Текст книги "История предательства"

Вот и Ром подвел брата к атаману.

– Все семейство в сборе, – заметил атаман с сарказмом, оглядывая Сака. Его глаза сияли радостью, хотя внешне он был вынужден изображать невозмутимость. – Ром, отведи брата в лагерь. Вечером поговорим.

* * *

Вечером в лагере у костерка, вдали от людских глаз, атаман мог не сдерживать своих чувств. Он крепко обнял своего племянника. Сивый внимательно выслушал рассказ Сака о его пребывании в плену. Потом они немного помолчали.

– Великий князь заключил мир с ромеями. Святослав распустил конное войско русалан по домам. Наш военный поход завершился, – начал не спеша говорить атаман. – На будущий год Великий князь хочет идти в поход на баронства восточных франков. К весне каган Куря соберет новое конное войско для Великого князя Святослава. Но пока казакам предстоит путь домой. Хорошо ли, плохо ли, но им придется возвращаться назад без нас, – сказал Сивый Конь, помешивая палочкой угли в костерке. – Благодаря этой войне и Великому князю наши Багрянородные племянники живы. Но это только пока. Я получил весточку из Константинополя. Моя племянница и ваша сестра зовет нас на помощь. И потому наша миссия еще не окончена.

Нам предстоит путь в Царский город, захваченный узурпатором. Там некому будет замолвить за нас словечко. И щадить не будут. В худшем случае нас будет ожидать раскаленное чрево Быка на центральной площади, в лучшем – быстрая смерть от рук стражников в какой-нибудь подворотне. Вы готовы, браты?

– Наша сестра в цепях. Наша мать и племянники в опасности. Долг чести ведет нас. Разве можно в этой ситуации говорить об опасности? – ответил Ром.

– Мы готовы. Тут не о чем говорить, – поддержал его Сак.

– Любо, – кивнул головой атаман. – Завтра соберу атаманский Круг и сложу с себя полномочия. А вы готовьте скарб к походу. Оружие и броню с собой не брать – только ножи. Постарайтесь раздобыть ромейскую одежду и сбрейте бороды. Послезавтра в честь предстоящего похода зарежем жертвенного барана. А после полудня отправимся к морю. Там обменяем наших коней на места в рыбачьих лодках. Оттуда с рыбаками переправимся в Константинополь.

– Любо. Понятно, дядька, – закивали оба брата.

* * *

На второй день, едва взошло солнце, трое казаков спешились возле небольшой часовни у ближайшего села. Пока Сивый договаривался со смотрителем, Ром и Сак купили барана у сельского старосты.

Конечно же, христианские догматики выступили бы против сего обряда, усмотрев в нем жестокие языческие корни. Но у казаков, как у всех скифов, древний обычай воинов, приносивших жертву в Священной роще, органично слился с верой Христа.

На раскидистом дереве, что росло возле часовни, они освежевали барана.

– Смерть и кровь – Нави. Душа – Прави. Шкура и мясо – Яви, – приговаривал Сивый, срезая шкуру с жертвенного животного.

Закончив процедуру, шкуру животного казаки отдали смотрителю часовни, потроха – нуждавшимся жителям села. Ну а жареным мясом поделились со своими боевыми товарищами.

* * *

После полудня налегке, стараясь не привлекать излишнего внимания, трое всадников покинули расположение аланского лагеря.

Добрая половина стана смотрела им вслед, делая вид, что не замечает их отъезда. Матрёна подняла руку в благословляющем жесте и перекрестила их силуэты, таявшие вдали.

Уже лагерь остался позади и скрылся из глаз, когда наперерез трем одиноким всадникам выехали из-за ближайшего холма еще два всадника. Сивый Конь вскинул руку, призывая к готовности племянников и останавливая коня. Но, когда встречные подошли поближе, узнал в одном из них куренного атамана пластунов Назара и успокоился.

– Чего тебе, Назар?

– Так я, это, того… батя, с тобой… – Назар не силен был в красноречии.

– Это может быть поход в один конец, дурья башка! Возвращайся домой! – свел брови Сивый Конь.

