Текст книги "Листва. Журнал-студия «Вологда»"

– Давайте порадуем ветеранов хорошим выступлением! Поддерживаете меня, журавлики мои?

– Да! – хором прогудели мы.

– Как ты себя чувствуешь? – повернулась я к стоящей следом за мной Ольке. – Ты какая-то бледная.

– Не выспалась немного, да и с мамой вчера поругались. А извиниться не получилось, я когда проснулась, ее уже дома не было,

– Олька слабо улыбнулась мне.

– Не расстраивайся, помиритесь еще! – я ей подмигнула. – Оля, не забывай, на словах «летит, летит по небу клин усталый» ты выходишь вперед всех. Мы поменяли тебя и Вику местами, помнишь?

– Юлия Геннадьевна еще раз все перепроверяла.

– Да-да, не переживайте! – Олька показала ей большой палец.

– Ну и отлично! Через минуту начинаем! – поправив пышное каштановое каре и припудрив худенькое с высокими скулами лицо, Юлия Геннадьевна изящной походкой пошла на сцену, демонстрируя великолепную осанку и подтянутую, спортивную фигуру.

Выйдя на середину и подойдя к микрофону под звонкие аплодисменты зала, она громко проговорила:

– Дорогие друзья! Мы рады видеть вас в такой замечательный и необыкновенный день на нашем концерте, посвященном Дню Победы в Великой Отечественной войне! Давайте от души поприветствуем доблестных ветеранов, которые присутствуют здесь сегодня! – зал разразился аплодисментами.

– Открывает наш концерт танец «Журавли» в исполнении учениц старших классов Ольховской средней школы. Давайте поддержим их дружными аплодисментами! – зал зашумел.

Зазвучали первые знакомые аккорды. Медленно и плавно мы одна за другой «вылетали» на сцену под лирическое пение Марка Бернеса: «Мне кажется порою, что солдаты, с кровавых не пришедшие полей, не в землю нашу полегли когда-то, а превратились в белых журавлей…». В бесконечном потоке кружений под печальную музыку журавлиной песни наша стая выстраивалась то кругом, то клином, то сближалась в центре сцены, то стремительно разлеталась по всей ее ширине…

Завораживающий голос Бернеса проникновенно запел первые строчки третьего куплета: «Летит, летит по небу клин усталый…». Олька плавно вышла вперед и заняла место вожака нашей стаи. В такт музыке мы делали легкие взмахи «крыльями» и медленно раскачивались. Наш клин как будто парил над сценой, залом – не существовало никого кроме нас – печальных белых журавлей.

Бернес продолжал: «И в том строю есть промежуток малый – быть может, это место для меня…». Я заметила, что Оля как-то странно и медленно начала оседать все ниже и ниже, пока совсем не опустилась на сцену, как-то неловко завалившись на бок. Олькины кудрявые каштановые волосы упали на ее лицо. Мы в недоумении застыли, на сцену выбежала Юлия Геннадьевна и попыталась привести Олю в чувство. В зале никто ничего не понимал. Музыка остановилась.

– Оля, очнись! – Юлия Геннадьевна трясла Ольку за плечи. Зал зашумел. Кто-то крикнул:

– Надо скорую вызывать!

Олька понемногу начала приходить в себя, у нее даже получилось встать и пойти, держась за Юлию Геннадьевну. На сцену забежала тетя Люда – Олина мама. Вместе с Юлией Геннадьевной они увели Ольку за кулисы. Все девочки, включая меня, последовали за ними. На сцене начался следующий номер.

– Олюшка, тебе полегче? – тетя Люда гладила сидящую в кресле Ольку по волосам, стоя возле нее.

– Да, мам, просто голова закружилась. Можно воды?

Я принесла Оле попить. Юлия Геннадьевна пошла звонить в скорую. Олька как-то странно посмотрела на меня, свою маму и прошептала:

– Все было как во сне…

– Ты про что, Оль? – спросила тетя Люда.

– Я сегодня во сне улетела со стаей белых журавлей… – Это ты просто переволновалась перед выступлением, думала, наверно, о нем, вот тебе и приснилось, – я улыбнулась Оле. – Да, Олечка. Да и не поела вчера ничего и утром, небось, не позавтракала, вот тебе и поплохело. Олька молчала. По-моему, она нам совсем не верила.

