Текст книги "Секс, вино и камамбер"

Глава 2
Куда приводят мечты

Город тонул в вязкой черноте поздней ночи. Шел дождь. Не уютный такой, осенний дождик, тихонько постукивающий в окно, а настоящий проливной дождь, холодный и беспощадный. Была суббота, но улицы пустовали, и даже окна домов погасли раньше времени.

Я сидела за рулем старой раздолбанной «тойоты», загруженной под завязку моими вещами. Дворники размазывали медный свет фонарей по лобовому стеклу, руль поворачивался туго и неохотно, малейшее прикосновение к педали тормоза останавливало ход автомобиля рваным рывком. Ножки письменного стола, разложенного на заднем сиденье (единственный предмет мебели, который я взяла с собой), стучались в дверцу при каждом повороте. Тяжелые капли дождя громко колотили по крыше, а мне казалось, что весь мир онемел. В салоне повисла невыносимая тишина. Момент, который так долго маячил призрачным будущим, наконец наступил. Он был сюрреалистичен до абсурда – словно я смотрю фильм в 4D и проживаю историю главного героя в его же теле. Словно все происходит со мной, но не со мной. Я очень четко ощущала каждую грань этого момента. Я шагнула в бездну и теперь стремительно летела вниз.

Я включила радио, и в вакуумной тишине заиграл мелодичный джаз, очень соответствующий погоде за бортом и усиливающий кинематографичность ситуации. Едва я отвлекалась от дороги, мое сознание тут же узурпировал, парализовывал новейший факт моей биографии – я только что погрузила вещи в машину и покинула навсегда квартиру моей мечты и человека, с которым спокойно, безопасно и надежно.

Боковым зрением я видела пакеты с одеждой, коробку с посудой (одна глубокая тарелка, одна мелкая, чашка, кофеварка, сковородка, кастрюля, несколько вилок и ложек), связки книг, раскиданные по салону туфли. Это все, что осталось от моего статуса успешной, состоявшейся женщины. Когда-то, уже в прошлой жизни, я жила на берегу озера, была замужем, ездила на работу на новенькой спортивной машинке, носила бриллианты на безымянном пальце, в любой момент могла, не задумываясь, вызвать такси или купить понравившееся платье, в любое время могла уткнуться мужу в теплое плечо, и пожаловаться, и попросить приготовить мне на завтрак кофе по-турецки и бутерброд с грибами а-ля Джейми Оливер.

А что теперь? Куда я еду?

Я только что растоптала собственное благополучие, как сигаретный окурок.

Каждые три километра из моего горла вырывались глухие рыдания, похожие на лай собаки, скулящей под забором. Рыдания я заедала картошкой фри из «Макдоналдса», запихивая ее горстями в свой искривленный плачем рот. Я сто лет не ела картошку фри из «Макдоналдса». Я не ем такое. Мне казалось, что я сейчас олицетворяю то, что мой муж называет «лоу лайфом», дном общества.

Ниже только плинтус.

В кармане лежал ключ от моей комнаты в подвале. Это был не просто ключ от замка – это был ключ зажигания необратимого действия. Получив его, я больше не могла оставаться дома. Ни дня. Сознание порой бывает очень принципиальным и представляет ситуацию так, словно потребность в конкретном действии, неотложность и срочность этого действия осязаемы, а не абстрактны. Я физически не могла больше оставаться в месте, которое когда-то считала домом.

Я подъехала к моему новому месту жительства и вышла из машины. Дождь лил как из ведра. Обитатели дома спали. Я взяла сумку с постельным бельем и открыла своим ключом входную дверь, ведущую в подвал. Пустой коридор пугал непроглядной тьмой. Я нащупала дверь моей комнаты, зашла и включила свет. Посреди стены грязно-голубого цвета, меж двух окошек-бойниц, сидела огромная сороконожка, размером с пол-ладони. Испуг и отвращение на несколько мгновений сменили отчаяние. Я выдохнула. Сняла кроссовку и размазала тварь по стене. Спокойно и хладнокровно. Теперь только так. Я постелила простыню на старый одиночный матрас, найденный хозяйкой среди хлама в гараже, легла, не раздеваясь, укрылась одеялом и выключила свет. Я лежала на полу где-то на окраине Торонто, в подвале с сороконожками. Меня кусали клопы. Дождь не прекращался.

