Текст книги "Птичник № 8"

– О нет, это опять вы, – только и смог выговорить он.

– Эй, а поприветливее нельзя? Ты сказал в следующий раз звонить. Вот мы и звоним. Скоро приедем.

– Спасибо, что позвонили. Не приезжайте.

– Мы в пробке стоим, – говорила та, что помоложе, Джейни.

– Мне плевать на ваши пробки.

– Ему плевать на наши пробки, – передала она второй.

– Скажи ему про кур, – услышал он голос старшей.

Кливленд и Джейни. Надо же придумать такие нелепые имена.

– Ты бы видел этих кур. Их тут штук двадцать, не меньше.

– Занялись бы вы, подруги, чем-нибудь другим.

– Цыпочки, вы что, пить хотите? По-моему, они пить хотят.

– Я вешаю трубку.

– Увидимся через часок.

– Через часок? Вы где вообще? Уже второй час ночи.

– Да, и нам, в отличие от некоторых, утром на работу.

Ну конечно, на земле должна была оказаться и такая парочка. Люди чего только не делают.

– Как же вы мне надоели! – воскликнул он. И отключил телефон, услышав, что в ответ она засмеялась.

Когда они наконец загромыхали по дорожке, ведущей к дому, на часах было три. Видимо, заплутали в темноте на здешних дорогах без света: кругом одни только тюрьмы, птичьи фермы и знаки “Частная территория”, прибитые гвоздями и пробитые пулями.

Они подъехали к сараю, собаки вприпрыжку примчались тоже, одна-две вяло тявкнули, они даже видимости защиты не создавали, эти собаки. Дилл прижался носом к заднему стеклу.

– А выпустить их вы не могли? Они у вас так всю ночь и просидели в клетках?

– Вообще-то всю свою жизнь, – уточнила Кливленд.

Они занесли клетки в курятник.

– Слушайте, – сказал он. – Давайте договоримся, что это – последний раз.

Он не мог взглянуть на инспекторш, не мог посмотреть им в глаза, он бы просто тут же на месте рассыпался на части.

Так вот что это такое – оказаться на самом дне, подумал Дилл про себя. Теперь-то я знаю. Но даже подумав об этом, он понял, что ошибается. Сидя на корточках на бетонном полу в грязной одежде и раздолбанных ботинках, вынимая куриц одну за другой из клеток, он рисовал в своем воображении, насколько хуже все еще может стать, когда его вышвырнут из этого двора, когда он лишится дома и окажется совсем один.

Его тут скоро не будет, объяснил он. Если только он срочно что-нибудь не придумает, а в этом он не очень силен. И никогда не был. Вот в чем он был мастер, так это в неумении уловить намек. В упрямстве. Иногда это называют “упорством”, но не в его случае. Банкир в любой момент может выйти из вон той двери и велеть Диллу покинуть территорию, принадлежащую банкиру. Винтовки при этом у него в руках не будет, но он умеет говорить таким тоном, что это куда хуже, чем приставленное к виску дуло. Так что последующих куриц придется отвозить куда-нибудь еще.

Говоря все это, он мягко разнимал птиц, которые начали кучковаться в углу курятника. Он понятия не имел, куда их теперь везти, сказал он. Большинство он переправлял в приют, но там ему сказали, что больше ни под каким предлогом его не пустят. Вообще в последнее время все ему примерно это и говорили. И знаете что? Он устал, силы на пределе. Пошло оно все к черту. Нет, вы посмотрите, чертовы курицы опять сбились в комок. Инспекторши, вы это видите? Куры сбились в кучу. Они вечно так, когда их высадишь из коробки. До того привыкли сидеть в тесных клетушках, что панически боятся пространства, всего этого воздуха, крыши, до которой так далеко, а за крышей – неба, пугающей свободы, да они просто в шоке, и вот стискиваются в комок, и каждая силится забраться в самую серединку. Ну и задыхаются там насмерть. Каждый раз несколько штук подыхает. Инспекторши вообще слышали про такое? И дело не в том, что курицы тупые, как отозвался о них банкир. Вообще-то некоторые факты о птицах неподготовленного человека могут повергнуть в шок. Курица наделена такими умственными способностями – вы не поверите. Думаете, мы могли за пару веков одомашнивания выбить из них все, что формировалось пару сотен миллионов лет? Нет, тут главное проявить терпение. Если вам удалось продержаться с курицами сутки, значит, с ними все в порядке, они понемногу приходят в себя и с каждым днем все меньше сбиваются в комок. Опасная зона позади. Иногда всего-то и нужно – просто побыть с ними, последить, чтобы они друг друга не задушили. Инспекторши вообще в курсе, что каждый раз, когда они привозят сюда кур, Диллу приходится сидеть с ними всю ночь и потом еще почти весь день, совсем как Аннабел когда-то, – снимать их друг с друга, осторожно разъединять – а они такие легонькие, просто комочки перьев, в несушках больше ничего и нет (в отличие от их мягоньких толстых сестриц-“бройлеров”, это же надо придумать такое отвратительное название для живого существа[6]6
  В буквальном переводе с английского “broiler” – “тот, кого жарят на гриле”.