Юлия Геннадьевна подбежала к нам:

– Скорая уже едет, – кто-то еще до меня позвонил, – сейчас она будет здесь. Олька, ну напугала ты нас всех! У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло!

– Простите меня! Я сорвала номер! – Олька совсем погрустнела.

– Ерунда какая, – Юлия Геннадьевна отмахнулась, – главное – поправляйся, ты нам нужна! Как мы без такой гибкой и пластичной танцовщицы? – Юлия Геннадьевна подмигнула Ольке. К нам подошли остальные девочки. Все старались подбодрить Олю, она наконец начала улыбаться, и на ее щечках даже зарозовел румянец. Скорая подъехала к запасному выходу, со стороны сцены. Олька попросила увезти ее домой, в больницу она не захотела. На прощание Оля с улыбкой помахала из окошка отъезжающей машины всем, кто ее вышел проводить. И вроде бы опять все наладилось, но что-то тревожное так и осталось витать в весеннем, уже по-майски теплом воздухе…

Часть 6. Как дика трава…

Дорога от моего дома до нашей поселковой пекарни занимала совсем немного времени – десять минут, и я уже открывала тяжелую металлическую дверь, вдыхая аппетитные, дурманящие ароматы свежей выпечки.

– Здравствуйте, тетя Тамара! – улыбнулась я миловидной, пухленькой, с голубыми глазами женщине в белом халате и косынке за прилавком.

– Батоны сегодня есть?

– Привет, Анечка! Пока нет, но если подождешь минут двадцать, то будут, как раз сейчас печем.

– Договорились! – я терпеливо уселась на скамейку, стоявшую возле окна недалеко от прилавка.

Двери пекарни вновь распахнулись и в магазин, кряхтя и шаркая резиновыми галошами, надетыми поверх теплых носков и колготок, зашла старенькая бабушка в беленьком платочке и в шерстяной серой кофте поверх цветастого платья.

– Тома, здравствуй!

– Здравствуй, Любовь Никитишна! Как здоровье у тебя? – тетя Тамара говорила громко, видимо, зная, что бабушка не очень хорошо слышит.

– Жива, слава Господу! – бабуля перекрестилась. – Давеча так спину прихватило, думала, помру, ан нет, видишь, пришла я! – бабушка заулыбалась.

– Даст Боже, еще поживете, Любовь Никитишна! – тетя Тамара заулыбалась.

– Да, Томка, сколь даст, столь и поживу, благослови Господи! Господи благослови! – бабушка опять перекрестилась и прошаркала к лавочке, на которой сидела я.

– Здравствуйте! – кивнула я ей.

– Здравствуй, внучка! – бабуля улыбнулась мне беззубым ртом, присаживаясь рядом, – По хлеб?

– Ага, – закивала я. – Ты чья будешь-то? Не Политовых? – бабушка с любопытством разглядывала меня, щуря мутно-зеленые глаза.

– Угадали, – улыбнулась я ей.

– То и вижу, на Валерку-то, отца, вон как похожа, хороший он мужик, работящий, – бабуля с минуту о чем-то задумалась. – Вот Томка, Валерка-то Политов хороший мужик, говорю, – бабушка повернулась к тете Тамаре.

– Наверно, Любовь Никитишна! – Тома разгружала только что привезенную тележку со свежим черным хлебом.

– Да, – бабуля сидела, опершись руками на свои коленки. – А энтот Кудрявцев из пожарки, слышь, Тома?

– Что Любовь Никитишна? – Алкаш и убивец он, вон что! – бабуля плюнула куда-то в пол. – Прости Господи! – бабушка перекрестилась. Я напряглась.

– Ты что такое говоришь-то, Никитишна? – тетя Тамара застыла за прилавком, держа в руках буханки черного.

– Ак а все уж говорят, Тома. Беда-то ведь кака… – Любовь Никитишна покачала головой. – Вчерася, вечерне, опосля концерта-то энтого Людка-билетчица, жинка его, к соседям дрова пошла покласть. А к нему попойки-то из пожарки и приперлися.

– Ну, говори быстрее-то, Никитишна! – тетя Тамара разнервничалась, положив хлеб прямо на прилавок.