– Не, батя, я того… с тобой… – упрямо повторил Назар.

– Ну и что мне с ним делать? – развел руками Сивый. – А еще кто это с тобой?

– Это наш батман, – на северский лад представил Назар атамана своему попутчику. – А это Аслан. По-нашему – Лев. Он из зихов.

– Приветствую тебя, батухан. Я Асланбек, – представился попутчик Назара. – И иду с Назарбай в Ром. Его враги – мой враги.

– Я это, батя… слегка выручил его в бою. Ну и подружились. Теперь вот не отстает, – объяснил Назар.

– А ты говорил ему, что идти с нами в Царский город – это верная смерть? – спросил с любопытством Сивый Конь, но Назар только махнул рукой.

– Мэна смотреть Рум. Твой враги – мой враги, – мотнул головой Аслан.

– Ну, коли так… С нами Бог! Вперед, Белые волки! – решил Сивый Конь и послал коня вперед.

* * *

Пока послы трудились, устраняя угрозу с севера, тайная стража Константинополя ликвидировала заговорщиков в самом Царском городе под неусыпным контролем паракимомена Василия. Городские стражники-равдухи арестовывали людей, подозреваемых в измене, преимущественно по ночам, чтобы зря не будоражить население Мегаполиса.

Их не останавливали ни двери поместий, ни ворота монастырей. Людей сажали в тюрьмы, невзирая на должности и звания.

Епископ Стефан был арестован в Авидосе. Его доставили в Константинополь и передали дело на рассмотрение светского суда. Вскоре туда же доставили в цепях куропалата Льва и его сына Никифора.

После этого состоялся скорый и показательный суд, на котором были раскрыты коварные замыслы заговорщиков. Обвиняемые были уличены в преступлении. Многие друзья Льва, принимавшие участие в заговоре, направленном на свержение государя, лишились богатств и своих домов. Некоторые из осужденных закончили свои дни на площади Быка. Каждый день над площадью раздавался рев из его металлической глотки. Это вопили люди, заживо спекаемые в его чреве.

Священника Стефана заперли в монастыре в ожидании ближайшего заседания синода епископов. Там должны были лишить его священнического сана.

Но самого зачинщика заговора, куропалата Льва, и сына его Никифора, которые по решению судей были приговорены к смерти, базилевс помиловал, несмотря на крайнюю досаду паракимомена. Движимый человеколюбием базилевс велел ослепить их обоих и после этого сослал обратно на остров Лесбос. Вот как кончилась попытка куропалата Льва переправиться в Европу, чтобы войти в союз с болгарами.

Жесткими мерами паракимомен Василий спешил навести порядок в столице, зная, что в это время дука Халдии Варда спешит на помощь отцу, продвигаясь с войском к азиатскому побережью пролива.

На своем пути он сеял ужас и разорение. Он уничтожал огнем жилища непокорных аристократов и позволял мятежным общинникам разграблять их. Дука Варда расхаживал среди множества людей, собравшихся вокруг него, в красных сапогах. Он чванился и говорил о том, что вот-вот завладеет ромейским троном.

Состоятельные землевладельцы превратились в беженцев. Их семьи массово покидали азиатские провинции, переправляясь на европейский берег. Они скапливались в Царском городе, своими рассказами бередя умы простых горожан. С таким трудом достигнутое спокойствие готово было снова обратиться в хаос, а хаос – перерасти в слепой, все сметающий и разрушающий бунт.

На азиатской стороне пролива Босфор, в Оптиматах, магистр Варда Склир так же спешно собирал родственников и сторонников Цимисхия. Он закрыл побережье и стал щитом Царского города.

Пока магистр собирал войско, достаточное, чтобы не только обороняться, но и способное разбить бунтовщиков, базилевс решил воззвать к разуму дуки Фоки. Он отправил ему письмо, написанное собственноручно: «Я узнал о мятеже, который начался недавно на Востоке. Я считаю, что это не столько твой умысел, сколько следствие безумия и варварского нрава твоих сообщников. Но я не хочу осквернять землю кровью сограждан. Склонитесь перед императорским могуществом, которое – Бог свидетель – оставляет безнаказанной столь великую вашу дерзость и дарует вам прощение и помилование. Все владения ваши сохранятся в целости и неприкосновенности. Если же вы будете продолжать тщетные попытки добиться тирании, то пожалеете о своем безрассудстве. Тех, кто выживет после битвы, осудят по закону и предадут смертной казни».