Дождь – хорошая примета. В добрый путь.

Я повернулась на бок и уснула сном человека, который долго шел и наконец дошел до своего пристанища.

Следующий день прошел как во сне. Я открыла глаза, увидела хмурое дождливое утро, струившееся в малюсенькие окошки под потолком, и поняла, что ночной переезд мне не приснился. Я больше не репетирую свой окончательный побег – он произошел на самом деле. Я с отвращением поднялась с матраса, кишевшего клопами. Кровоточила разорванная в клочья душа, мозг метался между состоянием «бей» и состоянием «беги». Сердца больше не было. Вместо него в груди была черная дыра. И лишь желудок, переварив скудный вчерашний ужин, состоявший из картошки фри, обильно приправленной слезами, требовал завтрак.

Я оделась, взяла зонт и пошла пешком до ближайшей кофейни. Я сидела в кресле в углу, пытаясь спрятаться от сквозняка, как-то согреться горьким кофе и насытиться пресной овсянкой на воде. На некоторое время я погрузилась в бездейственное оцепенение, подкупающее своей обманчивой безопасностью.

Все будет хорошо.

Все будет хорошо, если я выйду из оцепенения и начну действовать.

Как заставить себя действовать, если ты только что самовольно перевернула свой мир с ног на голову, а теперь хочешь свернуться калачиком и впасть в анабиоз до лучших дней (то есть когда проблемы сами собой рассосутся)?

Правильно, составить план действий, требующий немедленного осуществления. Следуя примеру барона Мюнхгаузена, собственноручно вытащить себя из болота за волосы.

Разгрузить машину и разобрать вещи – это раз.

Купить продуктов на неделю – это два.

Обустроить новое жилище так, чтобы оно было удобным и функциональным, – это три.

М-да, горько усмехнулась я, вспомнив о своей каморке с видом на мусорку и соседский забор, и начала рисовать на салфетке план комнаты. Тут у нас будет матрас, в углу; стол поставим меж двух окон, там и розетка для компьютера, и свет днем попадает; рядом стул, справа от двери будет сушка для белья. О’кей, с функционалом разобрались. Еще бы уюта добавить. Народная мудрость и опыт поколений гласит, что любое пространство можно сделать жилым и уютным с помощью трех вещей: занавесок, ковра и цветов. Ну, занавески я точно здесь вешать не буду. А вот цветы надо будет купить. И не дохлый кактус, а букет ромашек в вазе. Я пририсовала небольшой коврик рядом с постелью… Ах да, матрас. Спать на этом клоповнике просто невозможно. Я уже это проходила, как раз лет восемь назад, когда мы с мужем были молоды и бедны и спали на полном живности матрасе, подобранном с улицы. Пора выводить существование на новый уровень.

Несмотря на ограниченный бюджет, я все-таки купила в Интернете тонкий походный матрасик, состоящий из трех подушек. Его и матрасом сложно назвать, скорее мягкая циновка. Зато ярко-красного цвета, цвета страсти, как я люблю. Ну или любила. Настоящее состояние внутреннего оцепенения не предусматривало никаких сильных эмоций.

Тем не менее план действий и план комнаты меня воодушевили. Допив кофе, я вышла в холодный сонный сентябрь и зашагала обратно, к месту, которое отныне на неопределенный срок будет служить мне домом.

– Ну что, как выходные? – спросила Марго, выходя из машины. На лице у нее отражался во всей красе серый понедельник и личная катастрофа. Вот уже месяц Марго снимала со своим новым мужчиной номер в гостинице неподалеку от дома за какие-то баснословные деньги. Каждый вечер она забирала детей из школы, привозила домой, кормила ужином, укладывала спать и уезжала, так как находиться с бывшим мужем под одной крышей было невыносимо. Каждое утро, до работы, она приезжала покормить детей завтраком и отвезти в школу.

