Текст книги "Увидеть Париж – и жить"

Глава 5
В Москву

…и услышала низкий, хрипловатый мужской голос:

– Вы тоже отстали от экскурсии?

Я повернула голову. Кто-то светил фонариком своего мобильного телефона. Это был мужчина среднего роста, в джинсах и короткой кожаной куртке.

– Пойдемте к выходу, мне кажется, я помню, как пройти, – сказал он спокойно и немного грустно.

Я вздохнула с облегчением, незнакомец производил впечатление адекватного человека.

– Вы из московской группы? – спросил он.

– Нет, я из Петербурга.

Он посветил фонарем мне в лицо.

– Простите. Питер – это прекрасно, Блок, Ахматова, белые ночи, алые паруса.

– А вы не поэт случайно?

– Нет, к сожалению, а вы?

– Я тут скрываюсь.

– От полиции? – я заметила, что он снова украдкой посветил мне в лицо.

– Нет, наоборот.

– Интересно.

Я шла за мужчиной по узкому ходу, и его слова отдавались эхом по холодным каменным коридорам.

– Черт, похоже, мы пошли не туда, по моим расчетам здесь уже должен быть выход. Я устал, давайте отдохнем.

Мы присели на песок.

– Вы сюда приехали на экскурсию?

– Нет, помолиться. Я почти не надеюсь на чудо, но все-таки в нас всех живет первобытное доверие высшим силам, – ответил незнакомец.

У него был такой несчастный голос, что мне стало жаль его.

– У вас какое-то горе? – осторожно спросила я.

– Да, – его голос дрогнул, – моя дочь – инвалид.

Я не знала, что сказать.

– Это моя вина, партнеры подорвали мою машину, когда дочь была еще крошкой, она пострадала. У Алины перелом позвоночника, она не может ходить. У нее сейчас тяжелые изменения психики. Бедная моя девочка. Я не знаю, что делать.

Я невольно погладила его по руке.

– Как вас зовут?

– Николай.

– Николай, вы не виноваты, не виноваты ни в чем, это иллюзия, это ваша измученная душа так говорит. Вы не виноваты в том, что случилось, вы не хотели этого. Никто не может избежать неправильных поступков. Гораздо более ужасные грехи, ошибки, преступления других людей не всегда приводят к трагическим последствиям, а в том, что случилось, нет вашей вины. Если этому было суждено произойти, трагедия произошла бы без всяких ваших действий. Я лечилась у психотерапевта, она говорила мне эти истины, они обусловлены опытом поколений и входят во все основные философские и религиозные системы, это правда, Николай. Вы просто сейчас не можете этого осознать.

– Лариса, спасибо вам большое. Я не знаю, что ответить. Вы так хорошо сейчас говорили. Вы можете мне помочь? Мне так плохо, не бросайте, не бросайте меня, пожалуйста, давайте сходим пообедать, когда выберемся отсюда. Не подумайте, что я хочу какого-то близкого знакомства, дело не в этом. Мне нужен человек, с которым я смогу поговорить, я просто в отчаянии.

Еще некоторое время мы шли по каменному ходу.

Наконец, мы услышали вдалеке голос: «Молитвами святых отец наших…» Мы пошли на огонек и увидели монаха, невысокого пожилого человека с умными внимательными глазами, в черной одежде, с длинной седой бородой и большой свечой в руках.

– Не отставайте больше от группы, это опасно, – глухо сказал он, – пещеры закрываются по окончании экскурсий.

Мы вышли к свету и свежему воздуху. Я лучше рассмотрела Николая. На вид ему было лет сорок пять – пятьдесят. У него было печальное, худое, прорезанное морщинами лицо замотанного, несчастного человека. Глаза выражали глубокую боль. Седые волосы. Он был в явно дорогой кожаной куртке, джинсах, ботинках, кашемировом свитере.

Мы вышли из монастыря, шел проливной дождь. Мы дошли до кафе напротив монастырской гостиницы для особых паломников под названием «странноприимный дом». Кафе было оформлено в русском стиле.

– Выбирайте, что хотите, я угощаю, – сказал Николай, – раз уж я уговорил вас прийти сюда.

