Текст книги "Сердце из стекла. Откровения солистки Blondie"

Наркотики принимали все, кто выступал на сцене. Тогда это было принято: как часть социальной жизни, часть творческого процесса, элемент шика, веселья – да и вообще просто потому что. О последствиях никто не задумывался. Не припомню, чтобы кто-то из нас даже был в курсе этих самых последствий. Странная неосведомленность на первый взгляд, но то время было наивнее нынешнего. Никто не проводил научных исследований и не открывал центров реабилитации: если ты хотел принимать наркотики, ты это делал, а если тебе становилось плохо, проблемы были исключительно твоими. Не последнюю роль играло и любопытство: наркотики – новый опыт, который хотелось получить.

Однажды ближе к вечеру в «Макс» зашел один человек – Джерри Дорф. Это был мужчина в возрасте, очень красивый, и вокруг него вились хорошенькие девушки. Он отчаянно со мной флиртовал. Мы разговорились, и, кажется, я пожаловалась на работу в «Максе», на что он предложил: «А почему бы тебе не поехать со мной в Калифорнию? Можешь остановиться в моем доме в Бель-Эйр». Ха! Еще один мужчина, который хочет, чтобы я все бросила и отправилась с ним в Калифорнию. «Ох, нет, – ответила я. – Не думаю, что что-то из этого выйдет». К тому времени я обзавелась ситаром[27]27
  Индийский струнный щипковый инструмент.


[Закрыть] и немного занималась у своего учителя, доктора Сингха. Но с Джерри у нас что-то закрутилось. Денег у него было полно. Он покупал мне одежду от Gucci.

Я очень неожиданно уволилась из «Макса». За это Микки Раскин так меня и не простил. Разозлился он сильно, потому что к тому времени я стала одной из его лучших официанток. Но я уехала с Джерри. В его доме, однако, мне вскоре стало неуютно. Я не прожила у него и месяца, а казалось, что провела там вечность. Потом обо мне узнала его девушка. Она сбежала с рок-группой The Flying Burrito Brothers, жила с ними в пустыне, но теперь вернулась. Так что я переехала в отель Bel-Air. Там было хорошо, но одиноко. Сегодня у меня много знакомых в Лос-Анджелесе, а в то время я никого не знала. Поэтому я сказала Джерри: «Посади меня в самолет, я хочу домой». По возвращении я опять сошлась с Гилом и пришла к Микки проситься на работу. «Ни за что», – сказал он. Тогда-то я и стала официанткой клуба Playboy.

Давным-давно у мамы с папой был друг, мистер Уиппл, бизнесмен, очень красивый, который много путешествовал и потчевал нас историями о тех местах, где побывал. Он рассказал о клубах Playboy, нарисовав изумительный образ экзотического места, где официантки работают в костюмах с кроличьими ушками. Это звучало так по-светски. Его слова прочно засели у меня в голове. И вот я решила примерить на себя образ кролика. Это было не так-то просто. Сначала встречаешься с «матушкой-крольчихой» – в моем случае китаянкой по имени Дж. Д. Очень деловитая, она уже давно там работала. После разговора с ней нужно было пойти на собеседование к топ-менеджерам и еще на несколько встреч. Примерять костюм необходимости не было: они с одного взгляда понимали, подходишь ты или нет. Затем шла двухнедельная стажировка – и учиться приходилось многому. Надо было выучить все напитки, все коктейли, как держать поднос, как именно вести себя с клиентами.

Работа зайки Playboy вовсе не так легка, как на первый взгляд. Она оказалась труднее, чем в «Максе», а посетителями были в основном бизнесмены и всякие важные шишки. Члены клуба должны были вести себя подобающе – персонал всегда был готов разрешить любое недоразумение. Со мной обращались хорошо, но это просто была очередная работа, и веселья здесь было куда меньше, чем на прежнем месте. Мне удалось познакомиться всего с одной знаменитостью. Я работала внизу в коктейльном баре – и не поднималась наверх, где проходили шоу. Зашли двое мужчин и сели за столик в моей секции. Я смотрела на одного из них и думала: «Откуда я его знаю?» Наконец я сказала ему: «По-моему, ваше лицо мне знакомо». И он ответил: «О, я Великолепный Джордж». Рестлер! Как я уже упоминала, еще в детстве я обожала смотреть борьбу, и Великолепный Джордж был одним из моих любимцев. Я сказала ему, что я страшно рада его встретить и много-много раз видела его выступления по телевизору. На этом все – он вернулся к своей беседе.

