Текст книги "Аскеза. Счастье в минимализме"

Почему люди мусорят?

Над этим вопросом кто только ни задумывался – экологи, психологи, социологи, защитники природы, политики и т. д. Теорий выдвигалось много, но лишь одну из них сумели проверить и доказать на практике. Это так называемая «теория разбитых окон».

Суть ее проста: «Если в здании разбито одно стекло, и никто его не заменяет, то через некоторое время в этом здании не останется ни одного целого окна». То есть, дурной пример заразителен.

Но несмотря на все эксперименты и проверки эта теория так и осталась бы просто теорией, одной из многих, если бы не Рудольф Джулиани, ставший мэром Нью-Йорка в 1994 году, комиссар нью-йоркской полиции Уильям Браттон и руководитель нью-йоркского метро Дейвид Ганн. Они были сторонниками теории разбитых окон и решили навести порядок в метро, действуя строго в соответствии с ней.

В то время нью-йоркское метро представляло из себя поистине жуткое место. Там была настоящая эпидемия преступности. Не зря метро было одним из самых популярных мест действия для американских боевиков и драм 80-90-х годов.

Сейчас в это трудно поверить, но разгул уличных банд привел к тому, что обычные ньюйоркцы просто боялись ездить в метро, а накал ненависти достиг такого уровня, что когда человек, застреливший в вагоне метро подростка-хулигана, вымогавшего у него пять долларов, был оправдан судом, его на улице его встретили как национального героя. Естественно, ни о каком порядке в таком метро не могло идти и речи – вагоны были грязные, изрисованные и загаженные, за проезд никто не платил, а власти просто обреченно махнули рукой, дескать, все равно с этим никак не справиться.

Но так было до Дейвида Ганна. С 1984 он начал вести беспощадную войну с такими, казалось бы, незначительными сторонами проблемы, как граффити и безбилетный проезд. Ни один вагон не мог сдвинуться с места, если на нем была хоть одна надпись. Все рисунки сразу же стирались или закрашивались, и так было до тех пор, пока любители граффити не сдались, поняв, что их «творчество» все равно никто не увидит.

В 1990 году Ганна поддержал Уильям Браттон, новый глава нью-йоркской полиции. По его распоряжению на станциях возле турникетов стали дежурить переодетые полицейские. Они ловили безбилетников, арестовывали их, проверяли, штрафовали. Эта инициатива была плохо принята в городе – многие граждане считали, что полиция за свои немалые зарплаты должна заниматься более серьезным делом, чем ловля «зайцев». Но инициатива Ганна и Браттона быстро себя оправдала – очень часто проверка безбилетников выявляла куда более серьезные нарушения, например, ношение оружия. И результат не заставил себя ждать – количество нападений в метро стало резко сокращаться, безбилетников почти не осталось, да и вообще нью-йоркское метро постепенно стало приобретать тот благопристойный облик, который оно имеет в наши дни.

В 1994 году теория «разбитых окон» была применена новым мэром Нью-Йорка Рудольфом Джулиани уже в рамках всего огромного города. Полицейские с одобрения мэра получили указание заниматься самыми мелкими нарушениями порядка на улицах, такими как публичное пьянство и мочеиспускание, разбрасывание пустых бутылок, попрошайничество на дорогах и т. п. Количество арестов просто зашкаливало, камеры в полицейских участках были переполнены, но… зато уровень преступности начал стремительно падать. Количество убийств снизилось на две трети, а число тяжких преступлений – в два раза. А что касается метро, то там к 2000 году совершалось в четыре раза меньше преступлений, чем в начале 90-х.

Этот уникальный эксперимент на практике подтвердил, что люди крайне восприимчивы к изменениям внешних условий и обстоятельств, и вдохновил многих ученых на продолжение исследований в этом направлении. Так социологи Гронингенского университета (Нидерланды) провели ряд занимательных экспериментов, которые в свою очередь вдохновили экологов на применение теории разбитых окон в борьбе против мусора.

В первом опыте ученые использовали чистую стену, возле которой жители города парковали свои велосипеды. На стене был огромный знак, запрещающий на ней рисовать. В качестве эксперимента на каждый велосипед был повешен рекламный буклет и установлено наблюдение, чтобы узнать, что владельцы велосипедов сделают с этой рекламой. Урн рядом не было, поэтому можно было увезти бумажку с собой, выбросить ее на землю или повесить на другой велосипед. 67 % велосипедистов увезли бумажку с собой и только 33 % бросили ее на землю или прицепили на другой велосипед.