* * *

Гонца, перевозившего это послание, целого и невредимого доставили к дуке Варде. Вместе с двоюродными братьями и некоторыми предводителями он как раз обедал в столовом зале захваченного ими имения. Стол ломился от яств. Вино лилось рекой. Кладовые и винные погреба были опустошены мятежным сбродом.

Дворовые слуги и освобожденные рабы показывали своим освободителям тайные хранилища своих бывших хозяев и вместе с ними участвовали в их разграблении. Во дворе кучами валялась разбитая мебель из ценных пород дерева и прочая домашняя утварь. Из резных, позолоченных ножек стульев и столов тут и там сооружали костры. На них поджаривали забитый домашний скот, тот, что не успел разбежаться.

В ожидании готовности поджаренного мяса перепившиеся мужчины и женщины занимались непотребством на глазах у своих подельников. Пьяный хохот и крики людей перемешивались с мычанием, кудахтаньем и блеянием животных. Только в конюшнях было тихо. Туда стащили трупы тех, кто оказывал сопротивление нежданным погромщикам.

Гонца, оцепеневшего от увиденного, ипасписты провели внутрь и поставили перед Вардой.

– А, мой дорогой дядя снизошел до общения со мной. Читай! – велел дука гонцу.

По мере того как гонец зачитывал послание, лицо дуки Варды мрачнело. И, когда оно было зачитано до конца, Фока разразился непотребной руганью.

– Нечестивый злодей! Гнусный убийца своих родственников! Узурпатор! Цареубийца! – вторили Варде его соратники.

Когда первоначальный гнев был выплеснут, дука Варда Фока призвал всех к молчанию и обратился к гонцу:

– Узурпатор недостоин моего письменного ответа. Передай на словах, что не ему, а мне принадлежит верховная власть. Я могу гордиться тем, что дед мой был кесарем, а дядя – Владыкой. А он, злодей, не побоялся всевидящего ока правосудия и заколол государя, как жертву, на разостланной среди пола постели. И подверг отца моего и любимого брата страшным мукам по какому-то неясному и недоказанному обвинению. Справедливость побуждает меня отомстить за все это. И я воздам ему за кровь славного и доблестного рода.

После этих слов гонца вывели, усадили на коня и отправили восвояси. Нет хуже доли посланника, служащего связующим звеном между двумя враждующими сторонами. Он рискует расстаться с жизнью как минимум дважды. Первый раз – когда доставляет послание адресату. Второй – когда возвращается с ответом. В тот раз гонцу повезло. Он как можно мягче изложил ответ дуки базилевсу, за что был награжден и смог на радостях упиться в первом же попавшемся ему кабаке.

* * *

Узнав со слов гонца о разорении провинций, о безумных словах дуки Варды, император Иоанн решил не медлить и не предаваться более беспечности. Не допускать того, чтобы сборище мятежника, воспользовавшись его бездеятельностью, разрушало города и укреплялось в своем неистовстве. Он вознамерился, когда представится возможность, дать бой, используя все силы, и отразить разбойников, больных бесчеловечным стремлением к грабежам и убийствам.

Цимисхий вызвал к себе магистра Варду Склира, который приходился ему деверем. Встреча проходила при закрытых дверях и в отсутствие всемогущего паракимомена.

– Приветствую тебя, магистр Варда.

– Многие лета и тебе, государь.

– Каково состояние войска, которое ты собрал в Оптиматах?

– У меня достаточно воинов, чтобы разгромить мятежников, а выживших заставить молить о пощаде и обратить их в жалких рабов, – обтекаемо ответил Склир.

Цимисхий подошел к окну и, глядя на морскую гладь, стал говорить:

– Я знаю, что мне приписывают чудовищные поступки. Но по большей части я даже не слышал о них. Самый большой мой грех – это предательство Никифора.

