Текст книги "Больше разговоров"

Дарья Плотникова
Больше разговоров

© Дарья Плотникова, 2024

© Шевченко Я.В., иллюстрации, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Мудро слышать и слушать о поэзии Дарьи Плотниковой

Чтение книги Дарьи Плотниковой представляется не иначе как удивительным и особенным путешествием. Сливаясь с голосами стихов, мы преодолеваем инерцию обыкновенной жизни и оказываемся среди прекрасных пейзажей, обнаруживая себя скорее героями необычных театральных сценок, чем простыми читателями.

Гармоничное сочетание слов в каждом стихотворении то и дело соблазняет нас на запоминание приближающихся к афоризму строчек. Их хочется повторять, причём – повторять вслух. Чтобы их смог услышать кто-нибудь ещё, близкий или незнакомец.

Чтобы научиться слышать и слушать эти стихи, достаточно открыться собственному опыту, обнаружить блики на гранях прошлого, нашей личной и исторической памяти, которая с течением времени тускнеет…

…но не в сердце поэта. Поэт мудр и дорожит временем и опытом.

Продолжая линию вкрадчивой, жизненной и глубокой поэзии, автор вроде дирижёра заставляет играть на бис сонмы переживаний, как будто не способных застыть на бумаге. Эти стихи могут лишь замедлить свою игру, но никогда не остановить полностью:

 
«Может, в этом оркестре окажутся звонкие трубы
И оденут волнение сердца в грозо́вый раскат,
Может, нежные скрипки споют со мной с радостью друга
Кантилену мелодии тонкой усилив в сто крат…»
 

Такое дыхание и музыку нельзя прервать – ни расставанием, ни обидой, ни катастрофой:

 
«Радиоволнами, проводами,
Песками, морями, городами
Рассыпается между нами
Связь…»
 

Так о чём же всё это? О чём поют эти голоса?

Автор никогда не забывает о сложности человеческой души, особенно творческой. Как будто опрокидывая взгляд из будущего на себя настоящую, ей удаётся говорить о себе как о художнике, женщине, матери. Даже простые разговоры о погоде оказываются наполнены философским рассуждением и рефлексией:

 
«Клён коралловый ещё.
Стойкий.
Переход времён вокруг…»
 

Кажется, что никакие слова лучше не передадут то, чему посвящены эти стихи, однако с уверенностью хочется заметить – каждое стихотворение из этой книги – это разговор. Автора с читателем. Человека с искусством. Сердца с вечностью.

От автора

Внутри каждого из нас живёт голос – разговор с самим собой. Иногда он затихает, а иногда с новою силой начинает говорить и говорить о том, что важно для него. Эта книга получилась состоящей из таких разговоров, и моих личных, и чужих – услышанных вокруг. Думаю, они будут близки и созвучны многим людям – женщинам и мужчинам, родителям, влюблённым.

Но не только поэтому книга называется «Больше разговоров». Есть такие темы в человеческой жизни, о которых очень сложно сказать простыми словами, чтобы передать собеседнику все тонкие нюансы того, что чувствуешь. Стихи в этом смысле изумительная возможность, особый жанр общения, на грани правды и вымысла, на грани материального мира, совмещающий в себе и гротеск, и метафору, и высоту. Поэтому он даёт возможность говорящему подобрать такие слова, которые никогда бы не встали в канву обычной беседы, и тем самым выразить недоступные и часто неуместные для передачи в повседневной жизни смыслы, ноты и переживания. Получается, что стихи – это больше, чем разговор, больше обычных разговоров.

Ещё одна причина, почему для меня стихи нечто большее, чем просто слова, – это удивительная способность ритмических рифмованных строк врезаться в память и вводить в состояние частичной отрешённости от обыденности, сопереживания. Ни для кого не секрет, что слова, которые мы слышим вокруг, как бы сонастраивают с собой весь наш жизненный путь, говоря языком современной психологии, «программируют» нас. Стихи же – усиленное во много раз послание, мало того, что легко запоминается, так ещё и попадает в самые глубины души, чтобы выплывать оттуда в нужные моменты.

