Текст книги "Высокий берег"

– Да ладно? – стали выкрикивать из толпы, – тебе обошла эта девчонка?

– Конечно, дурак ты. Понятно же было, что у неё сильная рука. Она всю игру сбрасывала.

– Какой же это птенчик, – сказал кто-то. – Как тебя зовут?

– Сука, – процедил проигравший.

Женя промолчала.

Тогда она выиграла двадцать восемь тысяч, это почти вся ее стипендия за год или две маминых зарплаты. Ей повезло, все совпало: пара королей и чей-то комментарий о ее способностях. Но, что это было за чувство! Его совсем не с чем сравнить.

Домой она ехала в переполненном 71, за окном мелькали потухшие здания, было уже начало первого и, похоже, это был последний автобус, забит он был до отказа. Она стояла грубо прижатая к поручню мужчиной позади. Он не церемонился и, когда кто-то пытался протиснуться к двери, наваливался на неё всем своим стокилограммовым телом. Но ей было совершенно плевать. Жизнь никогда не была для неё более реальной и интересной, чем в тот вечер, в тот самый момент, в окружении незнакомых людей, грубо нарушающих личное пространство. Она выиграла!

То время стало сплошным открытием. Из неуверенной мечтательной девушки, Женя становилась кем-то, кем всегда хотела быть. Она начала жить.

Она играла каждый четверг и субботу, ночи напролет, дни напролет. Так прошла зима. Долгая мучительная сибирская зима, начинающаяся еще в октябре и заканчивающаяся только в апреле. От незамерзающего Енисея тихо зловеще струится пар, будто ядовитый газ, с виду безвредный, но так неторопливо он стелется, что замечаешь подвох. А из заводских труб, цепью сковавших город, поднимаются тяжелые клубы дыма, лихо закрученные в самые удивительные спирали. И так безветренно, и застывший мороз повсюду. И каждый будний день Женя едет от конечной до конечной остановки в заледеневшем автобусе в университет, проделывает на окне кружок ладонью, чтобы можно было наблюдать за застывшим городом. Лунка замерзает спустя минуту, и она проделывает операцию снова. Ведь кто-то поселился здесь когда-то давно? Зачем? Почему? Здесь нужно выживать, мысли об этом никогда не покидают. Но в тот год зима пролетела для неё по щелчку пальца.

По началу, она жила от игры до игры. Каждый приход к Максу был для неё стрессом, сердце бешено колотилось. Да и Бог с ним. Хуже всего – она отчаянно краснела, наливалась спелым яблоком, и ничего не могла с этим поделать. Ее демонстративно не пускали за стол. Она приходила раньше, но были те, кто просто никуда не уходил, и, завидев ее, свистел во весь рот, остальные подлетали и рассаживались вокруг стола, пытаясь занять свободные стулья. Красная от смущения, она подходила к столу, надевала наушники, включала музыку, чтобы не слышать насмешки, и ждала своей очереди.

– Дело не в том, что ты девушка, – говорил ей Макс, а она была единственной девушкой за столом, – здесь люди делятся на тех, кто приходит поиграть, и тех, кто играет. Чувствуешь разницу? Ты пришла играть, и они видят это. Так они принимают тебя в компанию.

Она кивала Максу, внимая совету старшего брата, и продолжала терпеть грязные шуточки сексистского характера.

– Почему ты так одеваешься? – кричал один из них, да так громко, что все оборачивали головы.

– Да! Словно заморыш, какой-то, – поддакивал другой. – Сними ты эту кепку и свою толстовку. Оденься сексуально, покажи грудь. Ты должна выглядеть как супермодель, это же твой козырь.

– Да было бы ей, что показывать.

Однажды у нее прорезался голос, она сама не поняла, как это произошло. Лица уже примелькались, и она стала чувствовать себя в своей тарелке.

– Хочешь увидеть голые сиськи, иди в стрипбар. – Выкрикивала она одному.

– Я просто не хочу выделяться на вашем фоне, парни. Уж слишком большая пропасть будет между нами. – Отвечала другому.

Отношение к ней менялось, к ней стали привыкать. Ее все еще называли птенчиком, как назвал в первый день Макс, но теперь уже для нее держали стул.

