды Сергей Петрович пригласил в свой кабинет двух студенток, Потемкину и Катю Симонову, и заявил:

– Предлагаю вам бартерную сделку. Хотите получить «хорошо» по «Истории живописи»? Если «да», то можете спокойно идти к Орликовой и отдать ей свои зачетки.

Девицы онемели от столь странного предложения, а Сергей Петрович продолжил:

– Небольшое условие: отметку вам поставят, если вы поедете в больницу и сдадите кровь для одной девушки.

– Нам надо стать донорами? – уточнила Катя Симонова.

Сергей Петрович слегка замялся, но потом решился на откровенность.

– У Эмилии Валерьяновны есть близкая подруга, а у той внучка Джулия, ненамного старше вас. Девушка тяжело больна, необходима кровь четвертой группы с отрицательным резусом и еще какими-то там особенностями. То есть очень редкое сочетание, почти уникальное. В нашем институте нашлось только два потенциальных донора – это вы. Очень прошу, помогите Эмилии Валерьяновне. У нее нет своих детей, она почитает Джулию за родную дочь и почти заболела от переживаний. Естественно, заставить вас я не могу, поэтому пытаюсь подкупить. «Четверка» по истории живописи в обмен на нужное количество крови.

– Я так съезжу, – сказала Катя, – не надо мне незаработанных отметок.

И что оставалось делать Свете? Пришлось соглашаться и ей.

Так девушки оказались в муниципальной больнице. Потемкина попала в такую впервые (она-то посещала частную клинику) и была угнетена интерьером, мрачностью и нелюбезностью персонала. Кабинет, где брали кровь, от пола до потолка был облицован пожелтевшим от старости кафелем. Свету усадили на железную табуретку, медсестра неумело и больно всадила в вену иглу, а спустя продолжительное время буркнула:

– Свободна.

Через пару дней Светлану снова вызвали к ректору. На этот раз в кабинете Сергея Петровича сидела пожилая дама, которая при виде Потемкиной судорожно зарыдала и между всхлипами запричитала:

– Деточка, умоляю! Жизнь Джулии зависит от тебя! Хочешь, встану на колени?

– Не надо, – испугалась Света и в растерянности посмотрела на Сергея Петровича.

Ректор потер затылок.

– Светлана, познакомься, Раиса Демьяновна Крылова, бабушка Джулии, для которой ты сдавала кровь.

– Она умерла? – Света попятилась, глядя, как по щекам старухи рекой бегут слезы.

– Слава богу, нет! – воскликнул ректор.

Раиса Демьяновна неожиданно легко вскочила, схватила Светлану за плечи и закричала:

– И только от тебя зависит, выживет ли Джулия! Я готова на все, только помоги! Господь отнял у меня дочь Юлечку, зятя, я не переживу еще и смерти внучки. Умоляю! Сжалься над нами!

Сергей Петрович оторвал пожилую даму от студентки, усадил ее назад в кресло и объяснил ситуацию. Кровь Кати по каким-то параметрам не подошла Джулии, а вот Светлана оказалась идеальным донором.

– Вероятность такого совпадения минимальна, – говорил ректор, – на всем земном шаре можно отыскать лишь несколько человек, от которых Джулии можно сделать переливание. Это невероятная удача, мистическое везение, что нашлась ты здесь, в Москве. Раиса Демьяновна лишилась дочери и зятя. Если ты не поможешь Джулии, Крыловой предстоят новые похороны.

И как бы вы отреагировали на такую информацию? Светлана дала согласие на новый забор крови.

Глава 10

На сей раз процедура выглядела иначе. Светлане велели забраться на каталку и привезли в комнату, где на подобии операционного стола уже лежала девушка. Когда медсестры наладили какую-то хитрую систему трубок, соединившую донора с больной, и ушли за стеклянную перегородку, Джулия неожиданно открыла глаза и шепнула:

– Спасибо.

– Не за что, – ответила Света, – лишь бы тебе помогло.

Похоже, Джулии было трудно разговаривать, потому что она ничего более не произнесла, но попыталась улыбнуться. Свете стало страшно. Кроме самой манипуляции ее напугала Крылова – Джулия выглядела умирающей, кожа у нее была серой, а рот походил на щель, в придачу у несчастной над верхней губой образовались глубокие морщины. Светлане очень хотелось спросить, не заразна ли Крылова, но она постеснялась, а потом подумала, что навряд ли человека, инфицированного СПИДом, вот так положат возле здорового, да еще будут проводить прямое переливание крови.

