Текст книги "Секс, вино и камамбер"

Дом – это место, где ты можешь быть собой.

У жизни поменялся вкус, и я старательно смаковала его, подобно искушенному сомелье в погребе винтажных вин. И подобно хмельной крепости выдержанного вина, этот вкус меня пьянил и вдохновлял на подвиги.

Глава 4
Три километра взлетной полосы

В календаре День благодарения. На дворе красно-желтый октябрь, дождливо-туманный, спокойно-загадочный. Поздний вечер. В столовой лесной базы подают праздничный ужин. После шестикилометровой гребли на каноэ под дождем и пятичасового похода до самой высокой точки природного парка Килларни мы греемся в баньке. Мы – это я и три мои спутницы. У нас разные истории, разные мечты, разные темпераменты и разные возрастные категории. Нас объединяет разносторонность интересов, опыт развода (суммарно десять на четверых) и бесстрашие.

В темноте плещется холодная северная вода. На противоположном берегу маленькой бухточки возвышается непроходимый дремучий лес, а там впереди, где заканчивается причал, простирается бескрайнее озеро Гурон. Линии горизонта не видно. Озеро сливается с ночным небом и зияет одной сплошной черной дырой.

Я стою на самом краешке причала. Лицом к лицу с могучей стихией. Один на один со Вселенной. И дух захватывает, и даже страшно от такого величия, и отрадно, что страх не останавливает, а воодушевляет.

Это первый День благодарения, когда я по-настоящему испытываю благодарность. Не потому, что так предписано традицией, а потому, что меня это чувство переполняет. Благодарность за то, что я здесь, а не в душной гостиной, слишком тесной для размаха моих крыльев, и мне больше не надо с притворным интересом поддерживать праздные разговоры и густо краснеть, потому что щепотка мускатного ореха в клюквенном варенье пришлась кому-то не по вкусу. Я благодарна за то, что больше не выдаю чуждую мне жизнь за мою собственную. Мне больше не надо себя ломать. У меня есть силы все пережить, все перемолоть и строить жизнь – свою жизнь – дальше. Мечтать и осуществлять эти мечты, и улыбаться, и находить в каждом дне свое маленькое счастье.

Я благодарна за то, что меня окружает монументальная природа, от которой захватывает дух. Я не одна – со мной рядом восхитительные женщины, которые все могут и ничего не боятся.

И, всматриваясь в непроглядную черную бездну, раскинутую передо мною, я думаю, что пора перестать оправдывать себя в собственных глазах и объяснять самой себе, зачем и почему я поступила так, как поступила. Настало время отряхнуться и идти дальше.

Рубеж пройден.

Happy Thanksgiving.

Иногда после ужина я беру тетрадь и работаю над проектом под названием «моя новая жизнь». Обычно это весьма тривиальное занятие – я расписываю каждый доллар зарплаты, дабы удостовериться, что я могу оплатить свои многочисленные счета. От сложных вычислений в столбик и дублирования на калькуляторе мне кажется, что все под контролем.

Вернувшись из Килларни, я заболела. Кое-как отсидев рабочий день, я приезжала домой, ужинала, пила таблетки со снотворным и прямо в одежде ложилась спать под тремя одеялами. На фоне изматывающего недомогания у меня напрочь отсутствовала иррациональная слезливая жалость к себе, которая обычно накрывает во время болезни. Я даже рада была такому примитивному существованию – работа-ужин-сон-работа-ужин сон, – небольшой тайм-аут позволял мне перевести дух, переварить открытия моего сердца, лавиной обрушившиеся на меня за последний месяц, и подготовиться к новому рывку.

К концу недели я наконец-то почувствовала приятный прилив сил, характерный для человека выздоравливающего. Мне захотелось деятельности. Преодоление нового рубежа не освободило меня от призраков прошлого (на тот момент прошлое было очень явным, ощутимым, все еще настоящим), но позволило поднять голову и слегка шевельнуть крыльями за спиной. Самую малость. Исключительно из экзистенциальных соображений – как напоминание, что они там есть и ждут полета.

Сведя дебет с кредитом, предупредив арендодателя, что я в конце месяца съеду, и договорившись об условиях аренды с новым, я осталась наедине не только с шевелением крыльев, но и с присутствием мечты. Одной большой мечты, которая тщательно маскировалась под банальную необходимость уйти в отпуск. Не просто уехать, а пуститься на три недели, которыми я располагала, в своеобразное паломничество. Мое собственное паломничество.