Мы сели за столик, покрытый белой скатертью.

– Знаете, как это случилось, Лариса? Алина была такой милой, кудрявой крошкой, она бегала, любила забираться на меня и играть. Мне ведь всего тридцать восемь, а многие говорят, что я выгляжу намного старше. Начало девяностых, тяжелые условия, надо было строить бизнес в условиях хаоса и насилия. Я только начинал тогда и… партнеры наказали меня за дело, если можно так выразиться. Я распродал товар, забрал себе всю прибыль, не выполнил партнерское соглашение, так как не доверял тем людям. Мне казалось, что они сами собирались меня кинуть, не знаю, может, я сейчас просто пытаюсь оправдать себя. Они взорвали машину, в которой была Алина. Все, что вы говорите, Лариса, красиво, но это просто слова. А на деле я не могу себя простить.

Когда она стала инвалидом, я долго не мог в это поверить. Куча денег ушла на лекарства, врачей. Дочь росла, но так и не встала на ноги, все было бесполезно. Наконец, нам вынесли окончательный диагноз: ходить она не будет никогда. Жена не выдержала, ушла, а я не мог оставить Алину. Просто не мог. Я все время был с дочкой, стал вести бизнес без правил, тогда вообще было страшное время, но после того, что произошло с Алиной, я просто озверел. К тому же нужны были огромные деньги. Вот сейчас прошло уже много времени, она уже не ребенок, молодая девушка, инвалид, тяжелые изменения в психике. Хотя у нее сохранный интеллект, к ней приходили учителя, она окончила курс средней школы, сейчас заочно учится в институте. Сейчас ей так плохо, депрессия, – он закрыл лицо руками, – я не могу на это смотреть, моя душа переворачивается, я, наверно, скоро сойду с ума. Мое сердце давно превратилось в изгрызенный крысами кусок мяса. Я живу по инерции. Все равно я нужен ей, без меня она погибнет, поэтому я продолжаю существовать, я должен. Но как существовать с такой невыносимой болью? – Он сжал кулаки. – Целители, монастыри, ничего не помогает. Да что говорить… Лариса, у вас испуганный вид, заказывайте что-нибудь, кофе, например.

Я заказала кофе и салат. Николай – рюмку водки, суп и картошку с грибами. Он неожиданно сказал:

– Мою жизнь уже не исправишь, а что случилось у вас? – и внимательно посмотрел на меня. Мне стало слегка не по себе от его проницательного взгляда.

Я вкратце рассказала ему, что произошло.

– Да, ситуация неприятная, советую вам отдать деньги тому мерзавцу и скорее уходить из вашей лохотронской фирмы.

– Но у меня нет таких средств. Я давно лечусь от бесплодия дорогостоящими методами.

Николай вздохнул.

– Лариса, в моей компании есть грамотные юристы, я думаю, что смогу вам помочь. Но не просто так.

Я взглянула на него с удивлением.

– Не подумайте ничего плохого. Вы недолго говорили со мной, но сказали очень интересные, добрые слова. Лариса, вы могли бы поработать с Алиной? Ей нужен хороший человек, который будет рядом с ней. Ей нужно помогать не физически, для этого есть сиделка, прежде всего дочери необходима моральная поддержка, общение, профессиональные психологи как-то не справляются. Я не знаю, с чем сравнить, ну, к примеру, вы решили отвлечься, пригласили клоуна, он шутит, а вам совсем не весело и не смешно. Поживите три месяца с Алиной, за это я полностью верну долг вашему Куропатову, вы будете жить за мой счет, я дам вам кредитную карту на расходы. Но предупреждаю, она тяжелый человек, мало кто выдерживает долго находиться рядом с ней. Если вы уйдете раньше времени, бросите ее, я вас не прощу, – он внимательно посмотрел мне в глаза.

– Но три месяца – долгий срок, мне нельзя уезжать на такое время, я лечусь от бесплодия, у меня есть гражданский муж. А вы живете в Москве, к тому же мне надо что-то решать с работой.

– Лариса, у вас нет выбора. Куропатов – известный питерский бандит, я слышал о нем, он не спустит это дело на тормозах. Ну, разве только кто-то еще кроме меня подарит вам двадцать тысяч долларов. У вас есть такие знакомые?