Поэтому желаю всем нам, чтобы внутренний разговор был наполнен самыми необходимыми, важными строчками, в которых, возможно, найдётся немного места и для строчек из этой книги.

«Мόю смыслы из мыслей коромыслом стиха. Лихорадка поэта – как болезнь, нелегка. Вроде мира касаюсь я у всех на виду…»

 
Мόю смыслы из мыслей коромыслом стиха.
Лихорадка поэта – как болезнь, нелегка.
Вроде мира касаюсь я у всех на виду,
А на самом-то деле жизнь двойную веду.
 
 
Вот опять обостренье. Я в тяжёлом бреду,
В забытьи вдохновенья внутрь себя упаду.
Внешне будто спокойна, улыбаюсь слегка,
А внутри дым пожарищ и порыв ветерка
 
 
Завязались в престранный, но прекрасный сюжет.
Я – стеклянный блаженный! Подождёт этикет.
Вновь, зажатая между о случившемся грёз
И фантазий о будущем, что не всерьёз,
 
 
Я плету и плету из взъерошенных нитей
Зазвучавшую ткань стихотворных событий,
И лекарства от жаркого бремени нет,
Лишь смиренно принять, что душой ты… поэт?
 

Отпусти голос свой

«Твоё спокойствие – пленительный маяк…»

 
Твоё спокойствие – пленительный маяк,
Мой компас в буре вод, разбитых ветром.
Когда безумство разливаю щедро,
Твои молчанье и улыбка – добрый знак.
 
 
Я – словно чёрная волна глубокой ночи
И липкой нефти с ядом пополам,
Ты – укротитель ураганов, гроз и драм,
Ты знаешь, как рассеять всплеск движеньем
точным:
 
 
Не ведая причин и не касаясь дна,
Легко мою ладонь накрыл рукою –
Стихают ветры, наполняется покоем
И постепенно замедляется волна,
 
 
И трепетно теплу руки твоей внимает.
Впредь не безумствует… теперь уже не к спеху…
И гребень падает слезами или смехом,
И пеною прозрачной мягко обнимает.
 

«Я по тебе скучаю. Как скучает…»

 
Я по тебе скучаю. Как скучает
По уксусу запущенный чайник.
Как по рыбе скучает случайно
Заплутавшая в городе чайка.
Как дождями осень скучает.
По-простому, неграмотно. Скучаю я
«За тобой», горячо, одичало…
Ошибки в чувстве и в речи не замечая.
 
 
Эсэмэски твои читаю… в строчки
Впиваясь, как промёрзшая ночью
Собака бездомная в хлеба кусочек.
Цепляюсь за каждый пробел и точку,
Тереблю на шее платочек, цепочку,
В поиске смыслов тону в одиночку,
На два твоих слова строчу очерк,
Удаляю. И снова пишу срочно:
 

 
«Я о тебе тоскую! Как тоскует
Невеста по сладкому поцелую,
Ждущая будто вечность цéлую
Венчального своего Аллилуйя».
Эту глупость и лёгкий пот на лбу я
Опять стираю. Вздохнув, поминаю всуе.
И так и не набравшись духа, блефуя,
Отправляю: «Скорей приезжай. Целую».
 

«Ты – моё солнце…»

 
Ты – моё солнце,
я – твоё море.
Каждый день солнце
тонет в просторе
моря,
 
 
и с новою силой
встаёт над волнами.
Круговорот
любви между нами.
Днями
 
 
свет твой и ласку
я отражаю,
и этим тебя я
преображаю.
Знаю,
 
 
в каких бы высотах
ты ни оказался,
помнишь, как вечером
моря касался
и улыбался.
 

«Я смотрю в окно…»

 
Я смотрю в окно
и вижу опять
герань,
черепицу крыш
и чáек
 
 
под облаками.
У тебя в Москве
роса во дворе
и рань,
видишь ты во сне
мой подоконник
с цветами.
 
