Текст книги "Уездный город С***"

– Насколько громоздкое? В авто войдёт? – прагматично уточнил Натан. – И эти трое, я так понимаю, располагают возможностью при необходимости получить нужные приборы?

– Войти-то войдёт, и располагают, – вздохнул профессор. – Да вот только нужно ли оно?

– Имеете в виду, что инженер вряд ли занялся бы чем-то подобным и придумал другой способ не оставить следов? – спросил Титов. – Я склонен согласиться, но проверить всё равно нужно. Мне только непонятно, почему их так мало? Они ведь работают с вѣщевиками, разве нет?

– Работают, работают. Тут, Натан Ильич, вот какое дело. Обычные люди вообще очень редко задумываются о существовании умбры, ещё реже – знают, как с ней работать, и работают. У них же своих забот полно, и дело их совсем в ином. Стереть умбру – дело муторное, сложное, его нужно крепко знать, нужно заниматься этим. Много чего учесть надо, и нет универсального рецепта, как у рачительных хозяек для выведения разного рода пятен. Но то для вѣщевиков. А стирать умбру с приборами, без вѣщевика… Нет такого прибора, на котором довольно рычажок подвинуть, и всё само исчезнет. Это нужно брать сложную измерительную технику, снимать показания, потом производить весьма непростые и громоздкие расчёты, потом подбирать приборы, которые окажут требуемое воздействие. Право слово, это работа целого дня, а то и не одного, особенно ежели один человек её выполняет. Само собой, много специалистов такого класса быть не может, а большинство из тех, кто есть – давно не мальчики. В этом деле, знаете ли, умение приходит только с опытом, на одних лишь природных талантах далеко не уедешь. Обыкновенный инженер начинает совсем с другого, и чтобы он дошёл до столь плотного изучения вѣщей и умбры, должно пройти много лет плодотворной и очень нетипичной работы. Я ни в коем случае не пытаюсь кого-то из них выгородить! Просто… – он на мгновение осёкся, подбирая слова.

– Не стоит, вы меня убедили, – усмехнулся поручик. – Я уже понял, что это была не лучшая идея и стоит сосредоточиться на вѣщевиках.

– Вот и прекрасно. А мы с Алечкой соберём в ваш список всех, кого знаем, она вам его вечером и отдаст. Или завтра, глядишь, вместе с какими-нибудь результатами. Вы же отпустите её на сегодня, чтобы она могла спокойно поработать?

– Да, конечно, – легко согласился Натан. Даже, наверное, излишне поспешно.

– Но как же… – обиженно пробормотала Брамс, однако поручик постарался её успокоить:

– Не переживайте, Аэлита Львовна, всё равно без ваших результатов далеко нам не продвинуться. Обещаю, никаких новых интересных визитов без вас.

Слова Титов подобрал верно. Вѣщевичка тут же смягчилась и подобрела, без капризов согласилась остаться и продолжить работу, отпустив Натана в департамент, и мужчина откланялся, мысленно вновь дивясь противоречивости натуры Брамс. Вот куда, спрашивается, в пять минут подевалась та серьёзная, собранная женщина, что столь уверенно читала студентам лекцию? Волей-неволей подумаешь, что играет и издевается, но ведь нет же, совершенно искренна!

Институт Небесной Механики существовал в городе всего десять лет, и здание это было отстроено непосредственно для него на Семейкинской, аккурат на полпути между полицейским департаментом и заводом «Взлёт», из-за которого в нём в основном и возникла надобность.

Двадцатый век не только газеты, но и учёные называли веком, в который человек обрёл крылья и сумел оторваться от земли. За двадцать лет самолётостроение сделало поразительный рывок и продолжало развиваться столь ошеломляющими скачками, что люди прошлого века лишь потрясённо крестились и качали головами, предрекая всяческие катастрофы.

С каждым годом всё глубже пролегал намеченный ещё Великой войной разлом: неповоротливые, неуклюжие, громадные дирижабли, способные нести поражающие воображение грузы, использовались для гражданских и транспортных нужд, а быстрые, манёвренные и дорогие самолёты строились для войны. «Взлёт» занимался последними, и всё, что Титов знал об этом большом заводе, так это пристальное отеческое внимание к нему Охранного отделения.