Те, кто играл постоянно, делились на две группы: выходцы из онлайн покер румов, все не старше двадцати пяти, студенты или выпускники физтеха или мехмата, небрежный вид, одна и та же одежда несколько дней подряд; и состоятельные молодые парни около тридцати, сотрудники Газпрома и Ванкора, предприниматели, они хорошо выглядели, были не обременены житейскими заботами, и пребывали в хорошем расположении духа, много говорили и смеялись.

Остальные: музыканты, репетирующие у Макса, заблудшие студенты, дети богачей и просто зеваки, обычно не задерживались за столом, они растворялись в непрекращающейся вечеринке. Здесь можно было встретить ведущего утренних новостей, политика или нейрохирурга.

Что для Жени было удивительным в этом мире, так это то, что здесь не было надрыва, свойственного таким местам, не водилось здесь привидений в лице чьих-то разбитых судеб. Макс никому не давал кредитов. Он не брал рейк с раздачи. Люди, как правило, оставляли чаевые Ленчику, который контролировал игры. А если кто-то сильно проигрывался, то ему устраивали овации, обливали шампанским, как автогонщика и качали на руках.

К концу зимы Женя стала своей, парни, хоть и продолжали отпускать о ней шуточки ниже пояса, девушки в ней не видели. Она была молода и прекрасна, понимала это, отчего была тщеславна относительно своей внешности. Но совсем не испытывала обиды или досады, от того, что никто не замечает ее красоты.

И вот почему. К Максу стал захаживать Арсений Карпов. Знаменитая в Красноярске личность – он был единственным спинальным нейрохирургом за Уралом. Несколько дней назад, о нем делали сюжет на федеральном канале, он спас десятилетнюю девочку от полной парализации. Ему было тридцать четыре года, он был хорош собой, остроумен и широко улыбался. Играл агрессивно, рискованно и мог проиграть все, с чем пришел. Женина тактика игры всегда была выжидательная. Простым языком, она играла только из хорошей позиции с хорошими картами. Заметив, как доктор Карпов сорит деньгами, она почему-то решилась на блеф. Блеф с ее стороны прошел удачно, и она забрала банк. Женя проделывала такое с ним десятки раз, и всегда, увеличив банк, он сбрасывал карты.

– Кажется, докторишка положил на тебя глаз. – Как-то сказал Макс.

– Определенно, – согласился Петя.

– Да быть такого не может, – удивлялась Женя. Кокетничать ей было совершенно не свойственно.

За столом вновь повисло напряжение, от которого она так долго пыталась избавиться. Теперь она реже играла.

Доктор Карпов был профессионалом от Бога, попасть к нему было чистым везением. Операции были дорогостоящими, и он делал их бесплатно по страховке, предварительно взяв несколько десятков тысяч рублей от пациентов. Даешь доктору пятьдесят тысяч на руки, а он делает тебе операцию за четыреста тысяч бесплатно. Потом, конечно, получив деньги, доктор Карпов нес их к Максу, часть из них выигрывала Женя.

Все-таки каждый любитель игры в покер, в душе, а кто-то и напоказ, авантюрист. Даже врач, спасающий жизни.

История с доктором как-то сама собой растворилась. Он перестал приходить, поговаривали, что он эмигрировал в Израиль.

– Ну, дурочка, ей богу! – возмущалась Марина. – Такого парня упустить!

– Какая ерунда, – отвечала Женя, – он старше меня лет на пятнадцать.

– Да, какая разница, зато как хорош собой. Смотри, смотри, – сказала она, переводя взгляд, – парочка в белых рубашках, запонки натянули, ну, что за придурки, один, что повыше приехал из Новосибирска, его сделали начальником тендерного отдела, второй – сын какого-то строительного подрядчика, пристроили его к нам. Я напела, что здесь проходят супер игры. Их видно насквозь, оба ни черта не смыслят в покере, так что будут разбрасываться деньгами.

– Неплохо. – Сказала Женя.