Я вздохнула.

Вдруг лицо Николая стало злым.

– Но если вы не любите больных, нервных, если вам противно, если вы хоть взглядом обидите ее, лучше откажитесь сразу.

Да, выбор был не из легких.

– Но мне придется уволиться с работы, – вздохнула я, – если вы владелец компании, может быть, вы смогли бы помочь мне с трудоустройством через три месяца?

– Увольняйтесь из своей конторы, я… – он на минуту задумался, – да, я смогу помочь с трудоустройством на хорошо оплачиваемую должность, если вы захотите. У нас есть филиал в Питере, а если захотите, сможете остаться в Москве, вам предоставят жилье на время работы в компании.

Предложение помочь с работой решило мои сомнения. Мы договорились с Николаем, что утром он заедет за мной на машине, и мы отправимся в столицу. Когда я пришла домой к Анне Сергеевне, меня охватили смешанные чувства. С одной стороны, я ощущала какое-то удовлетворение от того, что теоретически появилась возможность решения моей проблемы. С другой, меня мучили неизвестность, неуверенность и тревога. Я выпила стакан красного вина и написала Виталику письмо, в котором рассказывала о предложении Николая, на которое мне пришлось согласиться. Анатолию я решила пока ничего не сообщать. Я не могла уснуть и долго лежала с открытыми глазами, глядя на окна дома напротив.

«Слава, что бы ты посоветовал мне в такой ситуации? Наверно, ты сказал бы мне, как обычно, чуть прищуриваясь с легкой грустной улыбкой: “Девочка моя дорогая, маленькая моя, выход есть всегда, он находится в нашем сердце, нужно искать свет, радость и добро в собственной душе. И нет на свете ничего более важного. Об этом искусство говорит человеку”. Помнишь, ты сказал мне это, когда мы поехали с друзьями на Ладогу на шашлыки, пошли гулять, заблудились среди сосен и не могли найти дорогу обратно к костру, шашлыкам, пьяным расслабленным разговорам “за жизнь”? А потом вдруг обнял меня с бесконечной нежностью, прижимая к себе мои плечи, защищая от всего жесткого и равнодушного мира».

Наконец воспоминания начали путаться и я погрузилась в тревожный, поверхностный сон. Утром я с трудом продрала глаза. Опять дождь, темное, промозглое утро. Я взяла рюкзак и чемодан и вышла на улицу. Там меня уже ждал черный джип Гранд Чероки с затемненными стеклами. Я села на заднее сиденье рядом с Николаем, за рулем был водитель. Мой благодетель в черном костюме довольно сухо поздоровался. Я смотрела в окно и чувствовала себя не в своей тарелке. «А если я не справлюсь с работой? Я сама такой нервный человек и никогда не общалась с инвалидами».

Лицо Николая было искажено то ли злобой, то ли внутренней болью. Наконец он выкурил две сигареты и немного успокоился.

– Лариса, о чем вы сейчас думаете? – вдруг спросил он, повернувшись ко мне.

– Ни о чем, – растерялась я.

– Так не бывает, признавайтесь, – он чуть улыбнулся уголками губ.

– Я думаю, какой печальный пейзаж за окном. Когда я ездила на экскурсию автобусом по Европе, картина была совершенно иной.

Николай не ответил. Он опять помрачнел, что-то пробормотал про себя и выругался. «Какой он нервный, сломанный, несчастный человек, как его жаль! Но я ему никто. Боюсь, не смогу долго выдерживать его общество».

– Где вы живете в Москве? – спросила я, чтобы разрядить обстановку.

– В закрытом поселке. Нет, не на Рублевке, если вы об этом подумали, – он кисло улыбнулся.

– Мне в Москве больше всего нравится на Старом Арбате, где стена Виктора Цоя, вокруг которой гуляют миллионеры и студенты, там интернациональная атмосфера, дух толерантности и свободы.

Николай угрюмо молчал.

– Извините, что отвлекаю вас разговорами.

Он вновь не потрудился придумать ответ.

Я решила оставшуюся часть пути держать язык за зубами.

