Текст книги "Демонология Сангомара. Удав и гадюка"

Юлиан остался безмолвен, с его губ не сорвалось ни слова. Ему просто нечего было сказать. А умом он понимал, что пустые мольбы к хорошему не приведут. Похоже, что Илла расценил это на свой лад и нарочито ласково пригрозил.

– Тебе сломают все конечности, одну за другой, медленно, намотав на железное колесо. Перед этим ты будешь оскоплен, – последовала короткая пауза, но Илла не услышал того, чего хотел – признаний. Тогда он продолжил: – Тебе понравится, когда брюхо твое набьют хлебом, заткнут рот кляпом, отчего еда будет постоянно выходить и возвращаться назад, разрывая все тело мучительной агонией?

В голосе консула звучали острая сталь и неумолимая смерть, и побледневший под мешком Юлиан уже буквально ощутил, как ему в глотку засовывают силой пищу.

– Я клянусь, я ничего не знаю! Отец ни словом не обмолвился о том, что случилось тридцать лет назад, и о том, кто такой Нактидий и кто вы.

– Ты врешь.

– Нет! Я ничего не знаю!

– С месяц назад то же самое, как заклинание, повторял один из организаторов отравления Его Величества. Этого человека с малых лет учили терпеть боль и молчать. Он не имел одной руки, детородных органов и глаза, был удивительно бесстрашен к любым мукам и участвовал более чем в двух десятках покушений на богатых господ. С кровью и насмешкой на губах он покрывал пособников и нагло врал, сидя в тех же кандалах, что и ты.

Казалось, что консул повеселел, в воздухе зазвучало довольное подобие насмешки.

– Уже спустя неделю он, харкая собственным дерьмом, пытался дотянуться губами до моих туфель, а пред ним лежал подписанный список с именами всех соучастников. В рыданиях он молил о том, чтобы я подарил ему скорую смерть. А я никогда не отличался милосердием. Как и не любил вранья. Хочешь узнать, что случается, когда вызывают мое недовольство? Хочешь в подвалы, где до сих пор пытают того наглеца, что посмел попытаться меня обмануть?

Юлиан остервенело замотал головой. Он не хотел. Он боялся, хотя и пытался не выдать липкого страха, спутавшего тело.

– Послушайте, я вижу, что даже если попытаюсь вас обмануть выдуманной историей, чтобы ввести в заблуждение – это не выйдет…

– Не выйдет, – перебил жестким эхо Илла. – Правду! Скажи ее. Не испытывай мое терпение. Я дарую тебе последний шанс закончить свою никчемную жизнь почти без боли.

– Но мне нечего вам рассказать!

Старые колени поднимающегося с кресла Иллы хрустнули зловеще громко, и Юлиан живо представил, как с более сухим треском скоро сломают и его конечности, только по-настоящему. А вот сухожилия порвутся очень мягонько и неторопливо. Неспешно застучала к выходу трость, переплетаясь с шуршанием тяжелого облачения по полу.

– Мой отец был холоден и сдержан в общении со мной! – Юлиан с трудом подавил дрожь в голосе. – Я пытался узнать у него, спрашивал и хитростью, и лестью, но он был непоколебим и всегда лишь усмехался, говоря, что “на длинном языке хорошо вешаться”. А матушка, Филиссия, которая была тогда в Элегиаре, слишком рано умерла и не успела ничего поведать. – Юлиану было противно от самого себя, от своего жалкого состояния и сиплого голоса, но граф не мог остановить рвущийся поток слов, надеясь хоть как-то убедить консула. – Я знал лишь о том, что мы едем забирать старый вклад в восемьсот сеттов. Это слишком огромная сумма, чтобы ее игнорировать! А отец утверждал, что Нактидий Гор’Наад – его старый друг и верный товарищ, и нам ничего не угрожает. Но он, похоже, действительно в край помешался, потому что в последние дни вел себя очень странно… Я вам клянусь честью и достоинством, всем этим, потому что больше у меня ничего нет при себе, что я несведущ насчет планов отца! Я жертва его безумия, а не пособник!