– Мне плевать на Никифора.

– Зато мне не плевать, Варда. Ты даже не представляешь, какой камень на сердце у меня. Не проходит и дня, чтобы я не сожалел о случившемся. Моя совесть – как орел, клюющий печень Прометея.

– Хватит себя винить. Что сделано, то сделано. Теперь ты базилевс, нравится это кому-то или нет. И я буду тебя поддерживать до конца. Если понадобится – даже ценой своей жизни.

– Я не сомневался в тебе, мой друг. Ты брат моей любимой жены. Тебе по старинному обычаю я доверил бы воспитание наших детей. Ты был бы моим восприемником перед Богом и людьми. Но злая судьба отняла у нас Марию Склирину.

– Она не успела родить тебе детей, но она была бы рада, если бы я стал твоей опорой до конца наших дней.

– Благодарю тебя, Варда. – Цимисхий подошел, положил руку ему на плечо и заглянул в глаза. – Только потому, что я тебе так доверяю, скажу тебе то, что не должно достичь ушей паракимомена Василия.

– Можешь на меня рассчитывать.

– Евнухи, такие мягкие снаружи, весьма жесткие внутри. В отличие от него я не столь кровожаден. И не хочу участвовать в избиении своих родственников сверх всякой меры. Василий настаивал на смертной казни для Льва и его старшего сына, но я сумел переубедить его.

– Весь город видел, что их ослепили.

– Горожане видели то, что им дали увидеть. На самом деле им опалили лишь ресницы. Их лица обезобразят шрамы, но видеть божий свет они будут и впредь.

– Ты велик, государь.

– А ты человек храбрый и предприимчивый. Ты отразил яростный натиск скифов у наших границ. Тебе по плечу деликатное дело, которое я хочу поручить тебе.

– Слушаю тебя, государь.

– Я хочу, чтобы ты, насколько возможно, не губил наших родственников и не проливал кровь соотечественников, если не будет на то крайней необходимости. Твой брат Константин женат на Софье, сестре Варды Фоки. Попробуй через нее установить контакт с его двоюродными братьями. Привлеки к себе его сообщников обещаниями почестей, раздачею денег и уверениями в полном прощении. – Цимисхий поставил перед Склиром небольшую коробку. – Тут скрепленные золотыми императорскими печатями грамоты, в которых обозначены достоинства таксиархов, стратигов и патрикиев. Этими грамотами награждай по своему усмотрению тех, которые откажутся от своих заблуждений, отрекутся от самовластного тирана и склонятся к покорности законному государю.

– Я сделаю все, что будет в моих силах, – заверил магистр базилевса. В это время дверь приоткрылась, и в помещение вошел палатин.

– Паракимомен Василий Ноф к базилевсу, – объявил палатин, и в ту же минуту дверь распахнулась шире. Следом за палатином в палату вошел всесильный спальничий. Цимисхий поморщился:

– Василий! От тебя нигде не укрыться. Ты скоро и в отхожем месте начнешь выискивать заговорщиков, – сказал Цимисхий Василию и тут же выпроводил Склира: – Ступай, магистр. Исполни свой долг.

– Только самые свежие новости с Запада заставили меня прервать твое уединение, государь, – смиренно ответил паракимомен, подозрительно оглядывая уходящего Склира.

– И что же такого случилось, что не терпит отлагательства?

– Я встречался с послом императора Священной Римской империи, – ответил Василий. – В приватной беседе он заверил меня, что его государь Оттон готов заключить с тобой мирный договор и признать тебя законным правителем и императором Греции.

– И что же он хочет взамен?

– Нетрудно догадаться, – позволил себе усмешку Василий. – Голову Великого князя Святослава.

– Да ну? Это тогда, когда мы с таким трудом наладили мир на наших северных рубежах? С чего бы это?

– Оттон с тревогой смотрит в сторону Иберийской Галисии[53]53
  Гали́сия – исторический регион на северо-западе Пиренейского полуострова и автономное сообщество Испании.