Потом этот же эксперимент повторили, предварительно раскрасив чистую стену бессодержательным граффити. На этот раз 69 % велосипедистов выбросили рекламу на асфальт.

Второй опыт проводился на парковке. Главный вход на нее был перегорожен забором, в котором была оставлена дырка. На заборе висел знак, запрещающий пристегивать к нему велосипеды, и надпись «Вход на парковку 200 метров справа». В первый раз рядом с забором было поставлено несколько велосипедов, не пристегнутых к нему. Во второй – велосипеды были пристегнуты (в нарушение запрещающего знака). В итоге в первой ситуации в дырку пролезли только 27 % автомобилистов, а во второй – 82 %.

Третий опыт проводился на подземной парковке супермаркета рядом со знаком «Возвращайте взятые из магазина тележки». На машины были повешены, как в первом опыте, рекламные буклеты. В первом случае на парковке тележек не было, во втором – стояло несколько якобы не возвращенных тележек. В результате в первом случае 30 % водителей выбросили бумажку на пол, а во втором – уже 58 %. Еще в одном эксперименте нарушение правил было звуковым. Дело в том, что в Нидерландах в предновогоднее время запрещено запускать петарды и фейерверки. Выяснилось, что жители, слыша звук разрывающихся петард, гораздо чаще мусорят на улицах.

Были проведены еще три опыта, и все они показали примерно такие же результаты. Вплоть до того, что в условиях беспорядка, разбросанного мусора и разрисованных стен гораздо больший процент людей решался на мелкую кражу. Так что, эти эксперименты убедительно показали, какую важную роль в нарушении культурных норм играет стадное чувство. Человек бессознательно берем пример с других, видя нарушение общественного порядка. Например, считает нормальным выкинуть мусор на обочину, если она уже замусорена.

Какой из всего этого вывод?

Самый простой – подайте хороший пример. Не мусорите. И этим вы уже сделаете мир чуть-чуть чище и чуть-чуть лучше.

Этичное потребление – не все так просто

В 2016 году в журнале Marketing Theory была опубликована статья «The Ideology of the Ethical Consumption Gap», написанная на основе исследования разрыва между отношением покупателей к этичному потреблению и реальному потребительскому выбору.

В общих чертах исследование показало, что на словах большинство людей, конечно, за этичное производство и потребление, и практически все против эксплуатации, рабского труда, тестирования на животных, выбросов в атмосферу и прочих явлений, которыми славится глобализированный капитализм. Однако на деле, когда люди совершают покупки, они руководствуются совсем другими мотивами. Так, в Великобритании в 2012 году на фэйртрэйд, этичное производство, местные продукты и тому подобное приходилось всего 4 % покупок.

Что это? Лицемерие? Или все-таки у этичного потребления тоже есть свои подводные камни?

Авторы статьи высказали смелую теорию, что в реальности этичное потребление помогает поддерживать глобальный капитализм, хотя именно против него, а точнее, против его эксцессов, оно вроде бы должно бороться.

Большинство маркетинговых исследований по этой теме сводится к попыткам понять, почему люди не придерживаются своих этических установок, когда дело доходит до практики, и какие маркетинговые стратегии помогут преодолеть разрыв. И как это ни печально, скорее всего – никакие.

Не так давно в Германии вышла книга Кристины Акс и Фридриха Хинтербергера «Иллюзия экономического роста: что нас ведет к кризису и как мы из него выйдем». Авторы, в разные годы связанные с экологичной экономикой, партией зеленых или Гринписом, пишут, что сегодня немцы имеют все необходимое, и у них заканчиваются не деньги, а желания. Согласно оценкам немецкого федерального ведомства по охране окружающей среды, в каждой квартире или частном доме в среднем находится 10 тысяч предметов.

Что ж, Германия – самая богатая страна Европы, ее и экономический кризис затронул меньше всех. К тому же у немцев устойчивая репутация людей приземленных и склонных к накопительству. Но вот что интересно – когда журналисты рассказывали об этой цифре своим знакомым в России, те не ужасались, а с гордостью говорили: «У меня дома больше». Кажется, вирус потребительства хорошо прижился на нашей почве.

Что касается книги «Иллюзия экономического роста: что нас ведет к кризису и как мы из него выйдем», то ничего особо нового в ней нет, авторы высказывают все те же разумные мысли, что благосостояние уже превратилось в чрезмерное потребление, работа – в переработку, государственные достижения – в государственные долги, а использование ресурсов – в хищническую эксплуатацию природы. Предлагают они тоже все те же выходы из ситуации, которые озвучивали многие до них. Разве что они пошли чуть дальше большинства исследователей проблемы потребления в том, что предложили государственную систему регулирования этичного потребления в виде обкладывания большими налогами не работающих, а покупающих.