 
Сколько синих волн
без тебя прокатил
океан,
сколько вечеров
мы с тобою уже
в разлуке…
Здесь вовсю сезон
диких сёрферов и
россиян,
как в 2014-м,
помнишь альбом
в «Фейсбуке»?
 

 
Я надену áлое
нежного шёлка
платье,
и бретелькой тонкою
скину с плеча
печаль,
прилетай, мой Грей,
в атлантическом красном
закате.
Я – твоя Ассоль,
и я выйду тебя
встречать.
 

«Ты говоришь мне: «Я знаю, как почувствовать…»

 
Ты говоришь мне: «Я знаю, как почувствовать вечность.
Я еду навстречу
морю. Не такому, где в дельте множество речек
и лотосы в августе быстротечны,
а к настоящему бесконечному
морю, такому, от которого не уберечься,
в котором каждый, даже стальной, мёртвый и искалеченный,
всё равно даёт течь или трещину,
которое ракушками, раковинами, Путём Млечным,
волнами, болтающими на особом наречии,
вымоет, высолит и залечит,
навсегда и вскоре.
Больше всех о бессмертии знает море».
 
 
Ты ещё говоришь мне: «Я знаю, как почувствовать время.
Я еду навстречу горным вершинам,
их глыбам, льдинам,
встающим за перевалами исполинам,
я еду туда, где режет лицо снегом нетополиным,
и почки режет адреналином,
туда, где чёт/нечет звенит каждым щелчком карабина,
 
 
и стынут,
где стынут,
от каждой секунды стынут
руки и спины,
и сердце ныряет в глубины…
Будь это соло или же сборы,
больше всех о бессмертии знают горы».
 
 
А я слушаю и молчу, я вечно слушаю и молчу, всё время.
Что поделаешь с вами, Одиссеево племя,
но я знаю тайну, которую знают и море, и горы
пусть они сами ведут с тобой о ней разговоры –
море шепчет о ней штилями и восходами,
кричит ветрами и непогодами,
и горы поют камнепадами и лавинами
о тайне этой неуловимой, неумолимой…
 
 
она открывается, бывает, мужчинам,
на поле минном,
в подвалах винных,
знают её на полках пыльных
Шекспир, Данте, Пушкин любимые,
любившие,
вот уж кто знает о бессмертии не вполовину…
 
 
И я жду тебя обратно, год назад, сегодня и вновь,
Ведь тайна в том… что больше всех о бессмертии знает… Любовь.
 

 
Я мечтаю попасть во французский музей –
У полотен Дега очутиться, в Орсе.
Но не так – средь толпы, скомкав в шарик билет,
Пробежаться по залам… – что видел, что нет.
 
 
Я мечтаю о таинстве! В гулкой тиши
Пред закрытием самым вовнутрь поспеши,
Нашурши ты охране известный пароль
И тяжёлые двери для нас лишь открой.
 
 
Я надену фатиновой пачки бутон,
Окружу мягко шею темнее на тон
Лентой и золотистых кудрей мишуру –
На плечах моих россыпь – наверх соберу.
 
 
Встань по центру. Чуть голову вбок наклоня,
Ты в балетных сюжетах узнаешь меня,
Ты увидишь реальность и с нею мираж
В перекличке немой. У полотен дрожа,
 
 
Плотный воздух вдруг станет прозрачен и свеж;
Силуэт мой внезапно окажется меж
И внутри всех картин, словно в сонме зеркал,
Множась и отражаясь; засветится зал,
 
 
Как ключом от шкатулки резной, отворён
Хрупкой женщиной. И на меня, как на сон,
Ты глазами художника взглянешь в тот миг,
Будто гения тайну в искусстве постиг.
 
 
И пускай нас Москва, суета и снега
После кружат, – навечно тот вечер с Дега
В моей памяти будет сверкать волшебством
Приоткрывшейся сути в шедевре земном.
 

