Текст книги "Снег и пепел"

Снег и пепел
Дарья Коробкова

© Дарья Коробкова, 2024

ISBN 978-5-0064-2986-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Снег и пепел»

В этой тьме,

И личной

И мелкой,

Перепетой не раз

И не пять,

Я кружил поэтической белкой.

В. Маяковский.

2000 лет до нашей эры.

Явь блистательна, ярка, чудна и завораживающая в своей ужасающей правильности красоты. Бестелесные духи слоняются по полям. Они пьют, гуляют и веселятся. Люди, много людей, так много что у Кощея кругом голова идет.

Ярило, солнцеликий, громкий, звонкий как журчанье ручья весенней капели, гуляет среди них, смеется заразительно и пьет. Кощей не понимал, не осознавал зачем он это делает. Для него они сгусток жизни, смешанный с костями, мясом и кровью. Странные, далекие и непонятные.

Давно мертвые и не заслуживающие никакого внимания.

Он не понимает почему Ярило пригласил его, думает про княжескую вежливость. Все-таки новенький, едва сошедший на землю бог, нужно поприветствовать. Чернобогу кажется все равно, главное, что сын здесь. Странный он, поросший пылью веков и забытыми колядками о страшном боге, что правил в древности.

– Гой еси, брат.

Он возникает внезапно, хлопает по спине дружески, изображает вековую дружбу, которой не было. Для Кощея в новинку, для Кощея вся жизнь как причудливая роспись на избах. Жизнь новая и блистательная как перо жар-птицы.

– Гой еси, брат. Чего не пьешь с остальными?

Он смотрит на блеклые, но искрящиеся светом души, что пьют сладкую медовуху, заедают спелыми ягодами и свежим хлебом из печи сделанный Сварогом. Неужели смерть павших воинов, обещанная, желанная выглядит так? Почему-то данность, обыденность плохо укладывается, плохо сортируется в его голове.

Вечный пир, вечная обжираловка?

Место где души утопали в достатке и тщеславие. Не место спокойной тишины садов и стрекота кузнечиков.

Законы древние, законы ветхие, хрупкие и крепким монолитом засели в голове из-за многочисленных часов, когда отец вдалбливал в него. Он мог понять их, но что-то простое, обыденное для него далеко как звездное небо и луна. Мать Сыра Земля говорила, что он всему научится, нужно только время и желание.

Возможно она права, но Кощей не понимал, как именно. Разве время не песок, что сыпаться быстротечно, подтверждая, что ничего не вечно? Время голодный волк, сжирающий жизни-огоньки людей, оставляя прах и пустоту после себя.

Он так же не понимал мать, как и отца.

– Выпить чарку с новым сыном нашей земли, дело важное, нужное.

Ярило усаживает его за большой стол, рядом на соседнюю лавочку. Стайки душ стекаются к столу, переговариваются громко, о чем Кощей не понимает.

– Скатерть, скатерть самобранка дай нам еды, милая. Дай нам все самое лучшее, дорогая, – Ярило постучала рукой по столу, улыбаясь. – Угости наших дорогих гостей.

На столе появляются разные, вкусно пахнущие разносолы; печеная рыба, мясо ягненка, самовар с чаем, каши с фруктами, овощами и ещё многое, многое другое чего Кощей никогда не видел. Довольствоваться участью наследника Нави, значило смирение и вековое спокойствие, так всегда говорил Чернобог, редко выпуская сына в мир.

– Кушай, княжич Нави, кушай, – Ярило улыбается ярко, солнцем греет всех присутствующих. Кощей слышит, как журчит весенняя капель в лесах, как скачет олень рогатый по живой земле, как птицы поют о приходе весне.

Потихоньку подобно юному младенцу, открывает он мир иной, новой, но такой интересный. Люди, люди, как много в этих существах энергии, как много жажды жизни. Как казалось в такой короткой вспышке под названием жизнь, они умудрялись радоваться всему. Поразительные создания.

Дни тянутся, превращаясь в недели, недели в месяцы, а месяцы в года, тягучей патокой меда капают с ложки в чай.