Инстинкт самосохранения, граничащий со страхом неизвестности и привязанностью к статус-кво (подобные страхи есть у всех, даже у отъявленных оторв, – вся разница в скорости и эффективности, с которыми мы расправляемся с этими страхами), указывал на пустой счет и негласную корпоративную политику, не поощряющую работников отгуливать весь свой отпуск в один присест. Звезды над постелью, многокилометровые пробежки, позволяющие обдумать все на свете, и заставка на телефоне напоминали, что все возможно.

Уехать. Хоть на две недели. И как можно скорее.

Хорошо, подумала я, завтра подам заявление. На две недели.

Мой рабочий стол, как обычно в послеполуденные часы, залит солнечным светом. Я сажусь за компьютер, правой рукой проверяя почту, левой придерживая чашку с кофе.

В нижней панели пульсирует окошко мессенджера. Кто на этот раз?

Напарница. Классический интроверт, избегающий разговоров начистоту, она пишет мне сообщение, хоть нас разделяет лишь тонкая перегородка.

«Я в конце месяца ложусь на операцию, а потом у меня реабилитационный период до четырех недель. Прости, но на это время все на тебе».

Я смотрю на календарь и чувствую, как внутри меня все холодеет. Она называет даты, которые я собралась указать в заявлении на отпуск.

«Нет, что ты, не переживай, – пишу я в ответ, – здоровье превыше всего».

Здоровье действительно превыше всего. А мне что делать?

Допив кофе и подождав, пока уляжется ярость благородная, я делаю глубокий вдох, медленный выдох и направляюсь в кабинет начальника. Я стараюсь не пускать в ход главное женское оружие (слезы), но не скрываю своего расстройства.

– Ты же знаешь, мне весь год было не до этого! – восклицаю я, стоя в позе у настенного календаря напротив Глена. – Что мне теперь делать?

Глен обещает, что все уладит. Через день он сообщает, что высшее начальство милостиво разрешило мне уехать на три недели в декабре.

Три недели. Когда в следующий раз у меня будет шанс скитаться по миру целых три недели?

Carpe diem¹1
  Лови момент (лат.).


[Закрыть].

Я звоню Эдварду, моему новому арендодателю.

– Привет! Слушай, я в декабре уезжаю на три недели, так что, по сути, я только одну неделю из всего месяца проживу у тебя. Можно я заплачу только за нее? Я даже вывезу вещи на время моего отсутствия, чтобы ты мог сдавать комнату, пока меня не будет.

Эдвард рад любому заработку. А еще для пятидесяти лет лет у него удивительно чистая душа. Незамутненная и наивная, как у ребенка. Или ангела.

Короче, он не против. Уже денюжка в копилочку.

Я сажусь в машину и достаю из сумки телефон. Раз в год я могу запросить одноразовый перевод средств на счет с моей кредитной карты. Под ноль процентов на полгода.

Об этой акции я знаю от моего бывшего мужа. Он периодически прибегал к подобным услугам. Как человек старой закалки, больше всего я не люблю жить в минус и брать в долг. Но иногда бывают моменты, когда осуществление мечты становится превыше установленных правил, когда осуществление мечты становится потребностью, граничащей с одержимостью.

Я набираю телефон службы поддержки.

Через неделю у меня на счете три тысячи долларов. Сердце, полное надежд. И расправленные крылья за спиной, готовые к полету.

Я праздную свое выздоровление чаем с шоколадкой. Так странно, когда все, что надо для осуществления мечты, уже у тебя в руках. Тебе дано все, и даже больше, осталось только действовать.

Вот парадокс – денег едва хватало на то, чтобы в буквальном смысле свести концы с концами, а мечта сама собой начала осуществляться.

Я отставила чашку с чаем и открыла ноутбук. Подключилась к сети. И загрузила карты Гугл.

Такое потрясающее, непередаваемое чувство – когда открываешь карту мира, чтобы решить, куда ехать. В буквальном смысле – ткнул пальцем в точку на земном шаре и погнал. Мы так редко испытываем подобное состояние тотальной свободы. Когда я смотрю на наш мир, такой огромный и многоликий, у меня в животе порхают бабочки, сердце стучит быстрее и громче, мне хочется сесть на ближайший рейс хоть куда-нибудь и поскорее обнять мир. Весь мир.