[Закрыть]) – и что через несколько дней они уже знают его руки и голос настолько хорошо, что ходят за ним по курятнику, когда он приходит подлить им воды или подсыпать корма? Что к тому моменту, когда он наконец увозит их в приют, он успевает каждой дать имя? Они откладывают яйца по всему курятнику. Их приучили не высиживать яйца, но одна тут все усаживалась на свое и в последний раз ни за что не пожелала с него слезать. Дилл приносил корм прямо к ней, потому что у нее никогда в жизни не было возможности посидеть на яйце, и она ни за какие коврижки не собиралась с него вставать. Дилл разрыдался, когда в итоге все-таки силой снял курицу с яйца и увез в приют, разрыдался, потому что глупая маленькая птица была такой умницей, понимала, что ее работа – сидеть на яйце, во что бы то ни стало оставаться рядом с яйцом.

Как Аннабел сидела с ними и разговаривала. Ей всегда было что сказать.

Когда Дилл наконец взглянул на инспекторш, он не мог бы точно определить, сколько из всего этого произнес вслух. Скорее всего, бо́льшую часть не произнес. У него немного кружилась голова. Инспекторши сияли. Разговаривали так, будто ни слова из того, что он говорил, не слышали, так что, может, он и в самом деле ничего не сказал.

– С чего ты взяла, что этот тип сможет помочь? Он, похоже, под кайфом.

– Ни хрена я не под кайфом, – возмутился Дилл. – Еще раз говорю вам: не под кайфом.

– Слушай, у нас на этот раз не только куры.

Он сел.

– Если это, блин, осел, то у меня места не хватит.

* * *

– Он умирает или ему просто нехорошо? Так сразу не поймешь.

– Нет, это его отпускает после какой-нибудь наркоты, состряпанной местными девятиклассниками в кабинете химии.

– Помоги мне его поднять.

Мозг птицы. У этого существа мозг эволюционировал на протяжении двухсот миллионов лет.

Кто-то держал Дилла за локоть и вел его в сарай, хотя ему надо было оставаться в курятнике.

Надо расцеплять кур.

– Ничего с ними за пятнадцать минут не случится. Давай.

Мозг млекопитающих эволюционировал в одном направлении, а мозг птиц – в другом. Динамичное движение вперед, а не инертность, как у ящерицы. Птичья мысль проникала глубоко в кору головного мозга, а не вмешивалась в комковатую кашу многочисленных прочих мыслей, как у людей. Как бы птица летала, будь у нее большая жирная башка? Птичий мозг компактен, и нейронов в его скромном объеме больше, чем в мозгу любого другого животного.

Дилл позволил им довести его до стула и усадить (потому что почему бы не побыть мелодраматичным засранцем?), но когда одна из них вошла со здоровенным пакетом фастфуда, вскочил, как ужаленный.

– Что это? – заорал он. – Ты приперлась сюда с курами в одной руке и мешком говядины в другой? Не смей класть это на стол.

Она швырнула на стол стопку салфеток.

– Слушай, ты вообще когда в последний раз ел?

– Меня от вас тошнит, – прохрипел Дилл, немного сбавляя обороты. – Убирайтесь.

– Ты выглядишь как нарк. Как будто вот-вот откинешься. Сядь.