Машина ехала быстро и мягко. Неожиданно Николай повернулся ко мне и сказал:

– Лариса, наш поселок очень хорошо охраняется, вы можете ничего и никого не бояться. Вы должны быть спокойны и попробовать убедить Алину в том, что она не хуже остальных здоровых людей, даже несмотря на то, что она не может ходить, несмотря на то, что у нее изменения в психике, – он говорил срывающимся голосом. – Лариса, кто придумал эти идиотские стандарты? Кто сказал, что имеют ценность только здоровые, спокойные, нормальные люди? Кто они, эти нормальные? Вы их видели? Почему человек, который отличается от остальных, хуже? Что, его жизнь не так ценна? Его можно презирать? Ответьте мне, Лариса?

Он схватил меня за плечи.

– Что вы, что вы! Я так не считаю, – испуганно ответила я.

– Вы знаете, Лариса, я помогаю ассоциации детей инвалидов. Эти несчастные и замученные люди, родители этих детей, разве они заслуживают меньшего уважения, чем те, кто, как у нас говорят, многого добился? Чего мы должны добиться, чтобы заслужить признание? Приобрести машину, дачу, успешную компанию, виллу на Канарах? У меня все это есть, и я не чувствую никакого уважения, только зависть и ненависть, – Николай почти кричал. – Я вел бизнес по законам джунглей, на пределе нервного напряжения, чтобы были деньги на лечение Алины, на все эти проклятые операции, которые не помогли. Я не радовался, не отдыхал, не сидел в ресторане и не лежал на пляже с тех пор, как это случилось с Алиной. У меня не было жизни, Лариса. Ведь помогать больному ребенку – это не жизнь, ведь так?

– Почему? Вы мужественный человек, вы молодец, – пробормотала я. – Делать добро – это и есть жизнь.

– Лариса, простите, что-то на меня нашло, – пробормотал Николай. – Я так давно ни с кем откровенно не говорил.

– Вашей вины здесь нет. Я вам уже говорила ту истину, что человек не виноват в происходящем, даже если это явилось следствием его поступка. Если на это была воля Высшего разума, если это предначертано судьбою, это произошло бы без всяких ваших действий и, наоборот, могло не произойти, соверши вы и гораздо более серьезные ошибки.

– Вы фаталистка, вы верите в предопределение? – усмехнулся Николай.

– Нет, я верю в Бога, в Высший разум, – мне казалось, что я говорю убедительно. Эти мысли родились у меня в голове, когда я думала, как утешить его.

– А где доказательства?

– Доказательство – это совесть и прекрасный мир вокруг нас.

– А как же свободная воля?

– Николай, ответ содержится в том, что я уже говорила. Мы можем делать то, что мы хотим, но, тем не менее, нас ведет по жизни Господь, судьба.

– Да, Лариса, у вас любопытная теория.

Мы ехали быстро и уже подъезжали к поселкам в окрестностях Москвы.

Когда я раньше бывала в столице, мне там было неуютно. Наш Питер более интеллигентный, а здесь собрались миллионеры и миллиардеры, хозяева жизни. Не то чтобы я им завидую, просто мой мозг отказывается осознать последние изменения в общественной жизни, принять их. Наверно, слишком много их произошло за время моей сознательной жизни. Я запуталась, и в Москве остатки моей уверенности в себе исчезают.

– Лариса, что с вами? Вы сомневаетесь в своем решении? – спросил Николай.

– Нет-нет, я просто немного не выспалась, – быстро ответила я.

За время поездки мы стали лучше понимать друг друга, между нами установилась незримая психологическая связь. Та, что возникает между людьми, понявшими друг друга, проникнувшимися симпатией без всякого сексуального подтекста, независимо от пола. В таких случаях у меня возникает подспудная тревога, что скоро может произойти что-то, от чего хорошие отношения нарушатся, ведь согласие – крайне хрупкая вещь.

Вокруг было много дорогих машин. Мы ехали по скоростному шоссе. Промелькнули высотные здания, поселки. Я все больше волновалась. Наконец, мы проехали шлагбаум и пункт охраны: высокие сосны, благоустроенные двух– и трехэтажные коттеджи, высокие сплошные заборы, воплощенный идеал, вдохновляющий на свершения многих российских граждан.