Он пьёт, пьёт так много что насытиться не может. Медовуха и виноград текут рекой, окрашивая весь мир в причудливые узоры на воде. Свобода, наконец-то свобода, такая желанная и нужная. Свобода от оков душных, железных как зубы зверя, смыкающиеся на свежей плоти.

Глубоко в душе трудно признаться, но он ненавидит давящую ответственность, возложенную Чернобогом на него. Он не выбирал жизнь, он не выбирал быть рожденным сыном от него и Матери Сыра Земля.

Будь Ярило рядом, посмеялся, сказав что молодым не так ведома жизнь как старикам. Проще говоря, думал Кощей, юношеское чудачество, присущее всем молодым, едва оперившимся существам. Наверное, правда, Кощей не стал тогда спорить.

Матушка Земля обмолвилась однажды о данном слове за него перед Чернобогом. Отпусти сына, отпусти радость нашу, пускай постигает мир простой, людской, смертный. Как он станет повелителем Нави после тебя если знает смерть, но не жизнь?

Он не сказал тогда, но благодарен был матери. Порой ему казалось, что отец слушал только её и никакого больше.

– Не думал, что Род приведет сюда тебя, брат. Но все равно рад видеть.

Кощей улыбается почти не лицемерно Святовиту, чокается бокалом с вином, выплескивая бурую жидкость за края. Аркона не самый любимый его город, но скрасить досуг тут можно. Остров на краю мира с богато живущими людьми у которых ладится торговля заморская, прибрежная. Молочные реки, кисельные берега и расписные голубые крыши изб.

Одним словом, мечта всех людей, добраться до золотого, богатого острова Аркона, острова что скрыт далеко в море.

– Гуляю я, путешествую по миру.

Кощей делает жадный глоток вина, осушает чарку. Он слышит, как перестукиваются кости внутри, как алкоголь забирается в проемы между божественной сущностью и прахом. И растворяется медленно-медленно. Они не пьянеют от алкоголя смертных, но все равно приятно пропустить по стаканчику, заполнить сознание хоть чем-то.

– Ясно. Что слышно на материке? – Святовит катает чашу в руках, смотрит на вино цвета крови, а Кощею чудится звон мечей на поле боя и свист стрел, пронзающих грудь смертных. – Я слышал Перун вернулся с Севера.

Кощей оглядывает опорный пункт башни, ночь нежным покрывалом скрывает их ото всех любопытных смертных, сидящих на постах охраны. Море так далеко, шумит, угрожает, предупреждает. Стихия не дремлет, стихия охраняет себя, сжирая путников, осмелившихся пересечь её просторы.

– Не только он кажется, – шутит Кощей. – Скоро масленица, все собираться будут.

Боги скверные, боги расчетливые, боги страшные в гневе. В них нет добродетелей, нет жажды жизни, нет все прощения и желания меняться. Кощей давно усвоил это, заучил как правило. Точно так же как буквицу и руны, что так упорно заставлял учить Чернобог.

Кажется, один Ярило, яркое весеннее солнце, блистает среди них, да Святовит и все.

– Ха, как всегда будет балаган, – он усмехается, делая глоток вина. Вино вкусное, горькое и едва сладкое на кончике языке.

Голову заволок туман, тут же исчезнув. Алкоголь людей не действует на них, но Святовит был не против таких даров от жителей Арконы. Он любые подарки любил.

– Ты будешь на празднестве? – Кощея садится на бревенчатый пол смотровой башни, голова закружилась то ли от восторга, то ли от шума моря. – Я думаю много кто ждет тебя.

Святовит качает головой, указывает на деревянный идол на вершине острова и улыбается грустно, надломлено, будто извиняется. В каком-то смысле Кощей ему понравился. Нерадивый мальчишка, незнающий истинного мира. Он смотрел на него как старик с высоты своего жизненного опыта.

Когда-то он тоже был мальчиком, верящим в идеалы и ищущий место в бесконечности зовущейся жизнью. Но потом случилась настоящая жизнь где ни места доброте, а одна только жесткость, боль и грубость.

– Не могу, идол поставили. Теперь ещё больше обязанностей.

Кощей анализирует, думает, пытается понять сказанное. Обязанности слово странное, треснутое, далекое и тяжелое как корабли варягов. Обязанности подобно цепям Локи привязанного к сердцу земли, содрогаясь каждый раз от яда, капающего со змеиной пасти.