– Переехала, – пробормотала я. По пути на работу я решила, что на этой неделе ни с кем не буду обсуждать мой переезд. – Не хочу об этом говорить.

– Жалеешь? Может, вернешься? – спросила Марго.

Я не жалела и напрочь забыла значение слова «вернуться».

Но как жить в моем новом амплуа, я пока не знала. Мне все еще казалось, что я прыгнула на дно общества и теперь пожизненно приговорена к примитивному существованию.

Белый задник. Яркий свет софитов. Щелкает затвором фотоаппарат. Я демонстрирую спортивную одежду для интернет-магазина одного из наших брендов. То, что именно меня из всего офиса выбрали для рекламы обтягивающих спортивок с логотипом компании, должно мне льстить. Но вот я стою, послушно кладу руку на бедро или отставляю носок в сторону, и мне совершенно безразлично, что со мной происходит. Фотограф показывает мне снимок. Плоский живот, накачанные ноги, широко раскрытые глаза, милая мордашка… Здесь не видно главного – выжженного пепелища у меня в душе.

– Удачи. Ты же знаешь, ты всегда можешь вернуться.

Я знала.

Но мы оба также знали, что я больше не вернусь.

* * *

Что такое мечты?

Мечты – это отражение собственного понимания счастья.

То, что заставляет улыбаться. То, что можешь делать с удовольствием, снова и снова. Или то, что случается однажды и остается навсегда.

Мечты бывают совсем маленькими и незначительными – но для конкретного человека они могут стать отдушиной, спасением, смыслом его существования.

Мечты есть у каждого. Чаще всего они ютятся в самом дальнем углу сердца и очень редко дают о себе знать. Когда человек на миг отвлечется от своей повседневности, поднимет голову – и ему примечтается. И он вздохнет, подумает – глупость я какую-то хочу, перебьюсь, – опускает голову и задвигает свои мечты подальше. И так из раза в раз, из года в год, пока он не состарится и в самом конце не начнет сожалеть о своей нерешительности и безвозвратно упущенных возможностях.

Много лет я боялась, что когда-нибудь мне будет «мучительно больно за бесцельно прожитые годы».

Потом я много лет пыталась осуществить либо чужие, либо общепринятые мечты. Успеть выйти замуж до определенного возраста. Попасть в определенную доходную категорию. Жить в своем доме. Открыть свой бизнес. Вот только, если это не твои собственные мечты, они либо с треском проваливаются, либо не доставляют должной радости. Да и мечты ли это? Взять, к примеру, зарплату, на которую можно достойно жить. Это цель. Необходимость. Условие для выживания. При должном усердии и удаче этой цели можно рано или поздно достичь. Но когда существование сводится исключительно к таким целям, жизнь теряет смысл.

Психологи говорят, что люди, не имеющие опыта счастья, считают свою жизнь пустой.

Счастье иррационально. Оно появляется просто так. Просто потому, что ты наконец решился вытащить из пыльного чулана своего сознания мечту и вдохнул в нее жизнь – или вдохнул ее в жизнь.

Не важно, как высоко котируется твое определение счастья на рынке. Главное, чтобы оно имело смысл конкретно для тебя.

Это так просто. И так сложно.

Как узнать, что таится на задворках души?

Простым хрестоматийным способом. Всяческие книги по самопознанию и самопомощи предлагают представить, что тебе осталось жить ограниченный отрезок времени – день, месяц, год. Как бы ты провела это время, зная наверняка, что жизнь твоя оборвется с последней секундой обратного отсчета? Представила? Вот это то, что тебе действительно важно; это и приносит счастье. Выводит существование за пределы базового выживания. Надо использовать каждую возможность и проживать жизнь так, словно она когда-нибудь закончится. Потому что она и вправду когда-нибудь закончится.

Я долго избегала подобных упражнений, так как догадывалась о несоответствии моего определения счастья с реальностью, которую я проживаю день за днем. А однажды, как всегда за рулем, я позволила себе задуматься, представить – чисто гипотетически, – как бы я провела свой последний месяц.