В клубе Playboy я продержалась восемь-девять месяцев – примерно столько же, сколько в «Максе», – после чего сдала свой корсет, воротничок, ушки и хвостик. Оставлять костюм себе запрещается. Так все и закончилось.

Гил работал с южноамериканским музыкантом по имени Ларри Харлоу и с Джерри Вайсом, известным по Blood, Sweat and Tears. Вместе они создали группу под названием Ambergris. Paramount Records финансировала их и отправила в дом в местечке Флейшманнс, недалеко от Вудстока. Там они проводили целые месяцы, творили, репетировали и готовились записать первый альбом. У него была классная обложка с помпезной ярко-красной головой петуха. У меня иногда проскальзывала мысль: «Может быть, удастся спеть с ними». Тайком я принялась репетировать. Купила наушники и училась менять голос и интонацию. Но мои надежды не оправдались. Там были одни мужчины. За вокал отвечал Джимми Мэйлен, примечательный тем, что поработал ударником у всех, включая Мадонну, Джона Леннона, Дэвида Боуи, Элиса Купера, Мика Джаггера и Майкла Джексона.

К тому моменту я жила в Нью-Йорке уже пять лет, и у меня было ощущение, что я зашла в тупик. Или что-то зашло. Кажется, в то время многие испытывали подобные чувства. Примерно тогда я рассорилась со всеми, в том числе с собой, была в постоянном напряжении, теряла над собой контроль, плакала без причины. И очень устала от общения. Моя подружка Вирджиния Ласт теперь жила на севере штата. Она была беременна первым ребенком, и я четыре месяца гостила у нее, а потом вернулась в родительский дом в Нью-Джерси. Родители переезжали в Куперстаун. Неудивительно, что мама захотела жить рядом с Залом славы бейсбола, – я уже упоминала, что эту игру она обожала. Но меня это все равно смешило. В общем, я помогла им с переездом и осталась на пару месяцев, после чего вернулась в Нью-Джерси и сняла там комнату. Я устроилась в спортивный клуб и стала встречаться с парнем, который работал маляром. Нормальная жизнь.

Огни в зрительном зале

Фото Мика Рока, 1978 год

ПОСЛЕ ТОГО КАК РОБ РОТ ПРИСЛАЛ МНЕ ВСЕ СКАНЫ ИЗ МОЕЙ коллекции фан-арта, он уехал обратно в Нью-Йорк на своем небольшом белом грузовичке. Лучше он, чем я, – у меня накопилась усталость от вечных поездок в город и обратно. Мы думали, как лучше обработать и разместить все рисунки, которые я собрала за те годы, что была блондинкой или в Blondie. Веской причины хранить их не было, но выбросить все это я тоже не могла. На самом деле я оставила их, потому что они мне нравятся. Милые, проницательные рисунки, мозаики, куклы и разрисованные от руки футболки (из которых осталась только одна) путешествовали со мной по всему миру, прошли через задержки рейсов, плохую погоду и выжили вместе со мной, слегка потрепанные, но целехонькие.

За многие годы я переезжала десять или одиннадцать раз, и я до сих пор удивляюсь, что все это время мне удавалось сохранять коллекцию фан-арта. В какой-то момент мои вещи лежали в подвале студии Криса в Трайбеке. Там они сначала тонули из-за большого разлива Гудзона, а за ним последовала трагедия с башнями-близнецами, которые находились буквально в двух шагах. Теперь, когда я написала автобиографию – с самого детства, через все годы с Blondie и практически до нынешних дней, – я в еще большем изумлении.

Конечно, какие-то рисунки потерялись. Надеюсь, что они появятся, когда я перерою недавно найденные старые коробки, папки и все такое прочее. Часто я относилась к вещам как попало, и сейчас они всплывают в самых неожиданных местах, словно череда вечеринок-сюрпризов, – и это всегда повод улыбнуться. Много лет я не путешествовала с большими чемоданами, которые потом отлично подошли для хранения моих артефактов.