Он ловит себя на странном выводе – ему страшно быть ответственным и обязанным.

– Как скажешь, твоя воля.

– Передай всем от меня поклон, – Святовит допивает чашу вина, ставит на пол, кладет руки на подоконник и смотрит, смотрит в завораживающее красотой небо. – Пускай приезжают к нам.

– Хорошо.

Кощей отмахивается от осознания, страшного и жуткого осознания, что боится остаться один наравне со всей ответственностью. Та страшная ответственность, которая идет вкупе со статусом сына Чернобога. Нет, нет, он не может и не хочет. Не желает, как чумной шарахается от этой мысли.

Утром ранним Кощей отплывает на одном из кораблей, увязавшись с экипажем как матрос. Море неспокойное, бурное шатало корабль как щепку, приходилось цепляться за борт, чтобы не вывалится с корабля. Первый раз, когда он не использовал свою силу, путешествовал как смертный человек. Странное, щекочущее чувство приятно будоражило. Что-то новое, что-то интересное и необычное, разбавляющее скучную самобытность.

Возможно ему стоит чаще плавать в дальние места на кораблях.

Яровит на смотровой башни стоит, смотрит устало, рассеянно, провожая взглядом корабль. Не ясным, блеклым запахом несет с моря, что-то о далеком будущем где богам пришел конец, а на улицах реки крови. Святовит сидит на полу, трясет в руках древние руны, кидает.

Предзнаменование, четкое, яркое вырисовывается на деревянных рунах. Алатырь гаснет возрождаясь, зверем придет война в края, огонь не пощадит вас. И еще какая-та тарабарщина значения, которой он не понимает. Кто знает может в будущем они порхать по небу будут как птицы или еще какая дрянь.

– Не утешительно, – замечает Яровит.

Руки дрожат мелко, предвкушая кровавые войны и набеги саранчи на посевы если люди не почешутся что-то изменить. Страшно ли? Да. Всегда страшно пускать первую стрелу в лоб противника. И видеть, как жизнь гаснет в его глазах, и знать что никогда не станешь прежним после этого.

– А когда было утешительно? – подмечает со смешком Святовит.

***

За стенами яранги буря бушует, бык зимы злобствует, сметает снежной метелью всех на своем пути. В яранге тепло, трещит огонь в маленькой печке, а теплая шуба из оленей кожи согревает. По-семейному хорошо, сказала бы Морена.

Не то что на севере, ближе к ледникам где мороз колючий как зубы зверей, а северное сияние не прекращается. Она помнит все зимы проведенные там смазанным клубком шерсти для пряжи. Ничего ясного и ничего четкого. Холодное безразличие и крики. Бесконечные крики, завывания и гнойная тоска, сочащиеся со всех щелей.

Лицо Лады, матери, до сих пор стоит бессвязной картинкой перед глазами. Она все кричит, кричит не прекращая. Сварог затыкает уши, хмурится грозно и уходит работать в мастерскую. До самого утра, Морена помнит, слышала стук молота о раскалённый металл.

Тогда хотелось только бежать, бежать как можно дальше от тоски и безразличия. И она наконец-то исполнила детскую мечту.

– Возьми.

Майя садится рядом, протягивает румяный хлеб, а сама уже дожевывает свой. Щеки раскраснелись, глаза блестят ярко, а губы растянулись в улыбке. Не то что она, серая, холодная как закатное небо.

– Спасибо.

Она никогда не была в гостях у кочующего народа севера, видела издалека, наблюдая их маленькие фигурки среди ледников и белых сугробов. Но даже забавно, что именно они приютили её, стоило осмелеть и сбежать из семейной избы.

Хотя даже семьей не назовешь, скорее сожители, которые не обращали внимания друг на друга. И дочка растущая как сорняк на обочине жизни, одинокий волчонок потерявшийся в холодах.

Клык лежит рядом, прижавшись к боку, ворчит, рычит. Волк древний, старый как сам Род, исказился кривым зеркалом и потерял способность разговаривать. Морена чувствовала его, считывала реакции как охотник.