[Закрыть]. Туда, как ты знаешь, высадились викинги конунга Гундреда. Он, как и мусульмане Кордовы, объявил, что законность престолонаследия рексов Галисии была нарушена. Мавров, которые в прошлом веке под этим предлогом захватывали территорию вестготов, изгнали. Теперь он приплыл, чтобы устранить эту застаревшую проблему престолонаследия по-свойски.

– Допустим. А какое дело до проблем готов германскому Каролингу? Это проблема западно-франкских Каролингов.

– Самое непосредственное, – объяснил Василий. – Конунг Гундред не мавр. И он не покупал титул рекса у римского понтифика, как это делают многие князья иберийских готов. Он по праву крови может претендовать на лидерство в Галисии. Объединив под своей властью все разрозненные княжества вестготов Иберии, он стал бы представлять для франков реальную угрозу. Ни франкам, ни саксонцам после этого не поздоровилось бы.

– Откуда ты можешь это знать? – недоверчиво спросил Цимисхий.

– Таков был план покойного базилевса Никифора, который он разрабатывал вместе с князем Святославом, – скромно ответил Василий. – Конунг Гундред должен был потрепать империю Оттона с запада, Великий князь Святослав – с востока, а мы – с юга. В конечном итоге, после разгрома Священной Римской империи, Святослав получил бы контроль над полабскими славянами и саксонцами Восточно-Франкского королевства, Никифор – над Итальянским королевством, ну а Гундред – над Западно-Франкским королевством. Никифора уже нет, но Святослав по-прежнему пытается воплотить в жизнь тот старый план.

– Очень самоуверенно. Почему ты раньше мне ничего не говорил об этом плане? – нахмурил брови Цимисхий.

– Во-первых, потому что после смерти Никифора Святослав стал твоим врагом. И он первый, с кем тебе пришлось сражаться, чтобы удержаться на престоле. И, во-вторых, я знаю о твоей расположенности к императору Священной Римской империи Оттону. Подружившись с ним, ты развяжешь себе руки для войны в Сирии и Месопотамии.

– Очень вовремя Никифора убрали со сцены, – подозрительно взглянул на Василия Цимисхий. – А по чьей указке вершишь дела ты, Василий? Я стал удобным исполнителем твоих замыслов?

– Уверяю тебя, государь, все это чистое совпадение, – оправдывался паракимомен.

Цимисхий некоторое время мрачно и сосредоточенно раздумывал, потом твердо сказал:

– Решу позже, что с этим делать, когда справлюсь с мятежом в Азии. Но если узнаю, что ты продался германскому Каролингу!.. Тогда берегись, Василий!

* * *

В тот же день Варда Склир снова переправился через Босфор. Местом своего расположения он избрал местность возле города Дорилей[54]54
  Эскишехи́р – город на северо-западе Турции, в 250 км к западу от Анкары.


[Закрыть] во Фригии. Туда он распорядился отправлять разрозненные отряды своих сторонников. Там, в широкой долине у реки, он велел расположить полевой лагерь.

С помощью брата Константина он разбил собравшихся воинов на сотни и тысячи. Назначил центурионов и лонгинов. После этого стал проводить ежедневные занятия по построению в боевые порядки и боевому управлению подразделениями.

Вскоре магистр убедился, что к нему собралось достаточное число воинов и его войско готово к бою. Тогда он, исполняя пожелание базилевса, попробовал еще раз воззвать к разуму своего свояка, чтобы предотвратить ненужное кровопролитие. Он написал ему письмо:

«Сомнительное и крайне опасное дело ты затеял, подняв оружие против соотечественников и осквернив здания священных храмов разбоем неистовых мятежников. Послушай же меня как свойственника и друга, желающего тебе добра: отступись от злой тирании и, вымолив прощение вины, спаси свою жизнь. Одумайся наконец! И, пока еще возможно милосердие, прими то, что ты будешь просить впоследствии, но не получишь, горько оплакивая свою судьбу и упрекая себя в неразумии».