Иногда я сама задавалась вопросом, зачем делаю то, что делаю, помимо того, чтобы просто делать. Теперь, благодаря коллекции фан-арта, в названии книги – Face it[28]28
  Лицом к лицу (англ.).


[Закрыть] – появился дополнительный смысл…

(Продолжение следует.)

4. Спеть силуэту

Совпадения… Совпадения ворвались в мою жизнь в начале семидесятых. Обычно под этим словом подразумевают всего лишь беспорядочные, никак не связанные между собой события, которые каким-то образом сочетаются друг с другом. Но на самом деле совпадение – это нечто совершенно иное. То, что должно произойти. События, которые не могут не притянуться друг к другу, словно под действием некой внеземной магнетической силы. События, которые связываются, спрядаются, а потом выстреливают, чтобы создать немыслимые прежде комбинации. Маленькие перемены, которые перерастают в мощный поток, – так совпадения и хаос дают начало новому творению. Совпадение – «божественное вмешательство», которое подталкивает нас совершить то, чему свершиться предопределено…

Тысяча девятьсот семьдесят второй. Я по-прежнему жила в Нью-Джерси с маляром, мистером С., но при этом ездила в Нью-Йорк, чтобы развеяться. Я скучала по бурной городской жизни, из которой на какое-то время выпала.

Концерты – хороший способ заводить новые знакомства. Например, я очень любила ходить на New York Dolls. Смотреть на них было одно удовольствие. Настоящая рок-группа. На них повлияли Марк Болан, Эдди Кокран[29]29
  Марк Болан (1947–1977) – британский певец и автор песен, лидер группы T. Rex. Эдди Кокран (1938–1960) – американский певец, композитор и гитарист, один из основоположников стиля рокабилли.


[Закрыть] и многие другие, и в них воплотился сам Нью-Йорк. Они были натуралы, но одевались экстравагантно. А в то время копы еще совершали налеты на гей-клубы. Расхаживая в порванной, небрежной одежде, в пачках, коже, с блеском на губах и на высоких каблуках, они выглядели раскрепощенными и гордыми.

Впервые я увидела их в Центре искусств Мерсера. Запутанное здание с кучей разных комнат – его возвели как пристройку к очень запущенному, старому и обветшалому отелю Broadway Central Hotel. Центр открылся где-то в 1971 году, а закрылся меньше чем через два года, когда отель рухнул и погреб его под собой. Но в течение этого короткого времени там была своя сцена – оживленная, крутая и влиятельная. Здесь часто играл Эрик Эмерсон с The Magic Tramps. Это была первая глэм-роковая группа в Нью-Йорке. Выступали они в шикарных нарядах. Администратором и иногда басистом у них был молодой парень из Бруклина, который одно время делил жилье с Эриком, – Крис Стейн. Мы еще не были знакомы.

Тогда мне снесло крышу от Дэвида Йохансена[30]30
  Вокалист и автор многих песен New York Dolls.


[Закрыть]. Я считала его просто фантастическим. Один раз у меня было с ним свидание. Он жил с Дайаной Подлевски, которая обычно после полуночи наведывалась в «Макс». Внешность у обоих была примечательная, и они всегда выделялись из толпы.

Не помню, как именно, но я подружилась с Dolls. Поскольку почти ни у кого из этой части Нью-Йорка не было машины, я часто их подвозила. Однажды они хотели встретиться с сотрудником Paramount, отвечавшим за набор новых исполнителей, – он жил на севере штата – и пожаловались мне, что добраться туда у них нет возможности. У моего отца был большой бирюзовый «бьюик», и я его одолжила. В машину набились участники группы и кое-кто из их подружек – все настолько тощие, что шесть таких могли уместиться на заднем сидении, а четыре – на переднем.

В общем, машина сломалась. Папа предупреждал, что кондиционер включать нельзя – регулятор генератора был сломан. Но в тот день стояла страшная жара. Я врубила кондиционер, и машина сдохла. Мы стояли, прибившись к обочине, – мобильных телефонов тогда не было – и тут подъехала полиция. Увидев нас, с нашими прическами, одеждой и макияжем, они просто промолчали. Машину пришлось тянуть на буксире и чинить. Я не знаю, как тогда расплатилась, потому что у меня не было при себе ни денег, ни кредитки. Но в итоге автомобиль подлатали, и я смогла доставить всю группу на встречу с Марти.