Птицы. Их смекалка и хитрость, язык и мастеровитость, их особая культура, прекрасная память, потрясающая харизматичность, яркая индивидуальность каждой отдельной курицы. Некоторые из них запросто справляются даже с такими тестами на интеллект, которые проваливают обезьяны, собаки и человеческие детеныши.

– Думаешь, мы не знаем, кто ты такой? – спросила одна. – Это бобы с помидорами. С гуакамоле. Без мяса. Без сыра.

– И сметану попросили не класть, – сказала вторая.

Он уронил руки.

– “Тако Белл”? Это безвкусное дерьмище? У меня есть банка арахисового масла, если вы хотели поужинать.

Боже, ну и зануда, сказала младшая движением подбородка.

А еще они летают.

Он сел и стал есть.

Съел три текучих буррито и горсть жареной картошки. Ощущение, что он вот-вот отключится, отпустило. На женщин – Джейни и Кливленд, он вспомнил – его преображение произвело ошеломительный эффект.

– Ого, ты прям как в рекламе Кельвина Кляйна.

Дилл знал об этом. Он всегда так выглядел, у него как будто на лбу было написано: “Можешь на меня положиться”. Волосы откинуты назад, плечи в положении “мне плевать”, на щеках – небритость плохого парня.

– Ты ведь с голоду чуть не помер, дубина.

Он откинулся на стуле. Челка небрежно упала на лоб, закрыла один глаз.

– Ладно, я вас слушаю. В чем состоит гениальная идея? Излагайте.

Странная парочка эти две подруги. Та, что постарше, Кливленд, откашлялась.

– Мы считаем, что способны на большее, чем спасать каждый раз по паре, как Ной.

– Простите, я Библию наизусть не помню. Вы о чем?

– Если вспомнить 11 сентября…

У младшей вид был скептический.

– Не понимаю, к чему вы клоните, – сказал Дилл.

– Это было грандиозное заявление, – продолжала Кливленд. – Троя. Перл-Харбор. Такое невозможно истолковать неверно.

– Как-то немного экстремально, нет?

– Нам кажется, ты созрел для грандиозного заявления. А мы созрели для того, чтобы все организовать.

Он отмахнулся от услышанного.

– Убийство нескольких тысяч человек? Точняк, заявление грандиозное. Только вы в себя придите. Задача невыполнимая. Где вы возьмете тысячи людей? К тому же какой в этом смысл? Так все делают. Все, у кого с воображением проблемы. Те же, кто проектирует парковки. И шопится в гипермаркетах.

Вторая, Джейни, подняла ладони, останавливая его.

– Прошу прощения. Кто вы оба вообще такие? О чем вы говорите?

– А я откуда знаю? Это вы мне должны объяснить, о чем.

– Перл-Харбор… – выдохнула она с отвращением и подалась вперед. – Ладно, слушайте сюда. Таинственным образом однажды ночью с фермы исчезают все куры, все до единой.

– Это же миллионы кур.

– С маленькой фермы. Один миллион кур.

– Вы произведете “побочное изъятие” миллиона птиц. И что вы будете делать с миллионом птиц?

– Поселим страх в сердца американцев.

– Они не испугаются. Только удивятся.

– У них сложится в голове картина, – сказала Джейни. – Все эти куры. Их нет. Это жутко, это сбивает с ног, это прекрасно. Люди в этом что-нибудь увидят.

– Например что?

– Послание!

– Птиц больше нет?

– Птицы свободны, – сказала Кливленд.

– Птицы должны быть свободны, – поправила ее Джейни. – Господи, вот это фраза. Надо запомнить!

– Птицы должны быть свободны, – повторила Кливленд. – Очень поэтично.

– Не поэтично, а тупо, – сказал Дилл. – Что вы будете делать с курами?

– В этом часть фокуса – в загадке, – сказала Джейни. – Куда девались куры? У кур ни с того ни с сего появляется свобода выбора.

– Так и куда же они девались?

– “Птицы должны быть свободны”. Ты только послушай! Ведь это же слоган для социального ролика.

– Вы не можете привезти миллион кур сюда.

– Мы разработаем план.

– План на миллион птиц?

– Мы что-нибудь придумаем. И ты нам поможешь.

– Я не буду вам помогать, – запротестовал Дилл. – Птицы должны быть свободны, матерь божья.