Но надо с чего-то начинать. Куплю билет, а дальше разберусь.

Мне не хотелось терять ни минуты, поэтому я решила лететь в Лондон. Прямым рейсом из Торонто всего лишь шесть часов. А обратно? Сейчас все едут в Португалию, потому что там солнечно и дешево. Я тоже хотела в Португалию, потому что там солнечно и дешево. И потому что я там никогда не была. Лиссабон. Последним пунктом будет Лиссабон.

Я забила даты. Вдохнула. Выдохнула. И оплатила билет.

Обратной дороги нет.

Мне всегда нравилась идея tabula rasa, но не в том классическом понимании, в котором она существует в философии.

Наш разум при рождении представляет собой пустую страницу, белый холст, а наши знания, система ценностей, самоидентификация и позиционирование себя в мире формируются якобы лишь на основе чувственного восприятия внешнего мира. Этот эмпирический опыт, приобретенный в результате взаимодействия с окружающей средой, он логичный, рациональный. Но природа человеческая двойственна, и у рационального всегда есть обратная сторона. Животные инстинкты. Интуиция. Память предков. Опыт прошлых жизней. Роковая неизбежность. Априорные знания, увековеченные невидимыми чернилами на обороте чистого листа нашего сознания, с которым мы рождаемся.

Древние римляне называли табулой раса выскобленную начисто восковую доску для письма. Табула раса. Свести все на нет и начать с чистого листа. Перевернуть страницу. Родиться снова. Дать себе (в которой раз) (очередной) второй шанс.

Для меня тема табулы раса становится особо актуальной в конце года. Тридцать первого декабря я подвожу итоги, вспоминаю знаменательные происшествия или просто моменты, навсегда запавшие в душу ярким всплеском эмоций и солнечного света. После эдакого ритуального прощания с годом уходящим наступает черед встречать год грядущий. И вот как раз ритуал вступления в новый год у меня всегда ассоциировался с перевернутыми страницами и началом собственной истории с чистого листа, даже если ничего коренным образом (вроде) не поменялось.

Наверное, из-за моей одержимости вытертыми начисто поверхностями то, что я стану активным пользователем офисных магнитно-маркерных досок, было лишь вопросом времени.

Все началось на работе. Напротив моего стола установлена большая доска, одновременно служащая перегородкой. Сначала я записывала здесь важную информацию, которая всегда должна быть под рукой. Потом стала расписывать задания, над которыми работаю, цепи размышлений, планы презентаций, случайные не связанные между собой идеи и многое другое.

Больше всего мне нравилось в конце недели все стирать и придумывать новый план моей профессиональной деятельности на большом белоснежном квадрате.

Когда я переехала в мою подвальную каморку, земля под ногами пошатнулась, в голове воцарился хаос, но, чтобы перевернуть свой мир и начать жить заново, мне нужна была точка опоры.

Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир.

Для меня точкой опоры был план. Конкретный план действий на ближайшее будущее. Когда все вокруг рушится, надо знать, куда ты идешь и что делаешь.

На следующий день после переезда я зашла в магазин и купила самую дешевую доску с одним-единственным черным маркером. Доску я разделила на две половины. В верхней части я расписала неделю по дням – когда надо сдать машину в ремонт, когда мы с Марго пьем вино, мои пробежки. Вторая половина была менее систематизирована. Здесь жили не сиюминутные дела, а долгоиграющие проекты, проекты-мечты, а также актуальные на данный момент мысли, где-то мною прочитанные, где-то мною подслушанные – мысли, не дающие сойти с выбранного мною пути.

«We either make ourselves miserable, or make ourselves strong. The amount of work is the same»²2
  Мы или слабеем, или закаляемся, на то и другое затрачивая одинаковый объем усилий. Карлос Кастанеда (англ.).


[Закрыть] (Carlos Castaneda).

Из недели в неделю содержимое доски менялось. Я стирала, исправляла, записывала, расписывала – и каждое утро, собираясь на работу и сверяясь с самодельным календарем на доске, вспоминала о том, чего я хочу и о чем мечтаю, и перечитывала напоминалки, которые сама себе написала. We either make ourselves miserable, or make ourselves strong. The amount of work is the same.