Как оказалось, поездка стоила свеч. Вскоре после этого Марти уволился из Paramount и стал администратором Dolls.

Мистеру С. совсем не нравилось, что я пропадаю в Нью-Йорке. В то время он был одним из многих, кто боялся туда наведываться. Таким людям город представлялся грязным и страшным местом со множеством опасных кварталов, где процветает преступность. Начался массовый отток белых в пригороды. На Таймс-сквер хозяйничали торговцы и проститутки, загаженный Центральный парк наводняли гопники и крысы. Город не мог содержать рабочих. Ни один человек с деньгами не сунулся бы дальше Четырнадцатой улицы. Плюсом всего этого были заброшенные здания, точно магнитом притягивавшие к себе художников, музыкантов и неформалов. Но я думаю, больше всего мистер С. бесился из-за моих отлучек в город потому, что не мог меня контролировать.

Не помню точно, как мы познакомились, – возможно, в спортивном клубе, где я работала. Я жила в комнатенке в небольшом доме, и он сказал, что готов помочь с поисками жилья в комплексе апартаментов недалеко от места, где он работал. У него был свой малярный бизнес и двое человек в подчинении. Он представил меня людям в офисе комплекса, и я сняла квартиру – милую, без изысков, но с тремя комнатами и большой ванной. Она располагалась на первом этаже, в ней были окна до самого пола, выходившие на небольшую парковку, окаймленную деревьями. Я обожаю французские окна. Так мы подружились, а потом начали встречаться. Иногда я оставалась у него, но вскоре наши отношения стали неприятно странными. Думаю, прежние девушки плохо с ним обходились и из-за этого он стал чрезвычайно мнительным и ревнивым.

Каждое воскресенье я ездила в Патерсон к моей бабушке по папиной линии. Теперь, когда оба ее сына, мои папа и дядя, так далеко разъехались, она жила одна. Мои другие дедушка и бабушка умерли, и я считала нужным ее навещать. В одно такое воскресенье мистер С. проследил за мной. Он не верил, что я действительно езжу к бабушке. Он вломился в дом, и моя восьмидесятидевятилетняя бабуля, очень благовоспитанная леди, сказала: «О, Дебби, тут, кажется, кое-кто к тебе». Он какое-то время посидел, потом сообщил, что ему пора, и ушел. Впоследствии он сказал мне: «Ты хорошая девочка, Дебби, ты хорошая девочка». Что этот придурок о себе возомнил? На этом все и закончилось. Я с ним порвала. Я пыталась сделать так, чтобы все прошло гладко, но ничего не получилось. Он названивал мне днем и ночью, в любое время, домой и на работу. Он заявлялся в парикмахерскую, где я теперь работала, поливал меня грязью и угрожал. Когда я уходила, шел за мной до дома. Это был жестокий, озлобленный человек с очень горячим темпераментом. К тому же у него имелось оружие. Я не могла спать, стала дерганой, нервы натянулись до предела. Поэтому я ездила в Нью-Йорк к Dolls – задорным и сексуальным. С ними было весело.

Сейчас я понимаю, что больше всего в их шоу меня привлекало то, что я сама хотела быть как они. Вернее, я даже хотела быть ими – просто не знала, как запустить процесс. Потому что в то время еще не было девушек, которые занимались бы тем, о чем я мечтала. Нет, конечно, девушки были: Руби Линн Рейнер, Черри Ванилла, Патти Смит (которая тогда еще только писала стихи). Но, по большому счету, они не возглавляли рок-группы.

Однажды я пошла посмотреть, как Dolls играют на втором этаже в «Максе», и за одним из столиков сидела, развалившись, та женщина. Ее звали Эльда Джентиле. У нее был сын от Эрика Эмерсона, а еще она какое-то время жила с Сильвеном Сильвеном из Dolls. На этой сцене все друг друга знали и были в отношениях. Эльда рассказала, что у нее есть коллектив – не «группа», она подчеркнула, а именно «коллектив» – под названием Pure Garbage, который она основала вместе с Холли Вудлон. Холли была очередной суперзвездой Уорхола, гламурная актриса-трансгендер из Пуэрто-Рико. Она снималась в фильме «Мусор» вместе с Дайаной Подлевски и Джо Далессандро и подменяла Кэнди Дарлинг в спектакле по пьесе Джеки Кёртис Vain Victory («Тщетная победа»). Холли, Джеки и Кэнди – все получили ведущие роли в песне Лу Рида Walk on the Wild Side.