– Классно звучит, и запоминается легко, разве нет?

– И давно вы решили, что надо обратиться к людям с воззванием? Я думал, это не ваш стиль.

– Мы сделаем это не ради воззвания к людям. Вот ты – ради воззвания, да.

– Я ничего делать не буду. А вам-то это зачем?

Джейни посмотрела на Кливленд, та откашлялась и сказала:

– Они не прошли проверку.

Дилл отшатнулся.

– Фермы, не прошедшие проверку, лишаются статуса члена Союза производителей яиц, – холодно проговорила Кливленд. – Либо к ним должны быть применены иные меры.

Лишаются статуса…

– Проваленную проверку упоминать необязательно, – сказала Джейни.

– Обязательно надо ее упоминать, – возразила Кливленд.

Что вообще за хрень…

– У нас есть на примете одна ферма, – продолжала Кливленд. – Мы там кое-кого знаем лично.

– Точнее, это ты там кое-кого знаешь лично, – поправила ее Джейни.

О нет.

Понятно. Твою мать. Ну конечно.

– Вот только один прокол, – наконец сказал он. – У нее наверняка больше нет доступа ни к какой внутренней информации.

– Может, ты у нее спросишь?

– Мы даже не знаем, где она находится. – Дилл всегда говорил о себе во множественном числе, когда врал. – К тому же никто не станет делать этого с вами. И уж тем более она! – Он чувствовал, что говорит все громче и громче. – Потому что это невозможно. Невозможно организовать, невозможно их оттуда вытащить, невозможно найти места, где их разместить. И еще потому что это бессмысленно. Они просто закажут себе еще кур. Неделей позже ферма снова будет набита птицами. И вообще, хватит с меня сумасшедших. Я от них достаточно натерпелся.

– Понятно. Я же говорила тебе, что он не потянет. А, Джейни, говорила я тебе?

– Я не обязан вам ничего доказывать, – сказал он.

– Не беспокойся, ты ничего и не докажешь.

– Знаете что? Я больше не собираюсь вас слушать. Разговор окончен, ясно? Прекратите возить сюда своих долбаных кур и свои гребаные корпоративные такос, и вообще отвалите от меня, чертовы дуры.

– Отлично, – сказала Кливленд, вставая. – Пошли, Джейни.

Джейни медленно поднялась, как будто в сомнении.

Но тут Дилл вскочил на ноги.

– Валите отсюда, я сказал! Мне теперь десять часов отдирать друг от друга кур, которых вы притащили!

– Может, надо ему помочь их разделять? – спросила Джейни.

Кливленд была уже за дверью.

– Позвони, когда будешь готов.

– Не надейся, – буркнул он, выходя за ними из сарая.

– А я все-таки понадеюсь, – отозвалась Кливленд, обернувшись. – Мы тебе нужны.

Он подобрал с дорожки горсть камешков и швырнул в машину, пока женщины забирались внутрь.

– Забудьте мой адрес!

А потом, когда они отъехали, проорал им вслед:

– Господи, ну чего еще?!

Утром, проведя много часов за разделением кур, он вышел на солнце. Он был совершенно разбит и снова голоден, а буррито ни одного не осталось. Спина болела. Несколько куриц из тех, что инспекторши привозили в прошлый раз, бегали по двору – совершали утренний моцион. Они заметили Дилла и поспешили к нему.

Они двигались вереницей вдоль забора и напоминали посланников с другой планеты: тощие головы, круглые глаза, лица, лишенные всякого выражения, и в то же время было очевидно, что они прибыли с миссией дружбы. Пока ни одна из сторон не нашлась, как начать разговор, и все ограничивались обменом любезностями, но все-таки встреча состоялась. Когда они наконец настигли Дилла, он спросил:

– Ну чего вам?

Они обступили его со всех сторон и устремили взгляды куда-то вдаль, за поля.

* * *

Банкир был на работе. Дилл пробрался в дом через подвал, как делал каждый день, съел несколько пригоршней кукурузных хлопьев, отметил, что у банкира в холодильнике коровье молоко – раньше хотя бы притворялся, а теперь и притворяться перестал. Сел за компьютер и полез просматривать свои обычные сайты. Он пользовался браузером для анонимного серфинга, чтобы ни одна скотина на свете (а их полно!) не смогла посмотреть, что он читает. Это была его работа – выяснять, что замышляют разные скотины, а их работа – узнавать, что замышляет он.