Так почему же люди в теории за этичное потребление, а на практике о нем постоянно забывают?

Главная причина – абстрактный выбор отличается от реального. Конечно, все нормальные люди согласны, что детский труд, маленькие зарплаты и интенсивная эксплуатация – это плохо. Но реальный выбор потребителя – это не сферическая идея в вакууме. И потребитель, делающий покупку, тоже не абстрактный миллионер, берущий деньги из воздуха, а человек, которому эти деньги достались его собственным трудом, и ему надо их как-то распределить, чтобы дожить до следующей зарплаты, а то и семью прокормить. Поэтому на его решение влияют цена, баланс цены-качества, доступность, престиж и множество других факторов, среди которых этический – далеко не самый главный.

Можно сколько угодно говорить, что хлопок в Узбекистане собирают нищие эксплуатируемые люди, яйца несут несчастные куры, сидящие в клетках, а полиэтиленовые пакеты наносят вред экологии. У большинства потребителей просто нет достаточных средств, чтобы гордо отказаться от этой неэтичной продукции. Поэтому все бойкоты, которые привели к изменению политики компаний, и о которых гордо рассказывают адепты этичного потребления, касались прежде всего предметов роскоши. В широком смысле слова, разумеется – то есть, товаров, без которых люди вполне могут прожить, или вообще товаров дорогих, доступных небольшой части населения, имеющей возможность и желание позволить себе доплачивать за чистую совесть.

Точнее всех высказал эту мысль словенский философ левых взглядов, Славой Жижек: «Starbucks для меня – это идеология в ее чистейшем виде. Почему? Обычно у них висят постеры, говорящие: «Наш кофе дороже, чем у других, но… один процент идет каким-то глупым гватемальским детям, один процент идет в Rainforest и так далее. Мне кажется, это искусный идеологический заговор, потому что в хорошие времена старого грязного капитализма и тотального потребления, которые мне очень нравились, вы были потребителем и чувствовали свою вину. Таким образом вы понимали, что должны что-то делать: благотворительность, солидарность с бедными и так далее. Но Starbucks предложил великолепный выход: включить расплату за ваше потребление в цену самого продукта. Он стоит немного дороже, но вы можете больше не переживать, так как цена нашей солидарности с бедными, заботы об экологии и так далее уже уплачена.

Например, вы видите изображение перекошенного черного ребенка и сообщение, что за цену нескольких чашек капучино вы можете что-то изменить, спасти жизнь этого ребенка. Что вы увидите, если наденете критические идеологические очки? «Мы знаем, что вы сознаете свою вину, что вы уничтожаете природу, что эксплуатируете страны третьего мира. Но мы позволяем вам за цену всего лишь нескольких чашек капучино не только забыть обо всем этом, но и почувствовать себя лучше, как будто вы делаете что-то хорошее».

Так что же такое этичное потребление – реальная забота об окружающем мире или просто лицемерие?

Наверное, и то, и другое. Идея этичного потребления все больше превращается в спекуляцию, в попытку переложить вину за эксплуатацию жителей бедных стран, экологические проблемы и тому подобное на конечного потребителя. Людям внушают: «если все будут покупать этически произведенные товары, то общество, экономика, структура производства непременно изменятся, так что вина за то, что работники кофейных плантаций в Гватемале и портнихи из Бангладеш до сих по не стали частью среднего класса, лежит на тебе, ведь ты покупаешь не фэйр-трэйд». Это очень удобная для крупных производителей идея – получается, что не они виноваты, что в погоне за сверхприбылями грабят бедняков и загрязняют окружающую среду, а виноват потребитель, что не хочет оплачивать эту сверхприбыль из своего кармана.

Показательна в этом смысле недавняя конференция по этичному потреблению в Дюссельдорфе. Там обсуждалась проблема хлопкового рабства в Узбекистане. Высказывалось много интересных предложений, например заставить производителей одежды из хлопка указывать на этикетках, использовались ли при его производстве химические удобрения и детский труд. Поднимался вопрос о проблеме чрезмерного потребления – по словам одного борца за этическую моду из Нидерландов, на складах в его стране скопилась ненужная ношенная одежда, равная по объему четырехлетнему потреблению вещей всем населением Голландии. Он логично заявил: «Чтобы ее утилизировать, нужны огромные ресурсы, а сколько было потрачено на ее производство! Нам всем стоит меньше потреблять».