Они являли собой живое искусство, что в то время было мощной идеей. Холли Вудлон, Джеки Кёртис и Кэнди Дарлинг, те, кого общество изначально отвергало, стали пробивать себе путь наверх, как и все представители гей– или транс-сцены. А ее ядром был Энди Уорхол, создававший все эти фантастические картины вместе с Полом Моррисси. Еще был Дивайн со своими внебродвейскими пьесами, андеграундный театр вроде The Theater of the Ridiculous («Театр нелепого»), труппа The Cockettes, сотрудничавшая c певцом Джеймсом Сильвестром и The Angels of Light, приехавшими из Сан-Франциско. Все эти проекты появились в одно и то же время – связанные друг с другом и порождавшие всевозможные творческие комбинации.

В общем, мне стало очень интересно познакомиться с коллективом Эльды, и я взяла у нее номер. Где-то через неделю я позвонила ей узнать, где они будут выступать. Она вздохнула: «Ох, коллектив распался». Я поняла, что это мой шанс, и сказала: «Ого. Так давай соберем новый», – и она ответила: «Хорошо, я с тобой свяжусь». Я выждала какое-то время, снова позвонила ей, и на этот раз она сказала: «Я знаю еще одну девушку, Розанну Росс. Возможно, она захочет присоединиться, и у нас будет трио». «Здорово», – ответила я.

Итак, начались репетиции, и The Stillettoes постепенно стали вырисовываться: три ведущих голоса, все девушки, а бэк-вокал – исключительно мужской. В музыкальном плане это была абсолютная мешанина: немного популярного фолка, немного от герлз-бенда, немного R&B, немного глэм-рока (все мы обожали Dolls). Людьми мы тоже были очень разными. Розанна, любительница блюза и R&B, американка итальянского происхождения из Квинса, лесбиянка и феминистка, выступала против несправедливого отношения к женщинам в обществе. Эльда, носительница кабаре-культуры, обладала ярким, громким, непредсказуемо взрывным характером. Мне больше нравились традиционные рок-композиции. На тот момент я еще понятия не имела, что собой представляю, но твердо намеревалась это выяснить. И в то самое время, когда мы запустили группу, я жила в кошмаре из-за моего преследователя и его бесконечных бомбардировок звонками.

Аманда, Эльда и я… The Stillettoes

Однажды вечером я пришла домой после смены в парикмахерской и заметила, что с чертовыми французскими окнами что-то не так. Все рычаги и замки были сломаны, так что створки не получилось бы ни захлопнуть, ни запереть. Я подумала, что ко мне забрались воры, но ничего не пропало. Каким-то образом мне все-таки удалось закрыть эти дурацкие окна – я жила на первом этаже, других вариантов не было. Потом я убедилась, что остальные окна тоже заперты. Издергалась я ужасно, но, немного успокоившись, отправилась в спальню смотреть телевизор.

В ту ночь мистер С. разбил в спальне окно и влетел в комнату так быстро, что у меня просто не было времени спрыгнуть с кровати или позвонить 911. Ярко-красное лицо и прыгающая, кривая улыбка – таким он ворвался в мой дом. Его лицо походило на маску японского демона с оскаленными клыками и выпученными глазами. И у него был пистолет… Мое сердце колотилось с тройной скоростью – а все остальное остановилось. Казалось, что комната повисла в густом бульоне, – время застыло. Он размахивал передо мной пистолетом и орал: «Где он, Дебби?! Где он?» Я сказала: «Здесь никого нет». Он с такой силой распахнул дверь шкафа, что одна из петель вылетела из паза. Потом он перевернул вверх дном остальные комнаты в поисках «другого мужчины». Не найдя никого, он вернулся в спальню. Он несколько раз ударил меня, напугав еще больше, потом еще час или около того скорчившись просидел на кровати, всячески мне угрожая. В какой-то момент он приставил пистолет к моему лицу и попытался взять меня силой. Его угрозы стали воплощаться в жизнь.