– Неплохо? Да это шикарная информация, и, заметь, я делюсь ею только с тобой. Так что давай, за дело. Потом сводишь меня на ужин с коктейлями. И не в какую-нибудь студенческую столовую, а в нормальное место.

– Я только за, и информация шикарная, только обычно вот таким вот везет.

– Ничего подобного. Ты упустила шикарного парня. А, как

говорят, не везет в любви, повезет в картах.

Макс редко играл у себя, обычно, когда был слишком пьян. Он предпочитал вечеринки и музицирования. Так он называл свою игру на пианино, когда девушки обступали его со всех сторон, широко раскрывали глаза и рты, слушали мелодии, которых знать не знали. Чаще всего он играл затейливые и сложные джазовые композиции, любил Шопена и Дебюсси, точнее девушки любили нежные мелодии, после которых всегда аплодировали:

– Хвалите не меня, – отвечал он им, – а мою маман, которая за шкирку тянула меня в музыкальную школу.

А если Макс играл Бетховена, это значило, что к нему лучше не подходить. Пианино возле него пустовало. Хоть и мало кто знал, как звучит Бетховен, он всегда безошибочно угадывался в чрезмерных ударах по клавишам.

Макс был плохим диабетиком. Он не следил за сахаром, питался гамбургерами, пил колу и много курил. Когда ему было четырнадцать, школьная медсестра вызвала его посреди урока и дала направление к эндокринологу. За следующий месяц он потерял больше пятнадцати килограмм, стал походить на щепку, но отказывался верить в то, что болен. Его положили в больницу, он сбежал через два дня. Он не привык видеть вокруг себя болезнь и отчаяние.

Потом начался длительный период принятия себя. В итоге он смирился с тем, кем стал. Помогла Петина мама, преподаватель зоологии в КГУ, доктор биологический наук.

Он сидел на старомодном диване рыжего цвета в их квартире, она рядом на стуле в широченных очках, и впервые в жизни с ним разговаривали, как со взрослым. Она говорила, что это не изъян, это то, что делает его уникальным, это то, что сделает его сильнее. И он свыкся, но предпочитал не распространяться, что болен.

В подробности болезни он никогда не вдавался, и для него стало сюрпризом, что в ночь вечеринки, он мог впасть в кому и еще большим сюрпризом, что мог из нее не выйти. На второй этаж обычно никто не поднимался, было негласное правило среди гостей квартиры. На первом этаже они могут пользоваться чем угодно и делать, что угодно, но второй этаж – только для Макса. Он много думал об этом, скорее всего никто бы его не нашел, он пролежал бы в судорогах целую ночь и больше не проснулся. Но появилась девушка, которая не знала правил.

Они были не похожи. Он с широченной улыбкой, открытый, душа компании, нуждался в общении и одобрении. Она замкнута, всегда в своем мире, плюющая на мнение других. У нее были темно-каштановые волосы, интересное лицо сибирского склада, немного округлое с выступающими щечками. Красота ее была непостоянна, мгновенна, она заключалась в пугливом взгляде, движении губ, повороте шеи. Она была прекрасна, не будучи совершенной. И на ее лице сияли большие глаза цвета болота, темно-темно зеленые. Она распахивала их, смотрела на собеседника, но взгляд ее всегда был направлен куда-то в себя, и это гипнотизировало, не давало считать ее.

Петя видел, как Макс смотрит на нее.

– Я дорожу дружбой с ней. Знаешь, как непросто найти человека, с которым у тебя будут совпадать вкусы и в кино, и в литературе?

Макс пожимал плечами, разводил руками.

– Не понимаю, о чем ты.

– О том, что не думай о ней в сексуальном плане. Она интересный человек, узнай ее. Не порть все мимолетной связью.

– Да я и не думал, чувак. Она не в моем вкусе.

Она была интересна, безусловно. Маленький птенчик так усердно отстояла свою возможность играть. И Марина не съела ее с потрохами, а заделалась в подруги.

– Петя постоянно говорит мне, что нужно начинать жить, выползать из своей раковины, нужно перестать наблюдать за жизнью, а участвовать в ней. Только так я смогу узнать жизнь и мне будет, о чем писать. – Говорила она и потом невзначай добавляла, – я хочу стать писателем. Вот видишь, я уже могу об этом говорить. Уже прогресс, раньше бы никому не сказала, еще бы и по рукам ударила, если б захотел взять что-то почитать из написанного.