Мне стало радостно и грустно одновременно. Грустно потому, что я по привычке отложила все до следующей реинкарнации.

Радостно потому, что даже праздное размышление об этих маленьких мечтах доставляло мне удовольствие.

Я бы каждый день танцевала. Когда я танцую, мое тело наполняется счастьем, таким булькающим, нерафинированным, простым, искрящимся счастьем. В следующей жизни я обязательно стану танцовщицей. Или хореографом. Буду ставить пластические спектакли и абстрактные пантомимы. А в этой… в этой жизни мне просто хотелось танцевать.

Я бы пустилась в многодневное путешествие. Просыпаться каждый день в новом городе. Идти по незнакомым улицам, пока ноги не откажутся шагать. Очаровываться неизведанным. Быть не туристом, а странником, пилигримом, скитаться по свету и, узнавая мир, узнавать себя. Я была бы безумно счастлива, если бы смогла так проскитаться неделю, две, месяц, год… Я на любой срок согласна.

Я бы любила. Честно, жадно, без стыда и без оглядки. Я бы открывала сердце нараспашку, не боясь осуждения, не заботясь о том, что обо мне подумают. Я бы любила и была бы собой в этой любви. Не безопасной, удобной, упрощенной тенью себя, а самой настоящей собой, во всем своем великолепии. И меня любили бы в ответ – день, ночь, неделю, месяц, год – за то, что я такая, какая я есть. Дикая. Необузданная. Жизнерадостная. Лучезарная.

Если опыт иммиграции чему-то и учит, так это хвататься за возможность переписать свою историю заново. Оставить позади то, что не работает, – и попытаться жить так, как этого всегда хотелось. Осуществить свои мечты до вынесения смертного приговора.

Оставшись одна, я впервые почувствовала, что больше никому ничего не должна. Я честно примерила на себя чужие мечты, и мне они показались тесны в локтях. В духе русских революционеров 1917 года я разрушила свою жизнь, чтобы построить новую.

Осуществление мечты – это не слепая удача, не манна небесная, а упорная работа.

…Я начала с малого. Мы с мужем уже расстались, но все еще жили вместе. Пытаясь отвлечься от ужаса предстоящего вольного (одиночного) плавания, я записала на последней странице ежедневника все, что мне хотелось бы сделать в обозримом будущем. Первым пунктом была моя давнишняя, запыленная мечта – научиться танцевать сальсу.

Эту мечту я могла осуществить. С мужем мы уже толком не общались, и вечера пятницы я проводила как хотела. Однажды я подговорила подруг пойти на латинские танцы. Отработав вводное занятие в комнате сальсы, я зашла во второй зал, где танцевали неведомый мне танец – бачату. Пары медленно двигались под синим светом прожекторов в такт чувственной пронзительной мелодии. Чувственно-пронзительная – это как раз для меня. Попросив подругу показать мне основной шаг бачаты, я уверенно приняла приглашение на танец первого партнера. Затем второго, третьего. Мне казалось, что этот танец создан для меня. Я кайфовала от того, как естественно я чувствовала себя в его пластике и ритмике.

Следующие несколько месяцев каждую пятницу я шла танцевать бачату. Все это время я ежедневно проживала в течение двадцати четырех часов каждую из пяти стадий горя – отрицание, гнев, торг, депрессию и принятие, – но в пятницу вечером, мои душевные метания оставались за порогом клуба. Переобуваясь в коридоре в танцевальные туфли, я прислушивалась с замиранием сердца к доносящимся звукам музыки. Я входила в зал, расправив плечи и высоко подняв голову. Мне казалось, что мне все по плечу. Что моя жизнь, мое счастье, мое благополучие в моих руках. С каждым из трех приставных шагов и четвертым «тепом» – основой танцевального рисунка – я убеждалась в том, что все делаю правильно.

Моя маленькая мечта, претворенная в жизнь после многолетнего затворничества в потемках души, «музыка горечи» бачата, была чуть ли не единственным источником радости и сил в те непростые времена.

Разрешите себе роскошь самой маленькой мечты. Это так просто.