Смешно, не так себе представляют взросления дочери чьих ни будь князей заморских о которых любили рассказывать птицы перелетные. Одинокая богиня, выросшая с волком, бегала по заснеженным степям в исступлении охоты и желания крови. Пока её родители ругались до хрипоты, ломали голыми руками костяные ребра души и выли зверем немертвым на луну.

– Скажи Майя, – тихо, вежливо начала она. Грубить не к чему, кров нужен, жизненно нужен. – Тебе помощники нужны? Ты одна, оленей много и всех перегонять надо по зиме.

Она вскинула голову, долго-долго смотрела, выискивая понятное ей одной, а потом улыбнулась. Морена вздохнула, сжав руку на загривке волка, поняв, что не дышала все это время. Ни при каких обстоятельствах не возвращаться к родителям, волком жить в лесах среди оленей и медведей, только не возвращаться. Натерпелась её душа гнили и разложения, кипевшего в стенах родительской избы.

– Конечно, оставайся! – она воскликнула радостно.

Морена ощутила укол сочувствия, едва уловимая горечь и безнадега в глазах говорили Майе позарез нужны помощники. Один не справится с разборкой яранги, привязыванием всех оленей к упряжке, прокормом и охраной. Северные волки стали более прожорливы до свежего мяса с тех пор как в здешний лес пришел леший, наведя свои порядки.

Его можно понять и простить, леший заботиться о жителях своего леса. Но неудобства доставляло это большие.

Она вспоминала неясные песни Сирин о далеком, плесневелом прошлом, когда в лесах обитали древние, архаичные боги, а животные были умнее, сильнее духом. Обмельчал скот, оскудела земля, ушли существа старые, покинули погосты, уступив места молодым.

На смену им придут другие.

***

Дни сменяются быстрым вихрем, он не успевает следить за движением мира, упускает все происходящее сквозь пальцы. Ему чудится, что песок всюду, забирается в горло. Мешает дышать, мешает думать.

Обязанности, обязанности. Сплошь и рядом обязанности о которых рьяно рассказывает Чернобог. Он не хочет, не желает быть вовлеченным в это.

Словно змей извивается, убегает и исчезает во тьме ночной, чтобы не слышать, не видеть. Кощею тошно, Кощею больно. Явь душит туманным зверем из тьмы, заставляя улыбаться, играя в эти лицемерные игры богов. Жизнь среди них горький вкус после перебродившей мед овухи.

Вместо этого он путешествует, исследует мир. Кощей впитывает все традиции и уклады разных миров, жадно и ненасытно. Пьет коньяк на горе Арарат с другими богами. Бегает по полям и лесам с Артемидой, впитывая все что она рассказывает. Учится выдалбливанию витиеватых букв на деревянных дощечка в династии Цинь.

Он тянется ко всему новому, как в последний раз распивает вино с греками, смеется до боли и гонит все мысли прочь.

Радомир однажды называет в шутку его ребенком, упорно скрывающимся от реальности. Кощей не отнекивается, глубоко внутри соглашается. Сам понимает, что бежит от ответственности.

– А ты кто? – дразнит он.

Вино льется из кубка, окрашивает меховые ткани, когда Кощей вновь делает глоток. Какой-то праздник викингов, Один голосит на весь Асгард громче чем бык во время гона. Кощей издает тихий смешок над собственной шуткой.

– Я трезвенник в отличие от некоторых.

Радомир отворачивается, жует какой-то пирог из оленятины. Кощей пожимает плечами, мол как хочешь. Музыка бардов оглушает, кто-то кидает топор в певца. Парень увернулся, продолжая кричать песни. Но викингам плевать, они веселятся, пьют и живут, живут в моменте. Им все равно, что будет завтра. Главное сегодня, сегодня успеть все возможное. А завтра, завтра разберемся с новыми проблемами.

– Как тебя сюда занесло? – с любопытством кричит Кощей.

В зале слишком громко, викинги пьяные издают ещё больше звуков чем трезвые. Иронично, думает он. Приведи армию из другой страны сейчас, они перережут глотки всем им. Без доли сожаления. Озлобленные на викингов, мечтают убить проклятых варваров, разрушающих их города и села.

– Локи по пьяни пригласил, – отмахивается тот.