– Лариса, я далеко не олигарх, я обычный несчастный человек. Выражение вашего лица мне не нравится, – грустно сказал Николай. – Мне хотелось бы, чтобы вы подружились с Алиной, поэтому вы не должны думать о социально-экономических вопросах.

– Вам очень небезразличны мысли других людей. Вы хотели бы быть властителем душ? – слегка улыбнулась я.

– Души людей изуродованы страстями и горем, я не хочу туда заглядывать, – вздохнул он.

Наконец машина остановилась.

Вот раздвинулись стальные ворота, и мы въехали за забор. Каменные дорожки, двухэтажный коттедж, большие скамейки, сосны, клумбы – все очень аккуратно. Мы прошли в дом на первый этаж, там была большая зала, с одной стороны два кресла-качалки и большой камин, пушистый ковер, с другой – барная стойка, бар, высокие вращающиеся стулья, в третьем углу обеденный стол. Нас встретила пожилая женщина в фартуке. Мне показали мою комнату на втором этаже. Волнение и неловкость не давали мне ни на чем сосредоточиться, я быстро оставила вещи и переоделась. Когда я спустилась вниз, меня встретил врач, озабоченный мужчина средних лет в очках и сером костюме. Мы сели за стол на первом этаже, он подробно рассказал об Алине, о ее самочувствии, о том, как с ней надо разговаривать, в чем суть ее заболевания. После травмы позвоночника она никогда не будет ходить. Интеллект у девушки не нарушен, но она человек очень ранимый, подвержена депрессиям, навязчивым мыслям и приступам агрессии, страдает бессонницей. Она очень одинока, ее нельзя жалеть и напоминать ей о ее состоянии. Нужно ненавязчиво пытаться ее развлечь. Она занимается программированием, увлекается фотографией, заочно учится в технологическом университете. Также не нужно все время хвалить Алину и во всем с ней соглашаться, это ее крайне раздражает, она понимает, что с ней обращаются как с больным человеком.

Тут подошел Николай. Он был в том же свитере и джинсах.

Мне показалось, что он нервничал.

– Лариса, пожалуйста, постарайтесь помочь Алине, – сказал Николай и сильно сжал мою руку.

– Постараюсь сделать все, что смогу, – ответила я, стараясь придать своему голосу уверенность.

Мы прошли по коридору к двери из темного дерева. Николай постучал. Мое сердце часто забилось, я подумала, что сейчас мой голос задрожит, я скажу какую-нибудь глупость, Алина обидится и тогда Николай меня не простит. Интересно, в чем будет выражаться его непрощение?

Итак, мы вошли, в просторной комнате была плазменная панель, два мягких кресла, большой компьютерный стол, люстра, много цветов на окне. Напротив телевизора на большом диване с ноутбуком на коленях полулежала молодая девушка лет девятнадцати. У нее под спиной было много подушек, ноги укрыты пледом. Бледное, казавшееся некрасивым, может быть, из-за гримасы расстройства, лицо без косметики, черные, очень короткие волосы. Она внимательно посмотрела на меня.

– Алиночка, это Лариса, я тебе о ней рассказывал, она некоторое время поживет в Москве и будет твоим секретарем, если ты захочешь, конечно, – с некоторой тревогой произнес Николай.

– Здравствуйте, – сказала я.

Алина молчала и продолжала сверлить меня глазами.

– И много ты ей будешь платить? – наконец спросила она излишне четким голосом.

Глава 6
Новая работа

– Доченька, ну разве это так важно? Если хочешь, она сейчас уйдет, – устало ответил Николай.

– Нет, пусть останется, – буркнула Алина. Ее отец вышел.

Я подумала, что глупо стоять посреди комнаты, и без приглашения села в одно из мягких кресел.

– Ты хочешь работать со мной из-за денег? Только не говори, что ты любишь инвалидов, это прозвучит глупо, – резко сказала она и уставилась на меня, ожидая ответа. Карие глаза Алины казались огромными. Ее бледное, худое лицо с выдающимися скулами и тонкими губами выражало вызов и отчаяние.

