Текст книги "Книга Жизни"

Глава 10

Наутро я проковыляла вниз, чувствуя себя измотанной. Вчерашний поток ведьминой воды стоил мне немалых сил. В голове еще носились обрывки ярких снов.

– Этой ночью дом был до ужаса спокойным, – объявила Сара.

Тетка стояла перед отпиленной конторкой. Очки, торчащие на носу, рыжие всклокоченные волосы. На доске конторки лежал раскрытый гримуар Бишопов. Словом, вид у Сары был такой, что строгой пуританке Коттон Метер – предку Эмили – сделалось бы дурно.

– Говоришь, спокойным? Я и не заметила.

Зевая, я потрогала старое деревянное корытце, в каких месили тесто. Там лежали недавно собранные ветки лаванды. Вскоре и они займут свое место на веревке, повиснув вверх тормашками. Я подняла глаза к потолку. Паук деловито добавлял к этой паутине трав свои серебристые нити.

– А ты сегодня с самого утра на ногах, – сказала я, меняя тему.

Сито заполнили белые головки расторопши. Если его потрясти, из пушистых недр посыплются семена. Рядом лежали пучки руты с ее желтыми цветками и пиретрума (его цветки напоминали пуговки), готовые занять место на веревке. Сара взгромоздила на стол старый цветочный пресс. Вскоре в его вальцы попадут длинные пахучие листья, заполнившие поднос. Стол был завален букетами свежесрезанных цветов и трав. Куда и на что употребит их тетка, я не знала.

– У меня работы непочатый край, – объявила Сара. – Пока нас не было, кто-то ухаживал за огородом. Но у них еще и свои участки. И потом, никто не знал, что́ я сею в предзимье и весной.

Учитывая величину огорода ведьмы при доме Бишопов, анонимных добровольцев было несколько. Решив помочь тетке, я потянулась к пучку руты. Этот запах всегда будет напоминать мне о Сату и пережитых ужасах, когда финская ведьма подстерегла меня в саду Сет-Тура и уволокла в развалины Ла-Пьера. Сара перехватила мою руку:

– Впредь знай: беременным женщинам нельзя прикасаться к руте. А если хочешь мне помочь, сходи на огород и срежь гроздовника. Вот, возьми.

Тетка подала мне свой нож с белой рукояткой. В последний раз я им вскрывала себе вену, чтоб спасти Мэтью. Мы обе это помнили и обе промолчали.

– Гроздовник – он ведь со стручками? – уточнила я.

– Пурпурные цветки. Длинные стебли. Листья напоминают плоские кружки и по виду похожи на бумагу. – Обычно у тетки не хватало терпения что-либо мне объяснять. – Стебли срезай у самого основания. Перед сушкой мы оборвем с них цветки.

Сарин огород помещался в дальнем углу сада, там, где кончались садовые яблони и еще не начинались лесные дубы и кипарисы, затенявшие почву. Его окружала изгородь из проволочной сетки на металлических столбах, укрепленная штакетником и самодельными щитами. В ход шло все, способное преграждать путь кроликам, полевкам и скунсам. Для большей безопасности Сара дважды в год окуривала свое детище и накладывала ограждающие заклинания.

Стараниями Сары внутри был сотворен настоящий райский уголок. Широкие дорожки вели к тенистым рощицам, где росли папоротники и другие растения, не любящие яркого солнца. Ближе к дому тянулись грядки с овощами, устроенные в особых деревянных ящиках и даже на подставках. Решетки и столбики удерживали овощи, стеблям которых требовалась опора. В прежние годы грядки утопали в зелени. Душистый горошек, сахарный горох, куча сортов фасоли и бобов. Нынче зеленело лишь то, что посеялось само.

Я обогнула площадку, где Сара обучала юных ведьм, а иногда и их родителей, рассказывая о связях природных стихий с цветами и травами. У девчонок была своя изгородь из всевозможных палочек и прутиков, отделяющая их священный клочок земли. Учебным материалом служили неприхотливые растения вроде девясила и тысячелистника. Наблюдая за ними, дети постигали фазы круговорота жизни: рождение, рост, увядание и вскапывание земли под новые посевы. Все это определяло и направляло ремесло каждой ведьмы. Пень с широким дуплом служил мусоросборником, куда бросали незваных гостей вроде мяты.

Посередине райского уголка стояли две яблони. Между ними был натянут широкий гамак, способный выдержать Сару и Эм. Здесь они любили подремать и поговорить теплыми летними вечерами.

За яблонями находилась вторая калитка. Она вела в профессиональный огород ведьмы. Для Сары он был тем же, чем для меня – одна из библиотек: источником вдохновения, местом, где можно укрыться от окружающего мира и получить необходимые сведения. Огород служил тетке и сырьевой базой.

Я нашла трехфутовые стебли, увенчанные гроздьями пурпурных цветов. Часть гроздовника я оставила для самосева и урожая будущего года, а остальные срезала, наполнив плетеную корзину. Выполнив Сарину просьбу, я вернулась в дом.