И вот теперь, когда электронный билет на самолет ждал своего звездного часа в моем почтовом ящике, настало время вытереть доску начисто и попытаться выразить словами, как я вижу эти три недели. Впервые в жизни я собиралась конкретизировать собственную мечту. Не лежать в темноте, пытаясь уснуть, прокручивая в голове какую-то нелепую сказочку, ничего общего не имеющую с действительностью. Не вздыхать со словами «эх, вот бы…» и тут же возвращаться к теплой рутине и комфортной предсказуемости. Впервые в жизни я сидела и прислушивалась к себе. Словно я, моя сущность, моя душа, занимают пространство целой комнаты, закрытой на замок. А я, другая, физическая оболочка, всеобъемлющий сосуд, прижимаюсь ухом к стене, пытаясь услышать, что же происходит там, за перегородкой.

Прилететь в Лондон. Доехать до побережья. Пересечь Ла-Манш на пароме и попасть во Францию. Гавр. (Не знаю почему, но мне необходимо было попасть в Гавр.) Нормандия. Замки долины Луары. Бордо, винная столица мира. Оттуда на самолете в Порту. И уже из Порту потихонечку спускаться с севера на юг, к Лиссабону. Да, Рождество в Порту, Новый год в Лиссабоне. Как же увлекательно скользить по карте мира и составлять свой маршрут в буквальном смысле методом тыка!

А первого января можно лететь домой. Как Новый год встретишь, так его и проведешь.

В середине декабря у меня день рождения. Мне исполняется тридцать лет. Всю жизнь я ненавидела день своего рождения, как я теперь понимаю, потому что никогда не делала то, что хочу, даже не пыталась прислушаться к себе. Принято устраивать застолья – и я устраивала застолья, не получая ни грамма удовольствия. Я не люблю привлекать к себе внимание в этот день. Мне не нравится приглашать людей, чтобы они мне говорили кучу всяких приятных слов просто потому, что я именинница. Каждый год за месяц до моего дня рождения меня охватывал ужас, а пережив день икс, я тут же старалась о нем забыть.

День рождения – тоже табула раса. Своеобразный Новый год, твой собственный. Мне хотелось этот день – мой день, день, когда я родилась, – посвятить началу новой эпохи. Мне хотелось в этот день делать то, что я хочу. А получалось, что постоянно на свой же день рождения я проживала представление об идеальном дне рождения других людей. Видение, которое ничего общего не имело с моим видением. Оттого и страдала.

Обретение внутренней свободы до гениальности просто. Но насколько оно просто, настолько и сложно. Словно ты закован по рукам и ногам в кандалы, и так тяжелы эти оковы, и так ты с ними свыкся, что совсем не замечаешь, что они не застегнуты, и для освобождения стоит лишь увидеть раскрывшийся замок, поднапрячься и сбросить их на землю.

День рождения в Париже?

Сначала я улыбнулась, а потом испугалась собственной дерзости. Ничего себе заявка, день рождения в Париже!

Но ведь мне исполняется тридцать. Я всегда мечтала увидеть Париж, и жизнь моя сейчас меняется вдребезги.

И потом, что мне мешает поехать в Париж на свой день рождения?

Ни-че-го. Ни-че-го. Ничего, кроме меня самой.

«День рождения в Париже», – написала я и улыбнулась. У меня на коленях лежала простенькая белая доска, испещренная кривыми черными буковками, но, облекая мечту в слова, мне казалось, что я, как художник, яркими мазками перекладываю на холст картину дивной красоты у меня в голове.

Никогда в жизни я не осознавала настолько остро, точно и четко, что я в состоянии слепить свою реальность собственными руками.

Так началась работа над «мечтой». У меня была стратегия, видение, общая картина – дело за тактикой. В моем еженедельном календаре так и значилось: работа над мечтой. Прекрасная работа. Я лежала под звездами и обдумывала свое путешествие. Я приходила после работы и искала жилье во всех многочисленных городах, в которых мне предстояло остановиться.

Я ехала скитаться, соприкоснуться с частичкой огромного мира, в котором я живу. Я ехала узнать людей и узнать себя. Я ехала, чтобы оставить по ту сторону Атлантического океана (оставить в году уходящем) всю боль и разочарование, раздиравшие мою душу. Я ехала, чтобы переродиться и… найти себя? Скорее, стать собой.

Я хотела пройти свой собственный путь. И планирование пути тоже стало своеобразным творчеством – правда, чаще всего я напоминала себе Дали, швыряющегося краской в огромный холст.