Натан бы и не вспомнил о подобном обстоятельстве, но его терзало смутное неприятное предчувствие: как бы не пришлось идти на поклон к «соседям». Титов прежде об этой детали не задумывался, а тут внезапно понял, что самые толковые вѣщевики, не считая подобных Брамс своеобразных личностей, наверняка прибраны к рукам именно военными, и внимания полиции к этим людям не одобрят не только они сами, но и опекающяя всю отрасль Охранка. А потому назавтра, после знакомства со списком, Титов на всякий случай наметил себе визит к полицмейстеру: в таких делах без помощи высокого начальства не обойтись.

Для начала он решил всё же повторно заглянуть в дом четырнадцать по Владимирской улице – это было почти по дороге, а до Полевой Натан собрался прогуляться пешком. Погода располагала, но, главное, на ходу ему лучше думалось.

А подумать было о чём. Например, посетовать на себя за то, что вот так легко принял на веру слова Аэлиты об относительной простоте стирания умбры. На девушку Титов, конечно, не сердился, она говорила что думала, но он-то сам хорош! Уже вроде бы понял, что имеет дело с неординарной особой, а так лопухнулся. Благо времени ещё немного потерял и повернулось всё в итоге к лучшему.

Но после разговора с профессором картина в самом деле начала складываться. Пока зыбко, однако поручик уже не чувствовал себя в тупике. Например, Натан был уже почти убеждён, что убийца – человек весьма самоуверенный и очень увлечённый собственным делом, привыкший полностью полагаться на талант вѣщевика и не считающий само его наличие сколько-нибудь примечательной чертой. Почти как Аэлита. Стерев умбру, он посчитал, что замёл следы, однако совершенно не подумал, что этим поступком выдал себя куда больше.

Вот чего Титов совершенно не мог понять и даже предположить достаточно убедительно, так это мотивов. Не только причины убийства, но почему всё обставлено именно вот так.

Чем вѣщевику могла помешать проститутка? Шантажом тянула деньги? И чем, интересно, грозилась? Просто предать связь огласке?

Но любые домыслы на эту нему не объясняли главного: зачем сбрасывать покойницу в воду, да ещё вот так ненадёжно? Если желал убить – ну так убей, концы в воду, привязав камень на шею, и кто станет искать продажную женщину! Так нет же, плотик этот соорудил, в рубаху обрядил. Рассудком он тронулся, что ли, от большого ума?

С такими мыслями Натан и дошёл до знакомой уже Владимирской. Время получилось самое подходящее: достаточно поздно, чтобы женщины пробудились, и достаточно рано, чтобы не начался ещё наплыв клиентов. Ничего полезного от этого визита мужчина не ждал и всерьёз не верил, что кто-нибудь из местных обитательниц сумеет вспомнить нечто примечательное, однако небольшую зацепку неожиданно для себя получил. Таинственного любовника Наваловой, конечно, никто не видел, зато одна особа, Проскурина Елена, припомнила извозчика на двуколке, с коим Аглая общалась довольно панибратски. Елена даже потом пошутила над Наваловой про синицу в руках, которая лучше журавля, но та по обыкновению отнеслась равнодушно и на подначку не повелась.

Событие это случилось в прошлом месяце, и из примет извозчика блудница сумела назвать только пегую лошадь и бритое лицо, кажется достаточно молодое. Не бог весть какой портрет, однако и шансы найти возможного знакомца Аглаи имелись: извозчики по крестьянскому обычаю чаще носили бороды, да и пегая – не гнедая. С каждым годом экипажей в городах становилось всё меньше, и у Титова имелся хороший шанс, что поиски увенчаются успехом.