 
Летят покрывала
По пышному залу,
Безжалостно пир продвигая к финалу,
Танцует царевна в вуалях семи,
Покорна судьбе и печати семьи;
 
 
Неся родовые
Проклятья немые,
Движенья волшебные ткёт круговые,
Желаний своих не имея, пуста,
С готовым желаньем чужим на устах;
 
 
Змеёю, лозою,
Грозой роковою,
Молчавшие струны души беспокоя,
Не ищет чудовищной славы в веках
Она на полотнах, в легендах, стихах;
 
 
Парит в дымке зноя,
Чтоб просьбой одною
Для солнца на блюде стать вечной луною,
Стать той, у кого своего света нет,
Стать лишь отражающей солнечный свет.
 
 
Жар танца и лета
Плывёт в силуэтах,
И в жизни царевниной важно лишь это
Мгновение – суть и основа всего
По замыслу иль попущенью Его.
 

 
Маяк-музей, что может быть скучней?
Блестящий лаком старый мавзолей
Морских историй.
Приезд подружек в гости наконец
Для воссоединения сердец…
Маяк им в море!
 
 
В который раз идёшь, пыхтишь, ведёшь:
«Как мама? Как там брат? Работа что ж?
Ты похудела!»
Лифт заморожен в шахте лифтовой,
По лестнице бредёт перед тобой
Подружье тело.
 
 
Выходишь с острия винта наверх,
На холод полуприоткрытых век,
На вдох, на воздух.
И кажется, что ухватить простор,
Раздор ветров и брызг солёных спор
Сейчас так просто!
 
 
Но нет, опять цинично сверху вниз
Плюёшь, прикидывая в баллах бриз
И направленье,
Два ритуальных круга, и в углу
Ты видишь, где в спасительную мглу
Начать движенье.
 
 
Плетёшься вниз, неспешна и мягка,
В окостенелом брюхе маяка
Назад к подножью.
Хотелось дух маячий на прицел
Живьём взять, но лишь тела белый мел
Был потревожен.
 

 
Если был бы я моряк,
Бригантину б приручил:
Перерезал якоря
И на палубу вскочил.
Позабыла бы причал
Королева каравелл,
Я б сквозь бурю ей кричал
И шальные песни пел,
 
 
Я бы с мачтою-мечтой,
Все занозы вытерпев,
Наслаждался высотой
Сквозняков стремительных,
Я б умело направлял
Лодку между волнами,
И сокровищ бы собрал
Я карманы полные!
 
 
А пока я не моряк,
Засыпай, задорная,
Бригантина ты моя,
Пара непокорная.
 

 
В час, когда волны застыли во льдах,
Выползет тихо морская звезда
Из-подо мхов на пиратский бушприт,
Сказкой неспешною заговорит,
 
 
Вспомнит она о сраженьях морских,
Что приключались от прений мирских,
И заставляли солёную гладь
В копоти едкой, в дыму умирать;
 
 
Вспомнит на картах утопленных след
Тех кораблей, что на множество лет
Мир изменили, уйдя в океан
За отступающий меридиан;
 
 
Вспомнит сокровищ затерянных стон,
Эхом зовущий из древних времён;
Песни сирен и русалочий плеск,
Неводов полных мерцающий блеск…
 

 
Всех убаюкав, закончит звезда
Тем, что от льда остаётся вода,
И за зимою приходит весна,
И корабли поднимают со дна,
 
 
Миропорядок повсюду таков –
Солнечный свет через толщу веков,
Тонны воды мелким бликом дробя,
Светит на всех, на звезду… и тебя.
 

«Олимпиадой колец на моём столе…»

 
Олимпиадой колец на моём столе
Образ стальной твой выложен.
Вязкое и живое время-желе
Еле-еле ползёт тёмными жилами.
 
 
Закрываю глаза и проваливаюсь в себя,
Замираю синкопами и переливами
В междумирье душащем, то ли огнём горя,
То ли плача под гибкими ивами.
 