Кощей смеется, подливает себе и ему ещё вино и жадно, жадно пьет. Локи его тоже пригласил по пьяни.

***

Кровавым маршем смерти из вина идет Дионис, окропляет пороками страстно выглядевшими, внушают ложные надежды и пагубные привычки. А кровь все льется на каменные жертвенники, падают отрубленные головы козлёнков и зарезанных мужей в порыве воздействия божественных сил.

Бесконечность не придел его безумию, однажды замечает его жена Ариадна. Кроткая, тихая и на мышку, запуганную похожа. Она красивая и спору нет почему Дионис выбрал ее в жены.

Да только тоска щемит берега души Кощея в сотый раз наблюдая за кровавыми жертвами. Козленочка все-таки жалко, животина еще молодая. Менады в трансе на языке странном напевают что-то, а Дионис в середине стоит, грязный от крови.

Нет, все-таки надо было у скандинавов оставаться или в острова где солнце не заходит никогда ехать.

Путешествие по Греции стало превращаться в странные осколки жизни загубленных за зря людей.

– Уходи пока не поздно, – шипит она ему на ухо.

Ариадна за спиной его стоит, руки скрещены на груди, а на лице покой и боль. Она смирилась давно, остыла к борьбе и ушедшему счастью жизни супружней.

– Не могу, – выдает он, удивляясь даже самому себе.

С одной стороны, он хочет уйти, покинуть грязное место, пропитанное грехом и архаичностью. Даже в родной Нави не так чуждо ему было!

Но он еще не насытился, еще вдоволь не нагулялся, не наигрался с опасностью и жизнью.

– Дурак, – говорит она.

– Знаю, – соглашается Кощей. – Молодой и глупый дурак.

Вечером темным, стоило солнцу зайти за горизонт и ритуал закончился. Менады расходятся кто куда, выращивать, готовить или за скотом следить. Дионис под руку с женой скрывается в доме.

Кощей на камень присаживается, устало потирая виски, а ноги пену морскую чувствуют. Остров Наксос не тревожится, оставаясь молчаливым к ужасам что на нем происходят. Откуда-то вылезает к нему любопытная и надоедливая менада, имени которой он так и не запомнил. В белом хитоне и с босыми ногами, они все слились для него в единое.

– Господин?

Молчит, глазками своими черненькими на него смотрит, а личико милое, пухленькое и совсем еще юное. Дочка, наверное, чья, думает Кощей. Если поискать по острову может и мать найдет, чтобы всучить ей непутевую дочь в руки и уйти. Шляются тут, достают его.

– Чего тебе? – устало говорит он.

Менада наклоняется к нему и на плечо тонкую, бледноватую ручку кладет и улыбается невинно, нежно.

– Господин пойдемте зайдем, простудитесь.

На острове у каждой менады был свой маленький домик, уютный и теплый, а ему всегда же чудилось, что там пахло кровью и слышались крики людей простых.

– Отстань, дрянь! Че не понятно? – он сбрасывает ее руку с себя, рявкает грозно и слышно зов мертвых в словах.

Мир раскрашенный в серые, черные и красные цвета, припудренный сурьмой женской и духами сладкими настигает его. Менада резко и быстро запечатлевает поцелуй на его холодных губах. Поцелуй с запахом крови и винограда.

Только рот он открывает, чтобы поругать дерзкую девку, а ее след простыл. Убегая, пятками сверкая, хохотала менада.

***

Кощей не поет, почти кричит под частушки на празднике, бессвязно и пьяно шатаясь, садится на лавочку. Взор плывет буйным морем, ничего не понять и разглядеть. В воздухе витает запах блинов, свежей зелени и весенней капели.

Снег тает, тает безумно быстро, земля возрождается подобно подснежникам от долгого сна. Его желания, рвения и хотения тают как этот снег, быстро-быстро. Он уже ничего не хочет, только свалится в ближайшее зеленое поле, заснуть крепким сном.

Кости перестукиваются внутри, буйно, беспокойно, возвещая о том, что не нужно было пить водку, привезённое Велесом с мест где, обитает северный народ. Чересчур крепко, вязко и холодно осела жидкость внутри, беспокоя оболочку князя Нави.