Я готова была расплакаться.

«Зачем я здесь? Куда привела меня судьба? От моей жизни остались одни осколки. Нет! Надо взять себя в руки. Она больна и еще почти ребенок, а ты взрослый человек. Надо быть сильной».

– Нет, Алина, я здесь, потому что скрываюсь от одного опасного человека. Я очень благодарна твоему отцу, что он согласился помочь мне спрятаться.

И я вкратце рассказала про мою работу в дилинговом центре и инцидент с Куропатовым. Когда я рассказывала про сон, в котором он хотел подарить мне квартиру на Крите, Алина рассмеялась. Мне показалось, что лед между нами растаял.

– Да, я бы на твоем месте достала пистолет и убила того типа, я бы с ним не церемонилась, одним мерзавцем меньше – и всем от этого только лучше, – резюмировала Алина мой рассказ.

– А если у него есть мама, которая его очень любит, и она расстроится?

– Не мои проблемы. Ладно, закрыли тему. Лучше скажи мне, ты куришь? – спросила Алина, у которой явно улучшилось настроение. Ее лицо стало спокойным и даже красивым, в нем появилось что-то детское.

– Нет, я лечусь от бесплодия, мне нельзя.

– А я курю итальянские сигары, это такой кайф, дай мне их, они в верхнем ящике компьютерного стола, – сказала Алина.

Я достала золотой портсигар и зажигалку в форме дракона. Мои неловкость и волнение стали меньше, но пока не пропали совсем.

Алина глубоко затянулась и с удовольствием выдохнула струю дыма.

– Твой отец говорил, что ты увлекаешься фотографией. Может быть, покажешь мне снимки? – спросила я, стараясь держаться естественно.

– Ну да, только сначала докурю. Ты знаешь, я никогда не буду ходить, у меня никогда не будет детей, я никогда не буду участвовать в пробеге по центру Москвы. Слишком много никогда, не правда ли? Тебя это слово не пугает?

Я пыталась найти подходящий ответ.

– Ну. Придумай что-нибудь, скажи, что инвалиды такие же люди, как и все, или еще какой-нибудь бред. Хватит молчать! – вдруг закричала Алина и бросила в меня портсигар. Ее лицо при этом странно и уродливо исказилось, она походила на сумасшедшую.

– Так, Алина, – сказала я спокойно. – Я знаю, что ты занимаешься программированием. Я буду исполнять должность твоего секретаря. Давай будем общаться уважительно или я просто повернусь и уеду обратно в Питер. Я не буду отвечать на твои вопросы, которыми ты хочешь поставить меня в тупик. Подумай, что ответ любого другого человека на твой вопрос вряд ли имеет большую ценность, это его мнение и не более того, ты сама должна найти в душе единственное верное для тебя решение.

– Ладно, извини, – смягчилась Алина, – у меня иногда бывают такие приступы ярости. Я все швыряю, три раза пыталась покончить с собой. Знаешь, душу вдруг охватывает как тисками страшный мрак, и уже ничего не радует, я говорю ужасные вещи, ломаю все, что попадется под руку, – у нее в глазах стояли слезы. – А иногда мне очень хорошо на душе, радостно, я просто чувствую себя самым счастливым человеком на земле. Да, ты не поверишь, вроде бы я инвалид, несчастная, так многого лишенная женщина, а такое бывает. А потом опять этот мрак, тоска, они как проклятие, от них никуда не денешься, – грустно добавила она.

– А я очень редко чувствую себя счастливой, почти никогда, – честно призналась я.

– А чего тебе не хватает? Денег?

– Ну вот, опять некорректный вопрос, мы же вроде бы договорились, – печально ответила я. – Мне не хватает радости. Да, звучит, может быть, странно, но ничего из так называемых удовольствий не приносит мне наслаждения. Я не знаю почему.

– Ладно, ты еще хочешь, чтобы я тебе показала свои фотографии? – перебила меня Алина.

– Хочу.

– Катись сюда. Кресло на колесиках.

Я подъехала к ней.

– Иногда я бываю в Москве, – рассказала Алина, – езжу в каталке по красной площади, по Арбату, но больше наблюдаю за миром из окна машины.