Письмо было доставлено без промедления. И к этому посланию своего свойственника дука Варда отнесся более благосклонно, чем к посланию базилевса. Он даже, оказывая уважение магистру Склиру и соблюдая нормы приличия, написал ответ собственноручно. Но был по-прежнему тверд в своем заблуждении. Варда Фока ответил так:

«Я благодарен тебе за наставление. Но думаю, что это наставление может помочь лишь тогда, когда этому способствуют обстоятельства. Я буду биться за погибших членов моего рода. И тогда либо я достигну царственного величия и сполна отомщу убийцам, либо доблестно стерплю свой жребий, приняв смерть от гнусного и бесчестного тирана».

* * *

Получив это письмо и убедившись в том, что никакими советами нельзя воздействовать на человека, которого дерзость ввергла в безумие, Варда Склир приступил к активным действиям. Он разбил войско на отдельные отряды и приказал выдвигаться параллельными дорогами в сторону Кесарии Каппадокийской. Местом сбора он назначил долину возле селения Дипотам, что находилось у реки Галис, совсем недалеко от того места, где стояли лагерем войска мятежников.

Таким продвижением магистр предотвратил растяжение единой колонны войска на многие мили. Сохранялись мобильность и быстрота перемещений. Лазутчики противника не могли точно определить количество воинов и просчитать место сбора войска. А самое главное – был решен вопрос снабжения, исключавший содержание огромного обоза. Ведь отдельным отрядам легче взимать фураж и продовольствие с попадавшихся на пути городков и селений, не подвергая их разорению.

К месту сбора войска Варда и Константин Склиры прибыли с передовым отрядом. И пока патрикий Константин принимал доклады комитов и занимался обустройством лагеря, магистр Варда занялся весьма деликатным делом.

К нему в палату собрали десяток человек из числа золотой молодежи фемы Армениак. Они хорошо знали территорию Каппадокии и, самое главное, лично многих комитов в лагере мятежников. Не вызывая подозрений, они могли подойти к ним и на правах старых приятелей уединиться для доверительной беседы. От имени базилевса они должны были обещать им прощение, если те оставят лагерь мятежников. В противном случае им грозили суровой карой и обещанием обойтись «как с врагами».

Лазутчиков облачили в одежду простонародья. Так им проще было пройти незамеченными через скопления рабов и общинников, примкнувших к восставшим. Рано на рассвете их проводили за границы полевого лагеря.

* * *

Вечером Варде Фоке сообщили, что расположение его лагеря стали тайком покидать некоторые представители аристократических родов со своими отрядами телохранителей, ипаспистами. И, самое главное, их возглавил патрикий Диоген Андралест, чей дед был доместиком схол, главнокомандующим при базилевсе Романе I Лакапине. Под его командованием была лучшая и самая боевая часть войска мятежников, на которую Фока возлагал большие надежды. Варда, как и следовало ожидать, вознегодовал.

Ближе к ночи он собрал у себя оставшихся соратников и примкнувших к его движению вождей общинников. Он был в ярости.

– Все вы уже знаете, что патрикий Диоген отступился от нашего дела и бежал. И хорошо, что сбежал сейчас, а не с поля боя. Мы обойдемся без него. А после нашей победы припомним изменнику его бегство.

– Диоген командовал лучшей частью войска, состоявшего из профессиональных воинов, укомплектованной из ипаспистов. После его ухода с кем мы сможем противостоять Склиру? С толпой плохо вооруженных и необученных реатов-земледельцев, привыкших грабить и воевать с домашней прислугой? – спросил угрюмо Феодор Фока.

– Это правда, – поддакнул патрикию бывший управляющий, а ныне вожак общинников Симеон Ампел. – Реаты обучались пахать землю, ухаживать за виноградной лозой и финиковыми пальмами. Не их вина, что им пришлось употребить мотыги для другой цели. И, конечно, против латной конницы они не смогут устоять.

– А наши ипасписты разве хуже обучены? Да, мы лишились части войска, но у нас еще достаточно сил, чтобы сокрушить Склира. На нашей стороне, видит Бог, справедливая цель. Я спрашиваю вас! Как вы, братья мои, Феодор, Варда и Никифор, посмотрите в глаза женщинам и детям, вернувшись в поместья Фока в области Параскуты? Вы скажете им, что убийство вашего дяди осталось неотомщенным? Род, который возвел на престол Багрянородного, покончил с пиратством на Крите и усмирил сирийского эмира, стал посмешищем?