– Ладно, но почему вообще покер? Как тебя угораздило с ним связаться?

Они сидели в старой кафейне Porto, что в самом центре на проспекте Мира, за маленьким столиком у окна. Медленно надвигались сумерки, отчего их разговор приобретал какой-то тайный сакральный смысл. Она разговорилась.

– Кажется, все началось в дождливый и скучный июньский вечер. Небо было затянуто чем-то непонятно серо-жидким. И не только небо, понимаешь? Эта серая пелена затягивала абсолютно все, и в душе поселилась не по сезону осенняя хандра. Без зонта и куртки на улицу было не выйти. Это было самое лучшее время для сессии. Особых усилий, чтобы запереть себя дома, не требовалось. Вот только делать ничего не хотелось. Совсем ничего! Как сейчас помню. Ощущение, будто тебя связали по рукам и ногам невидимыми веревками, и веревки эти непременно мокрые. Нет, даже не так. Будто связали не руки и ноги, а твой мозг, будто бы его вынули из твоей черепушки, положили в коробочку и поставили рядом на стол, заваленный тетрадями, учебниками, перечеркнутыми распечатками, и прочей сессионной ерундой. И вот, ты сидишь, нервно перебирая страницу за страницей, пытаясь найти хоть какие-то зачатки интеллектуальных способностей, потом смотришь на коробочку, потом опять листаешь страницы, а вдруг все-таки получится найти хоть какой-то смысл, потом снова подозрительный взгляд на коробочку…и так до бесконечности – крутишь головой – туда-сюда, туда-сюда. А за окном дождь ненавязчиво стекает каплями по потрескавшемуся от времени подоконнику: тук-тук, тук-тук, тук-тук. Полная апатия, уныние и упадок. Легче застрелиться, чем заставить себя проделать хоть какую-то умственную работу. Мне был нужен реферат про гуманизм Жан – Поля Сартра. Я качала файл – и вдруг зеленая заставка на весь экран, я, было, подумала, будто это очередной вирус с внезапно открывшейся порно страницы, но это был рекламный баннер от PartyPoker: ИГРА ОНЛАЙН НА РЕАЛЬНЫЕ ДЕНЬГИ. Знаешь, такими большими буквами.

– Хотя, может, это началось раньше – в 11 классе. У меня был одноклассник Виталя Шелепов. Он прожил и проучился год в США, и привез набор для игры в покер. Так вот мы каждую пятницу после школы шли к нему домой и играли в безлимитный техасский холдем, предварительно скинувшись в общий банк по 10-20 рублей. Я, бывало, выигрывала. – Макс внимательно и увлеченно слушал ее, ему нравилось, когда она говорила, у нее был чуть низковатый голос. На небе уже появился месяц и зажигались звезды, люди за окном перестали ходить и казалось, будто остались только они вдвоем. Она положила локти на стол и чуть наклонилась к нему. Глаза ее были широко открыты, а губы чуть тронула улыбка. Вот оно – время для искренних признаний.

– Нет, – тихо сказала она. – Это началось еще раньше – за большим деревянным столом в деревне, куда съезжались все семеро детей моей бабушки, куда ее дети привозили своих детей, и все мы по вечерам садились играть в карты. Не в покер, конечно, – мы играли в дурака. Воспоминания об этих посиделках – единственные воспоминания, наполненные ощущением семейных уз. Больше такого не было. Как говорил мой дед – мамин отец – мы жили бобылями. Не любили приглашать гостей и сами не любили быть гостями. А отношения с родственниками поддерживали холодные, просто потому, что подобного требовали правила приличия. Наверное, поэтому те карточные вечера были для меня нечто большим, чем приятным препровождением времени. Любовь к игре поселилась у меня в душе именно тогда, хотя возможно это у меня от рождения. Готова поспорить, уже в 5 лет я понимала в игре больше, чем многие из моих родственников.

Глава 3.