У нее были очень интересные художественные снимки. Много оригинальных портретных фотографий, архитектурных находок. Вот Кремль в лучах заходящего солнца, вот маленькая, одетая в жилет собачка застыла в прыжке через лужу. А вот парень, вроде бы панк-рокер, весь в заклепках, с ирокезом на голове, целует девушку в очках, строгой юбке до колена и туфлях-лодочках, и, судя по выражению лиц, оба совершенно счастливы.

– У тебя прекрасные фотографии, можно было бы сделать персональную выставку, – сказала я.

– Я не хочу, в новостях скажут что-нибудь вроде «девушка-инвалид фотохудожник представила свои работы».

– Тебе так важно, что там кто-то скажет и подумает?

– Не знаю, иногда важно.

Алина легла на диван, на котором до этого сидела с ногами и закурила новую сигару. Она передала мне ноутбук, я расположилась рядом в мягком кресле. Алина хлопком зажгла уютный абажур, люстру я выключила, комната осветилась зеленоватым светом. Негромко играла музыка в стиле кантри. Я закрыла толстые шторы, за окном стемнело, шел дождь, уже был вечер. Мне казалось, что мы обе успокоились и немного привыкли друг к другу.

– Налей мне стаканчик красного вина, там бар в углу, и себе тоже, если хочешь.

Я достала хорошее итальянское вино и налила ей и себе.

– Поставь в плеер фильм ужасов. Хочешь со мной посмотреть? Странно, но ужастики обычно улучшают мне настроение.

– Давай, – согласилась я, – человек, просматривая такие фильмы, борется с подсознательными страхами и справляется с ними. Кошмары, прячущиеся в тайных уголках психики, перекликаются с ужасами, происходящими на экране, и как бы выходят из укрытия, человек может посмотреть им в лицо и ему от этого легче. Уходят скрытая тревога и напряжение.

Мне стало хорошо на душе. Я думала о том, что мне представился не самый плохой способ отдать долг и найти новую работу. После фильма Алина попросила меня помочь ей сесть в каталку. Она оказалась неплохо сложена, несколько шире меня в кости, но у нее были очень худые ноги с атрофированными мышцами. Мое сердце сжалось, когда она с трудом перебиралась с кровати на инвалидную коляску.

Алина поехала в залу на управляемом кресле, я пришла за ней. Мы сели за стол. Нам подала ужин добродушная пожилая женщина. Это был салат «цезарь», не хуже, чем в ресторане, омлет с ветчиной, чай, заварной кофе разных сортов на выбор, французские булочки, все очень вкусно. Чуть позже пришел Николай, он был, видимо, доволен тем, что мы, по крайней мере, не разругались.

– Лариса, мои люди связались с вашим знакомым, Куропатовым, он обещал раз и навсегда оставить вас в покое, через три месяца я выплачу ему ваш долг, это не большая сумма для меня, – потихоньку сказал отец Алины, когда мы отошли к барной стойке за алкоголем.

– Спасибо вам большое, приятно это слышать, – вежливо ответила я.

С одной стороны, я была рада, а с другой – сомневалась, можно ли доверять обещаниям несостоявшегося одиннадцатого криминального авторитета Санкт-Петербурга.

Последовав примеру Николая, я налила себе немного виски, чтобы расслабиться. Мы вернулись к столу.

Потом я искренне рассказала о том, как мне понравились работы Алины. С нами присела выпить чаю женщина, подававшая ужин, Елена Ивановна, она оказалась их родственницей. Николай пересказал забавный случай, который недавно произошел во время переговоров с иностранными партнерами. В общем, атмосфера за столом была почти дружеской и непринужденной. После ужина Алина пошла к себе, сказав, что хочет побыть одна. Я тоже отправилась в свою комнату.

Я села за ноутбук, написала Виталику довольно подробное письмо и с грустью поняла, что почти не скучаю по нему. «Зачем было портить человеку жизнь, вступать в отношения? Но ведь я так хотела ребенка, боялась остаться одна. Но это не оправдание. Мне казалось, что я неравнодушна к Виталику, а это была просто взаимная симпатия, плюс чувственное влечение, но не любовь».