– Ак я и говорю, свара у них там кака вышла иль чо, а девку-то ейну загубили, аспиды. Царство ей небесное! – бабуля опять перекрестилась.

– Така хороша девка была. А как вчерася танцевала она на энтом концерте-то… Крылами белыми взмахивала. А кака худенька да бледненька была – аж просвечиват. Белым журавликом-то и улетела от нас, сердешная, – бабушка завытирала слезы, ручьем побежавшие по ее щекам.

У меня внутри похолодело. Я не верила, что Олька умерла.

– Чья девка-то, Никитишна? Всю душу ты мне сейчас вымотаешь! – тетя Тамара ничего не понимала.

– Так Людки-билетчицы. Она на крики-то воротилась, да уж не поспела, горемычная. Лежит девка-то ее на крыльце, ровно дремлет, только головушку больно расшибла. Толкнул ее кто, али че. А они пьют в доме, ироды.

– Так а Кудрявцев-то чего? – глаза тети Тамары были полны слез

. – Ак пьяный был, не помнит ниче, аспид. Говорит, и не приметил, что упала она. Темно дело, Томка. Ой, темно… – Никитишна замолчала, грустно качая головой. – Как дика трава росла девка-то. Ни папке, ни мамке не до робенка. А она тепла родительского искала. Простого, человечьего. Не сберегли девку. А теперь ровно сами без нее как мертвые.

Надин Ривз. «Мечты в формалине»
ГлавА ИЗ РОМАНА

Теплая летняя ночь, после череды дождливых дней и ночей стала идеальной: сладостная свежесть и тепло, шелест листвы, стрекот светлячков, еле слышное шуршание шин по асфальту где-то вдалеке, создавали летнюю мелодию; и дурманящий аромат лета зовущий к себе. Все это призывало окунуться в первозданность летней ночи. Сбежать на край земли. Почувствовать дикую силу чего-то давно ушедшего и забытого, ту природную благодать, которая просыпается в нас время от времени. Уйти в нее на поиски сокровища, спрятанного еще в детстве. Прикоснутся к своей душе, опускаться в нее все глубже и глубже пока не достигнешь дна, чтобы дотронутся до скелета бога.

Саманта лежала на спине, на обочине дороги, нагретый за день асфальт отдавал тепло, оно проникало в кожу Саманты сквозь одежду. Высокое черное небо над головой светилось миллиардами созвездий. Она впитывала тепло ушедшего дня и вспоминала, как в детстве с друзьями любила пробегать по только что залитому битуму и горячему асфальту. Битум прилипал к подошве кроссовок, тянулся как жвачка, собирал на себя мусор и песок, отчего становилось трудно идти, а на раскаленном асфальте оставались следы, и это приводило в неописуемый восторг. Детские игры. Вляпаться во что-то и непременно оставить след. И самое забавное, или все же печальное, но со временем, кроме как масштаба и значимости ничего не меняется. Конечно, меняемся мы сами. Но суть наших действий это детская игра, выросшая из коротких штанишек. Игра стала реальностью. Искаженной реальностью

Саманта села, вытащила из кармана пачку сигарет и зажигалку. Покрутив в пальцах зажигалку, щелкнула ей, вырвавшийся свет подсветил в полумраке ее лицо.

Сапфировые глаза, освещенные огоньком, казались еще ярче, чем есть на самом деле, светлые волосы рассыпались по плечам, и она откинула их назад, открыв лицо с выразительно очерченными скулами. Губы Саманты дрогнули в чуть заметной улыбке.

Впереди уходящая вдаль трасса, над головой звездное небо, и она, сидящая на обочине с маленьким огоньком в руках, в черной майке и потертых голубых джинсах, с растрепанными волосами и больше никого – почти мистическая картина. Она достала сигарету и закурила.

Забытая дорога, построенная чтобы разгрузить основную трассу от потока машин и обеспечить объезд на случай аварий, стала для Саманты местом, где можно думать или мечтать. Машины по той дороге проезжали не чаще чем раз в пару дней, и никто не мог ее потревожить. Когда ей надоест сидеть на земле, она заберется на крышу машины. Полтора часа езды от Кливленда до трассы стоили погружения в бесконечную гармонию. Забытая дорога обладала особым очарованием, длинная гладкая черная лента с белой разметкой в эти часы принадлежала Саманте, ей принадлежал весь мир, а она ему. Тому забытому прекрасному миру с романтикой бесцельных путешествий и искренних чувств.