Юлиан сказал все, что мог, более добавить было нечего. С несчастным стоном он обмяк в кандалах и закрыл от ужаса глаза, которые и так были слепы из-за мешковины. Если графа начнут пытать, то бессмертие явит себя и тогда Илла окажется прав – последние дни его никчемной жизни станут самыми страшными в жизни Юлиана. Он даже почувствовал, как горячая и живая кровь, доставшаяся от Гиффарда, забурлила, потекла быстрее прежнего по худому телу, словно поджидая нового хозяина.

Но вместо недовольного ответа от консула прозвучало лишь молчание. Илла стал странно безмолвен и нем, замерев где-то между креслом и тюремной дверью. В узилище повисла напряженная тишина. Все звуки истончились и пропали, а северянин услышал, как необычно затрепетало сердце Иллы, заметалось в груди туда-сюда. Так продолжалось порядка пары минут.

– Сколько тебе лет? – наконец, прозвучал холодный вопрос.

– Тридцать, – ответил из мешка Юлиан.

Консул не шевелился. В конце концов глухо застучала палка по направлению к пленнику. Илла медленно приблизился, обошел Юлиана сбоку, чтобы узник не опрокинул ударом ног в кандалах. Послышался стук прислоненной к стене трости. Мягкие и теплые пальцы коснулись шеи Юлиана, поддели тугой шнур, ослабили. Перстни остро царапнули щеки. Мешок полетел на пол, и граф поднял свой взор.

Сине-серые глаза Иллы мерцали нечистым светом в полутьме узилища. Лицо его было страшным: скуластое, бледное, лишенное кровинки и похожее на обтянутую тончайшим пергаментом кость. Черная, едва тронутая серебром щетина обрамляла лицо внизу – по контуру, и над губой, а длинный нос был очень широк в переносице. Илла казался скелетом в облаке черных одежд, богато усыпанных златом, рубинами и гагатами.

Между мужчинами тихонько покачивался край черного шаперона, намотанного тюрбаном. На ткани блестела золотая брошь в виде платана. Но Илла, а точнее глаза его – ибо только они, ясные и злые, были живы на давно мертвом лице – глядели сквозь брошь на узника.

Они смотрели друг на друга, не отводя глаз. Илла нависал, высокий и костлявый, над пленником и глядел с маской беспристрастности. Ненадолго сквозь холодное выражение проступила тень тревоги, легла усталостью на и без того изможденное какими-то болезнями лицо, делая его еще старше. Но консул переборол это состояние и продолжал словно что-то искать в бледном и перепуганном Юлиане. Тот уже мысленно воображал, что Илла, вероятно, раздумывает, какими клещами будет вытаскивать из узника правду.

Они оба молчали. В конце концов, Илла оперся на черную трость, исполненную в виде дерева, и его ладонь легла на сверкающий в полутьме темницы гранат, который прятался меж ветвей. Развернувшись, консул медленно направился к выходу хромающей походкой, неся на своем худом и немощном теле громоздкую мантию, которая подпоясывалась алым шелковым ремнем.

Там, где виднелась решетчатая дверь, переливался всеми цветами радуги щит – тот самый звуковой заслон. При виде подошедшего к выходу Иллы маги в коридоре перестали что-то бормотать, губы их расслабились, лица с символикой боевых чародеев обмякли, и с последним мерцанием, особенно ярким, щит пропал. Слуги отворили дверь, выпустили консула, потом вынесли деревянное резное кресло с мягкими алыми подушечками. Вскоре узник остался наедине с тревожными мыслями, которые подхватили его и закрутили в водоворот из переживаний и страха.

Чуть позже, буквально сразу, как царедворец покинул коридор, за Вицеллием Гор’Ахагом пришли. Его грубо вытолкали из камеры, но повели не к выходу из тюремного блока, а в противоположную сторону, где тихо сидел Юлиан. Четыре железных амбала, оборотни, от которых разило псиной, прошли с притихшим веномансером мимо узилища Юлиана. На костлявого старика накинули еле прикрывающую гениталии и худой зад рубаху, и он, больной и бледный, тяжело дышал, лишившись своего сердечного лекарства из голубых олеандров. Ненадолго Вицеллий повернул голову влево и столкнулся взглядом с Юлианом. И снова улыбнулся, правда уже как-то вымученно и устало, без безумного прошлого хохота. Глаза старика были печальными, но ясными.