Но… к чему пришли в итоге? К тому, что «до европейской публики нужно донести информацию о том, что их пижама, возможно, стала причиной, почему ребенок в Узбекистане вместо учебы мерз в хлопковом поле и обдирал свои ручки о колючие ветки хлопчатника, а фермеры не получили ничего за свой труд».

Пижама стала тому причиной… А между тем Германия была и остается постоянным хлопковым клиентом Узбекистана. По данным Бременской хлопковой биржи, поставки узбекского хлопка в Германию не прекращались даже в 2005 году, когда после Андижанской бойни Ташкент приостановил торговлю с европейскими фирмами, опасаясь санкций. Но вина за несчастных детишек все равно не на могущественной и богатой Германии, не на крупных корпорациях, а на рядовых немцах, которые хотят на свои честно заработанные деньги покупать недорогие пижамы.

Так стоит ли вообще думать об этичном потреблении или гори оно синим пламенем?

И все-таки стоит. Потому что этично произведенные товары от всего перечисленного не перестают быть произведенными без эксплуатации детей и отравления природы. Жадность корпораций и равнодушие государственной машины – не оправдание черствости и бессердечия, каждый человек сам делает свой выбор. Только и к этому надо подходить тоже без фанатизма. Если вы можете себе позволить покупать яйца свободных кур и дорогой хлопок из стран, где нет детского труда – это замечательно. Если же это вам не по карману, ну и бог с ними, с курами и детьми из далеких стран, и без них много кто нуждается в помощи. Возьмите себе в правило отправлять немного денег приюту для бездомных животных или ходить волонтером в дом престарелых. Это ничуть не хуже этичного потребления и тоже хоть немножко, но делает мир лучше.

Глава 2. Философия лагом – модная умеренность по-шведски

Слово «lagom» шведское, но само понятие универсально скандинавское. Лагом – это значит не слишком много и не слишком мало – ровно столько, сколько нужно. И это относится абсолютно ко всему от кофе до конфет, от одежды до автомобилей и погоды.

Лагом – это золотая середина.

Бронте Орелл, ресторатор, шеф-повар и автор книг о скандинавской кухне

В последнее время именно скандинавские и близкие им страны становятся родиной всевозможных модных трендов, касающихся поведения, образа жизни, стиля общения и жизненной философии в целом. Самым известным из этих трендов, безусловно, является хюгге, но хотя его популярность по-прежнему на высоте, его рождественский уют постепенно начал вызывать у многих раздражение. Возможно, этому поспособствовало то, что на европейские страны обрушилась лавина книг про хюгге, передач про хюгге, хюгге-кафе, хюгге-магазинов и вообще всего, чего угодно, получившего в довесок к своим названием приставку «хюгге». Такая передозировка милоты вполне логично привела к тому, что на смену философии уюта и комфорта, пришел вполне ожидаемый тренд, который пропагандирует умеренность и достаточность.

Этот тренд зовется Lagom (лагом). Пришел он из Швеции, что в принципе неудивительно – достаточно вспомнить самую известную в мире шведскую компанию Ikea, чтобы если не понять, то по крайней мере ощутить, что же такое лагом. Он как икеевская мебель – прост и удобен, в меру элегантен, понятен и доступен каждому, стандартен, но в то же время состоит из стольких деталей, что каждый может собрать из них то, что подходит лично ему.

Лагом – это целая философия, которая говорит о подходе к жизни в целом, включая все области – работа, семья, увлечения, личная жизнь, город, мир, экология и прочее и конечно же призывает к бережливости и разумному балансу. То есть, охватывает довольно глобальные темы.

Лагом – это что-то противоположное современному безумному миру, ритму жизни, в котором человек мчится, как белка в колесе и бросается из крайности в крайность.

Лагом – это здоровое питание вместо чередования обжорств и диет, это ежедневная зарядка вместо разовых походов на изнурительные тренировки, это отдых с семьей или друзьями вместо субботних пьянок в баре…

Спрашивать шведа о lagom – все равно что выяснять у рыбы, как ей нравится вода. Это часть нашего образа жизни. Лагом – это когда люди не наглые, но и не робкие, не шикующие, но и не прижимистые. Возможно, философия лагом объясняется шведскими социальными ценностями, ведь Швеция в течение многих лет была социалистической страной.