Часа три потратив на расспросы по городским биржам, Натан всё же нашёл ту, на которой знали бритого парня на пегой лошади. Звали его Петром Коробом, был он спокойным и основательным, неконфликтным, немного бирюком. Однако на этом везение поручика кончилось, потому что Пётр третьего дня отбыл в родную деревню по какой-то надобности – не то умер у него кто-то, не то родился, – а названия деревни или хотя бы уезда никто не знал. Впрочем, дело это было наживное: зная имя, установить остальное не составляло труда, только для этого требовалось вернуться в департамент.

Михельсон нашлась на рабочем месте, но в дурном настроении, причин которого не назвала. Титов предположил, что виной тому Валентинов, однако непрошено лезть в душу не стал. Просьбу делопроизводительница выслушала и пообещала всё решить, но – завтра утром, потому что день незаметно для Натана, проведшего его в разъездах и разговорах, склонился к вечеру. Может, нужные люди всё ещё имелись на местах, однако Элеонора была непреклонна. Настаивать поручик не стал и воспользовался возможностью своевременно вернуться домой, надеясь добрать сна за прошлую беспокойную ночь.

Глава 7. Лобное место

Брамс явилась домой снова за полночь, уставшая, но довольная. До полного решения поставленной задачи они с Ивановым сегодня, конечно, не дошли, но, чувствовалось, путь нащупали верный. Профессор был уже не в том возрасте, когда можно позволить себе сутками корпеть над цифрами, и потому домой он ушёл гораздо раньше. Аэлита, может, и дольше просидела бы, но из лаборатории её выгнал голод, привычный институтский буфет уже давно закрылся, и, чем искать какую-то ресторацию, проще было уже сразу отправиться домой. Ну и кроме того, при всей собственной увлечённости Брамс сознавала, что отдых и здоровый сон очень нужны разуму, а потому решительно, хотя и с некоторым сожалением, оставила арифмометр, отложила логарифмическую линейку и толстую тетрадь для записей и отбыла в родные пенаты.

А вскоре Брамс искренне пожалела, что не оставила свои вычисления раньше, потому что утро у неё началось с рассветом.

– Алечка! Вставай, милая, тебя там просят, случилось что-то. – Одетая в длинный халат, с наскоро повязанным на голову платком, встревоженная Людмила Викторовна Брамс будила дочь, которая от пронзительного звонка в дверь не проснулась, в отличие от родителей.

– Что? Мам, ну брось, темно ещё, – проворчала Аэлита в полусне, пытаясь отгородиться подушкой.

– Аля, вставай, – продолжила настаивать на своём женщина. – Или пойди сама скажи, что не поедешь. Ну нехорошо, люди ждут, они тоже не просто так ни свет ни заря взбаламутились.

Увещевания достигли цели, девушка всё же проснулась до конца и села в постели, сонно растирая глаза.

– Кого там черти принесли? – проворчала она недовольно, поправляя сползающую с плеча ночную сорочку и поминутно зевая.

– Не ругайся, – одёрнула Людмила Викторовна и продолжила, протягивая дочери халат: – Назвался Титовым, поручик. Уверяет, что вы служите вместе. Очень извинялся за визит в неурочное время, но дело, говорит, безотлагательное.

– Что там стряслось такое? – не на шутку изумилась Аэлита. Она плохо разбиралась в людях, но даже её познаний было достаточно, чтобы понять: случилось нечто по-настоящему серьёзное, иначе Натан Ильич или обошёлся бы без её общества, или уж в крайнем случае дождался утра.

– Ну куда ты? – возмутилась Брамс-старшая. – Хоть волосы прибери, мужчина же, неприлично!

Аэлита даже отмахиваться не стала и молча прошла в гостиную, кутаясь в расписанный птицами шёлковый халат на манер японского кимоно – дань моде двадцатилетней давности, когда обычные жители сердца Российской Империи познакомились со странными традициями этой далёкой страны, о которой большинство прежде и слыхом не слыхивало. Мода схлынула, перестав быть диковинкой, а такие вот халаты очень прижились среди обеспеченных граждан и особенно гражданок.