Истинную оболочку зверя, скелета что спал так долго. И будь он трижды сволочью, не станет будить его вновь.

Он ловит пронзительный, хладный взгляд Чернобога в толпе, сжимает зубы до боли, закатывает глаза и вздыхает. Пропал он почти на столетие, не оповещал его о своих делах житейских, ну и что такого. Он почти слышит, как его называют бесхребетным, презрительным пьяницей, что не понимает ценности своего статуса.

Решение уйти, спрятаться среди больших деревьев лесных приходит самой собой. Видеть второй раз взгляд Чернобога он не хотел, вдруг дыру прожжёт в нем.

Юркнув за большой дуб, Кощей садится, облокачивается о корни, торчащие из-под земли. Он на грани ненависти к этому праздника, суть и смысл вещей для него закрыт ровной стеной, неразгаданной.

Для него много вещей сокрыто тайной жизни, жизни которую он силится познать и понять. Но пока получается плохо и с привкусом вина и крови.

– Ты сел на мой мешок с обедом, – холодно подмечает голос женский.

Кощей открывает глаза, жмурится от яркого весеннего солнца и смотрит на странного вида незнакомку, хмурую и злую. Задремал, особенно после долгой дороги с земель китайского императора.

– Что, прости? – растерянно говорит он.

Задремал, точно задремал.

– Бренную тушу убери, говорю! – незнакомка рявкнула, зверь рядом с её ногами оскалил пасть.

Или головой рехнулся, тем паче не лишится сознания перед прекрасной девой. Богиня или человек, не важно. Меньше всего хотелось опозорится перед женщиной.

Кощей смекнул, волк или нет, питомец у девки необычный. Лучше спастись, не проходя круг перерождения и возвращаясь обратно. Внутреннее чутье щекотало, предупреждая об опасности. Зверь в легкую может съесть оболочку, пока он перерождается. А она даже глазом не моргнет, по головке волка погладит и скажет какой он хороший.

– Вот, прости.

Кощей встал с места, отряхнул шаровары и рубаху от листьев и грязи. Приведи себя хоть в какой божеский вид, балбес, думал он. Она кивнула, взяла мешок, раскрыла и отдала что-то волку, тот сразу проглотил. Она садится под дерево, волк рядом.

Белая шерсть аки снег блистает на солнце, тело крупное, лапы огромные, а когти кажутся острыми. Он едва не мычит от разочарования, боясь подступится к странной женщине. Какой же из тебя бог трусливый, вот чтобы обязательно сказал Чернобог.

Она снимает капюшон, белесые кудрявые волосы разметались по плечам. Лицо аккуратно сложенное, а глаза яркими синими огоньками смотрят на него. Кощей сглотнул, схватившись за рубаху и сжал ткань, чувствуя, как сердце птицей, загнанной колотиться. Неужели это то, о чем говорила матушка? Однажды найдешь ты ту, кто будет твоей смертью на конце иглы, спрятанной в яйце, а то в сундуке, глубоко зарытое на изнанке Нави.

Шептала тогда матушка, много тысяч зим назад, гладя его по голове, топорища черные волосы.

– Ты чего глухой? – она хмурится. – Я говорю есть пойдешь? Нас зовут.

Кощей моргнул несколько раз, прогоняя наваждение и посмотрел четче на неё. Звуки мира вернулись; гомон голосов других богов, стук деревянных приборов для еды и весенняя капель. Он кивнул несколько раз, слишком быстро и странно даже для него.

– Да, да, извини. Я задумался.

Она пожала плечами, встала с земли, отряхнулась и поманила ручного зверя за собой. Кощей спохватился, засеменил следом за ней. Поравнявшись со странной девкой, наклонился чтобы спросить.

– Как тебя зовут? Я не всех богов запоминаю поименно, – шутливо улыбается он, стараясь выглядеть невинно и непринуждённо.

А в голове только слова матери о смерти на конце иглы и прошлых годах, когда он мотался по миру, неприкаянной душой ища непонятно что.

– Морена, – она улыбнулась, взглянув на него. – Для близких Мара.