Прошла первая неделя моего добровольного заключения в подвальной каморке. Наступили выходные, по-летнему знойные. Я скиталась по городу, никому не нужная и ошалевшая от происходящего. Тотальная эмоциональная дезориентация гнала меня куда глаза глядят – мне становилось спокойнее оттого, что я куда-то иду. Так в моих действиях была хоть какая-то определенность – направление, а соответственно, и смысл. Обессилев от слез, беспрестанно струящихся по моему лицу, и изнурительной прогулки по жаре, я зашла в кафе. Съела суп и салат, абсолютно не чувствуя вкуса. В кафе был аншлаг. Люди сидели за столиками и щебетали без умолку, беззаботно купаясь в безделье и неге. Мне стало страшно. Они болтают о всякой чепухе, в то время как моя жизнь катится в тартарары.

Почувствовав, что очередная волна рыданий подступает к горлу, я поспешила спрятаться в туалете. Закрыв за собой дверь кабинки, я опустила крышку унитаза, присела на край и долго всхлипывала, спрятав лицо в сгибе локтя. Тело пыталось справиться с запредельным отчаянием, охватившим все мое существо.

Почувствовав наконец, что запас горя на время иссяк, я подняла голову. На дверце, густо прокрашенной белой краской, было написано черным фломастером: «Tout est possible». Все возможно. Кто-то сверху мне сообщал, что все возможно.

А что возможно?

Все. Абсолютно все.

Я достала из сумки телефон и сфотографировала надпись. Установила заставкой экрана. Теперь, каждый раз, когда я брала в руки телефон – чтобы позвонить, ответить на сообщение, посмотреть, который час, проверить погоду, залипнуть в соцсетях, – мне сообщалось, что все возможно. Все возможно. Все возможно. Я прочла это послание сотни раз, пока не убедилась, что это действительно так.

Все возможно.

Глава 3
Время зажигать звезды

– Я прибирался у себя в кабинете и нашел… вот, – сказал, немного смущаясь, Глен, мой начальник, протягивая мне мягкий сверток. – Наши партнеры подарили на одном бизнес-форуме.

Я взяла в руки пакет и заглянула внутрь. Там лежало тонкое синее одеяло, похожее на пледики, которые выдают в самолетах на трансатлантических перелетах.

– Бери, бери, – повторил он.

Глен был первым в офисе, кто узнал о моем разводе. Случайно. Мы с мужем только-только выставили квартиру на продажу и наивно полагали, что ее со дня на день купят. Мы сильно заблуждались, представляя себе сценарий цивилизованного расставания. Хотя нет, не так. Я не знаю, что мой муж думал о разводе. Я не спрашивала его мнения. Но мне казалось, что можно обойтись малой кровью, мы быстро разъедемся без лишних скандалов и тут же будем счастливы, по отдельности. А еще я не могла никому признаться, что развожусь. Само слово – развод – мне казалось страшным, почти матерным. У меня язык не поворачивался его произнести, словно я могла онеметь, превратиться в камень, как только озвучу страшный приговор, который я сама составила и сама должна была привести в исполнение.

И здесь я тоже заблуждалась. Не все, что заканчивается, плохо. Не все, что навечно, хорошо.

Как-то раз во время обеденного перерыва я сидела за столом и листала страницы риелторских сайтов. Я искала себе квартиру. Я так увлеклась, что совсем не заметила, как кто-то подкрался и встал за моей спиной.

– Ищешь недвижимость?

Я вскрикнула от неожиданности и обернулась. За спиной стоял мой начальник. Он спрашивал с неподдельным интересом.

Я не знала, что ему ответить.

– Не совсем, – промычала я, попеременно краснея и бледнея, судорожно (и безрезультатно) пытаясь придумать на ходу объяснение.

– Продаешь? – продолжил он свой добродушный допрос, изучая спектр эмоций, отражающихся у меня на лице.

Застигнутая врасплох, я не успела натянуть свою обычную маску благополучия и теперь решила просто ничего не говорить, раз уже поздно притворяться.