Титова разговорами о погоде развлекал Лев Селиванович Брамс, ещё более сонный, нежели его дамы, но при этом совершенно спокойный, чем поставил поручика в тупик. Тот ожидал справедливого возмущения от родителей вѣщевички, за которой заехал в такую рань на служебном автомобиле, и был весьма озадачен невозмутимым кивком Льва Селивановича и его безмятежным: «Да-да, проходите в гостиную, сейчас мы её разбудим». Ни вопросов, ни недовольства…

На самом деле всё было просто: отец семейства Брамс являлся одним из главных инженеров, заведующих водонапорным хозяйством города, и давно уже привык к тому, что по необходимости его могут выдернуть из дома в любое время суток. С Аэлитой подобного прежде не случалось, несмотря на два года её полицейской службы (весьма и весьма безоблачные два года), но Лев Селиванович был слишком рассеянным в житейских вопросах, чтобы заметить эту странность.

– Здравствуйте, Натан Ильич, – вновь зевнув и прикрыв рот ладонью, проговорила Аэлита. – Что стряслось?

– Здравствуйте, Аэлита Львовна, – ответил Титов, поднимаясь при её появлении. – Новое тело нашли, на том же месте, нужно всё оформить. Уверяют, один в один предыдущее. Я мог бы попросить кого-нибудь ещё, но у вас явно получится точнее. Ну и кроме того, мне подумалось, вы расстроитесь, если я хотя бы не предложу. Впрочем, если не желаете ехать, я…

– Нет, нет, что вы! Правильно решили, – тут же оживилась Брамс. – Дайте три минуты, я сейчас!

Обратно в комнату она упорхнула с куда большим энтузиазмом, чем брела в гостиную, и Натан всё же не удержался от улыбки, с которой отчаянно боролся с самого появления Аэлиты на пороге. В алом халате с чёрно-белыми журавлями, окутанная облаком растрёпанных рыжих кудряшек, Брамс выглядела исключительно потешно, очаровательно и по-детски трогательно. Однако явление это ещё сильнее осложнило Титову жизнь: он и прежде-то с заметным трудом заставлял себя воспринимать вѣщевичку всерьёз, а как делать это теперь, и вовсе не представлял.

То ли по рассеянности со сна, то ли из-за тусклого света торшера под тканевым абажуром, то ли по какой ещё причине поручик не заметил, сколь задумчивым, одобрительно-оценивающим взглядом смерила его в это время мать семейства и как довольно улыбнулась своим мыслям.

– Позвольте, это та несчастная, о которой в газетах писали? Утопленница? Вы о ней говорили? – полюбопытствовал Лев Селиванович, высокий нескладный мужчина с дурной осанкой, кудрявыми русыми волосами с густой проседью, ухоженными усами и грустными глазами спаниеля.

Вот тоже странность; типом, общей хрупкой одухотворённостью наружности Брамс был очень похож на Валентинова, но отчего-то вызывал совсем иные чувства. Никакой неприязни, только любопытство и лёгкую подспудную симпатию. Может быть, просто оттого, что поручику была приятна его дочь и отношение это распространилось на всю её семью?

– О ней, – кивнул Натан, не видя смысла скрывать. Всё одно скоро событие станет достоянием общественности, и если он хоть что-то в этой самой общественности понимает, жизнь полиции здорово осложнится. Паника не паника, но волнения им обеспечены. – Только вы всё же не распространяйтесь особенно, мало ли?

– Да-да, я всё понимаю, – закивал он. – Стало быть, вот каким делом так увлечена Аэлита? Это замечательно. То есть, конечно, замечательна не гибель бедняжки, а то, что Алечка наконец получила возможность заняться тем, о чём мечтала. Спасибо, что решили взять над ней шефство, а то она уже начала тосковать, Пётр Антонович её ни до чего ответственного не допускал.

– Напрасно, она отличный специалист, – задумчиво качнув головой, проговорил Натан, не выказав удивления словами собеседника, которыми был, однако, немало озадачен.

Поручик, будучи человеком в первую очередь военным, настолько привык не обсуждать приказы, что взял девицу Брамс в помощники, может, без особого рвения, но и без излишних раздумий. Начальство распорядилось – значит, так надо, и не его ума дело кому и зачем. А потом этот труп, и стало вовсе не до посторонних размышлений, тем более проявила себя девушка весьма достойно.