Прозвенела звонкая пощечина. Один стражник злобно рыкнул на притоморзившего заключенного. Пошатнувшегося от удара Вицеллия ловко подняли над землей, отчего босые ноги нелепо замотыляли в воздухе. Дальше его, беспомощно провисшего с задранной до пупа рубахой, уже понесли. Звуки громыхающих железных сапог растворились на лестнице, ведущей вниз. В подвал, стало быть… Еще через время в коридоре прошумело знакомое тяжелое облачение Иллы, и в сопровождении телохранителей консул спустился под землю, вслед за Вицеллием.

Понуро склонив голову, насколько это возможно в металлическом ободе, Юлиан ждал, когда наступит его очередь. Какой у него был выбор? Сразу признаться, кто он, чтобы зажечь в глазах истязателей алчный огонь? Или подождать, пока те сами поймут, когда жертва начнет медленно регенерировать и не умрет, как положено? Хотя, о чем это он… Юлиан тяжело вздохнул. Вицеллий под пытками сам все выдаст: и у кого он служил, и кто есть граф Лилле Адан.

Но за ним за весь день, вязкий и мучительно долгий, никто так и не пришел. Лишь время от времени туда-сюда ходили стражники и маги, с узниками или без.

Так Юлиан и просидел, пока свет за маленьким окошком на уровне площади не померк. Затем снова взошло солнце и так же медленно погасло. Прошло несколько дней. О восходе граф узнавал уже не по бледно-серому небу, а по шуршанию мантии Иллы, когда тот поутру, еще до зари, спускался в подвал. С закатом он поднимался и покидал узилище, чтобы на следующий день вновь вернуться истязать того, кто пытался его убить тридцатью годами ранее. Того, кто сделал его мертвецом с живыми глазами. И все эти дни, четверо суток, Вицеллий Гор’Ахаг был внизу, откуда порой долетали эхом отголоски жутких стонов и воплей.

Глава VIII. Илла Ралмантон

С рассветом, серым и туманным, еще не пронзенным животворящим солнечным лучом, за решетчатым окном стала собираться толпа. За короткое время жители Золотого Города заполонили небольшую площадь. Просвет, через который Юлиан лицезрел стену города, оказался закрыт подолами платьев и шароварами господ. Вот мимо узкого окна прошла женщина в бордовом платье с накинутой поверх длинной шалью и остановилась аккурат так, что ее стройные ножки невольно приковали к себе взгляд изможденного узника.

Юлиан в немом отупении уставился на украшенные золотом и вышивкой туфельки, выглядывающие из-под багряного наряда. Не в такой обуви щеголять по дорогам вне города.

Люди гудели, переговаривались меж собой и смотрели на то, чего Юлиан не видел. Попытки привстать ни к чему не привели – кандалы держали крепко.

– Шора’хаффу, это правда, что Алый Змей обезумел…? – шепнула своему спутнику в темных шароварах обладательница нежных туфелек.

– Воистину, моя дорогая! Змей бы ни за что не вернулся в Элегиар в здравом уме.

– Бедный Нактидий, как у него духа хватило впустить к себе в дом это чудовище.

– Долг… Долг перед Элейгией! – тихонько ответил знатный господин. – Говорят, там еще был и сын Вицеллия.

– Его тоже повесят?

– Не знаю, все укрыто завесой тайны, дорогая, – ноги спутника развернулись в сторону центра площади. – Надо подождать.

– Ра’шефуръя, – дама в золотых туфельках обезобразила слово “интересно” до неузнаваемости и последовала за мужчиной, обратила свой взор в ту же сторону.

Юлиана затрясло, тело его налилось тяжестью страха. Время повешения пришло. Если Юлиана не пытали, то значит, Вицеллий Гор’Ахаг все рассказал. Если его не вывели на площадь, то значит, Илла знает, кто он, и ничем хорошим это не закончится. Прекрасное завершение путешествия на Юг!

По толпе прокатилась волна удивления, негодования и любопытства. Все замерли как вкопанные.

– Во имя Прафиала, как же они изуродовали его, Фабиан! Не лицо, а месиво, – прошептала дама, прижимаясь к спутнику.