Полумрак и тихая музыка словно прибыли вместе с ней в ее любимое рок-кафе. Чарующий голос певицы овладел ее сознанием. Она не слышала эту песню раньше, не знала, кто поет. Это была песня, которую слышишь, и она с первых строк ловит тебя в свою ловушку: слушаешь и видишь свою жизнь, чувствуешь свою грусть, видишь себя в словах и музыке

Когда песня закончилась, Саманта поняла, что сидит и смотрит, не отрываясь на отполированную столешницу стойки – Все в порядке? – Чак обеспокоенно заглянул ей в глаза – Заслушалась, не слышала раньше эту песню, – улыбнулась она. – Возьми меня под свою опеку, – сказала она, глядя в глаза Чаку, своему другу и бармену в «Рок энд роуз». Тот рассмеялся, и забрал у нее пустой стакан

Этот высокий парень с ясными зелеными глазами и непослушными темно-русыми волосами, доброй улыбкой и готовностью всегда выслушать и дать совет, уже два года, сам того не подозревая, оберегал мир Саманты. Их общение проходило в круглосуточном кафе-баре. Саманта приходила туда писать, наблюдать за людьми, болтать с Чаком, иногда выпивала немного виски и выкуривала сигарету, сидя за барной стойкой с блокнотом.

Чак живет на Шеппард-роуд, 43, и любит рок-музыку, читает современную литературу и ненавидит политику. В этом они совпадали. Они говорили о музыке, литературе и жизни. Саманта рассказывала ему о чем сейчас пишет, о подруге Саре. Не так давно рассказала про Эмили. Это было непросто, она ни с кем не говорила о ней вот уже очень давно. Родители не в счет. С ними об Эмили она тем более не говорила. Мама начинала плакать, а отец уходил курить. Саманта осталась одна. Они жалели Эмили, позабыв о том, что Саманта живая. Она их не винила, ей самой не хватало сестры. И об этих чувствах, которые она испытывала тогда, она рассказала Чаку. Она открылась, и ей стало легче. Пусть сестра уже и стала отполированным образом, но чувства были настоящими, и их нужно было выпустить.

Он в ответ рассказывал истории, которые слышал от людей, приходящих в бар или от своих знакомых. Вместе они развлекались тем, что придумывали биографии посетителям. Некоторые Саманта записывала, и, смеясь, обещала указать Чака в соавторах, если из записанного что-то да выйдет. Он улыбался в ответ. Пока из тех записей ничего не вышло

– Повтори! – попросила она, убирая за ухо светло-русую прядь

– Нет, Сэм, не сегодня, – он покачал головой.

– Почему? – Потому что тебе на сегодня хватит

– Так и быть соглашусь с тобой. Так скажи, ты бы взял меня под свою опеку? – она протянула руку в попытке поймать его за руку

– Нет, – ответил он, увернувшись от Саманты.

– Почему? – удивленно спросила она

– Ты это серьезно? Или шутишь? – он облокотился на стойку, рассматривая Саманту, пытаясь понять, что с ней происходит.

– Серьезно. Так почему? – Саманта не улыбалась, и выглядела серьезной.

– Не хочу, чтобы ты меня убила, как только я выбешу тебя своими советами и опекой, – улыбнулся он. – Ты ветер, Сэмми. Ты не можешь жить под опекой, ты летаешь по свету, иногда кажется, что ты везде, как воздух. А ветер нельзя опекать.

– Красиво сказано, – едва заметно улыбнулась она.

В баре уже никого не было. Даже музыка смолкла. Тишина смешивалась с их голосами и шумом, доносившимся с улицы – Так все и есть, Сэмми.

– Но я никого не убивала, и вряд ли это сделаю! – возразила она. – Здесь ты не прав.

– Но можешь? – теперь уже Чак смотрел ей в глаза, жадно ожидая ответа.