Но теперь с лёгкой руки Брамса-старшего он задумался: а почему таланты Аэлиты прежде не пытались применить на благо полиции родного города? То есть нет, это как раз понятно: исключительно своеобразная особа, напрочь лишённая навыков, необходимых сыскарю, какая уж ей «настоящая» работа! Непонятно, почему теперь Чирков вдруг передумал? Из-за того, что девочка начала тосковать и родители попросили наконец пристроить её к делу? Вероятно, если вспомнить о достаточно близких родственных связях. Но всё же…

– Вот-вот, и я о том же говорил, – жарко поддержал его тем временем Лев Селиванович. – Но Петру Антонычу разве втолкуешь! Он, должно быть, теперь смягчился от ваших столичных рекомендаций. Даже Людушка вот на удивление к вам расположена, а то затея эта с уголовным сыском ей поначалу…

– Ой, а что же это я сижу? – всполошилась «Людушка» – миниатюрная энергичная женщина с тёмно-рыжими, скорее медными волосами, в которую очевидно и удалась Аэлита наружностью. – Вас же наверняка тоже с постели подняли, а я даже чаю не предложила. Я вам сейчас пирожков с собой заверну, домашние, с капустой, вчера только напекла. – Пирожки горкой лежали в вазе, накрытые льняной салфеткой, в которую женщина и начала их заворачивать. – И не думайте возражать! Заодно обязательно проследите, чтобы Алечка тоже покушала, она постоянно забывает, вот точно копия Лёвы. Я ему собираю с собой на службу поесть, так он порой обратно приносит. Говорит, не до того было. Ну вот как так можно?

– Действительно, – только и сумел хмыкнуть Титов, ощущая всё большую растерянность.

С его «столичными рекомендациями» можно было ожидать подозрений и как минимум пристального внимания от начальства, особенно в первое время. Ладно, должность ему отдали – в конце концов, образование и опыт действительно позволяют, а на моральный облик в этом вопросе можно попробовать закрыть глаза. Но доверять шефство над юной родственницей, которую прежде до сыскного дела не допускали?!

Или, может, Натан чего-то не знал?

Прежний его начальник, полицмейстер Шуховской Александр Александрович, весьма благосклонно относился к тогда ещё штабс-капитану Титову, и милость эта была честно заработана долгими годами почти безупречной службы. Именно Шуховской предложил Натану переменить город, чтобы и развеяться, совершенно перечеркнув прошлое, и заодно избавиться от косых взглядов знакомцев. Он же и похлопотал о переводе; кажется, с Чирковым они были неплохо знакомы, то ли учились вместе, то ли служили когда-то.

Мог ли Шуховской что-то подчистить в биографии проштрафившегося подчинённого? Навряд ли, на подлог точно не пошёл бы, не тот человек. А вот представить в более благоприятном свете историю падения Титова по служебной лестнице, скажем, дополнив депешу о переводе личным письмом к старому приятелю, коль уж решил принять участие в судьбе молодого офицера, – вполне. Если полицмейстер брался за какое-то дело, то в меру собственного разумения выполнял его до конца и хорошо, что безусловно стоило уважения.

Пожалуй, подобное дополнение к личному делу исчерпывающе объяснило бы симпатию Чиркова, но привлечение к работе Брамс – по-прежнему нет.

Однако обдумать этот вопрос можно было и после, а сейчас оставалось поблагодарить Людмилу Викторовну за пирожки и вместе с приплясывающей от нетерпения Аэлитой покинуть небольшой, но очень уютный и добротный дом Брамсов. Одной рукой неловко прижимая к груди тряпицу с пирожками, Натан вежливо открыл даме дверь автомобиля, и та даже не стала сопротивляться, преспокойно плюхнулась на сиденье.

– Что, в самом деле точно такое же происшествие? – полюбопытствовала Аэлита, когда машина плавно тронулась.