– Угу, – снова промычала я, сделав большие глаза, означающие «ой, все сложно, не спрашивай».

Но, нащупав правильную нить, Глен принялся разматывать клубок.

– Все настолько плохо?

В голове я уже проклинала себя за то, что успела с ним подружиться. Поймав с поличным, он читал меня, как открытую книгу. Всему виной моя дурацкая привычка превращать начальников-мужчин в закадычных друзей. Фак.

– Все плохо, для того чтобы стало хорошо.

Я наконец-то вернула присутствие духа, реанимировала остроумие с красноречием и завершила своей коронной улыбкой. Хотя нет, не совсем. В улыбку добавилась боль, неприкрытая, правдивая боль, и закадычное взаимопонимание с первым человеком, узнавшим о моем разводе.

Я надеялась, что Глен поступит так, как поступают большинство людей, когда узнают о проблемах других людей, чужих. Посочувствует для приличия, а потом отстанет и никогда больше не будет касаться этой темы. Мне не хотелось, чтобы меня жалели. Я все еще стыдилась происходящего. Мне казалось, что люди, знакомые и незнакомые, начнут показывать на меня пальцем и говорить: «Вот лузерша, такой брак профукала».

Но Глен не отставал. Теперь он совсем иначе интересовался моими делами и моим настроением. Низкорослый, добродушный и мягкий, он хотел хоть как-то меня поддержать. Я начала делиться с ним новостями. В общем, без конкретики. Я сетовала на неблагоприятные условия рынка недвижимости, говорила, что больше так жить не могу и что надо съезжать. Я могла провести целый час у него в кабинете, рассуждая об отношениях, о любви. Мне было комфортно, ведь я не разглашала никакой конфиденциальной информации. Но мне становилось чуточку легче оттого, что я делилась своей болью с другим человеком. Я никогда ни с кем не говорила о своих проблемах в семье. Сор из избы не выносят. Но изба горела, и я задыхалась от угарного газа.

…Одеяло пришлось кстати. В подвале было прохладно, а в сердце царила ядерная зима.

– Спасибо, – поблагодарила я, выдавив из себя улыбку.

– Тебе пригодится, – сказал Глен и ретировался к себе в кабинет.

Иногда книги нас находят. Это правда. Если в ней содержится хоть одна страница, которая предназначена тебе, то книга непременно тебя найдет. И будет назойливо лезть в руки, пока ты ее не откроешь и не начнешь ее читать.

За год до моей личной катастрофы в мире вышел бестселлер «Тонкое искусство пофигизма: Парадоксальный способ жить счастливо». Надо отдать должное гению маркетинга – сложно не заметить книгу с таким запоминающимся названием и обложкой ярко-оранжевого цвета. Но читать я ее не собиралась. Мало ли что напишут на обложке.

Ею заинтересовался мой муж, переживающий свой собственный кризис и тщетно стремящийся впасть в состояние здорового пофигизма. Как я уже говорила, в нашей новой квартире ни один из нас не был счастлив и дня.

Книга попадалась ему на глаза постоянно, в книжных лавках, в руках прохожих. Казалось, весь город постигал тонкое искусство жить счастливо, забив на все.

Муж книгу купил. Прочел первую главу и отложил. Не пошло. Забыл книгу на шезлонге, под проливным дождем. Книга промокла от корки до корки. Жирные черные буквы поползли по оранжевой обложке, как стекающие часы Дали.

Через полгода, готовя квартиру к продаже, я разбирала наш кабинет и наткнулась на растрепанный бестселлер, слегка подрастративший лоск своей кричащей оранжевой обложки. В один из темных зимних вечеров, наполненных звенящей пустотой и ужасом, который испытывает человек, оставшись один на один с последствиями собственных действий, я начала ее читать.

Автор разбирал совершенно очевидную истину – от проблем невозможно уйти. Любое решение, которое мы принимаем, влечет за собой целый набор сопутствующих проблем. Мы не можем их избежать, но мы можем выбирать проблемы, которые нам нравится решать.