Ну, то есть раньше это была его работа.

Пока сознание поверхностно улавливало смысл пролистываемых страниц, мысли Дилла успокоились и перешли в режим сна. Но тут дверь открылась, и вошел банкир. Увидел Дилла. Вздохнул.

Дилл вздохнул в ответ. Убрал руки с клавиатуры.

– Я сейчас уйду.

– Это неважно.

– Ладно.

– Я как раз тебя искал.

Так.

– У меня есть новость, – сказал банкир и опустился на край дивана. – Мне поручено открывать отделение в Египте.

Дилл не сразу сообразил, что речь идет о банке, отделении банка.

– Меня не будет полтора месяца.

– Ясно.

– И значит, у тебя будет достаточно времени, чтобы подыскать себе новое место.

Ага, так вот оно. Наконец-то.

Он так долго этого ждал, что был потрясен тем, насколько острой оказалась боль, как сильно напряглась и захрустела хилая грудь, как подломились ноги.

– Я бы хотел, чтобы к моему возвращению тебя тут не было.

Банкир, его некрупное тело, его ресницы и рот. Банкир, который все это время разрешал Диллу быть здесь. Боже, Дилл так любил его за это.

– Ладно, – сказал Дилл.

– Тебя и твоих животных.

Ну, по крайней мере, одно из животных принадлежало банкиру – чертов толстозадый кот. Как только Дилл уедет, банкир наверняка немедленно выпустит тварь наружу, и конец пению здешних птиц. Подумать только, на что станет похоже это место через несколько лет. Бассейн, розовый сад. Газон. Дилл ни на секунду не сомневался в безграничности плохих идей, на которые способен банкир.

– Прости, – сказал банкир. – Ты ведь наверняка понимал. Мы оба понимали. Между нами уже несколько лет все сложно…

Его голос, его стоны, то, как он напевал, когда готовил, его коричневая кожа. Его костюмы, да, даже костюмы. Его руки. Дилл любил руки банкира. Его умение прощать, господи, сколько раз он прощал Дилла. Раньше Дилл даже не подозревал, насколько это для него важно. Его чувство юмора – правда, в последнее время оно почти не проявлялось, но банкир умел быть уморительно смешным, остряк-самоучка.

Звали его Дэв – Дэв и Дилл, – но Дилл с первых часов знакомства всегда мысленно называл его банкиром, сначала из-за абсурдности своего союза с кем-то, кто работает в банке, позже – в качестве ласкового прозвища и наконец – в знак их отдаления друг от друга, банкир.

– Мы друг другу не помогаем. Вот в чем проблема. Если бы я видел, что могу помочь… Но это не так.

Только Дилл его больше не слушал. Мысли блуждали, сначала в прошлое, к пальцам банкира у него в волосах – яркой вспышкой, а оттуда – в будущее, к кошмару, что ждет его впереди. И тут он вдруг осознал, что ведь это он сам принимает решение. И вообще давным-давно все спланировал.

Ну правда, ведь это отличная мысль. Да конечно, просто замечательная.

– Пора двигаться дальше, и мне, и тебе.

Их старое доброе жилище будет в распоряжении Дилла целых полтора месяца. Времени предостаточно. Он всегда был в лучшей форме, когда работал.

– Кто знает. Я тоже виноват. Слишком многое тебе позволял…

Инспекторши правы. Конечно, им нужна Аннабел. Ферма Гринов подходит идеально. И только Аннабел может хотя бы попытаться собрать нужное число людей. Только она в состоянии вдохновить на безумие, необходимое, чтобы разворошить это змеиное гнездо. О да, без нее им и начинать не стоит. Только вот сможет ли он ее убедить? Инспекторши считают, что сможет.

Но нет.

Не стоит и пытаться. Ничего не выйдет.

– Может, кто-то из друзей мог бы тебя приютить, пока ты снова встанешь на ноги.

А что если послать к ней инспекторш? Прямо туда, где она живет, ведь он, конечно же, знает, где это. Она должна их увидеть, в этих их нарядах, чтобы они спросили ее лично, прямо у нее дома – и Дилл еще думал, что у него сарайчик так себе! Он научит их, что именно надо ей сказать, а чего говорить не следует (например, кто их прислал, Дилла лучше упомянуть позже, когда она уже согласится. Сама бы она никогда не подумала, что он выдаст ее адрес).