А ты, Симеон, что скажешь? Василисса Феофано подняла тебя из простых пахарей до управляющего своими поместьями. По положению ты встал на одну ступень со многими аристократическими родами. И теперь, когда василиссу по ложному обвинению упрятали в монастырь, ты останешься неблагодарным?

Я призываю в свидетели и хранители ваших клятв Бога Всемогущего. Не предавайте меня и сражайтесь изо всех сил. Поутру, когда в лагере противника все будут еще спать, мы нападем первыми. Если в лобовой атаке латной конницы нам не устоять, то, напав на их лагерь, мы задавим их численностью. Профессиональная подготовка войск противника не будет большим преимуществом. Ярость общинников будет подогревать мысль о свободе. В лице нашего противника они будут уничтожать имперских бюрократов, кровопийц, пьющих кровь простого народа! Склир не устоит, если мы нападем, отбросив малодушие и нерешительность.

После часа Быка, как только небо окрасится серым цветом, мы выступим. Я заклинаю вас не медлить. Завтра утром мы уже будем праздновать нашу победу! – С этими заключительными словами Варда Фока распустил своих соратников. Несмотря ни на что, он был уверен в успехе.

* * *

Глубокой ночью потерявший сон Фока возносил мольбы к Богу, возглашая стих Давида: «Суди, Господи, обижающих меня»[55]55
  Псалтырь. XXXIV, 1.


[Закрыть]. Вдруг ушей его достиг прозвучавший в воздухе голос, запрещавший ему продолжать пение псалма, потому что магистр Варда уже произнес против него те же слова. После того как он услышал этот голос трижды, изумленный чудесным прорицанием, охваченный ужасом, Фока поднялся с ложа и стал дожидаться рассвета.

А тем временем лагерь опустел. Его сообщники, воспользовавшись приказом дуки, действительно подняли своих воинов среди ночи. Собрав нехитрые пожитки, они построились в колонны, но не стали дожидаться утра и немедленно стали покидать лагерь.

Едва забрезжил рассвет, дука Фока, облаченный в доспехи, вышел из своего шатра. Он окинул взглядом расположение лагеря и окрестности. Вместо ожидаемого строя готовых к маршу колонн он увидел запустение. Кое-где дымились потухшие кострища. Утренний ветерок гонял по опустевшему полю оставшийся бытовой мусор.

Он медленно огляделся и, охваченный печалью, опустил глаза. Тут он увидел нечто странное: сапоги показались ему не красными, а совершенно черными. Он стал расспрашивать своих людей, как это они ошиблись и вместо царской обуви подали ему обыкновенную. Те отвечали, что сапоги пурпурные, и посоветовали ему присмотреться к ним получше. Он снова бросил взгляд на них и увидел, что они действительно красные, какими были и прежде. Варда Фока понял, что и это второе чудесное предзнаменование не сулит ему добра.

Сломленный бегством сообщников дука приказал немедленно построить всех, кто остался. Когда уже полностью рассвело, он вскочил на коня и стал объезжать свое оставшееся войско.

Триста конных ипаспистов стояли перед ним. Его личная гвардия, его телохранители. Профессионалы, которые комплектовались по строгому отбору из свободных наемников или отбирались из пленных рабов. Они получали жалованье, но многие были лично привязаны к дуке, получив от него за верную службу земельные наделы. Они готовы были следовать за Фокой до конца.

К левому флангу ипаспистов примкнули два десятка всадников из свободных наемников. Некоторые из них были родом из обнищавших аристократических родов, кто-то – просто бродяги, для которых война была смыслом жизни. И совершенно неважно, с их точки зрения, на чьей стороне была правда.