Расставание влекло за собой определенные последствия. Потерю статуса успешной, востребованной, замужней женщины. (Успешной, потому что востребованной. Востребованной, потому что замужней.) Одиночество. Некоторые финансовые трудности.

Эти проблемы меня не пугали. Более того, мне было под силу их решить.

Как только я разобрала мой страх на составляющие и рассмотрела последствия, с которыми мне придется иметь дело, я пришла к выводу, что бояться нечего. Я все делаю правильно.

Да я, в общем-то, и не сомневалась.

Я жила в спартанских условиях, и меня устраивало такое существование. Меня давно привлекал бытовой минимализм, но, как и многое другое, простота домашнего хозяйства тоже была отложена на следующую жизнь. А теперь волею обстоятельств у меня происходил своеобразный дауншифтинг.

Я кайфовала. Мне легко дышалось в жилом пространстве, где каждый предмет выполнял какую-то функцию и был обусловлен необходимостью. Я отпустила любые предрассудки о том, что правильно и как прилично. Я с радостью выкинула лишние вещи. Я стремилась к минимализму, чтобы упростить и облегчить жизнь во всех отношениях. Мне пришлось свести свой быт к постели на полу и двум тарелкам на кухне, и от этого я только выигрывала. Вместо неуправляемого хаоса меня окружала гармоничная свобода пустоты.

Я спала на тонкой походной циновке, чуть комфортнее, чем в палатке в лесу. Но это меня не заботило. Мне было все равно, по-хорошему все равно. А красный цвет добавлял ярких красок в повседневность – и взывал к моему женскому началу.

В углу я поставила зеркало – женщина не может жить без зеркала, – а перед матрасом постелила ярко-розовый коврик. Мне нравится розовый цвет, он дерзкий и взбалмошный. Синее одеяло Глена я постелила поверх моего старого, пухового. Так теплее.

Однако с наступлением ночи меня снова и снова накрывало необъяснимое отчаяние. Я гасила свет, ложилась в постель, зарывалась лицом в подушку и разражалась глухими рыданиями. Темнота и пустота в сердце перекликались с темнотой и пустотой в комнате и засасывали меня в водоворот беспросветного горя. Нарыдавшись, я переворачивалась на спину и долго лежала с открытыми глазами, уставившись в одно из крошечных окошек, в которое попадал свет от соседского окна. Засыпала я лишь под утро, совсем обессилев от ночного бодрствования.

Однажды я проснулась и поняла, что встать с кровати выше моих сил. Я написала Глену, что буду после обеда, и отвернулась к стене, на которой играло солнечными бликами ясное осеннее утро. Мне было отрадно хоть на время спрятаться от всего мира и поддаться преследующему меня оцепенению.

Меня нет, меня нет, меня нет.

А раз меня нет, то нет проблем, нет ответственности за разрушение брака, нет глухой пустоты в сердце.

Меня нет.

Телефон, лежащий рядом на розовом коврике, завибрировал.

– Ты в порядке?

Марго обнаружила мое отсутствие на работе.

– Да, просто почти не спала ночью и теперь вообще никакая.

– Почему не спала?

Марго иногда бывает крайне дотошной.

Я пытаюсь не привлекать внимания к своему состоянию и ссылаюсь на проблемы со сном.

Но Марго не проведешь.

– Слушай, так нельзя.

Конечно, нельзя. Я знаю. Дайте мне три часа на слабость, и я вернусь в состояние боевой готовности.

Я закрываю глаза и погружаюсь в мягкий утренний сон, лениво прислушиваясь к убаюкивающему шелесту проезжающих машин за окном. Мне хорошо, потому что не надо притворяться, что все под контролем. Мне хорошо, потому что мне не надо ничего решать.

Снова звонит будильник, двумя часами позже. Я выхожу на общую кухню и варю кофе. Я люблю завтракать во внеурочное время, когда весь мир уже давно копошится в собственных неотложных, нескончаемых делах.

Медленно пережевывая овсяную кашу, я с тоской смотрю на унылую подвальную кухню и думаю о том, что будет, когда наступит зима. Окошки-бойницы занесет снегом, а вход в подвал придется каждый день откапывать. Совсем грустно будет.