– Увы, я знаю не больше вашего, – развёл руками Натан. – Меня самого подняли с полчаса назад и сообщили ровно то, что я сказал. А у вас есть какие-нибудь результаты?

– Да, мы список составили, только я его в Федорке забыла. Хорошо вот рабочий саквояж прихватила, но и то машинально, – чуть смущённо призналась девушка, устраивая оный сбоку от себя на сиденье.

– А я для вас на всякий случай взял какой-то в департаменте, – улыбнулся Титов, кивнув на стоящий в ногах саквояж.

– Ой, замечательно, мы тогда им и воспользуемся! – обрадовалась Брамс. – А этот я не буду трогать, чтобы настройки ненароком не сбить, иначе все вчерашние расчёты могут пойти прахом.

На этом разговор увял, оба служащих уголовного сыска были слишком сонными для бодрой болтовни. Да ещё, на беду, шофёр ехал исключительно плавно и осторожно, не чета Аэлите верхом на «Буцефале», и буквально через пару минут Титов почувствовал, что начинает клевать носом. До мыса добираться было долго, а с неспешностью нынешнего транспорта – особенно: Брамсы жили на Симбирской, ближе к полицейскому департаменту, чем к стрелке двух рек.

Поручик упрямо боролся со сном, разглядывая в небольшое окошко проплывающие за окном улицы. А вот Аэлита даже пытаться не стала, через несколько минут её сморило, и голова девушки склонилась Титову на плечо. Натан замер, стараясь не разбудить вѣщевичку неловким движением, а вскоре и сам задремал, убаюканный плавным ходом автомобиля и низким, солидным урчанием его двигателя.

– Эй, сыскари, приехали! – разбудил их весёлый голос шофёра. Его-то никто с постели чуть свет не поднимал, он прекрасно выспался перед ночным дежурством.

Аэлита, голова которой сползла за время дороги поручику на грудь, вскинулась, от души наподдав затылком Титову под челюсть, так что тот чудом не прикусил язык. Под смех шофёра, довольного своей выходкой, полицейские выбрались на свежий воздух. Брамс, конечно, не стала дожидаться, пока ей откроют тяжёлую дверь, а выбралась сама, тихонько ругаясь себе под нос. Никакого смущения от неловкого момента в ней заметно не было, поэтому и поручик позволил себе расслабиться, выкинув лёгкий конфуз из головы.

Натан с наслаждением разогнулся, разминая задеревеневшую в неудобной позе шею. На востоке, за расположенной через приток частью города, только-только вставало солнце, и здесь, у воды, ещё стелился зыбкий и редкий туман, траву покрывала роса, а стылый сырой воздух заставлял зябко ёжиться. Но зато прекрасно бодрил, проясняя разум и разгоняя последние вязкие обрывки сна.

– Ну что, пойдёмте? – предложил Натан, критически оглядывая нахохлившуюся и обхватившую себя руками в попытке согреться девушку. Та явно не подумала, что майский рассвет мало подходит для прогулок у воды в одной тонкой блузе, и теперь отчаянно мёрзла.

– Угу, – упрямо буркнула она и озадаченно уставилась на Титова, который молча сунул ей в руки саквояж и принялся снимать портупею. – Вы чего?

– Избавляю себя от душевных терзаний, – хмыкнул тот в ответ, расстёгивая китель. Брови девушки изумлённо выгнулись, и она растерянно предположила единственное, что пришло в голову:

– Вы искупаться, что ли, хотите?

– Буквально мечтаю, – насмешливо отозвался поручик, накидывая китель на плечи обомлевшей от такого его поведения Аэлите, и нацепил свою перевязь поверх полотняной рубашки. Очень странно он выглядел в подобном наряде да при фуражке…

– Да вы что! – наконец очнулась и запротестовала Брамс. Из одного только духа противоречия и чувства неловкости: отдавать китель ей совсем не хотелось. Тот ещё хранил чужое тепло, да и без этого плотная ткань прекрасно защищала от студёного воздуха. А ещё он очень приятно пах чем-то знакомым – наверное, одеколоном мужчины, и ещё чем-то, совсем неуловимым. – Натан Ильич, да ничего бы со мной…

– Брамс, отставить уже спорить со старшим по званию, – проворчал Титов, забирая у неё саквояж. – Идёмте, раньше закончим – раньше вернёмся к пирожкам. Опять же, нас ждут.