Кощею почудился тонущий корабль в бурю и истощенные вопли людей, захлебнувшихся от воды в легких. В этой суматохе тонул и он, тонул глубоко и беспросветно. Это не смерть, не жизнь, а новый виток нити в полотне бесконечности, что сплетает Жива.

Куриные головешки, ведь она не пришла на масленицу! Собака мерзкая, хихикает, наверное, над ним сейчас.

Он сглотнул ком в горле, стараясь звучать уверенно:

– Приятно познакомиться. А меня зовут Кощей Бессмертный.

1500 лет до нашей эры.

Шаг влево, уворот от меча противника, удар наперерез и Кощей отскакивает. Обзору мешает пустынный ветер, загораживает, лезет в глаза. Звон клинков за спиной, напоминание что бой ещё не окончился.

– Слева! – крикнул Гильгамеш.

Он успевает пригнутся, когда над головой свистит стрела. Вскидывает голову, видит темное пятно противника вдалеке на верблюде. Засада, подсказывает чутье. Это была засада. Поймать проходящий мимо караван и убить всех путников.

Бедуины готовились, бедуины знали, что здесь должен пройти караван.

Кощей отскакивает в сторону от другого удара, слышит резкий хлюпающий звук. Кинжал Гильгамеша входит в плоть вора, тот падает на землю. Мертвые остекленевшие глаза в небо устремлены.

Кощей стягивает лук со спины, выхватывает стрелу, натягивает тетиву и щурится, целясь. Отпускает тетиву. Стрела летит, разрезая воздух громким свистом. Вор соскальзывает с верблюда, падая на песок, когда стрела попадает в грудь.

Кощей опустил лук, огляделся вокруг. Мертвые тела валяются вокруг, песок, забрызганный кровью и ошалело выглядящий Гильгамеш.

– Ты как?

Он моргает, качает головой сбрасывая наваждение и убирает кинжал в складки одежды. Кощей видит, как дрожат его руки, безумно горят красные глаза, а в воздухе ощущается стальной запах чужой крови.

– Нормально, – он проводит рукой по путанным и грязным волосам. Гильгамеш смотрит на него, уже более осознанно. – Надо вернутся в город.

Кощей кивает головой.

***

Кощей знает его давно, достаточно давно, чтобы выпить вместе по стакану вина и пуститься в славные сражения. Познакомились они ещё тогда, парочку десятков лет назад, когда Кощей возвращался из Маньчжурии, решив сократить дорогу по пустыне. Знакомство началось с драки, продолжилось пьянкой в баре, а завершилось вероломным проникновением в покои царской дочери царя Урока, чтобы украсть браслет в подарок его матушке. Шум тогда поднялся знатный.

Кощею оставалось догадываться как ему все сходит с рук, все-таки у шумеров и их богов другие законы. Но то ли Гильгамеш был любимчиком в обоих пантеонах, то ли играло роль близкое соседство двух государств.

Ниппур, столица страны. Она шумная, громкая, полная снующих туда-сюда людей и пахнет пряностями. Они отправились в главный храм, где должен ждать тот, кто заказал выследить бедуинов грабящие караваны.

Кощей сидит на мраморном полу, рассеяно жует зеленую травинку во рту, смотрит на лениво плывущие облака в небе. Гильгамеш минут десять назад скрылся в каменных дверях храма Экур где ждал Энлиль.

Он выскочил из храма, громкие шаги эхом отдавались на мраморные стены и потолок. Разъярённый, громкий и злой Гильгамеш спустился по ступеням, плюхнулся рядом с ним и сокрушенно вздохнул.

– Ну что сказали? – с любопытством говорит Кощей.

Гильгамеш цыкнул раздраженно. Алые волосы разметались в разные стороны, руки сжаты в кулаки раздраженно, а глаза полыхают ненавистью. Кощей невольно сравнивал себя с ним, понимая, что не достиг такого уровня ответственности и дисциплины. А Гильгамеш выполняет поручения у самых главных чинов своего пантеона, невольно проникаешься уважением. Ему же до сих пор даже тяжело встать ранним утром!

Нужно менять свой режим сна, сопляк, сказал бы Чернобог.

– Шакалы последние, твари фараоновы! – рявкнул Гильгамеш. – Задание то выполнили, но вот награда за потраченное время народное спокойствие.