– За те злодеяния, дорогая, что Алый Змей совершил, его стоило попытать сильнее.

Судя по всему, на площадь вывели Вицеллия. “Но учитель не покидал подвал”, – пронеслась беспокойная мысль, пока Юлиан пытался услышать все, что происходило за окном. Аристократия Золотого города не уподобилась нищете; она не выкрикивала оскорбления и брань. Все лишь шептались между собой, предпочитая все гадкое обсуждать тихо, дабы не потерять лицо среди своих же.

Над площадью прозвенел чистый, поставленный голос вестника:

– Именем короля Морнелия Прафиала Антаиама Молиуса, вы, Вицеллий Гаар Ахаг, за участие в покушении на Его Величество Морнелия Прафиала Антаиама Молиуса, за покушение на советника короля, достопочтенного Иллу Раум Ралмантона, а также за измену и многочисленные убийства приговариваетесь к смертной казни через повешение! Приговор будет приведен в исполнение здесь, на Черной площади!

Юлиан нахмурился. Причем здесь покушение на короля, если оно произошло до приезда Вицеллия и Юлиана в Элегиар? Или речь идет о событиях тридцатилетней давности?

Толпа замолкла и напряглась, а до ушей вампира донесся топот стражи, затем тишина и скрип табуретки, оглушающе громкий. Над Черной площадью разразилось зловещее затишье. Обладательница золотых туфелек приподнялась на носочки, выглядывая из-за спин тех, кто стоял впереди.

– У вас есть, что сказать напоследок, Вицеллий Гаар Ахаг, либо, может быть, вы желаете помолиться Праотцу вашему Гаару? – спросил все тот же пронзительный голос вестника.

Узник промолчал. А спустя минуту из-под ног веномансера выбили опору, и хруст шейных позвонков оповестил всех, что старик умер быстро. Где-то недалеко зазвонили колокола.

Вскоре площадь опустела, и лишь иногда по брусчатке громыхали окованные сапоги, цокали звонкие копыта лошадей да шелестели подолы богатых юбок. День склонился к вечеру, а за ним на Элегиар опустилась ночь. Юлиану не оставалось ничего, кроме как уставиться в кусок стены, видимый из окна.

Подобно слепцу в лабиринте, Юлиан скитался по чертогам мыслей, но никак не мог найти ответа. Граф тщетно пытался выбраться из пут, дергался и кидался, как молодой волк в капкане. Наконец, обмякнув от злобного бессилия, он стал ждать.

* * *

Посреди ночи дверь отворилась с уже привычным звуком и в камеру к Юлиану ввалился десяток стражников в сопровождении мага. Выглядел он чуть иначе, чем предыдущий охранный колдун, – у этого на лице красовались две продольные угольные полоски от бровей до нижней челюсти. Из книг по маговской символике Юлиан знал, что перед ним клеймовщик. Клеймовщик – воплощение зла для всех рабов.

Маг, весь в черном, с золотой фибулой на груди, произнес заклинание. Юлиан почувствовал, как кандалы вышли из стены, и он с затекшими окровавленными руками и шеей рухнул в объятия стражников. На бедра ему намотали тряпку и скрепили шнурами, дабы частично скрыть наготу. С надетым на голову мешком Юлиана куда-то потащили. Несли долго, граф оббил все колени в кровь из-за постоянных подъемов и спусков.

Золотой город спал мирным сном и был тих, как и конвой, словно им приказали не вызывать лишнего шума. Мужчину бросили в повозку и накрыли сверху куском грубой ткани. В пять пар рук его придавили ко дну севшие рядом стражники. Раздался цокот копыт, и подвода тронулась по улицам ночного Золотого Города. Остановилась она где-то на окраине, в проулке, вдали от оживленных аллей и мостовых.

Вампира достали из повозки двое стражников и куда-то понесли, пыхтя под весом высокого северянина. Юлиан впал в странное опустошенное забытье и не имел ни одной мысли о сопротивлении. Пахло сладким цитрусом и горькими лекарствами.

Узника поставили на ноги, и его босые стопы погрузились в густой ковер.