Потом я решила набрать телефон Славы. «Нет, я не буду с ним долго говорить, но могут ведь люди, даже расставшись, остаться друзьями. Я просто скажу ему, что попала в неприятную историю, хотя вроде бы все закончилось. И я сейчас в подмосковном поселке, за окном шумят сосны, и я познакомилась с Николаем и Алиной, в каком-то смысле неплохими людьми. И в конце разговора я спрошу: “Тебе хорошо?”».

У нас был такой секрет. Он или я спрашивали друг у друга: «Тебе хорошо?» Было три варианта ответа: «да», «порядок» и «не слишком».

«Да» означало, что все очень хорошо; «порядок» – более или менее, нормально; «не слишком» – есть проблемы, нужна поддержка любимого человека. Слава всегда старался помочь мне, он каждый раз находил нужные слова. Я набрала номер дрожащей рукой – трубку взяла женщина. «Позовите, пожалуйста, Славу». «Кто его спрашивает?» «Коллега». «Не звоните сюда больше, Лариса», – довольно резко сказала она и положила трубку. Я разрыдалась. «Все! Все кончено! Я пытаюсь вернуться в прошлое, но это невозможно. Но как жить без любви? Без того, что являлось лучшей частью моего я? Мне кажется, что удалили кусок моей души и осталась щемящая пустота, которую нечем заполнить. И весь этот мир, чужой и равнодушный, вызывает боль и тоску. И Виталик не может вернуть мне то, чего я лишилась, расставшись со Славой, никто не сможет вернуть, никогда. Я бесконечно одинока». Мне стало совсем плохо, и я спустилась на первый этаж попить чаю. За столом сидел Николай, закрыв лицо руками.

– Вам тоже не спится? – глухо спросил он.

– Да, как видите. У меня большое горе, – я с трудом сдерживала слезы. – Я рассталась с мужчиной, которого любила больше жизни из-за бесплодия, из-за изнасилования. И теперь я не живу, а просто хожу и дышу, как робот, по инерции, мне по большому счету не так уж важно, что со мной происходит, понимаете? – я налила себе кипятку из электрического чайника, стоявшего на столе.

– Лариса, хотите коньяка?

– Да, пожалуй, чуть-чуть.

В зале был выключен свет, горел только камин.

– У вас очень хороший дом, – сказала я.

– Мне кажется, пустота у вас в душе заполнится со временем, – уверенно произнес Николай и взял меня за руку. – Я не знаю, сколько пройдет времени, но когда-нибудь это произойдет.

«Сейчас он попытается меня поцеловать», – почему-то подумала я.

– Вы знаете, Лариса, я так устал от России. Здесь все напоминает о плохом, о моем несчастье. Когда-то мы отдыхали в деревне на Крите. Я хотел бы остаться там навсегда. Трехэтажные игрушечные домики с бассейнами, море, солнце, итальянские сосны, высохшие от зноя черные горы, домашнее вино, оливки, бесконечное забвение. Я иногда думаю, что мы все хотели бы очень многое забыть и для этого мы заглушаем память алкоголем и наркотиками. Но невозможно изгладить из души следы прошлого, это иллюзия. Лариса, там, в монастыре, я молился: «Господи, если после смерти я забуду все, что было в моей жизни, это и будет рай, где бы ни находилась моя душа». Иногда мне кажется, что даже небытие есть блаженство. Но христиане говорят, что Бог уготовил для людей нечто лучшее. Но зачем тогда Он так мучает нас на земле? – Николай закурил.

Мне хотелось как-то утешить его, и я рассказала ему о моем путешествии в студенческие годы. Я долго мечтала об этом, наконец с трудом набрала нужную сумму и отправилась автобусом по Европе. Мне было тогда девятнадцать лет, я пила дешевое пиво, питалась в макдональдсах и была бесконечно счастлива от того, что хожу по европейским столицам. А что еще нужно человеку? Есть что-то такое, что дается бесплатно, но это сложно определить. Может быть, настроение, состояние души, какая-то часть настроения, которая не зависит от ваших социально-экономических перспектив. И это и есть сама суть жизни, нечто чудесное и непостижимое.