Кощей пожимает плечами, немного не улавливая сути, но соглашается. Чужой мир, чужие законы и правила. Ему ли как князю и сыну Нави не знать, как изменчив и разношёрстны миры.

– Может выпьем?

***

Таверна «У Иштар и сынов» похожа на шумное сборище людей вовремя Акиту, весь простой люд от нищих до богачей. Цветов и жертвенных подношений только не хватает. И огромных статуй древних богов возглашающих об их величии. Иштар бы точно оценила стихи, песни и статуи о себе любимой.

Они лавируют между пьяными телами, стараясь не коснутся кого-либо. Никто их не увидит пока они этого не захотят, но лишний раз на драку нарываться нет желания. Гильгамеш выхватывает два стакана грога со столика синюшного пьяницы, лежащего лицом вниз и пускающего слюни. Кощей, проходя мимо, морщится от отвратительного зрелища.

Гильгамеш и Кощей садятся за столик в самом углу таверны, распивая сладковатый ячменный грог и слушая человеческую возню. Есть в этом какое-то очарование, едва уловимая искра жизни, которая в любой момент может закончится.

– Бабы, – внезапно начал Гильгамеш. – Бабы странный народ, но я думаю все получится у тебя.

Кощей сдерживает раздраженный рык, приглушает силу ссохшихся костей и пепла, осыпаясь и падая, та оставляет запах тлена. Расскажи ему что, раз десять пожалеешь, что заикнулся. Не для совместного обсуждения в баре, скорее мнение со стороны узнать и все.

– Спасибо, – сухо отвечает.

Он делает глоток грога, рассеяно гоняя туда-сюда жидкость во рту. Вкус ячменя напоминает блины в печке запечённые, яркое солнце весны и странную Морену. Внезапным осознанием сыпется на него мысль, вернутся надо. Давно его не было в степях родных.

– Я уеду скоро, – он оставляет стакан на стол. – Дела ждут.

Слишком внезапно даже для себя, говорит он. Не нашла ли на него лихорадка из-за женщины? Чем бабай не шутит, все возможно.

Гильгамеш скалится в кривой улыбке, понимает все прекрасно. Дурак, что доверился, так сказал бы отец. Но Кощей видит рациональное зерно во всем этом, зерно что скоро прорастёт стоит постараться.

В кои-то веки постараться и поступить как надо, как правильно.

А не через жопу с чаркой браги в руках.

***

Явь блистает. Духи распивают напитки, вкушают вечные яства и веселятся в вечности.

Правь горит ясным огнем. Боги восседают в своих одеяниях на деревянных тронах, наблюдают зорким оком за людьми.

Мир цветет, обновляется и сбрасывает снежные одеяла с земель своих, птицы весело щебетать начинают, возвещая о начале весны. А Кощей сидит на сваленном бревне дерева, перебирает пальцами струны гуслей. Инструмент издает хаотичные звуки, ничего конкретного. Но ему нравится странное сочетание, напоминает вихрь эмоций, творящийся внутри.

– Не суди, да не судим и будешь.

Жрец, старый человек ссохшегося внешнего вида из-за долгой жизни, держит в одной руке посох из березы, а другую подставил под морду медведя. Зверь чавкает чем-то вкусным, как Кощей понял это сухари.

Зовут Яровид, Кощей давно его знавал. Чернобог свел с ним ещё в начале обучения, мол пускай наукам премудрым научиться непутёвый сын. Али чего мудрого из него вырастит. Путного из него ничего не выросло, но Кощей благодарен за возню с ним, таким тупым, костяным идиотом.

Яровид умный старик и энергии у него на всех них и даже больше.

– А я и не сужу, – тихо отвечает он.

Мелодичный перезвон вырывается из-под пальцев, как восклицание в ответ на слова жреца. Гусли приятно тяжелят своим весом колени. Больше чем скучные нотации об обязанностях, Кощею нравилось играть на гуслях.

– Но ты в смятении душевном.

Яровид гладит медведя по загривку, тот прикрывает глаза и тыкается в него мордой, подобно кошке. Не зря говорят, связь древняя, крепкая как дерево, пустившее корни в землю. Самые близкие звери для людей.