Мешок небрежно сдернули, и граф осмотрелся, прищурившись от яркого света. На диване напротив сидел Илла Ралмантон. А рядом с Иллой уселся маг, нервно елозя задницей о богатую обивку.

Дело происходило, скорее всего, в доме советника. В гостиной, куда приволокли пленника, каждая вещица и мебель были выполнены с изысканностью и великолепием. Золоченые ножки диванов и столика изгибались в форме змей и, словно живые, ползли по черному мраморному полу. На алой обивке сворачивались и переплетались древесные узоры. На картинах и коврах разыгрывались истории с богами, вплетенными золотыми нитями в полотна. Даже мелочи – подсвечники, карнизы, кувшины и кубки – то рычали выгравированными грозными волками, то кидались в бой ручками в виде северных медведей, то извивались клубками змей. А на стенах висели маски: от кричащих гарпий до прекрасных дев.

“Коллекционер”, – сделал вывод Юлиан. Он перевел мрачный взгляд с порочно роскошной комнаты на советника, который с холодом рассматривал Юлиана.

– Почему меня сегодня не повесили? – спросил он, набравшись решимости.

Ответом ему стал несильный удар под дых от стражника, стоявшего рядом.

– Заткнись и не смей рот разевать в присутствии хозяина! – злобно прикрикнул закованный в металл вампир.

Илла повернул голову к магу и сказал:

– Пропечатай его.

Юлиан побледнел и сглотнул слюну. Его нагнули, уронили на колени, оттащив с роскошного ковра. Беспокойный маг поднялся с дивана, и, не переставая заискивающе кланяться Илле, задом попятился к Юлиану. Добравшись до узника, он обернулся, важно поправил широкие черные рукава и опоясывающие горло золотые ленты. В поднесенной слугами золотой чаше Клеймовщик омыл свои руки, обтер их о хлопковое полотенце, как того требовали правила соблюдения чистоты маготворства при касании чужих душ. Конечно же, на рабских рынках, как, в общем, и везде, на это все поплевывали с высоких башен, но в присутствии советника чародей хотел сделать все чинно и красиво.

Клеймовщик прочистил горло, подвинулся к лицу пленника с довольной улыбкой того, кому выпала честь выслужиться таким легким способом перед таким влиятельным господином. Стражники смахнули черные пряди с лица Юлиана. Двое держали его латными перчатками за волосы и подбородок, чтобы пленник не мог пошевелиться.

Послышался Хор’Аф, и маг со средоточием прикоснулся пальцами к щеке, там, куда ставят рабские знаки. Вспыхнул магический огонь, щеку болезненно обожгло, кольнуло, и все остановилось. Сведя брови на переносице, чародей снова повторил заклинание – щеку вновь обдало волной белого огня, но ничего не случилось – на коже не осталось даже ожога.

– Шутка ль это Прафиала… – промямлил маг. – Я ничего не понимаю…

– Что такое? – спросил Илла, выглядывая из-за спины чародея.

– Сейчас… Достопочтенный, сейчас.

И вновь прозвучала демоническая речь в освещенной гостиной, уже более четкая, твердая, без какого-либо намека на обмолвку или запинку, будто клеймовщик изо всех сил старался произнести каждое слово, как в последний раз. Когда и в третий раз ничего не получилось, маг побледнел, затрясся и отступил назад. Он беспомощно осмотрелся и повернулся к ожидающему Илле.

– Не пропечатывается.

– Как это? – грозно спросил Илла Ралмантон.

– Я не знаю. Может у него на теле какой-нибудь охранный оберег имеется, из тех, что делают некроманты у Багровых Лиманов, – тоненьким и испуганным голосом пролепетал чародей. – Как у вас на шее, достопочтенный.

Стражники осмотрели с подозрением голое и побитое тело, прикрытое лишь куском ткани в районе бедер. Затем, понимая, что ничего нет, на всякий случай сдернули и единственную одежду. Обежав узника по кругу и даже заглянув ему в рот, маг не нашел ни одного магического артефакта, которым славились Багровые Лиманы на востоке Элейгии, и озадаченно заходил туда-сюда по комнате. Временами он с опаской смотрел на советника Короля, в ясных сине-серых глазах которого тоже нарастала тревога.