– Не знаю, – пожала плечами Саманта. – Люди социальные животные. Мы придумали правила для своего общества, и каждый придумал правила для самого себя

– Что у тебя случилось? Кто-то опять без спроса ворвался в твою жизнь с ценными указаниями? – спросил Чак, всматриваясь в глаза Саманте

– С ними приходит только Сара. И она уже начинает меня угнетать, а я не могу послать ее, боюсь обидеть. И еще я могу больше ничего написать. История Эмили закончилась. Я долго была с ней, и вот – все. Мне кажется, что это конец не только цикла рассказов, но и моей жизни. Я не знаю, что мне делать. Я словно задыхаюсь

– Сэмми, – ласково произнес Чак, накрыв ее руку своей. – Поезжай домой, выспись. И не нужно так думать, что твоя жизнь закончилась. Ты устала, вот и все

– Знаешь, Сара опять устроила мне свидание, – сказала Саманта, глядя за спину Чака, на бутылки с напитками за его спиной. Ей не хотелось уходить, так почему бы не рассказать про неудачные свидания и Сару, великолепно играющую роль сватьи

– Так все плохо? – изобразил удивление Чак. Он был рад, что Саманта быстро сошла с меланхоличного настроя

– Очень! – рассмеялась она. – Это или умники, которые говорят на полуматематическом языке, по крайней мере, звучит именно так. Или абсолютно примитивные, тип «пацанчик с района». И каждый раз я чувствую себя паршиво

– И кто был недавно? – хитро улыбнулся он. – Я не знаю, где она его нашла, – Саманта посмотрела на его руку, все еще лежащую на ее руке. – Сара твердила, что мне будет интересно. Парень – набор модных трендов. Веган, вейпер и помешан на сэлфи. Он говорит очень быстро, в самый неожиданный момент делает снимки. Рассказывал о культуре вейперов, потом о веганстве. Потом сэлфи! Я от силы сказала пару слов, пошутила на тему безалкогольных алкогольных коктейлей. И сказала, что наша жизнь стремится упроститься до атома. И в итоге он мне сказал, что я немного не дотягиваю до уровня классной девчонки, но он готов со мной встречаться. И тут же начал мне говорить о том, как будут строиться наши отношения.

– И как? – Принцип свободных отношений, а я как бы временно-постоянная девушка. Ведь все равно я одна, и уже хожу на свидания как на собеседование. Так что он меня берет. Это его слова. Я ушла. Без прощания и объяснений. Мне хотелось задушить Сару. Мы с ней два дня как не виделись, это ее спасло

– Ну вот, ты была готова кого-то убить, – победно улыбнулся Чак – Это была естественная реакция на ситуацию – А почему Сару, а не этого парня?

– Он не виноват, что Сара решила познакомить его со мной. Если бы я душила всех, с кем знакомит меня Сара, то полиция бы уже искала маньяка

– Вот видишь! Ты опасная личность, Саманта Лейк – Поэтому мне и нужно, чтобы ты взял меня под опеку и не подпускал ко мне Сару – Могу лишь дать дружеский совет: выскажи Саре все, будь с ней честна как со мной

«Как с тобой», – она грустно улыбнулась. С тобой легко быть честной и свободной – Спасибо за все, – сказала она. – Мне пора идти, скоро рассвет

– Пока, Сэмми, – он убрал руку с ее руки. – И не смей вредить себе. Она молча кивнула, понимая, куда он клонит. Все в порядке, этого всего лишь слова, у Эмили их не было. Саманта спрыгнула со стула, подхватила сумку и пошла к двери. Она вышла на улицу, и подняла голову к светлеющему небу, вдохнула прохладный воздух утра. Она слышала, как сзади нее в замке повернулся ключ. Обернувшись, она встретилась в окне глазами с Чаком и, помахав на прощание, пошла к машине.

В доме витала тихая прохлада. Утренний чистый свет заполнял комнаты, делая все неживым, хрустким и хрупким. Саманта скинула туфли и прошла в комнату. Она упала спиной на кровать и закрыла глаза. Сознание медленно погружалось в сон, но она сопротивлялась, на ощупь стягивая с себя одежду. Боролась со сном, чтобы еще раз прокрутить в голове эмоции асфальтовой медитации, проговорить диалог с Чаком

И, тем не менее, сон взял верх, она медленно падала в черную бездну сна: «Саманта! Сэмми!» Эмили стоит внизу лестницы и зовет ее. И Саманта улыбаясь, бежит вниз по лестнице к сестре. Эмили улыбается ей в ответ.