Уходя, он бормотал что-то насчет того, что завтра починит окна. Я понимала, что нужно выбираться, и быстро. К тому времени The Stillettoes репетировали уже около месяца, и Розанна упоминала, что над ее квартирой на Томпсон-стрит на Манхэттене есть свободное жилье. Я сняла его и на всех парах сбежала из Джерси, второй раз за свою жизнь.

Я по-прежнему работала в парикмахерской и каждый день ездила туда из города. Но мистер С. продолжал звонить в салон и висеть у них на телефоне, а то и заявлялся сам и так меня терроризировал, что мой босс, Рики, которого я знала со школы, не выдержал: «Слушай, если ты его не остановишь, тебе придется уйти».

Однажды мистер С. нашел мой телефонный счет со списком нью-йоркских номеров. Он принялся звонить Эльде, остальным участникам группы и всем моим друзьям, угрожал им, пытаясь дознаться, где я. Я пошла в полицию Нью-Джерси и заявила, что меня преследуют. Я сообщила им, что он украл мою корреспонденцию, что казалось мне федеральным преступлением. Мне ответили, что ничем помочь не могут и дело не заведут, пока он на меня не напал. Этому кошмару не было видно конца.

На Западной Двадцать восьмой улице, в секции оптового цветочного рынка на Манхэттене, находилось заведение Bobern Bar and Grill, названное так по именам владельцев, Боба и Берни. Днем по всей округе гудели машины, но после шести вечера это место превращалось в город-призрак, населенный лишь нелегалами: амбициозные художники, актеры и дизайнеры размещались в «коммерческих» лофтах над холодильными камерами, забитыми цветами. Что-то вроде творческого рассадника. Единственным недостатком этого района было то, что завоз начинался в четыре утра. В фурах не глушили двигатели, чтобы груз не завял. Как и мусоровозы, они раздражали своим гудением и изрыгали дизельные пары на все растения в округе.

Эльда жила вместе со своим сыном Бранчем и Холли Вудлон в одном из таких необставленных лофтов. Там мы репетировали, а иногда просто ругались – не так-то просто уживаться в коллективе. Розанна ушла, ей на смену явилась Аманда Джонс. Наша аккомпанирующая группа постоянно менялась в зависимости от того, кто был свободен: Томми и Джимми Уинбрандт из Майами, Янг Блад из The Magic Tramps, Марки Рамон и Тимоти Джексон, кудрявый блондин, который именовал себя Тотом и всегда делал макияж в египетском стиле с оком Гора.

Наконец мы достаточно притерлись, чтобы отыграть в Bobern. Фактически это была вечеринка с очень дешевыми входными билетами, потому что все гости были лично приглашены и друг друга знали. Мы играли в задней части бара, где стоял бильярдный стол. Холли Вудлон отвечала за освещение: забравшись на стойку, она держала прожектор с красным фильтром так высоко, как только могла. Не знаю, сколько человек набилось тогда в помещение – от тридцати до пятидесяти, наверное, но меня парализовало от страха сцены. Я не могла смотреть на публику. Однако был там один парень, чье лицо пряталось в тени – свет падал ему на затылок. Почему-то мне понравилось адресовать все свои песни этому человеку в полумраке. Я не видела его, но чувствовала его присутствие. Ощущала, как он на меня смотрит. Петь песни силуэту – дико, конечно. Но я не могла больше никуда смотреть; меня тянуло к нему, как магнитом, осязаемое психическое притяжение.

После концерта мы, три девушки, пошли вниз по лестнице в «гримерную», чтобы немного отдышаться, и там я познакомилась с Крисом. Эльда пригласила его, он пришел со своей девушкой Эльвирой, которая до этого встречалась с Билли Мурсией, первым ударником Dolls. У Криса были длинные волосы, глаза обведены карандашом – образ с оттенком потрепанного гламура, привет из блестящих, пахнущих пачулями времен, когда мужчины носили макияж и спандекс. Девушка, одетая в длинное платье, была ему под стать. В своем длинном пуловере в серебристых блестках с V-образным вырезом и белой юбке, с темно-русыми короткими волосами я, наверное, выглядела как с провинциального старомодного фуршета. Но в том подвальчике было довольно темно. По большей части я смотрела в его удивительные глаза.