Но ведь так, ненароком, может получиться шедевр?

Прошел месяц. Настало время собирать вещи и готовиться к переезду. Эдвард, мой новый арендодатель, всячески пытался помочь. Он присылал фотографии моей новой комнаты, в которой он дважды сделал перестановку. Он предлагал мне переехать пораньше, если заточение в каморке станет совсем невыносимым. Он освободил угол в подвале для моих пожитков, которые не помещались в комнате, и построил специальную полку в кухонной кладовой для моих двух тарелок, кастрюли, сковородки и кофейной чашки.

Я привыкла ничего не ожидать от людей, рассчитывать только на себя и никого не просить о помощи. Поначалу мне было немного странно и непонятно участие незнакомого человека, который проникся моей ситуацией и просто хотел помочь. Застрявшие по уши в собственном болоте, мы так часто не замечаем протянутой руки помощи.

И даже когда мы распознаем чужое сочувствие, мы по умолчанию его отвергаем. Нет, спасибо. Не надо. Я справлюсь. Я в порядке. Даже не думай. В то время как само предложение может, действительно, очень нам помочь. Иногда нам придает силы не столько помощь как таковая, сколько сам факт предложения помощи. Кто-то увидел твою боль и посчитал необходимым достучаться до тебя. Чужой человек не смог пройти мимо твоего горя и сделал шаг навстречу. И оттого, что в чьей-то самодостаточной вселенной хватило места и на тебя, неразбиваемая ледышка в груди начинает потихоньку оттаивать. Именно принимая чужую помощь, разрешая чужое участие в твоей судьбе, учишься открывать свое закрытое на сто десять замков сердце.

Переезд знаменовал лишь хорошее: теплая комната на втором этаже, бытовая помощь Эдварда, гибкие условия оплаты. Но в последний вечер в подвале мне стало страшно. Вроде только заехала и вот снова собираю вещи. Очередной виток, очередная перемена. Только я создала свой маленький оазис, как снова приходится его покидать. Мне, конечно, не привыкать выходить из зоны комфорта, но ведь смелость – это не отсутствие страха, а умение переступить через него.

Меня трясло от необходимости в очередной раз распихивать свою жизнь по коробкам (хоть и радовало, что с каждым разом мой походный быт упрощался и упрощался). Меня пугала неизвестность. Неизвестность всегда пугает. Это инстинкт самосохранения. Это нормально. Даже самым сильным людям иногда хочется спрятаться и носа не показывать наружу. Но надо действовать, адаптироваться к новым обстоятельствам, решать проблемы и выстраивать новые отношения.

На время остановив доведенную до конвейерного автоматизма упаковку вещей, я присела на красный матрасик, облокотилась о стену, и у меня перед глазами пролетели самые яркие воспоминания, пережитые мною за два месяца моего проживания здесь.

Вот я еду сквозь шквал дождя на разбитой «тойоте» в ночь, заглушаю рыдания картошкой фри в полной уверенности, что я напрочь похерила свою жизнь.

Вот я приехала в мой новый дом, открываю дверь в эту самую комнату, зажигаю свет, и меня встречает огромная сороконожка.

Вот я пришла на работу, после уик-энда отчаяния в подвале, а моя чудесная команда, бой-бэнд, сыплет своими шутками, настолько тупыми, что я смеюсь до слез и не могу остановиться, пока не понимаю, что смеюсь впервые за неделю.

Вот я скитаюсь по улицам, как побитая потерянная собака, ем, не чувствуя вкуса еды, плачу в туалете, а мне надпись на двери кабинки говорит, что все возможно, и я, уверовав, утираю слезы и иду дальше. Потому что все возможно.

Мне было очень страшно, но я нашла в себе силы поехать поздравить мужа с днем рождения. Потому что он был один, и ему было плохо.

А потом он опять запил, и я сходила с ума от неизвестности и безысходности. Это невыносимо – чувствовать себя виновником чьей-то боли, но понимать, что твое самопожертвование никому на пользу не пойдет.

Мои беспросветные ночи, залатанные короткими, отрывистыми всхлипываниями. У меня раньше никогда не было таких всхлипов. Инородные и инвазивные, они появлялись невесть откуда и захватывали все мое существо, пока у меня не оставалось больше сил произвести еще один такой всхлип.