Она была прекрасна. Она была ангелом. И ангел не выдержал натиска реального мира и улетел обратно на небо. Эфемерные крылья не выдержали телесной оболочки, и она разбилась о землю. Ангел улетел, оставив красивое разбитое тело на земле. Эмили было семнадцать, когда она улетела. Почему Эмили покончила с собой? Этот вопрос остался без ответа. Она не оставила записки. После нее не осталось дневника, записей на последних страницах в тетрадях. В компьютере все ее папки были уничтожены. Осталась лишь аккуратно сложенная в шкафу одежда, и тетради с книгами, лежащие на столе ровными стопками. Не было намеков в разговоре с друзьями и родными. Она никогда не произносила слова «смерть» и «самоубийство». Спокойная уравновешенная, всегда собранная Эмили одним весенним утром покончила с собой.

Пытаясь понять причины самоубийства, Саманта часто рассматривала внешнюю сторону, надеясь понять, что творилось у нее внутри. Она перебрала все вещи Эмили от одежды до книг. Проверила карманы джинсов, юбок, верхней одежды. Искала тайные послания в песнях любимой певицы Эмили Уитни Хьюстон и в ее любимой книге Харпер Ли. Но ничего не нашла… Эмили была чиста. Чистое самоубийство.

Все чувства, мысли, переживания Эмили принадлежали только ей. Она не делила их ни с кем.

В памяти Саманты Эмили осталась доброй старшей сестрой. Ангелом. Умершие забываются быстрее, чем живые. Память съедает все подробности, детали, факты, оставляет лишь размытый образ, подобный призраку. Оставляет пару историй, вызывающих теплую улыбку. Так было с Эмили. Так помнила Саманта.

Вместо будильника в сон ворвалась автосигнализация. Саманта открыла глаза и перевернулась на другой бок, натягивая одеяло на голову. Сон частично ушел, но она еще не готова вылезти из теплой постели. Она не знала, сколько времени, не знает, хочет ли есть или пить, не знает какое у нее сейчас настроение. Первые минуты после сна – незнание. Ты ничего не знаешь ни о себе, ни о своих чувствах, этот короткий миг, как свобода от потери всего.

Саманта свернулась калачиком и открыла глаза, глядя на стену. У этой стены должен стоять книжный шкаф, решила она. Она вернулась в эту квартиру довольно давно, но обустраивала свое жилище очень медленно. Мебель и вещи появлялись по мере необходимости и вот таким вот внезапным решениям. Что было укомплектовано сразу так это кухня, ванная комната. В спальне была только кровать и дверца, ведущая в гардеробную. В гостиной пустота. Позднее появился письменный стол и кресло. И вскоре должен появиться шкаф для книг. После смерти Эмили, семья переехала в пригород, в частный дом. Квартира пустовала. Барбара, мама Эмили и Саманты, не хотела пускать квартирантов, продавать квартиру, или же жить в ней. Долгое время это было брошенное место, с застывшим временем. Только вот время не сохранило ничего. Там больше не было ничего: ни воспоминаний, ни призрака сестры, одна пустота. И вот у пустоты появилась Саманта и стала ее заполнять своими вещами и мыслями, своей музыкой и воспоминаниями

Маленький книжный магазин на Вэлли-Вью-Роудс встретил Саманту коробками новых книг. Она улыбнулась, глядя на них, и прошла в подсобку, чтобы переодеть обувь и прицепить к футболке бейдж с именем.

– Саманта, привет! – в дверях появилась хозяйка магазина Пейдж Коултер.

– Привет! – улыбнулась в ответ Саманта, выходя навстречу – Сегодня замечательное утро! Надеюсь, что и у тебя тоже. Вечером, как обычно, приеду где-то в шесть, может раньше, – быстро сказала Пейдж.

– Хорошего дня!