– Достопочтенный, здесь что-то неладно. Я уже более полусотни лет занимаюсь этим делом, причем очень успешно, и всех всегда пропечатывал от начала до конца. Да у меня даже есть даже рекомендации мэтра Акронинтиана из Байвы! А он, между прочим, неподкупен, – на мага временно напал страх, что он растерял свои способности. – И за всё это время произошло всего два смертельных случая! Но ваш раб… Он закрыт, достопочтенный, я словно стучусь о гранитную стену лбом. Это даже не стена, а болото, рыхлое и не пересекаемое. В общем, я думаю, что стоит разбудить верховного клеймовщика.

– Буди, живо!

Маг, подхватив подол платья и сверкая остроносыми лиловыми туфлями, побежал из дома и пропал на освещенных магическими фонарями улицах, вскочив на одну из лошадей стражи. Юлиана оттащили к углу, где он тихо сидел под пристальным взглядом охранников и Иллы. Его зачарованные легкие кандалы на шее и руках скрепили между собой цепями и стянули так, что ладони болезненно подтянулись к подбородку. В комнате царило молчание, все ждали.

– А брюхо проверяли? Аль там некромантский оберег из душ? – раздалось, наконец, через четверть часа из холла.

– Это вампир, почтенный, они ж не приспособленные питаться твердыми веществами, ну, кишечная змея не пригодна у них для еды и прочего. Нет, там что-то странное, ненормальное. Боюсь даже предположить…

– Ну что тогда за чепуха, Кмитроннор, не может клеймение не сработать три раза подряд, коль нет амулетов. Аль ты напортачил?

– Нет, – ответил сдавленно маг, переживая за свою репутацию, которой мог враз лишиться. – Я же уже сорок шесть лет на службе, почтенный Йертен!

– Годы – не показатель. Порой и в старых головах, укрытых благородной сединой, ума не больше, чем у обыкновенного раба.

Через круглую арку прошли двое магов, и верховный клеймовщик, седобородый и лысый мужчина лет эдак шестьдесяти на вид, в богатом золотом платье, из-под которого торчала спальная шелковая рубаха с кокетливыми фестончиками, коснулся лба пальцами, затем выставил эту руку ладонью вперед.

– Доброй ночи, достопочтенный Ралмантон.

Советник лишь холодно кивнул и отмахнулся от лекаря, который то и дело бегал вокруг и жалостливо заглядывал в глаза Иллы, умоляя того отдохнуть.

– Кто же? – спросил быстро Верховный Клеймовщик, чтобы не задерживать Иллу.

Стражники расступились. Маг разглядел высокого, худого, голого мужчину с черными лохматыми волосами и с крайне удрученным видом, затихшего в углу подобно мыши. Кивнув, чародей Йертен закатал рукава и обмакнул руки в чашу с ароматной водой. Пока никто, как он думал, не видел, клеймовщик тут же чистыми руками полез в глаза и выковырял сонные хлопья.

И снова Юлиана поставили на колени, снова обхватили в несколько пар рук и задрали к потолку лицо. От Верховного Клеймовщика разило приличной порцией чеснока, умятого на ночь.

– О боги, вампир как вампир, – пробурчал, склонившись, полусонный Йертен и на мгновение недовольно глянул на притихшего Кмитроннора. – Нашел тут проблему. Кому-то пора подтвердить грамоту, Кмитроннор. Своей непутевостью сокращаешь господам сон…

По губам мага расползлась ухмылка, и он, желая показать колдуну меньше рангом его несостоятельность, демонстративно и красиво выговорил те же слова, что произнес Кмитроннор ранее. С его пальцев сорвалась искра, побольше да поярче, и снова обожгла вихрем белого огня щеку. И тут уже настала очередь Верховного Клеймовщика бледнеть – он почувствовал, что не может поставить знак, будто тонет в какой-то вязкой жиже. Клеймовщик снова произнес заученные за добрую сотню лет жизни фразы – и опять ничего! Стоявший рядом Кмитроннор выдохнул с облегчением.