Вскоре – Крис утверждает, что на следующий день, – пришлось заменить одного музыканта, и Крис пришел к нам басистом. И остался. Это послужило началом нашего музыкального творчества и нашей дружбы. Мне нравилось, как он играет, двигается и выглядит. Он вел себя расслабленно, мы смеялись над одним и тем же, и вместе нам было весело. Он не был ни мачо, ни ревнивцем. Но поначалу мы только дружили. Мы не спешили. После недавних отношений я твердо решила быть независимой. Как говаривал отец, пока я жила дома: «Да в тебе независимости на двоих». Такой я и была – и твердо намеревалась остаться.

Мистер С. не сдавался. Вел он себя очень агрессивно. Полагаю, что все преследователи агрессивны по природе, но мистер С. в этом особенно преуспел. Он не оставлял попыток и звонил всем моим знакомым. Я уже не столько боялась, сколько устала. И однажды вечером, когда я была дома у Криса, задребезжал телефон. Конечно, мистер С. Крис поднял трубку и жестко ответил – не помню, что именно, но, стоило С. услышать мужской голос, как он перестал меня донимать. В то время мы с Крисом не встречались, но сразу же после этого звонка наши отношения перешли на новый уровень. И не прекращались на протяжении тринадцати лет. Я и не думала, что это случится. А все оказалось так просто.

У The Stillettoes был режиссер, Тони Инграссиа. Обычно у групп нет театрального режиссера, а вот нам повезло. Тони работал и в андеграундных, и в обычных театрах, а еще сам играл на сцене и писал пьесы. Он поставил пьесу Pork («Свинина») Энди Уорхола и написал и срежиссировал пьесу Fame («Слава») на Бродвее. У него были связи в MainMan, менеджменте Дэвида Боуи, – они работали в самых разных жанрах, чем опережали свое время. Тони поставил свой вариант пьесы Джеки Кёртис Vain Victory, в которой мы с Эльдой получили роли. Эльда участвовала и в других проектах Тони. Розанна помогла мне снять квартиру в ее доме на Томпсон-стрит, и оказалось, что на верхнем этаже живет Тони.

Думаю, он заинтересовался группой, потому что они с Розанной дружили, и он мог сам себя пригласить на репетицию. И вот он уже наш музыкальный руководитель, стилист, хореограф и много кто еще. Тони требовал, чтобы мы посвящали сцене все наши внимание и энергию. Он работал с нами так, будто мы были нерадивыми маленькими девочками из католической школы. Настоящий надсмотрщик – кнут так и щелкал.

Тони верил в систему Станиславского и горячо ее поддерживал. Этот метод (его применяли мои любимые актеры, в числе которых Шелли Уинтерс, Марлон Брандо, Джеймс Дин, Джули Харрис, Роберт де Ниро, Мерил Стрип, Кейт Уинслет, Джонни Депп и Дэниел Дэй-Льюис) требовал от актера эмоциональной и умственной вовлеченности, а не только формальной декламации. Порой Тони не оставлял от нас мокрого места, заставляя снова и снова повторять одну и ту же песню. Это было не просто тяжело для связок, от нас еще требовалось привнести в текст чувства, наподобие такого, с каким Брандо кричал: «СТЕЛЛА!»[31]31
  В сцене из фильма «Трамвай “Желание”» (1951).


[Закрыть] Вот чего Тони от нас добивался, и мы изо всех сил старались ему угодить.

Сейчас я убеждена, что музыкальные репетиции по методу Станиславского – лучшее, что со мной могло случиться, и они стоили всей боли в горле.

Когда поешь не свой текст, актерское мастерство дает преимущество над теми, чье выступление основано исключительно на выверенной вокальной технике. Как бы хороша ни была техника, только с ней новых горизонтов не откроешь. Актерское мастерство позволяет выйти за ее рамки. Тони, человек-скандал, бесконечно нас развлекал и передавал нам важные знания. Во всех смыслах экстраординарная личность, он умер от остановки сердца, когда ему был пятьдесят один год. Тони, где бы ты ни был, крепко тебя обнимаю.