– Как тебя зовут? – тихо поинтересовалась Джулия, когда процедура окончилась.

– Света Потемкина.

– Можешь подойти? – прошептала больная.

Светлана уже поднялась и чувствовала слабость, но, пересилив себя, она приблизилась к каталке и вздрогнула. Нижняя часть лица Джулии была изуродована шрамами, которые издали походили на морщины.

– Не бойся, – еле слышно проговорила больная, – я родилась с волчьей пастью и заячьей губой, мне в детстве операции делали. Жуть, да?

– Я не заметила рубцов, – солгала Светлана, – испугалась твоей бледности.

Джулия пошевелила пальцами.

– У тебя есть родители? Как их зовут? Ты любишь маму с папой?

– Вероника и Виктор, – ответила Потемкина, – они в разводе. Конечно, я их люблю.

– Повезло тебе, – закрывая глаза, прошептала Джулия. – А мои родители умерли.

– Ты поправишься, – чуть не заплакала от жалости Света. – Не беспокойся, если надо, я буду в больницу хоть каждый день ездить.

– Хватит болтать! – оборвала их разговор медсестра. И скомандовала санитарам: – Увозите Крылову в палату. А ты, Потемкина, ступай в столовую, там тебе дадут полный обед, чай сладкий и булочку.

– Спасибо, есть не хочется, – отказалась Света.

– Это не предложение, а приказ, – отрезала женщина. – Донору положено бесплатное питание.

– Чем больна Джулия? – робко поинтересовалась Светлана, когда они с медсестрой остались вдвоем. И получила странный ответ:

– Головой.

– Упала и ударилась? – не поняла Потемкина.

– Дурью мается, – зло буркнула медичка. – Покушение на самоубийство.

– Вау! – ахнула Света.

– Говорю же, дура, – подытожила тетка. – Тут все отделение из таких. Бросит их парень – несутся в аптеку, купят таблеток, сожрут разом кучу, а потом спохватываются. На мой взгляд, если захотела на тот свет уйти, так отъезжай спокойно. Но нет, идиотки в «Скорую» звонят: «Спасите, помогите, я самоубийца!» Глупостей наделают, испугаются и хотят, чтобы им жизнь сохранили. А врачи их откачивают, между прочим, бесплатно. Слишком у нас государство доброе! Надо закон принять: если ты умереть решила и передумала, то лечись за свой счет, по коммерческим расценкам, никаких льготных лекарств. Отдаст кретинка пару миллионов, в следующий раз крепко подумает. А то у нас в седьмой палате Стефаненко лежит, всем в отделении глаза намозолила. Зимой ее начальник отругал, так она на табуретку влезла и, когда шеф в кабинет вошел, на его глазах шагнула с нее с петлей на шее. Демонстрация сплошная. В апреле она с мужем разошлась, сожрала горсть пилюль и «неотложку» вызвала. Сейчас опять привезли – облилась бензином, орала, что подожжет себя. Да только про спички или зажигалку артистка забыла, тогда и глотнула немного топлива. А бедные доктора за нее переживают… Такие мадамы всегда выживают. Тьфу!

– И Джулия такая? – прошептала Светлана.

– Все они одинаковые, – поморщилась медсестра. – Вроде от несчастной любви травилась, жених ее бросил из-за шрамов на лице. Врет небось.

– У Крыловой около рта и правда некрасивые рубцы, – защитила Джулию Света, – я вздрогнула, когда их увидела.

– Она свое уродство не скрывала, – возразила медсестра, – раз мужик на нее внимание обратил, значит, ее кривой рот ему не помеха. Горбатая, косая, хромая, безногая – каждая хорошо в жизни устроиться может, если характер достойный. А вот коли к прекрасному личику в дополнение сволочизм идет, тут мужик даже от «мисс Вселенная» откажется. Джулька в придачу к страхолюдству еще и истеричка. Слопала всю бабкину аптеку, а там полно кроверазжижающих таблеток было, ну и начало у нее из всех мест течь. Поэтому доноры понадобились. Из-за одной дуры и нам, и тебе геморрой. Ей с тобой здорово повезло – кровь у нее редкая, такую не найти. Ты ей жизнь спасла.