Енисей делил город на левый и правый берега. Левый – стремительно развивающийся с историческим центром города, правый – промышленный. Меньше года назад, когда все казино закрыли, игровой бизнес перекочевал в подполье, который контролировался Алексеем Мироновым – строительным магнатом Красноярска. Он имел хорошие связи и водил дружбу с самыми верхами власти. И по совместительству был другом из девяностых отца Макса.

И вот в одном из цокольных этажей недавно построенной высотки, что была на пересечении Робеспьера и проспекта Мира, располагалось самое пафосное казино Красноярска. Полгода назад над входом висела яркая вывеска – Golden Gate, обещающая удовольствия всех мастей, после того, как в силу вступил закон об игорном бизнесе, вывеску просто сняли, заменив ее на «Парикмахерские услуги Nemo». Внутри все осталось нетронутым. После заката, сюда стекались все дикие ловцы удачи. Здесь можно было встретить, как больных игроманов, которые в отчаянии выкрикивали: «олл-ин» и ставили на кон кто квартиры, кто машины, кто свою душу, так и скучающих интеллигентов, желавших вкусить запретный плод.

Женя была здесь пару раз, и всегда ее поражало, то, как азарт и увлеченность играми стирали пропасть между сантехником с зарплатой в пять тысяч рублей и топ менеджером Газпрома. Глаза любого из них одинаково зажигались, чуя удачу, и наливались гневом, при проигрыше.

Вопреки устоявшемуся мнению о том, что игрок – это всегда помешенный на азарте человек, за выигрыш готовый отдать, что угодно, Женя играла только в покер, столы с рулеткой или блэк джеком она обходила стороной. Но ставки в Nemo для нее были слишком высоки, так что и в покер она здесь не играла. А вот Макс любил это место. И все завсегдатаи любили его. За его щедрость, безрассудство и азарт. Весь выигрыш от шестичасовой игры в покер он мог поставить на красное или черное, как будет настроение. Проиграл – не беда, рулетка – дама обманчивая, выиграл – напитки всем за его счет.

Здесь всегда было слишком много народу. Место напоминало файе вокзала, где толпятся люди, галдят, толкают друг друга, боясь опоздать на поезд.

Марина уверенно протискивалась через толпу, и когда увидела Женю стоящую возле стены, схватила ее за руку и потащила к барной стойке.

– Там нет мест.

Марина усмехнулась. Каждый ее поход в Nemo был выходом в свет. Она специально покупала новое платье и делала прическу. Сегодня на ней было черное облегающее платье с внушительным декольте, она не собиралась его прятать в этой безвестной толпе.

Она подошла к стойке, поманила бармена, что-то шепнула ему, припав к его уху. Тот посмотрел на нее с улыбкой, и тут же освободил для них места.

– Не для того, я так разоделась, чтобы стоять у стены. – Сказала она, легко запрыгнув на барный стул и щелкнула пальцами:

– Два джина с тоником.

Петя, как-то сказал, что для игрока в покера, Женя слишком плохо разбирается в людях. И это от части, было правдой. Первое, а иногда и второе впечатление о человеке у нее всегда было ошибочным. Так вышло и с Мариной. Тогда на вечеринке у Макса, она показалась Жене состоятельной особой, в ней чувствовался класс, когда одежда, взмах волос, поза и манера держаться на публике – все выдавало в ней девушку из высших слоев общества. Но Марина таковой не была, она просто любила носить маски.

Марина Белкина всю жизнь прожила в двенадцати метровой комнате, с мамой и бабушкой. То, что внешность бывает обманчивой, было как раз про нее. Высокая блондинка с длинными кудрявыми волосами и кукольным лицом, она сама поступила на бюджетное отделение экономического факультета КГУ, когда конкурс был четырнадцать человек на место. Там она познакомилась с Максом.

Она подводила глаза исключительно жидкой черной подводкой, отчего ее круглые глаза приобретали какой-то кошачий блеск. В ней была женственность, и все мужчины без исключения сами открывали перед ней двери и целовали руки. Но вместе с тем, она была самой заядлой феминисткой, громче всех кричала и протестовала против слепого подчинения мужчинам. Взгляды ее были резко экстремистскими, потому что в то время в сибирской глубинке феминизм был совсем не в почете. И учитывая все перечисленное, для Жени самое удивительное в ней, было то, что она никогда не играла в покер.