Однажды вечером я приехала к Марго пить вино. Мы упились в хлам, легли спать, а наутро кое-как собрали ее детей в школу и потащились на работу. И мне в тот вечер впервые показалось, что все не так уж и плохо. Что, может быть, все будет хорошо.

А потом пришел по почте матрас ярко-красного цвета.

А потом я решила наклеить фосфоресцирующие звезды над постелью.

А потом я вдруг почувствовала себя дома, вернувшись вечером в свой подвал. Потому что перестала внутренне напрягаться, переступая порог.

А потом я решилась наконец пожарить котлеты на общей кухне и начать нормально питаться.

В лесу, в День благодарения, мое сердце впервые наполнилось ошеломительной, парадоксальной благодарностью за все, что со мной произошло.

Долгие пробежки под дождем.

Бюджет на неделю.

Улыбка по утрам.

Ярко-розовый коврик под ногами.

Букет цветов и клубника в шоколаде от тайного воздыхателя.

А потом мой телефон начал разрываться от звонков и сообщений друзей и подруг.

А потом я пришла к выводу, что для комфорта достаточно одной кастрюли, одной сковородки, двух тарелок, двух чашек – и матрасика толщиной с ладонь.

А потом я пробежала двадцать один километр и посвятила этот забег моему развалившемуся браку. Я бежала, прокручивая невероятные события, увлекательные и обескураживающие, веселые и грустные – события, которые мы вместе пережили, пока были вместе. Я думала об уважении, с которым мы относились друг к другу, и о боли, которую мы друг другу причинили. Почему я поступала так, а не иначе, ведь я никогда не пожелала бы ему вреда? Посмотрев на себя и свое поведение со стороны, я вдруг поняла своего мужа – и себя. И он, и я тонули в каком-то неразрешимом диссонансе, внутреннем конфликте. Пазл не складывался из-за нескольких кусочков, которые никуда не подходили. В идеально собранной картине прямо посередине оставалась дыра, и ее нечем было закрыть. От такого бессилия было больно и мне, и ему, и мы не могли найти иного выхода для этой боли, кроме как причинять боль друг другу. Настало время отпустить обиды прошлого. Я пересекла финишную прямую и написала ему эсэмэску. Надо уметь отпускать и уметь прощать, даже если смаковать обиду приятно и удобно. Но смаковать обиду – это удел жертвы, а позиция жертвы еще никого не сделала ни сильнее, ни счастливей.

Я вздохнула и посмотрела на малюсенькие окошки-бойницы, которые со временем стали мне милы. Целая жизнь за каких-то два месяца. Целая революция в голове. Полгода назад я представляла, как я из будущего говорю самой себе, что все будет хорошо. Но я не представляла, насколько поменяюсь, насколько стану сильнее, насколько проще стану относиться к жизни. Я не знала, какое значение имеет маленькая помощь чужих людей, оказавшихся рядом в нужном месте в нужное время.

Я поблагодарила Вселенную за все, что пережила, и за все, что приобрела, – и понесла коробки на улицу, грузить машину.

А дальше началась бешеная гонка. Я танцевала ночи напролет, ходила на свидания, плела корпоративные интриги, креативила, плакала, смеялась, ела, молилась, любила, переживала, впадала в депрессию, выходила из депрессии, блистала на презентациях и тщетно пыталась прыгнуть выше собственной головы. А потом, в один прекрасный день, я поняла, что задыхаюсь в этом калейдоскопе бессмысленных, поверхностных событий, и испугалась – мне показалось, что все выходит из-под контроля. Кое-как я закончила свои дела на работе, распустила ухажеров, собрала вещи, и, особо ни с кем не попрощавшись, улетела на три недели скитаться по Европе.

* * *

 
В моей груди
Сердце
Своенравной птицы —
Она в неизвестность стремится,
Она не приемлет границ.
 
 
Из пламени ее
Перья,
Из стали ее
Когти,
Она рассекает вечность
Скомканных жизни страниц.
 
 
Она исчезает в небе,
Где голубое солнце,
Где золотые тучи,
Где ласковый, теплый дождь.
Ее дыхание – ветер,
Она знает вкус свободы,
Ее жар не тушат воды.
Ее свет не затмит
Ночь.
 
 
Она летит,
Не зная,
Где у нее
Стая,
Кто же она такая,
Ее память – столетий вихрь.
Она летит
В вечность
Свободы бесконечной.
 
 
В моей груди – птица,
А в птице – целый мир.