Юлиан воздел глаза к небу и прикрыл их. Он понял, что сейчас начнется переполох. Так оно и произошло. Пока Илла Ралмантон, уставший, но молчаливый, восседал на диване в напряженной позе, Верховный Клеймовщик, не имея возможности использовать какие-то другие заклинания согласно законам, уже сам помчался за другим магом.

– Хозяин. Может, поспите? – из другой комнаты снова ненадолго выглянул обеспокоенный лекарь, который, казалось, сам страдал от страданий хозяина.

– Не трогай меня.

После клеймовщика явился Верховный Миролог, тот маг, что занимался изучением оберегов, амулетов, демонологии и прочего. Он также попыхтел, пощупал распростертого на полу Юлиана где только мог, провел пальпацию живота и даже засунул пальцы куда не следует, отчего узник тихо взвыл и получил предупредительный пинок от стражника. В конце концов, мужчина в зрелом, но еще не пожилом возрасте сильно удивился отсутствию эффекта заклинаний и растворился в теплой весенней ночи.

Илле подали раствор крови с вонючим лекарством, он поморщился, выпил его и отослал лекаря, продолжая сидеть на диване. Комната, как и улица, освещалась магическими круглыми светильниками, но более изящными и нежными. Сидя в углу в полутьме, в оковах, под присмотром шестерых крепких стражников, Юлиан думал о том, что с ним будут делать.

Ближе к рассвету в гостиную вошел кто-то важный в сопровождении свиты. Юлиан это понял по тому, как Илла Ралмантон сам приподнялся и поприветствовал незнакомца приложенными ко лбу перстами. Этот кто-то, в черных шароварах, обшитых золотыми деревьями, в полунакидке, темной, но почти прозрачной и невесомой, украшенной россыпью драгоценных камней, как ночное небо звездами, мягко улыбнулся Илле Ралмантону.

– Кто этот северянин, Илла? Все маги в один голос вопят, будто его не берет магия, – бархатным голосом человека, искушенного не только в магии, но и интригах, спросил вошедший и красивым жестом пригладил острую бородку.

– Он мой раб, Абесибо, – ответил благосклонным кивком головы советник короля. – Сын Вицеллия.

– Ах, ты решил порадовать себя видом поверженного врага? – задал риторический вопрос архимаг Абесибо Наур, ученик знаменитого Харинфа, и потер узкие ладони с хрустом. – Ну что ж, взглянем на это чудо, а именно так и называют его единогласно низшие маги.

Энергичной походкой низенький, сухощавый маг подошел к сидящему в углу Юлиану. Того рывком подняли, заткнули ему рот кляпом и обмотали чистой тряпкой, чтобы не вздумал кусаться, и крепко схватили в несколько пар рук. Абесибо Наур взглянул на пленника так, как смотрят на что-то интересное перед тем, как его вскрыть, и от этого Юлиан ощутил, как по спине пробежал холод.

– Надо же, выглядит, как чистейший северянин, – с интересом в голосе сказал архимаг. – Давно я таких не видел.

– Родители Филиссии, жены Вицеллия, были выходцами с крайнего севера, – ответил негромко Илла и сложил затекшие ноги на диван.

– Да, я помню ее, но при смешении аттановской внешности с орун должен был получиться полукровка, а не образцовый представитель племени орун, – заметил с ласковой улыбкой на губах архимаг. – В Алом Змее не было ни капли северной крови.

Затем Абесибо пронзительным взглядом посмотрел в сине-серые глаза Иллы Ралмантона, на его выбившуюся черную прядь из-под шаперона и высокий рост, улыбнулся, казалось, сам себе и повернулся к Юлиану.

– Начнем с простого, – молвил маг.

Сосредоточившись, он прошептал коротенькое слово, и с его пальцев сорвался струйкой огонь, гульнул по нагому телу пленника, не оставив следов.

– Любопытно, крайне любопытно.

Илла Ралмантон, увидев, что заклинание не возымело никакого эффекта, нахмурился и поднялся с алого дивана. Взяв свою трость в виде черного дерева, украшенную золотыми вставками, он болезненной походкой приблизился и встал рядом с архимагом.

Абесибо Наур вновь произнес заклинание, уже другое, резкое и злое. Теперь с его пальцев соскочила молния, расчертила зигзагом воздух и растворилась в груди Юлиана, не нанеся тому никакого вреда. Граф Лилле Адан устало выдохнул, понимая, что маг только разминается, и языком постарался оттолкнуть ком тряпья, который норовил пробраться ему в глотку.