Еще левее за наемниками выстроились пешие воины. Хотя слово «выстроились» здесь вряд ли подходило, впрочем, как и слово «воины». Небольшая, плохо вооруженная толпа, разбойный люд, который примкнул к мятежу в надежде на поживу в результате узаконенного грабежа. Многие из них были еще пьяны. Они не понимали, зачем их подняли в такую рань, ругались и громко выражали свое неудовольствие. Дука понял, что заставить их повиноваться было бы крайне затруднительно.

Общинники-земледельцы, из которых формировались воины-стратиоты для византийских фаланг, ушли вместе с Симеоном Ампелом. С их уходом Варда Фока остался фактически без пешего войска.

Осмотрев то, что у него осталось, Фока сделал естественный вывод, что драться со Склиром он не в состоянии. А умирать бесславно он не хотел. Тогда он решил спасти свою жизнь и жизни наиболее близких ему воинов. Он молча развернул коня и выступил по дороге, ведшей в противоположном направлении от лагеря Склира. Ипасписты стройной колонной отправились следом.

Он отступал в крепость Антигус[56]56
  Это местечко юго-западнее Кесарии, у совр. Тосия (Васильев. 1903, 93, примеч. 4).


[Закрыть], которую в народе уже окрестили крепостью Тиранов. Эту крепость он, боясь превратности судьбы, уже давно укрепил, снабдил хлебом и другими съестными припасами. Там находились его жена и дети. И там, за высокими стенами, он собирался пережить зиму и неминуемую осаду.

Отъехав на значительное расстояние от полевого лагеря, дука Фока приказал ипаспистам следовать дальше по дороге, а сам поднялся на придорожный холм, чтобы обозреть окрестности. Как он и ожидал, далеко на западе он увидел облако пыли. Магистр Склир не дремал и, по всей видимости, выслал им вслед погоню.

Дука смотрел вдаль и не сразу заметил, как к нему подъехал один из вольных наемников.

– Ты тоже это заметил? – сказал он, криво усмехнувшись. Фока вздрогнул от неожиданности.

– Тебя зовут Константин Харон? Почему не следуешь вместе со всеми? Чего тебе тут надо?

– Быть в одиночестве – это непозволительная роскошь для тирана, ставшего беглецом. А вдруг кто-нибудь захочет испросить милость базилевса, а заодно получить награду за твою голову?

– Уж не ты ли рискнешь получить эту награду? И тебя не смущает, что три сотни моих телохранителей тотчас хватятся меня. Они настигнут тебя и изрубят на мелкие кусочки.

– Облако пыли приближается, а значит, всадники Склира скоро будут тут. Захотят ли ипасписты рисковать своими жизнями за того, кто уже мертв?

– Самоуверенный смельчак, напрасно ты меня хоронишь раньше времени. Я тебе не кисейная барышня и могу постоять за себя сам.

– А вот это мы сейчас проверим, – снова ухмыльнулся наемник. Он послал коня вперед, придвигаясь ближе, и потянулся к мечу, намереваясь поразить им Фоку.

Тогда Варда схватил висевшую у него сбоку палицу и, внезапно повернувшись, обрушил ее на шлем нападавшего. Палица, пройдя сквозь шлем, раздробила череп, и смельчак, не издав ни звука, упал на землю. Не удостоив взглядом свалившегося наемника, дука поспешил покинуть холм и присоединиться к своим воинам. Надо было спешить. Время поджимало.

Таким образом, вскоре Фока невредимым достиг крепости.

* * *

Той же ночью, узнав от перебежчиков о замыслах Фоки, магистр Варда решил нанести упреждающий удар. Едва забрезжило, он выступил с передовыми отрядами в сторону полевого лагеря дуки. С первыми лучами солнца лагерь мятежников был окружен. После небольших стычек все оставшиеся в живых были собраны в центре лагеря, обезоружены, связаны и поставлены на колени.

Магистр прошел вдоль строя пленных, вглядываясь в лица. Он хотел разглядеть среди них хоть одно знакомое лицо и насладиться триумфом, глядя сверху вниз, но тщетно. Перед ним были опухшие от пьянства, заросшие неопрятной щетиной лица разбойного сброда. Там не было ни одного профессионального воина, не говоря уже о представителях именитых родов.