Марина широко улыбалась кому-то, находящемуся за Жениной спиной, закинув голову и чуть взъерша свои кудри.

– Какая удача! – Воскликнул Эрнест Николаевич, и радостно вскинул руки. – Сразу две прелестницы. – Никто не знал, чем он зарабатывает на жизнь, но выглядел он всегда как английский франт, с подстриженной седой бородкой и в идеально сидящем по фигуре костюме. Казалось, вот выйдет он сейчас из Nemo и поедет в свое небольшое поместье с садом и летним домиком.

– Ах, Эрнест Николаевич, вы же знаете, я не кокетка, – сказала Марина, Женя невольно улыбнулась, потому что кокетка было ее второе имя, – но до чего же приятно, что кто-то замечает прекрасное.

– Вы ошибаетесь Мариночка, заметили все, но только я соизволил озвучить.

– Где уж там, – вздохнула она, – все уставились в свои карты.

– И не думайте, вы блистаете, как сама Грета Гарбо. Какая осанка, какой взгляд.

И отвешав дюжину комплементов, Эрнест Николаевич медленно уплыл в свои сады, расхваливать кого-то другого.

– Ну, ничего себе, сама Грета Гарбо! – Женя посмотрела на нее, прищурив глаза. – А ведь действительно что-то есть. И на что ты променяла карьеру кинодивы?

– Начнем с того, что я и сейчас запросто могу ей стать, – сказала Марина с наигранной надменностью. – Но, нет, мне это просто не нужно.

– Да. Ты слишком часто переигрываешь. – Ее врожденная тактичность с Мариной куда-то пропадала, и она пришла к выводу, что это признак духовного родства.

– Вот певицей, возможно. Но если честно, внимание и интерес – это все такие пустяки. Куда важнее то, что, будучи кинозвездой, ты не думаешь о том, что нужно за что-то платить, и ты и твои дети, да и твои внуки, я уверена, обеспечены на годы вперед. Вон посмотри на Макса, – Женя обернулась, он сидел за игровым столом, что-то рассказывал, бурно жестикулируя, – был бы он таким щедрым и жизнерадостным, не родись он с серебряной ложкой во рту? И не имей он стабильный доход в виде процентов со своего вклада?

– Не всем нужно хватать с неба звезды.

– Возможно, – сказала Марина. – А что на счет тебя? Так и вижу, как этот гордый птенчик грезил о сцене.

– Я? Ты что?

– Обычно вот такие, как ты, с тихим омутом и становятся актрисами.

– Полная чушь. Никакой актрисой я быть не хотела. В детстве мне так запали в душу фильмы о молодом Индиане Джонсе, с Шоном Патриком Флэнери, а другие фильмы, что я никем себя не видела кроме как археологом. Поэтому и пошла учиться на исторический. – Она допила бокал и подала знак бармену, чтобы он обновил коктейль, – Но после летней практики, я поняла, что на раскопки в Древнем Египте надеяться не стоит, да и месяц жилья в полевых условиях окончательно убедили меня, что рассчитывать я могу только на должность учительницы истории.

– Как прозаично.

Мужчина, сидевший рядом, глубоко склонился над барной стойкой, что-то бубнил, и источал запах крепкого перегара. Женя повернулась к нему, он выронил бокал из рук, тот ударился о столешницу, но не разбился, жидкость, что он пил вытекла, она не успела убрать руку и замочила пальцы. Он схватил ее за руку с какой-то дикой прытью и произнес:

– Я теперь вижу всех отчаявшихся, у них в глазах какой-то нездоровый блеск, это блеск наживы, ослепляющий. – Его черные волосы были взъерошены. Взгляд молодой, но лицо изрешечено морщинами.

– Что вы несете? – вмешалась Марина. – Уберите свои руки. Я вызову охрану.

– Вон, – он не слушал, и как слепец указал на стол, что был позади, – посмотри, малец совсем плох.