– И вам тоже! – ответила Саманта. Пейдж ушла, так же быстро и внезапно, как и появилась. Порой Саманте казалось, что она материализуется из воздуха, как Чеширский кот

Пейдж Коултер отличалась неуемной энергией и жизнелюбием. Она всегда была в хорошем настроении, иногда напевала песенки, что-то из Кэтти Перри или Бейонсе. И все успевала

У Коултер было два книжных магазина – на Вэлли-Вью-Роудс и на Уинчел-роудс. Магазин на Уинчел-роудс просторный и светлый, находился в большом торговом центре. На Вэлли-Вью-Роудс книжный располагался на первом этаже старого здания. И отличался изобилием книг. Старых и новых, среди которых бестселлеры, классика, популярные. Среди множества книг можно найти уникальную. Ту, которую бывает, давно ищешь и все не можешь найти, и даже слышал, что ее больше не издают. И вот неожиданно находишь свой кусочек книжного счастья совершенно случайно в маленьком книжном магазине на первом этаже старого здания, не сверкающего стеклом и хромом

Пейдж моталась все дни между двумя улицами. Саманта между тремя. На третьей улице ее повседневной жизни находились любимый бар и Чак. Другая сторона жизни – поездки за много миль на заброшенную дорогу и однодневные путешествия в другие города. Саманта вернулась в подсобку и включила чайник, покупатели редко приходят в книжный с самого утра, так что у нее есть время выпить кофе и съесть бутерброд. Раньше она завтракала дома, но в последнее время стала приносить завтрак на работу. Ей нравилось, что она может спокойно поесть, зная, что уже никуда не опоздает, и к тому же рядом было множество книг, что само по себе создавало неповторимое утро.

Среди книг Саманта чувствовала себя уютно и свободно. К тому же она могла в любую минуту открыть блокнот и записать свои мысли, или сцену из будущего рассказа. Пойманная мысль быстро убегает, если ее не записать. Может кому-то проще быстро вбивать информацию в телефон, заполняя память маленького компьютера своей жизнью. Там удобнее все важные даты отметить в календаре, и телефон тебе про них напомнит, захочешь что-то написать и Word у тебя рукой, можно читать книги и тут же постить цитаты в Интернет. Это мега удобно и современно, но Саманта любила бумажные книги и такие же блокноты, любила писать свои быстрые мысли от руки, тогда они выходили завершенными, острыми, актуальными и красиво звучащими. Ей было легче черкнуть что-то в блокноте, чем занести в телефон. Блокнот всегда находился под рукой. Исписанный, исчерканный. Наброски сюжетов, отрывки сцен, внешность героев вперемешку с номерами телефонов и счетов, и выделенных неровной рамочкой списков важных дел. Часть ее души вперемешку с обыденной жизнью. Вся Саманта в одном блокноте. Этот блокнот мог о ней рассказать лучше любого дневника. Выдать ее мысли, мечты, контакты и любимый сорт кофе

Если хочешь узнать человека, пролистай его повседневный блокнот. Для Саманты это как аксиома. Она была уверена, что даже у самого аккуратного и педантичного человека в его личном блокноте, кроме ровных строчек с номерами телефонов найдется то, что выдаст всю его суть, расскажет всю его жизнь.

Книги нужно уметь читать и ловить смысл между строк. Ты ждешь, что тебе скажут все сразу и прямо, но это не так.

– Привет! Саманта! Ау!

Это Сара и у нее выкроилась свободная минутка, чтобы забежать в книжный и увидеть Саманту. Сара появилась в жизни Саманты случайно и всего полгода назад, и с первых минут общения уже стала считать себя лучшей подругой Сэмми. С Сарой Саманта познакомилась на выставке одной своей знакомой фотохудожницы. Сара, по какой-то нелепой случайности, тоже знала эту художницу и была счастлива познакомиться с Самантой. Особенно той понравилась ее небольшая статья-презентация выставки.

Вначале Саманте нравилась позитивная и веселая Сара, и нравилась ровно до того момента как стала считать себя лучшей подругой, давать советы и помогать устраивать личную жизнь. Саманта не могла понять, почему не может послать ее куда подальше. Возможно, ей не хотелось причинять Саре боль. Такие люди как Сара словно дети, они не понимают, что надоели до смерти. Если им об этом сказать, пусть очень вежливо и приведя все существующие аргументы о защите личной жизни и пространства, которое по неписанным правилам является сугубо личным делом каждого человека, они, как правило, воспринимают это близко к сердцу и обижаются.