Он решительно двинулся через пустырь, и Брамс молча побрела следом, кутаясь в китель и ощущая всё возрастающую неловкость. А когда щебёнка закончилась и под ногами начался сырой песок, она вдруг осознала одну важную вещь…

– Натан Ильич, – неуверенно окликнула она поручика и остановилась, переминаясь с ноги на ногу.

– Что случилось, Брамс? – вздохнул он, оборачиваясь.

– А может, я вас лучше тут подожду? – потупив взгляд, тихо и очень виновато предложила девушка, заливаясь краской.

– То есть как? – Натан настолько опешил и растерялся от подобной идеи, что даже не возмутился.

– Ну… Я… – промямлила вѣщевичка, а потом, вздохнув, призналась: – Я сапоги не обула. Забыла совсем, что тут мокро, и вам же…

– Брамс, я с вами точно рехнусь! Я уж решил, случилось что, – со смешком качнул головой Титов. – Идёмте, и бросьте вы эту ерунду. Не думаю, что вы за два дня поправились на четыре пуда, чтобы я не сумел вас поднять.

Аэлита только вздохнула и покорно поплелась за мужчиной дальше. В силах поручика она и не сомневалась, она вообще сейчас не о его удобстве думала. Просто вѣщевичка помнила своё вчерашнее смятение и совсем не желала его повторения.

Однако лезть в холодную воду ей хотелось ещё меньше, так что возражать против проявления Натаном благородства девушка, конечно, не стала.

– А вот и уголовный сыск, – со смешком встретил их появление всё тот же судебный медик.

Городовой Храбров, чей участок как раз примыкал к мысу и чьё дежурство по стечению обстоятельств выпало и на эту ночь, от замечаний, к счастью, воздержался, только козырнул прибывшему поручику.

– Место и действующие лица те же? – в тон отозвался Титов. Кивнул городовому и знакомому рыбаку, водружая Брамс на сухую кочку, и пожал ладонь медику как старому приятелю.

– Сегодня я, как видите, один, – развёл руками тот. – Но в остальном – да. Разве что прежняя была чуть ниже этого места, вон там, – эксперт взмахом руки указал, где именно. – Поза, материалы ровно те же, да она даже внешне весьма похожа. Эта в воде пробыла всего ничего, буквально несколько часов, по внешним признакам предполагаю утопление, а всё остальное после осмотра. Принимая во внимание обстоятельства, займусь сразу, как привезём, и постараюсь управиться поскорее, – пообещал он.

– Аэлита Львовна, прошу, ваш выход, – предложил Натан. – Храбров, а скажите, охотники у вас на участке есть? Из таких, заядлых. С собаками.

– Как не быть? Леса богатые, реки кругом, – уверенно заговорил он. – Уток выше по притоку тьма тьмущая, прочей птицы, зайцев тоже много. Да я и сам увлекаюсь, чего греха таить, и собаку держу, грешен.

– А нюх у вас… тьфу, у собаки вашей, хороший?

– Даже не сомневайтесь! – гордо сообщил тот. – По следу идёт как привязанная!

– Прекрасно. Поможете следствию?

– Это как? – растерялся городовой.

– Попробуем осмотреть и обнюхать ближайший берег, вдруг да и найдём что-нибудь, – пояснил Титов. – Вчера-то с гарантией всё вытоптали, а сейчас ещё рано, вдруг повезёт? Приведите, пожалуйста, собаку, хорошо? Может, след возьмёт. Подождите нас у машины.

– Это можно, – оживился Храбров. – Разрешите выполнять?

– Идите, только не задерживайтесь.

Городовой с радостью воспользовался благовидным предлогом удрать и не слушать флейту вѣщевички, и над телом покойницы осталось трое. Только теперь Натан сообразил, что малость оплошал со своим поручением: раз судебный один, кто-то должен помочь ему с носилками, и теперь, кроме поручика, некому, а ведь и Брамс ещё перенести на сухое надо! Но после махнул рукой: два раза сходит, невелика беда.