Светлана уехала из больницы с тяжелым сердцем. И потом никак не могла забыть Джулию. Даже позвонила в клинику, спросила:

– Как здоровье Крыловой?

– Вы ей кто? – бдительно поинтересовалась администратор.

– Знакомая, – честно ответила Света.

– Справки о больных даются исключительно родственникам, – гаркнули из трубки, и понеслись частые гудки.

Спустя пару месяцев Светлану на выходе из институте поймала стройная девушка.

– Привет, – сказала она. – Узнаешь меня?

– Джулия… – пробормотала Света, увидев рубцы у губ. – Хорошо, что ты поправилась.

– Пошли погуляем? – предложила Крылова.

Потемкина согласилась.

– Как ты меня разыскала? – поинтересовалась Света, когда они двинулись по улицам.

– Да вот нашла… – со странной интонацией вымолвила Джулия. – Уж и не знаю, хорошо или плохо, что я в живых осталась, благодарить мне тебя или проклинать…

Света растерялась.

– Я не знала о твоем решении добровольно уйти из жизни. Раиса Демьяновна сильно плакала, говорила о смерти дочери. Я очень за тебя переживала.

– Бедняжечка, – скривилась Джулия, – как тебе плохо пришлось… Остается пожалеть несчастненькую и купить ей конфетку…

Света, резко остановившись, промямлила:

– Совсем забыла, у нас же сегодня дополнительные занятия…

Потемкина развернулась и поспешила назад, в институт. Джулия успела догнать ее и схватить за курточку:

– Прости! Я из-за уродства такая злая! Если б не волчья пасть и заячья губа, моя жизнь могла бы по-другому сложиться.

– Тебе хорошо сделали операцию, – соврала Света, – ничего не заметно.

– Не бреши! – снова грубо высказалась Джулия. – Ненавижу врунов всех мастей! Я уродина. Точка. Меня никто не любит.

Светлана возразила:

– А бабушка?

Джулия надула щеки.

– А мама? – продолжала Света. – Извини, что тревожу твою рану, но она точно любила тебя.

– Не все матери хорошие, – со злостью произнесла Джулия. – Вот твоя какая?

– Замечательная! – без запинки снова солгала Светлана.

– Ясный пень, она тебе родная, – покраснела Джулия. – А меня бросили сразу после появления на свет.

Света попятилась.

– Что ты несешь? Не придумывай! Я своими глазами видела, как Раиса Демьяновна рыдала в кабинете у ректора. Бабушка была на все готова, лишь бы тебя спасти. Наверное, не стоит это тебе говорить, но… я считаю, что ужасно глупо из-за парня пытаться себя жизни лишить.

Джулия набрала полную грудь воздуха, и Светлана испугалась – сейчас странная девушка накинется на нее с кулаками. Но Крылова неожиданно тихо произнесла:

– Кто тебе про несчастную любовь сказал?

– Медсестра в больнице, – призналась Светлана.

– Тощая, в очках? – уточнила Джулия. – Ясно, Зинаида Марковна. Она больных ненавидит, готова их сожрать от злости. Да, я приняла много таблеток, но не мужчина тому причиной. Очень трудно жить уродиной, понимать, что ты не такая, как все, а страшилище. Идешь по улице, люди пальцами тычут.

Светлана попыталась утешить Джулию:

– Ты преувеличиваешь! Мы сейчас находимся в оживленном месте, и никто на нас внимания не обращает.

Джулия схватила Свету за руку.

– Не смей со мной спорить! Молчать! Заткнись, дура!

Потемкина с трудом вывернулась и, пользуясь тем, что они стояли у входа в многоэтажный торговый центр, бросилась туда, смешалась с толпой, добежала до другого выхода и опрометью кинулась к метро, надеясь более никогда не видеть сумасшедшую внучку сердобольной Раисы Демьяновны.

Как бы не так! На следующий день, выйдя из института, Светлана налетела на Джулию, а та повисла у нее на шее со словами:

– Прости, я идиотка! Не хотела тебя ни испугать, ни оскорбить. Мне в клинике давали слишком много лекарств, от них в голове туман и тормоза отказывают.

– Все нормально, – пробормотала Света.

– Держи, тебе купила! – воскликнула Джулия и сунула ей в руки ядовито-бордовую кривомордую плюшевую белку с выпирающими пластиковыми зубами. – Скажи, она на меня похожа?