– Ау! Я здесь! – отозвалась, наконец, Саманта, и вышла из-за полки. – Я расставляю книги

– Новые книги?

– Да, – ответила Саманта и снова вернулась к работе. Кирпичики книг занимают свои места на полках, сверкают глянцевыми красивыми обложками

– Как у тебя дела? – спросила Сара

Сара внешне походила на лису, еще бы рыжие волосы вместо каштановых. Больше бы шло ее тонкому любопытному лицу с хитрой улыбкой. Улыбка Сары – всего лишь улыбка, хитростью, как и сообразительностью, она не отличалась. Ей были свойственны нелепая прямолинейность и уверенность в том, что подруга чуть ли не вверила ей свою судьбу

– Все хорошо. А у тебя? – вежливо ответила Саманта

– Все просто супер! Какие планы на выходные? – Сара просто сияла. Саманта с ужасом отметила, что «лучшая подруга» придумала что-то суперинтересное.

– Уезжаю из города. По делам

– Да? И каким? – Сару просто распирало любопытство. – Нужно навестить тетю.

– А где она живет?

– Далеко.

– Ну, где? – заныла Сара

– В Новом Орлеане, – улыбнулась Саманта. Запоминая для себя, что нужно заказать билеты до Нового Орлеана и обратно, как только Сара уйдет.

– Жаль. А я хотела позвать тебя к себе в гости, познакомить со своими друзьями. Думаю, что тебе нужно больше общаться с людьми, а не с книгами

– С книгами лучше, они не говорят не подумав. И не оценивают тебя.

– Я знаю о чем ты. Ну прости! – протянула Сара. – Я же не знала, что так все выйдет..

– Сара, это нормально, когда парень говорит, что будет со тобой встречаться пока не найдет более подходящий для него вариант. И при этом он делает фотографий сто штук в минуту и зациклен на себе и веяниях моды. Самое лучшее было встать и уйти, что я и сделала, – ответила Саманта, ставя книгу на место.

Воспоминания того вечера вернули все эмоции, обида, боль, то чувство, будто на тебя вылили ведро грязи.

– Еще раз извини, это было недоразумение. И к тому же, женщина должна быть хитрой. А ты правду-матку рубишь. Или же молча встаешь и уходишь. Могла бы схитрить, влюбить в себя

– Ох, да, это же так просто! Изображай пустоголовую и дано тебе будет! Мне нужно работать, Сара, ты мне мешаешь, – кирпичик книги яростно влетел в полку

Сара могла бы гордиться своей выдержкой:

– Ладно, поняла. А как дела с творчеством, что ты сейчас пишешь?

– Ничего, – сквозь зубы ответила Саманта.

Сейчас это тема раздражала ее даже больше, чем обсуждение личной жизни.

– Я тут случайно наткнулась на твой рассказ в журнале, почему ты ничего не сказала? – Сара облокотилась на стеллаж.

– О чем?

– О публикации.

– Забыла, наверное.

– Это здорово, что тебя публикуют!

– Очень! – искусственно улыбнулась она. Публикация ее радовала, но не радовало присутствие Сары. – Сара, сейчас вернется Пейдж и ей не понравится, что я вместо работы болтаю с тобой.

– Но я тебе не мешаю? К тому же я могу изобразить покупательницу, – и она схватила с полки книгу и стала ее листать.

– Ты поняла, что схватила комикс «Город грехов»? – криво улыбнулась Саманта. – Тебя же вывернет от сюжета. Даниэла Стил на другом стеллаже.

– Я хочу тебе помочь, – устало проговорила Сара.

– Но пока ты меня утомила, – Саманта поставила последнюю книгу на полку.

– А с кем ты едешь к тете?

– Одна. Тетя не любит гостей. И меня то терпит через силу. Так что я еду одна. И, пожалуйста, Сара, иди по своим делам.

– Ок! Мне, и, правда, пора бежать! Увидимся! Пока-пока!

Саманта облегченно вздохнула, когда дверь закрылась за спиной подруги. То ли у Сары нет мозгов, то ли она пофигистка каких мало. Выскочив на улицу, Сара столкнулась с девушкой, одетой в кожаную куртку-косуху, ее глаза скрывали темные очки, на голове черная кепка, тень, от козырька которой падала на лицо, стирая его черты.