Всего-то и надо было – заинтриговать ее настолько, чтобы она захотела их выслушать, чтобы смогла себе это вообразить.

Будет чем себя занять, чтобы окончательно не развалиться на части.

– Эй, ты меня слышишь? – спросил банкир.

Дать инспекторшам шанс, да не то чтобы там палец на весы ставить или подсовывать им в руки туз, но хотя бы малейший шанс.

Банкир подошел и положил ему это на колени со словами: “Вот, держи. Тут все, что надо. Так и сделаешь”.

– Видишь, я об этом и говорю. Вот уж по чему я точно скучать не буду.

В общем, в ту ночь он отправил им из сарая смс: Давайте поговорим. А когда они приехали, рассказал, куда ехать, и снабдил инструкциями. Дать инспекторшам шанс – и да, он готов это признать – показать банкиру роскошную фигу, ну и, наверное, передать привет Аннабел, помахать игриво (тук-тук, кто там?), предстать перед ней в образе двух инспекторш, которых он к ней направил, как бы говоря: я все понял про твое исчезновение, и вот тебе две инспекторши, как бы, ну что, видала? – а еще (он вдруг понял это уже после того, как они уехали, и после того, как банкир собрал чемодан) сказал: “Так мы договорились, да?” (слушайте, ну он сам виноват, что решил заключать очередной “договор” с Диллом), и уехал на машине, и Дилл некоторое время не слышал вестей ни от них, ни от него, ни от нее, вообще ни от кого, сидел один со своими семнадцатью животными (он оставил себе нескольких куриц) и как бы прошептал (только вот кому?): я буду ждать.

О: Нет, мне не “удобно”. Как, по-вашему, мне может быть удобно?

В: Вопрос был задан из вежливости.

О: Может, обойдемся без любезностей?

В: Хорошо, принести вам что-нибудь, прежде чем мы начнем?

О: Опять вы за свое. Что вы можете мне принести в сложившихся обстоятельствах? Давайте уже покончим с этим. Что конкретно вы хотите узнать? Они явились и попросили о помощи, и мне показалось, что нет причин им отказать. Вот и все.

В: Вы ждали их визита?

О: Нет, самым неожиданным во всей этой истории было само их появление. За год с лишним, проведенные там, меня никто ни разу не нашел.

В: Вы прятались?

О: Скорее это был… отдых.

В: Это был “отдых”. В зоне заражения химическими отходами.

О: Да, и как только они появились из тумана, у меня мелькнуло в голове: ну вот и все. Конец. Я подумала, что это вы, понимаете? Не конкретно вы, но кто-то из ваших. Явились за мной, чтобы заставить платить за грехи. Я подумала, информация как-то просочилась. Мое имя попало на доску “Разыскиваются”. Только еще было очень странно то, на чем они приплыли, – на пластмассовой лодочке, чуть ли не надувной.

В: А вы как себе представляли?

О: Нет, конечно, я не думала, что вы спуститесь с неба, раздвигая ветви деревьев.

В: Это не наш стиль. Мифотворчество.

О: Ну, понятно. И все-таки мне представлялось нечто более профессиональное. Но нет, они приехали прямо через грязь, мимо знаков “Не входи, если не хочешь обзавестись лишним пальцем”. Оставили машину среди хлама, протащили лодку через заросли к холодной грязной речке. Оттолкнулись от берега пластмассовыми веслами и, сжимая в руке мое имя, поплыли среди низких облаков и коричневой воды, пока я не услышала хорошо знакомые звуки весел, хлопающих по воде. “Тихо”, – сказала я птицам и выглянула. И вот туман рассеялся, и я увидела, как они неуклюже подгребают ко мне. Я была готова к встрече с ними, а они – со мной. Так мы и смотрели друг на друга – со знанием дела, – и я спокойно ждала, пока они подняли наконец весла и дали лодке проплыть несколько последних футов по маслянистой воде самостоятельно.

В: Они были в маскировке?

О: Да, я знала, что на вас должно быть нечто вроде формы, но представляла себе ее как-то иначе. Думала, это что-то вроде мантии, что ли.