 
Розовый мрамор под ладонью холоден,
Узор колец руша, пальцы парят в выси.
На правую руку за твою любовь золото,
На левую, за мою нежность, бисер.
 

«Помолчим на горном крутом краю…»

 
Помолчим на горном крутом краю –
Сверху видно лихую жизнь мою…
Пóлон мир высоты покоем.
Пусть тепло твоё пеленой, волной,
Заполняя всю пустоту собой,
Убаюкает нас, укроет.
 
 
Я почувствую радость и силу вновь,
И готовность принять вот такой любовь,
И возможность расправить спину.
Говорят, это редкость – похожий взгляд,
Несмотря на различия, ты и я
Под крылом у небес едины.
 

«Эта странная грусть прозвучит, растворяясь…»

 
Эта странная грусть прозвучит, растворяясь в окрестностях,
Как рефрен тихих струн перельётся в ночном мираже.
Я сегодня не буду её упрекать в бесполезности –
Она ищет и ищет оркестр себе по душе…
 
 
Может, в этом оркестре окажутся звонкие трубы
И оденут волнение сердца в грозóвый раскат,
Может, нежные скрипки споют со мной с радостью друга,
Кантилену мелодии тонкой усилив в сто крат.
 
 
Я сегодня не буду противиться этому чардашу,
Пусть цыганщина льётся, звеня, опьяняя тишь!
И фантазия пусть в упоенье танцует на клавишах, –
Отпусти голос свой и тогда, наконец, зазвучишь!
 

Разговоры о погоде

Осеннее

 
Дорогая подруга моя,
Ваши длинные тонкие пальцы
в хмéльном сумраке осени снятся,
и так хочется с якоря сняться,
отойдя
от проблем бытия.
Эти сны, будь я склада иного,
заливал бы вином и виною,
чтоб навек растворилось былое
в душной тени вчерашнего дня.
Дорогая моя… Догорайте
сбоку памяти.
Выжжены в край те
пути.
Только тонкие пальцы
навсегда стали частью меня.
 

Первый снег

 
Девчонка с толстою косицей
Смешливо ловит первый снег.
Открыв окно,
Так заводнóСвой высунув язык, лисица,
Прореживает по крупице
Снежинок-колобков набег.
 
 
Она болела две недели,
Бродила, маялась, ждала.
Уже сосед
Преклонных лет
Пришёл сказать, как надоело,
Что от скакалки то и дело
Он поправляет зеркала.
 
 
Теперь же, зная, что всё ближе
На волю выход, где свежо,
Дав радости
В душе цвести,
Взволнованно смотря на крыши,
Она сказала: «Мама, слышишь,
Как пахнет снегом? хо-ро-шооо!..»
 
 
И мать, следя за нею взглядом,
Болезнь, как страшное кино,
Забыла враз,
Светясь, смеясь,
Себе, судьбе и снегу рада.
И вот уж две лисицы рядом
Восторженно глядят в окно.
 

«Серо-голубое небо…»

 
Серо-голубое небо.
Бело-серый грязный дом.
«Мерседес» блестяще-серый.
Цвет лица мужчины в нём
 
 
Тоже в чём-то сероватый –
Не проснулся он пока.
А на небе серой ватой
Проплывают облака.
 
 
Три оттенка у асфальта,
Металлический забор
Тусклым заскрипел контральто.
Осень. С серым перебор.
 
 
Устоявшимся шаблонам
Объявляю я бойкот!
Надеваю я зелёный
С красным! Пусть наоборот
 
 
Станет всё в унылом мире,
Пусть цвета слепят глаза!
 
 
Поддаваться этой силе
Серой осени нельзя.
 

«В пудре сахарной холмы…»

 
В пудре сахарной холмы
В парке.
Я иду, закутавшись
В парку.
 
 
Клён коралловый ещё.
Стойкий.
Переход времён вокруг.
Стройка.
 
 
И ни осень, ни зима.
Стыло.
Сок травы снегами смерть
Скрыла.
 
 
И ни радость, ни печаль
Душам.
И не мир, и не война.
Душно.
 