Они обе повернулись и увидели Макса. В игре он обычно преображался, ему по обыкновению везло, как везет лихим парням, не знающим страха. Он был из тех, кто мог сделать ререйз на одномастных 2 и 3 из дальней позиции. И когда игра шла слишком плавно, ему обычно становилось скучно. Он развлекал себя разговорами, рассказами, расспросами. Но часто люди за столом были необщительными. И казалось, как раз сейчас был такой момент. Макс сидел, подперев голову рукой, взгляд его был пустой куда-то в центр стола.

– Ничего подобного, – фыркнула Марина.

– Смотрите, смотрите, у него что-то щелкнуло. Он готов.

Они пробрались к столу, но плохо видели Макса, вид заслоняла парочка толстяков, не снявших куртки.

За соседним столом разгневанная дамочка кричала на своего спутника:

– Какого черта! Ты издеваешься? – Вена на ее шее разбухала, а красная помада натягивалась на губах, искажая все лицо, – ты ставил, чтобы просто так сбросить! Ты обещал мне выиграть, обещал! – верещала она.

За время игры Макс удвоил стек. Скучно звенели фишки. Какой-то парень сделал рейз, большой тучный мужчина на дальней позиции перебил его ставку. Макс с большого блайнда заколировал. Он смотрел на мужчину на дальней позиции. Тот был одет, как когда-то одевались в восьмидесятых, странный вытертый свитер, очки с толстыми диоптриями, тучный с большим круглым лицом. В Красноярске его знали все – это был Илья Крячко – член законодательного собрания Красноярского края. Крячко редко блефовал и если уж играл, это значило только то, что у него сильная рука.

Представьте – вы играете за столом, очень спокойным столом. Унылые сороколетние мужчины просто устали от жизни, чтобы играть дерзко. У вас два туза, минус только в том, что вы не в выигрышной позиции за столом. И вот на флопе открывается еще один туз, бубновый острый туз, и в придачу дама пик и дама треф. Что-то же у Крячко? Два короля? Но какая разница у вас уже фул хауз на тузах и дамах, это натс, лучше не бывает. Открывается терн – десятка пик. Крячко делает ререйз с половину вашего банка и вы, конечно же, идете олл-ин. И вот в те секунды, пока открывается ривер, вы думаете, что же у него может быть? Король пик. Крячко небрежно почесывает свою макушку и выдвигает весь свой стек вперед. В банке двести тысяч рублей. И бросает ключи от своей машины в центр стола.

– Сыграем? – говорит он. – Ты же любишь машины?

– Это не по правилам, – нарушает тишину сосед Макса.

– Почему? – спрашивает Крячко, – это же безлимитный холдем. – Ну? – и он пронзительно смотрит.

Жене стало вдруг резко неприятно, будто Макса заляпали взглядом.

– Играю, – и он бросает ключи от своего бмв также в центр стола. «У него два короля» – думает он. И Крячко открывает свои карты: валет и девятка пик.

– Выигрывает стрит флэш, – произносит дилер.

– Нужно идти. – Макс сидел, уставившись на Крячко налитыми кровью глазами. Крячко не замечал его взгляда и перебирал фишки. Макс поднял голову, посмотрел на Женю, сдвинув брови, будто не понимал, что происходит. Она взяла его под локоть и начала выводить.

Крячко тоже отодвинул стул, он улыбался улыбкой нашкодившего подростка. Марина подошла к нему со спины и мягко тронула за плечо, ее рука спустилась чуть ниже, было понятно, что она собирается делать, но когда Крячко повернулся, она резко отстранилась, виновато улыбаясь. Ходили слухи, что Крячко предпочитал мужчин, чары Марины здесь не подействуют.

Крячко бросил ключи Максу, тот рассеянно их поймал.

– Привези мне машину завтра, адрес ты знаешь.

Дул холодный ветер, но Макс сидел на бордюре возле клуба в одной футболке.

– На, вот, надень, – Женя пихала ему куртку.

– Не надо, – отстранялся он.

– Какого хрена ты натворил, – Марина расхаживала, расставив руки по бокам.