В: Мантии? Как на выпускном?

О: Ну нет, не такой.

В: Типа банного халата?

О: Да нет же, ладно, проехали. Я крикнула: “Что это за костюмы вы на себя напялили? Детишек пугать?”

В: Это называется “спокойно ждала”?

О: Ничего, не растаяли.

В: То есть они подплыли прямо к вашему… дому?

О: Не сразу. Лодка ударилась о стену и оттолкнулась назад, они не успели ухватиться. Я засмеялась. “Заводите свой кусок пластика вон с той стороны”, – сказала я. У меня всегда наготове стоит (простите, стояла) лодка, и еще там в моей зараженной реке болталось несколько лодок на разных стадиях ремонта/неисправности, с именами моих птиц на боку – Покито Мас, Вэйвэй и Вэйго. Я протянула им доску, чтобы ухватились. Сказала немного торжественно: “Забирайте же меня скорее!”, чтобы дать им понять, что я знаю, к чему все идет, и скандалов устраивать не буду, поеду себе тихо-мирно, потому что ну а зачем тратить время, свое и чужое? Мы все были чрезвычайно вежливы друг с другом. Они извинились за то, что обрызгали водой из речки мое платье, когда поднимались ко мне на борт.

В: Ваше платье?

О: Голубое с кружевными оборками. Идеальное платье для подобной ситуации, подумала я, а ведь я даже не знала, что за мной сегодня приедут.

В: Не представляю себе вас в платье.

О: Значит, у вас плохо с воображением. Разве вам не полагается как-то готовиться к беседе? Я всегда ношу платья. Ну, понятно, сейчас нет. Но это вряд ли считается.

В: То есть они подплыли к вашему “дому” и облили водой ваше “платье”.

О: Да, я усадила их за стол и дала по рюмке рому, потому что мне нравится смотреть на людей с выпивкой в руке. “Я не ждала вас так скоро”, – сказала я. Они как будто удивились.

– Вы знали, что мы приедем?

– Ну, догадывалась, – сказала я. – Только не знала когда. У меня были симптомы. Голова болела, темнело в глазах. Ничего страшного. Все равно мне пора отсюда убираться.

Они елозили на стульях, уворачиваясь от Роя. Заслонки из окон я вынула. Это было когда же, на первой неделе апреля? Теплее, чем обычно. Рой летал кругами, то влетал в окно, то вылетал, и орал во все горло. У них был такой взволнованный вид, так и хотелось им сказать: “Да успокойтесь вы, это мне тут надо волноваться, а не вам”. Цикады потрескивали, как поливалки.

– Давайте вы для начала расскажете мне, что теперь будет, – попросила я и скрестила руки на груди. – Мне бы хотелось понять, как это обычно происходит.

Они переглянулись.

– Мы как раз за этим к вам приехали, – сказали они. – Нам нужна ваша помощь.

Помощь? Я вгляделась в их лица. Что за ерунда? Помощь в чем?

Погодите-ка.

Осознание того, что я прекрасно понимаю, что происходит, повернулось на девяносто градусов от “да” к “возможно”, а потом еще на девяносто к “нет”, а потом на девяносто обратно к “возможно”, пока передо мной наконец не стала складываться приблизительная картина дела. Твою мать. Я была почти разочарована.

Дилл. Здорово я попалась. Видимо, он очень высоко ценит этих женщин, раз решился рассказать им, где я, подумала я. Это, похоже, прям второе пришествие, а не женщины. Надеюсь, он действительно очень высокого мнения о них, – и только поэтому решил забить на мою безопасность. Очень мило с его стороны, спасибо, что заглянул, засранец. Я только сейчас с тоской осознала, как сильно мне хочется свалить отсюда, из этого дома, подальше от этого места, единственной земли, которая для меня существует.

– А я приняла вас за других, – сказала я.

Конечно, я долго жила, что называется, “вне досягаемости”. Трудно спрятаться так, чтобы трудно было найти. Но у меня это получилось совершенно естественно. Мне ничего не стоило отсутствовать. Когда я только начинала, мы пользовались придуманными именами. Сочиняли себе прошлое, без этого не обходилось, подделывали документы. Теперь все не так. Современные расследователи действуют совершенно легально на всем пути от рождения до смерти – как говорится, от фермы до обеденного стола. Но мне было проще действовать по-старому. А-ля капитан Немо: залечь на дно, потом высунуться и снова занырнуть, чтобы волны сомкнулись над головой, опуститься на тысячи лье и оставить на поверхности лишь легкую рябь.