Мы отыграли в местных барах серию небольших концертов, очень коротких. Денег мы этим не зарабатывали, зато веселились от души. Мы играли множество каверов, но было у нас и несколько своих песен, для которых Эльда писала китчевые тексты: Dracula, What Did You Do to My Mother? и Wednesday Panties. У нас было самое дряхлое оборудование и самые безбашенные зрители – частично благодаря влиянию Холли и всех знакомых Эрика Эмерсона, то есть всех причастных к сцене. Мы играли в «Клубе 82», знаменитом баре на Восточной Четвертой улице, между Второй авеню и Бауэри. Им заправляла лесбийская пара, Бутч и Томми, и от этого места исходил шарм тайного мира пятидесятых, когда, по слухам, баром владела мафия и туда ходили все знаменитости. Внутри было сплошное черное дерево, диванчики, зеркальные стены и подписанные черно-белые фотографии восемь на десять Эбботта и Костелло[32]32
  Американский комедийный дуэт, популярный в сороковых и пятидесятых годах.


[Закрыть] и других прохвостов шоу-бизнеса. Я помню, как на одно из наших выступлений пришел Дэвид Боуи.

Джоан Джетт и я. Настоящие девушки андеграунда

Мы играли на разогреве у Television в клубе CBGB. Марти Тау, менеджер Dolls, был там однажды и сказал кому-то, что его очаровал мой образ, но что при этом на сцене я вела себя как-то тихо. Моя роль в группе заключалась в том, чтобы быть относительно разумным участником и все разруливать – видимо, на сцене это и выглядело «тихо». Со временем я переросла этот имидж. Но, как почти во всех группах, в какой-то момент разногласия достигли критической точки и мирно разрешить спор не получилось. Так что мы с Крисом ушли. Я по-прежнему хотела делать то же, что и Dolls, но без Криса я никогда не преуспела бы. Наш союз держался на уважении, психической совместимости и доверии, а также глубочайшем взаимопонимании. У нас были похожие вкусы, а там, где они не совпадали, мы обычно находили творческий способ их совместить.

Когда мы вышли из The Stillettoes, Фред Смит и Билли О’Коннор, басист и барабанщик, потянулись за нами. Через несколько недель мы устроили свое первое шоу и назвались Angel and the Snake («Ангел и Змея»). На это название нас вдохновила картинка, которую Крис увидел в журнале. На ней была девочка, которая, по его мнению, отдаленно напоминала меня, со змеей. Мы играли на разогреве у Ramones в CBGB. Тремя неделями позже мы снова выступали в CBGB с Ramones и нашим вторым шоу. Оказалось, что это был последний концерт Angel and the Snake. Потом мы стали Blondie and the Banzai Babies.

Я не помню, кто из нас придумал название Banzai Babies. И Крис, и я – мы оба увлекались японской поп-культурой. Blondie – ну, тут понятно: я снова обесцветила волосы. И когда я шла по улице, рабочие и водители грузовиков орали мне вслед: «Эй, Блонди!» В тридцатых годах это был популярный персонаж комиксов, девочка-модница, глупая блондинка, которая в итоге оказывалась умнее всех остальных. Отлично, я могла сыграть эту роль на сцене – хорошее начало. Но на самом деле за нашими проектами не стояло никакой великой идеи. Мы просто делали то, что нам нравилось, и все постепенно продвигалось.

Вначале у нас были бэк-вокалистки, Джулия и Джеки, обе, как и я, блондинки, пока Джеки не перекрасилась в каштановый. Это выбивалось из образа, поэтому мы привлекли Тиш и Снуки Белломо, дуэт, выступление которого я увидела на сцене Amato Opera House напротив CBGB. Они играли в одном эксцентричном водевиле с дрэг-квин[33]33
  Мужчины, часто артисты, которые перевоплощаются в женщин с помощью одежды и макияжа, создавая яркие и утрированно женственные образы.


[Закрыть] и театральными маргиналами. Горилла Роуз и Томата дю Пленти из The Screamers как-то выступали перед нами на разогреве и представили нас девушкам. Я спросила, не хотят ли они прийти на репетицию и петь с нами. Потому что они были сестры, чертовски гармоничны, я влюбилась в их волосы и одежду и подумала, что нам стоит объединиться.