Любопытство в глазах Абесибо росло. Он закатал рукава, поправил под накидкой песочную рубашку в узких плечах и начал шептать нечто черное, нечто мрачное. Длинная и долгая речь срывалась с его узких, словно затвердевших от зла, губ, и маг вперился в побелевшего Юлиана.

– Открой мне свой разум, отдайся в мою власть, – шептал на Хор’Афе чародей.

Но Юлиан продолжал хлопать глазами, пока маг краснел, бледнел, пытаясь проникнуть в сознание северянина. Потом, не выдержав, Абесибо выдохнул и обмахнулся алым хлопковым платком.

– Чудесно. У него невосприимчивость как к материальным формам чистой магии, например, к огню, так и к мысленной. Все заклинания вязнут в его теле, теряя эффект.

– И почему так? – спросил Илла.

– Пока не знаю, но, если позволишь, я попробую использовать на нем запрещенные слова.

Илла Ралмантон напряженно посмотрел сначала на мага, потом на грязного и побитого Юлиана, на котором уже почти зажили все кровоподтеки и раны. Абесибо обернулся и, увидев волнение в глазах советника, усмехнулся.

– Хорошо, пробуй, – кивнул Илла.

Юлиана отпустили, он остался стоять у стены, а все остальные по приказу разошлись в стороны. Илла отошел опять к дивану и сел на него, нервно постукивая пальцами по трости.

Архимаг пригладил короткие седые волосы, сконцентрировался и стал очень долго шептать Хор’Аф. С его пальцев потекла чистая энергия, осела на пол и поползла клубами прозрачного и едва сверкающего дыма к ногам Юлиана. Тот отошел, шаг, два, пока не уперся спиной в стену. А сама стена за Юлианом окрасилась маслянистыми смоляными разводами, почернела. Маски и светильники куда-то пропали. Вампир обернулся и уставился взглядом в пустоту, что окружила его и стала сдавливать. Из-за оков он не мог пошевелиться, и тягучее черное нечто, вытянувшись из тьмы, облепило его тело, скользнуло липкими щупальцами вдоль нагой груди, ниже и выше. Юлиан почувствовал на коже касание смертельного холода и прикрыл глаза, ощущая, как лед расползается по его телу, захватывая в свою власть. Все вокруг побледнели, и даже Илла Ралмантон потянулся к пузыречку с лекарством дрожащими пальцами. Но вдруг что-то поменялось. Щупальца, не успев опутать тьмой тело и наполовину, издали булькающий звук и под настойчивую речь архимага испарились. Тот откинулся назад, дрожащий и бледный. А Юлиан стоял как ни в чем не бывало и видел, как интерес в глазах шатающегося от усталости Абесибо вырос до невообразимых размеров, а сам маг уже мысленно препарировал его.

– Нужно собрать Консилиум магов, Илла. Это невообразимо! Никто еще не выживал после прикосновения запретной магии. Никто! А ему хоть бы что, – возбужденно произнес Абесибо, не переставая растирать ладони. – Проведем эксперименты и выясним природу этого чуда.

Юлиан взволнованно и громко замычал, пытаясь выплюнуть кляп под опутывающей рот тряпкой. Восторженный архимаг, наконец, обратил на него внимание, как на того, кто может говорить. Перепуганная стража вытащила кляп и подхватила Юлиана под мышки, не переставая оглядываться на стену, что уже приняла обыкновенный вид, с масками да светильниками.

– Не надо проводить эксперименты! – сказал Юлиан. – Я и так все расскажу. Только умоляю, дайте мне хоть какую-нибудь одежду…

С тряпицей на бедрах и укрытый длинным суконным плащом Юлиан почувствовал себя куда лучше. Несколько стражников по велению Иллы покинули комнату, а Абесибо для безопасности произнес пару слов, и оковы на руках сидящего на полу узника чудесным образом подтянулись к кандалам на ногах. Тот с отвращением вспомнил счастливого Йонетия, рассказывающего про удивительный сплав. Похоже, что это он и был.