А еще я думаю о том, что, оплатив первый и последний месяц аренды, я немного поиздержалась, и чем платить за следующий месяц, непонятно. Принципиальность не позволяла просить в долг, финансовая сознательность не позволяла увеличить долг на кредитке.

Где-то на закорках мозга шевелилась призрачная мечта, идея-фикс – уехать скитаться по миру. Мечта, которую я теперь, будучи предоставленной самой себе, могла осуществить. Мечта, об осуществлении которой я и думать не смела – из практических соображений, в основном финансового характера.

Снова вибрирует телефон. Марго вышла на обед.

– Слушай, есть вариант жилья для тебя. В лучших условиях. Товарищ у нас в офисе работал, хороший очень товарищ. Он сейчас без работы, ему нужен заработок. Там комната норм, и дом хороший, и о цене можно договориться.

Я соглашаюсь на встречу и на следующий день приезжаю смотреть комнату. У меня не будет отдельного входа с улицы, и ехать до работы дольше. Зато не придется платить за два месяца вперед. Зато я буду жить в теплом доме с большой оборудованной кухней и полноценной ванной комнатой. Без сороконожек и прочей живности. Я буду жить на втором этаже, в комнате с окном и кроватью. Я могу обо всем договориться.

Еще месяц в каморке, тот, последний, оплаченный, а там обратно, на свет божий. Жизнь налаживалась.

Я покорно сносила мое добровольное заключение в подвальном чуланчике, не прося никого о помощи. Марго предлагала вывести мое существование на качественно другой уровень. Она не знала, что своим участием только что решила мои денежные проблемы. И не только.

Финансовая несостыковка выровнялась сама собой. И тут же вновь пробудилась мечта, перерастающая в потребность.

Уехать-уехать-уехать.

Когда-то давно в маленькой рыболовецкой деревне на берегу залива Джорджиан-Бей я купила фосфоресцирующие звезды. Они приклеиваются на потолок, целый день впитывают солнечный свет, а ночью излучают свой собственный, тускло-лимонный. Я купила их, чтобы каждый вечер засыпать, глядя в звездное небо. Но прошло четыре года, а коробка со звездами так и пылилась нераспечатанной в ящике письменного стола. Я ждала, когда мы наконец переедем из ненавистной мне субурбии в центр, в квартиру, где я все настрою под себя. Но, оказавшись в стенах своей мечты, я поняла, что мне это не нужно. Я не хотела ничего под себя подстраивать. Я не воспринимала свой дом как дом. Мне даже в голову не приходило достать эти звезды. Да и потолки там были слишком высокие, а иллюминация большого города за окном заглушила бы скромную имитацию холодного света далеких солнц.

«Если звезды зажигают – значит – это кому-нибудь нужно?»

…а если не зажигают, то, значит, и не нужно…

Однажды вечером я пришла в свою каморку, открыла коробку со звездами и наклеила их на стену, над красным матрасом. Я так долго хранила их для особого случая, и вот этот случай наступил. А может, и не наступил. Просто в тот вечер мне подумалось, что ими нужно воспользоваться прямо сейчас.

Не надо ждать, что кто-то сделает тебя счастливой или достанет для тебя звезду с неба. Ты сама можешь дотянуться до любой звезды.

С тех пор каждую ночь я засыпала, глядя на свои собственные звезды.

Одним холодным осенним утром я проснулась и почувствовала на лице улыбку. Прошел день, настала ночь, а за ней последовало новое утро. И снова мои губы разъезжались в улыбке, как только я открывала глаза.

Мне было хорошо. Мне мягко спалось на красном матрасе цвета страсти. Дождливое утро в маленьких окошках интриговало многообещающей неизвестностью будущего. От россыпи звезд на стене хотелось петь. Однажды я вернулась с работы и ощутила доселе неизвестное мне состояние – облегчение, которое испытывает человек, перешагнувший порог собственного дома, своей крепости. Здесь я чувствовала себя в безопасности. Здесь я обрела покой. Здесь я могла быть собой.