– У тебя челюсти нормальные, – от неожиданности выпалила Потемкина.

– Ага, а еще хвоста нет и морда не красная, – засмеялась Джулия. – Пошли, угощу кофе.

Ругая себя за чрезмерную деликатность, Светлана покорилась и очутилась в крошечной забегаловке. Джулия заказала капучино, два пирожных и, пока Света давилась засохшим эклером и невкусным напитком, в ритме чечетки рассказала свою биографию.

…Имени родной матери Джулия не знает, та ее бросила сразу после появления на свет. Посмотрела на младенца, увидела изуродованное лицо, испугалась и отказалась от дочери. Ребенка взяло на воспитание государство. До пяти лет Таня, как тогда звали Джулию, имя ей дали еще в роддоме, переходила из одного сиротского дома в другой. Долго девочка нигде не задерживалась, потому что требовала к себе пристального внимания. Ей сделали операцию, но не очень удачную, и старшие воспитанники дразнили малышку, били ее, отнимали игрушки и сладости, которые изредка перепадали сиротам. На все праздники Таню запирали в кабинете врача. В какой бы интернат она ни попадала, порядки везде оказывались одинаковыми – красные даты календаря непременно отмечались концертом художественной самодеятельности. В зале сидели воспитатели, благотворители, волонтеры и те, кто хотел взять ребенка, дети пели, плясали, читали стихи. Затем следовало чаепитие. Ну и как разрешить малышке, у которой словно трактор по лицу проехал, выйти на сцену? И с речью у Тани были проблемы. Хоть с ней занимались логопеды, многие слова несчастная коверкала. Конечно, такая «красавица» испортит торжество, считали воспитатели, лучше спрятать ее подальше от глаз посетителей.

В шесть лет Татьяне неожиданно повезло. Обеспеченная пара, Юлия и Николай, выбрали себе в дочери не симпатичного ребенка с улыбкой на хорошеньком личике, а именно хмурую, страшную Таню. От опрометчивого поступка Крыловых отговаривали все сотрудники детдома, рассказывали о плохом характере девочки и ее отставании в развитии, указывали на отталкивающую внешность, но безуспешно.

Почему Татьяне так повезло, выяснилось, когда ее увозили из приюта. Выдала тайну бабушка, Раиса Демьяновна, которая приехала вместе с зятем и дочкой. Пожилая женщина, увидев ребенка, разрыдалась и сквозь слезы сказала:

– Совсем на Жуленьку не похожа, та была красавица…

Юлия попыталась остановить мать, но дама не закрывала рта, и весь интернат узнал правду. У Крыловых пару лет назад погибла, попав под машину, пятилетняя дочь Джулия, вот почему они выбрали ребенка, который априори не мог никому понравиться. В память о безвременно ушедшей крошке Крыловы решили удочерить самую несчастную воспитанницу.

Таню переименовали в Джулию и начали таскать по врачам. Маленькому ребенку трудно объяснить, что неприятные, болезненные процедуры с лицом ей делают ради благой цели. Кроме того, Джулией занялись нанятые педагоги. Логопед учил ее нормально говорить, психолог развивал ум, фитнес-тренер заставлял делать массу упражнений. Еще она посещала музыкальную школу и занималась двумя иностранными языками. А по субботам Раиса Демьяновна водила Джулию по театрам и концертным залам.

– Дьявол знает, чем заполнить пустую голову. У Джулии не должно быть ни минуты свободного времени, – любил говорить Николай.

В школу бывшая детдомовка пошла в восемь лет, зато сразу в третий класс, настолько хорошо ее подготовили приемные родители.

От крошки никогда не скрывали, что она взята на воспитание. Николай был твердо уверен: детям нельзя врать, поэтому сказок типа «мы тебя потеряли совсем-совсем маленькой на вокзале, а спустя несколько лет нашли в интернате» Джулии не рассказывали. Малышка знала о смерти родной дочки Крыловых, портреты погибшего ребенка висели в квартире повсюду, а Юлия часто повторяла:

– Джуленька, ты должна нас радовать так же, как Жулечка.

Класса до пятого девочка изо всех сил старалась соответствовать навязываемому образу, но лет в двенадцать стало понятно: до идеала ей никогда не дотянуться.