 
По воде круги утиной
Дрожи.
И сама из двух частей я
Тоже.
 

«Жаркого июля…»

 
Жаркого июля
Сон забрался в лес.
Я иду тропинкой
Голубых небес.
 
 
Великаны-сосны
И подлесок спят,
Лишь ветвей верхушки
Золотом блестят.
 
 
Слева на опушке,
Все в истоме грёз,
Замерли монетки
Тоненьких берёз.
 
 
Жизни сладкой тайной
Переполнен лес.
Заглянув случайно,
Сердцем я воскрес.
 

«Отчаешься отчаиваться ли»

 
Отчаешься отчаиваться ли?
Возненавидишь ненавидеть вскоре?
И как изменятся, рассеявшись вдали,
Вина и стыд, презрение и горе?
 
 
Грядущему, и миру, и себе
Как быстро ужаснёшься ужасаться?
Мгновенью в неизбывном волшебстве
Позволишь нежной лёгкостью касаться?
 
 
Страдать желание благодари
И отправляй его в бессрочный отпуск.
В преддверии жизни, счастья и любви
Читай зиме сердечной тихий óтпуст.
 
 
Весна пришла без стука. Зазвучало
В душе и в мире новое начало.
 

Разговоры о путешествиях

«Я не люблю чужие города…»

 
Я не люблю чужие города,
Где сиротливой суеты сюжеты,
И в незнакомую взаимосвязь одета
Лиц череда.
 
 
Куда милей мне тёплый дух живой
Родного N, где у киоска танго
Оркестр по пятницам играет горожанкам
Чуть вразнобой.
 
 
Но знаю, новые места – души
Твоей свободной движущая сила.
Бери с собой и то, что сердце полюбило,
Мне покажи.
 

«Гранитный променад у океана…»

 
Гранитный променад у океана
Привык к разноголосой суете.
Устало засыпают рестораны,
А пары двигаются в густоте
 
 
Седого пара. Пляж похож на баню.
Клубится пеной тёмная вода.
Она кипит, клокочет и дурманит
Туманом влажным. Будто налита
 
 
В горячий чан. И волны, ослепляя
Прохожих взор, белёсою грядой,
Спешат из чана выбраться, играя,
Таранят пляж одна вослед другой.
 
 
Пар оседает на одежде влажно,
Влетает в лёгкие, вплетая в ткань
Немого океана – вечности вальяжной –
Гостей французских «сандуновских бань».
 
 
Когда-то здесь в толпе неторопливо
Гуляли Чехов, Блок. Всех не сочтёшь.
Сегодня на песке с бутылкой пива
Ведёт весёлую беседу молодёжь.
 
 
Меняются века, контекст и лица,
Однако неизменен местный крест:
 
 
Прогуливаться в банях Биаррица
 
 
Живущим здесь навряд ли надоест.
 

«Отливы Атлантики…»

 
Отливы Атлантики.
Прохладный ветер
Рвёт воду на фантики
В закатном свете.
 
 
И музыкой баров,
И криками чáек,
И рёвом спорткаров
Вечер встречает.
 
 
И жёсткими гребнями,
И мягкими волнами,
И мхом и течениями
Ползёт вероломными,
 
 
Чарует, баюкает
То брызгов сапфирами,
То ритмами хрупкими
Король края мира.
 
 
Замри… Став напевом,
Дыханием ветра ты,
Рассыпься под небом,
Застынь в зеркалах воды…
 
 
И тихо опустится призрачный свет,
И есть ты и тут же как будто и нет…
 

«Всё тот же песок, и на пене качаются доски…»

 
Всё тот же песок, и на пене качаются доски,
Всё та же палатка для сёрферов с жёлтой полоской,
И будто бы та же девчонка с длиннющей косой по волнам
Плывёт, рассыпая смешинки и радуясь быстрым гребкам.
 