– Он не мог так ставить с девяткой и валетом, просто не мог. – Повторял Макс.– Я должен был выиграть, должен был выиграть.

– Как же? Девятка и валет? Да это отличные карты. – Сказала Женя.

Макс поднял голову и посмотрел на нее таким взглядом, о котором говорил мужчина за барной стойкой. В нем что-то щелкнуло.

– Это Крячко! Он не блефует, он играет только с лучшей рукой.

– Так против тебя из дальней позиции это и есть лучшая рука.

– Он докупил стрит, он не должен был так играть, не должен.

– Макс, – Женя подсела к нему и взяла за руку. Он выдернул их со словами:

– Да у тебя ледяные руки.

– Слушай, ты облажался, с каждым могло случиться.

Макс резко встал:

– Он не мог так ставить, не мог, здесь что-то другое, и он не блефует. Он знал, что выиграет, здесь что-то другое, он мухлевал. – Выкрикнул он. – Да! Мухлевал.

– Ты раскидываешься картами, ставишь на всякой шелухе. Это лучшая рука для игры против тебя. Любой сделал бы также.

– Нет, – сказал Макс уже спокойнее, – нет.

– Ладно, надо валить отсюда.

– Нет, – Макс снова сел на бордюр.

– Надо ехать, – повторила Марина. – Бери ключи, – сказала она Жене, – ты поведешь.

– Ты издеваешься? Я выпила три коктейля как минимум.

– Ты предлагаешь, вызвать такси и оставить его машину здесь? А я водить не умею.

Женя вырвала ключи из ее рук:

– Ладно. Надеюсь, мы доедем живыми.

– Конечно. Больше переживай о том, как бы не остановили менты и прав не лишили.

Они взяли Макса с двух сторон под руки, тот резко оттолкнул их, и сам сел на заднее сидение.

Долгая дорога сквозь пустой ночной город и тишина в машине. Все молчали: Женя боялась оторваться от дороги и потерять внимание, Марина от возмущения, а Макс так и не пришел в себя. Когда Женя, наконец, неумело припарковала машину, Макс резко сорвался с места, и громко хлопнув дверью, вышел из машины.

Была суббота и в квартире толпились десятки людей. Макс сел за пианино и заиграл Бурю. Сначала чуть слышно, затем все сильнее и сильнее, посторонняя музыка стихла, затем прекратились разговоры. Остался лишь звук, рождаемый клавишами и движение его длинных рук. Он играл Бетховена.

Глава 4.

Было чуть позже полудня, солнце ярко и не по-весеннему высоко светило. Проведя на улице минут двадцать, уже мало что можно было разглядеть – лишь вспышки света и длинные мраморные колонные здания, растворяющиеся в тяжелой нависающей крыше. Макс неспешно поднимался по мраморной лестнице, устланной красным ковром, и все думал о том, почему карточный долг – это дело чести? Жизнь и есть игра, а любой долг – это дело чести. Ведь, если нет у тебя чести, то кто ты такой? На втором этаже он повернул направо и оказался в пустынном коридоре. Но, что тогда есть честь?

– Добрый день. – Его мысли прервала секретарша в приемной. С виду девочка, не старше восемнадцати лет. Но потом она надменно улыбнулась и сказала, что господин Крячко занят. Взгляд ее был с хитрецой и тянул по меньшей мере лет на тридцать.

– И чем же? – спросил Макс. Он представил, как должно быть, лет пятьдесят назад здесь кипела работа красной канцелярской машины с советскими номерами.

Глаза секретарши округлились:

– У него важная встреча. – Что за наглость задавать такие вопросы?

– Видимо со мной. Сообщите, что к нему Максим Бортник.

– К сожалению, это невозможно. Я не могу его беспокоить.

– Тогда я сам побеспокою. – И он решительно направился к высокой дубовой двери, разделявшей его и господина Крячко.

– Стойте, – вскочила секретарша. – Я сообщу.

Крячко сидел на стуле, развернувшись спиной к двери и смотрел в окно. Важная встреча? С синицей за окном? Когда зашел Макс, тот ловким движением, не свойственным его широкой фигуре, придвинулся к столу и принялся стучать ручкой по столешнице.