Йохан Хьюго, музыкальный продюсер

Сами шведы говорят, что лагом – это возвращение во времена викингов, когда чаши еды и питья были расставлены вокруг стола для всех, чтобы каждый получал справедливую и равную долю. Да и вообще, в то время деревья были выше, трава зеленее, а люди мед-пиво пили, но не напивались и вообще вели здоровый образ жизни на свежем воздухе. Еще в те далекие времена проявились первые черты современной шведской умеренности – не выставлять напоказ роскошь, не устраивать пир на весь мир, после которого придется выкидывать еду.

Кстати, Lagomlandet (в переводе со шведского «страна lagom») – неофициальное название Швеции. В вольном переводе со шведского «lagom» переводится как «не слишком мало, не слишком много, в самый раз, достаточный». И если хюгге призывает создавать особую атмосферу и наслаждаться ей, лагом – это значит не делать того, что является ненужным или излишним, сосредоточив внимание на тех вещах и явлениях, которые являются абсолютно необходимыми. Лагом вообще призывает к умеренности.

В самой Швеции понятие лагом достаточно универсально: даже на вопрос, как дела или какая сегодня погода, швед может ответить коротко и ясно: «Lagom».

В отличие от хюгге, которое как-то быстро вошло в моду, лагом не везде смог сразу прижиться. Британские журналисты, например, долго шутили на тему того, что так популярный в Швеции лагом – это философия глупости, тупого послушания и скуки. Шутили-шутили, а потом читатели и зрители стали интересоваться, почему это судя по статистике шведы намного здоровее, привлекательнее, счастливее и удовлетвореннее жизнью чем сами британцы, не говоря уж о гражданах большинства других европейских стран?

И тон журналистов постепенно сменился. Сейчас для англичан лагом – это то, что так восхищает в скандинавах: их спокойствие и уверенность, отсутствие нервозности и претенциозности, скромность и здоровье. Нахождение баланса является ключом к этой концепции, которая построена полностью в шведском духе. Этот стиль влияет на все аспекты жизни, от отношения к здоровью и физическим упражнениям, диете и общению, до таких глобальных как отношение к экологии.

Старинная шведская поговорка «Lagom är bäst» буквально переводится как «Правильная сумма является лучшей», но по сути означает «Вполне достаточно» или «во всем хороша умеренность».

Лагом очень важен для скандинавов. Некий баланс существует во всем, что мы делаем – от работы до того, сколько кусков пирога мы съедаем и сколько молока наливаем в кофе. Посмотрите на нашу моду – она не скучная, но и не безумная. Наша еда проста, но она красиво оформлена. То же можно сказать и о скандинавских интерьерах – мы любим функциональный, стильный и простой дизайн.

Жизнь в маленькой квартире в Лондоне в течение последних десяти лет заставила меня оценить компактность, функциональность и простоту скандинавского дизайна.

Я обуздала свои максималистские тенденции и свела мой обширный винтажный гардероб к чемодану, который могла оставить в запасной комнате у друга, пока я путешествовала по миру. Более легкое отношение к имуществу (лагом-отношение) подарило мне что-то более драгоценное, чем гардероб, полный сумочек. Свободу. Свободу поехать куда угодно и свободу от непреодолимого желания потреблять, поработившего большинство современных людей.

Лагом вошел в мою жизнь и полностью изменил ее. Я больше не чувствую желания постоянно быть в центре внимания – меня перестала томить жажда известности. Мне не нужны ни слава, ни деньги, но это не значит, что мои желания подавлены, наоборот, лагом стал для меня философией увеличения количества счастья, причем не только моего, но и тех, кто вокруг меня.

Бронте Орелл, ресторатор, шеф-повар и автор книг о скандинавской кухне

Лагом-притча

Однажды старый кот повстречал молодого котенка, который бегал и крутился, пытаясь поймать свой собственный хвост. Старый кот стоял и смотрел, а котенок все вертелся, падал, подскакивал и вновь гонялся за хвостом. Наконец старый кот спросил:

– Почему ты гоняешься за своим хвостом?

– Мне сказали, что мой хвост – это мое счастье, – ответил котенок. – Вот я и пытаюсь его поймать.

Старый кот улыбнулся и сказал:

– Когда я был молод, мне тоже сказали, что мое счастье в моем хвосте. И я тоже много дней бегал за своим хвостом, пытаясь схватить его. Я не ел, не пил, а только гонялся за хвостом. Я падал в изнеможении, потом вставал и снова пытался поймать свой хвост. Вконец отчаявшись, я просто пошел куда глаза глядят. И знаешь, что я вдруг заметил?

– Что? – удивленно спросил котенок.

– Я заметил, что куда бы я ни шел, мой хвост всюду следует за мной.