 
Привет, дежавю! словно лет мне не сорок, а тридцать,
Как будто я первый, волнующий раз в Биаррице.
И столько всего ещё в будущем может случиться,
И столько желаний и грёз ещё только планируют сбыться…
 
 
Выходит девчонка, упрямя тяжёлую доску за лиш,
И я просыпаюсь: да это не старший, а средний малыш.
А рядом и младшая девочка тянет ручонки к волнам,
Крича от восторга: «И я буду сёрфером, мам!»
 
 
И может быть лет через десять, и двадцать, и тридцать,
Я так же зайду навестить этот пляж в Биаррице…
Чтоб так же смотреть на девчонку с тугою косицей,
И солнце в кудряшках волос её будет искриться.
 

«Ты неси меня, доска…»

 
Ты неси меня, доска,
Быстро, чтоб до визга!
Чтобы ветер у виска
Пролетал со свистом!
 
 
Ты неси меня, волна,
Так, чтоб рад, что выжил!
Утоми меня сполна,
Чтобы дурь вся вышла!
 
 
Ты качай меня, качай,
Словно в колыбели,
Пой мне в солнечных лучах
Пенные свирели…
 
 
А потом, принявши бой,
Из-под ног вдруг вырвись,
И накрой меня собой!..
И на берег выбрось…
 
 
Чтобы был твой дух во мне,
Бешеный и вольный!
Чтобы ночью в тишине
Снова снились волны.
 

«В памяти видит горы он…»

 
В памяти видит горы он.
Плотный туман молоком
Трогает его голову,
Плечи под пиджаком.
 
 
Нить совещанья кружится,
Мир подводя ко сну.
Чем на бумагу – лучше бы
Роспись на целину.
 
 
Хижиной ли, лавиной ли,
Чем бы ни встретил путь –
Петь бы песнь лебединую,
А не лямку тянуть.
 
 
Галстука душит зáворот,
Вдох не пуская внутрь,
А на Эльбрусе к завтраку
Лучшее из всех утр:
 

 
Пухлые и искристые
Ждут первых лыж снега,
Шёлковые, волнистые,
Гладят их облака.
 
 
Мысли настырно ползают,
Жизнь изменить клоня…
 
 
Счастье его, что до отпуска
Осталось всего два дня.
 

«Жаркий сухой заливистый вихрь…»

 
Жаркий сухой заливистый вихрь,
С запахом первой листвы опавшей,
Глупо запутался в неразберихе
Прядок. Счáстливо скачут мурашки,
 
 
Пыльное солнце щекочет пятки
В летних туфлях. Ветерок потешный
Гладит меня моей же одеждой,
Словно шутливо играет в прятки.
 
 
Пухом, пыльцой, пузырём бестелесным,
Руки раскинув, упав на ветер,
Я унесусь с листьями вместе
В водовороты шуршащих песен, –
 
 
Пусть напевают странники детства –
Вихри степные – душе-астраханке;
Пусть шелестит о старом соседстве
Шёпот и блеск тополиной изнанки.
 

«За деревянными оплётками окна…»

 
За деревянными оплётками окна
Темно. И свежесть быстро отсыревшей ночи.
А улица наверх уходит многоточием,
В брусчатку мокрую навек заключена,
 
 
В конце теряется она. Не видит глаз
Во тьме ни перспективу, ни определённость.
И только томная июльская влюблённость
И в раму, и в пейзаж живёт во мне сейчас.
 
 
Фонарь зовёт. Сияет влагой темнота.
Зовёт и странная объёмная наклонность:
«Открой окно, вдохни сполна и в однотонность
Сюжета погрузись, читай до дыр, до дна,
 
 
И выше, выше, вместе с гулкой мостовой
Теки, лети, плыви с рекой времён так, словно
Легко назад на сто одиннадцать лет ровно
Попасть, предчувствуя, как полыхнёт покой».
 
 
Тогда сказал пророк, что будет всё ж, как встарь.
Изъезженная пошлость. Нет в окне аптеки.
Пусть. Я под мысли о былом смежаю веки,
И светит ночью, как и век назад, фонарь.
 

2023