Сегодня рядом с телом было ещё жутче, чем в прошлый раз. Вроде всё знакомо и понятно, ожидаемо и не должно так сильно задевать, но первый стон флейты заставил мужчин дёрнуться. Время близилось к пяти утра, город ещё только просыпался, и здесь, у стрелки, было особенно тихо и пусто. Закрываешь глаза и словно не близ сердца богатой губернии стоишь, а где-то в диких краях, где человеческого голоса и не слыхивали никогда. Только плеск реки и – надрывный, жутковатый вой какого-то хищного зверя.

И холодный, стелющийся, редкий, пахнущий болотом туман, клочьями лежащий на мокрой траве и порой трогающий людей своими призрачными лапами.

За этим всем Титову неотвязно чуялся чей-то пристальный недобрый взгляд, наблюдавший за ними. Ладно бы с берега, мало ли зевак, но ощущение было такое, словно глядят со стороны притока, притом очень близко. Но воду не тревожила ни одна лодка, и сколько ни всматривался поручик в заросли на противоположной стороне, поймать этот странный взгляд так и не сумел, и в конце концов списал всё на общую подавленность и недовольство происходящим.

Второй труп, столь явственно похожий на первый, вызывал нехорошее ощущение тянущей пустоты где-то за грудиной. Способ, коим убийца избавился от тела, с самого начала сбивал с толку ненадёжностью и странностью, но теперь вовсе вызывал оторопь. Таинственный любовник Аглаи решил прикончить ещё одну проститутку тем же способом? Зачем, если он точно знал, что тело спрятать не удалось?! Выходит, и не собирался прятать! Даже как будто наоборот, намеренно оставил на виду.

Может, между покойницами и впрямь нет никакой связи, кроме одного на двоих печального конца? Очень странного конца, который вновь возвращает к высказанной Чогошвили мысли о языческом ритуале. Может, для того и утащили вверх по притоку, чтобы на них не подумали? Или есть в городе С*** ещё какая-нибудь странная вера с жуткими обычаями, не заявляющая о себе столь явно? Или не вера, а некое тайное общество, коих в мире во все времена хватало? Этакий Ку-Клукс-Клан С-ской губернии, поставивший себе целью борьбу с блудом и избравший столь странный метод.

Или не стоит пороть горячку и делать из мухи слона, и всё это сотворил кто-то один. Насколько Титов помнил, демонстративность, отсутствие попыток спрятать жертву как раз является одним из признаков серийного убийцы. Опасного безумца, вдруг решившего… что? Убивать блудниц? Приносить странные жертвы? И можно ли вообще найти хоть какую-то логику в поступках сумасшедшего? Если и можно, то самому Титову это точно не по силам.

В конце концов поручик решил, что начатые за эти дни поиски сворачивать не стоит. Установить личность любовника необходимо хотя бы потому, что именно он может оказаться этим самым убийцей. Не стоит забывать, Навалову убили в доме, и убийца был явно ей знаком.

Но и ограничиваться им, конечно, не нужно. У Брамс есть своё дело, которое становится всё важнее и нужнее, а ему надо несколько расширить поле работ. Например, всё же проверить язычников, хотя бы отбить в Киевский Университет телеграмму и узнать, был ли у них такой историк – Данила Рогов, что он вообще собой представлял и что с ним сталось. И про обычаи языческие поговорить, но не с Роговым, конечно, а с местными уже историками.

Окончив свою работу, Аэлита вновь впала в задумчивость, но расспрашивать её пока Натан не стал. Осторожно перенёс через залитое водой пространство, которое за прошедшее время заметно уменьшилось и большей частью являло собой чавкающую жидкую грязь пополам с песком, а после вернулся к Филиппову, чтобы помочь с носилками.

– Филипп Андреевич, а подскажите, специалисты-мозгоправы в городе есть? – спросил он, помогая судебному уложить тело на носилки.