В: То есть вы поняли, что они – это не мы.

О: Ага. Теперь-то я знала, кто они такие. Я кое-что слышала об этих женщинах, и они именно так и выглядели – в этой своей форме, ну прямо две почтальонши явились с письмами.

В: Вы кое-что о них слышали, хотя были “вне досягаемости”.

О: Новости до меня доходили. Нельзя перекрывать все краны сразу. Из одного должно хоть немного капать.

В: И что же вы им сказали?

О: “Так вы инспекторы, – сказала я. – Понятно”. Не то, чего я ждала, но мы ведь всегда ждем не того, когда роемся в хламе, принесенном рекой, всегда ожидаем иного от мира и от себя самих. Но потом понимаем, что ждать чего-то конкретного – это для дилетантов.

“Так вы, значит, двинулись крышей, дорогие почтальоны? – сказала я. – Ну что ж, я с уважением отношусь к вашей деятельности. Ну, или, по крайней мере, разделяю ваши чувства. Но чего вы от меня-то хотите?”

И тут они выложили свой план. Обчистить целую ферму – они очень долго говорили.

“Это самая бредовая идея из всех, что я слышала”.

Худая выразительно так огляделась по сторонам и говорит: “Да неужели”.

В: Они объяснили, как собираются это сделать?

О: Я у них как раз об этом и спросила. “Как же вы намерены провернуть такую штуку?”

Та, что покрупнее, сдернула шапку. Бросила ее на стол между нами.

“Возьмем кур и вынесем наружу”, – сказала она. А я спросила: “Зачем?”, и она тогда: “Что значит зачем?”, и я ей: “Если вы не в состоянии ответить на этот вопрос, то зачем приехали?”, и она: “Если бы я была не в состоянии на него ответить, разве же я бы здесь сидела?”

Худая залпом осушила рюмку.

“Ладно, – сказала я. – Как вы думаете, сколько расследователей вам понадобится?”

“Это вы нам скажите”.

“А как вы рассчитываете транспортировать такое количество кур?” – спросила я.

“Вы будете отвечать на вопросы или задавать их? Пока вы только зря тратите наше время”.

И я тогда: “А вы мое не тратите? Послушайте, вообще-то это вы ко мне приехали”. Встала из-за стола и сказала: “Убирайтесь”.

В: И на этом они ушли?

О: Нет-нет, я пошла за бутылкой рома. Налила всем еще по одной. Старая привычка. Хозяйская версия приказа “держать руки на виду”. Я снова села за стол, и мы все немного успокоились, даже Рой стал бродить туда-сюда по спинке стула.

“А ферма у вас на примете есть?” – спросила я.

“Да”, – сказали они – только это, и больше ничего.

Мы сидели, и я ждала, пока все уляжется в голове. И тут поняла. Ферма Гринов. Я почувствовала, как воздух пролетает мимо, вода вертится вокруг и уносится прочь, и небо мчится над головой, как будто я резко остановилась, а земля продолжила вращаться без меня.

В: Нам знакомо это ощущение.

О: Да, на этот раз Дилл меня поймал. Я прошла по хлебным крошкам его мыслей. Конечно, мне это и самой приходило в голову.

Они ждали ответа.

“За Дилла”, – сказала я наконец и подняла рюмку. Они растерянно переглянулись. “Он думал, я не догадаюсь, как вы сюда попали?”

“Ну, мы…” – сказала одна, но вторая ее остановила: “Так вы с нами?”

Я опустила рюмку на стол.

“А что будет с птицами?”

“Этот момент пока не очень ясен”, – призналась одна.

“Вам решать”, – сказала вторая.

Я смотала волосы в пучок, размышляя.

“Не знаю, как насчет этой херни с посланием. Птицы – это свобода, Троя, Елена Прекрасная, вот это все”.

“Птицы должны быть свободны”, – сказала одна.

“Над воззванием можно еще поработать”, – сказала другая.