Мы работали дружно и молча. Сара крошила цветы гроздовника, чтобы затем выжать из них пахучее масло, а стебли отдавала мне. Снабдив каждый веревочной петлей, я вешала его сушиться. Если другие травы преспокойно сохли в пучках, стебли гроздовника, чтобы не повредить стручки, удостаивались индивидуальной сушки.

– Куда у тебя пойдут эти стручки? – спросила я, обвязывая очередной стебель.

– Для оберегов. Через несколько недель, когда начнутся занятия, на них будет спрос. Стручки гроздовника особенно помогают детям, поскольку отпугивают чудовищ и отводят кошмары.

Корра, дремлющая на чердаке кладовки, зыркнула одним глазом на Сару, выпустив струйки дыма из ноздрей и пасти.

– А для тебя я найду кое-что еще, – сказала тетка, указывая на дракониху все тем же ножом с белой ручкой.

Корра невозмутимо повернулась спиной. Ее хвост свешивался с чердака, и самый кончик, напоминающий лопатку, маятником раскачивался взад-вперед. Нагнувшись, чтобы не столкнуться с ним, я привязала к балке стебель гроздовника, стараясь не повредить ни один тонкий круглый стручок.

– И долго они будут сохнуть? – спросила я, возвращаясь к столу.

– Неделю, – ответила Сара, мельком взглянув на меня. – Потом можно будет снять кожицу со стручков. Под ней спрятан серебристый кружок.

– Совсем как луна или зеркало, – понимающе кивала я. – Отражает кошмар, возвращая его источнику, чтобы не потревожил ребенка.

Сара тоже кивала, довольная моим быстрым схватыванием.

– Некоторые ведьмы гадают на стручках гроздовника, – помолчав, добавила она. – Одна ведьма из Гамильтона – она преподавала химию в средней школе – рассказывала, что у алхимиков гроздовник тоже был в почете. Они собирали майскую росу со стручков и на ее основе готовили эликсир жизни.

– На это понадобилась бы целая плантация гроздовника, – засмеялась я, вспомнив, сколько воды уходило у нас с Мэри Сидни во время алхимических опытов. – Лучше ограничиться оберегами.

– Согласна, – снова улыбнулась Сара. – Для малышей я вкладываю обереги в сонные подушечки. Дети их не боятся, чего не скажешь о некоторых куклах или пентаграммах из веток черники. Если бы тебе понадобилось создать такую подушечку, чем бы ты ее наполнила?

Я поглубже вдохнула и сосредоточилась на вопросе. Сонные подушечки. Само их название подсказывало, что они вовсе не должны быть большими. Скажем, не больше моей ладони.

«Не больше моей ладони», – мысленно повторила я. Раньше я достала бы нити прядильщицы и ждала бы их подсказки или прилива вдохновения. Но со вчерашнего вечера нити находились внутри меня. Я подняла ладони, широко растопырив пальцы. На запястьях появились сверкающие узлы. На правой руке большой палец и мизинец засветились зеленым и коричневым – цветами земли и жизни.

Я подняла глаза к полке, где выстроились каменные банки Сары. На них падал свет из окон. Я подошла к полке и стала поочередно дотрагиваться мизинцем до этикеток, пока не ощутила сопротивление.

– Репейник, – сказала я, двигаясь вдоль полки. – Полынь.

Мизинец выполнял у меня роль указателя на планшетке для вызывания духов.

– Анисовое семя. – Палец это подтвердил, опустившись вниз. – Женские цветки хмеля. – Мизинец качнулся наискось и вверх. – Валериана.

«Как же будет пахнуть такая смесь? Не окажется ли она слишком острой?»

У меня закололо большой палец.

– Лавровый лист, щепотка розмарина и немного чабреца, – сказала я.

«А вдруг ребенок все равно проснется и схватится за подушечку?»

– И еще пять сушеных бобов.

Добавка была более чем странной, однако мой инстинкт прядильщицы подсказывал: они-то и принесут желаемый результат.

– Разрази меня гром! – воскликнула Сара, сдвигая очки на лоб. Она изумленно посмотрела на меня и улыбнулась. – Это напоминает старинный оберег твоей прапрабабушки. Только у нее были коровяк с вербеной, и никаких бобов.

– А я бы обязательно положила бобы в подушечку. Если ее потрясти, они загремят. Детям можно сказать, что этот звук помогает отпугивать чудовищ.

– Отличный ход, – согласилась Сара. – Теперь скажи: как бы ты поступила со стручками гроздовника? Измельчила бы в порошок или оставила бы цельными?

– Цельными, – ответила я. – Их нужно вшить в лицевую часть подушечки.

Однако травы были лишь половиной оберега. К ним требовались слова. И не просто слова, а обладающие потенциалом, чтобы их смогла произнести любая ведьма. Лондонские ведьмы научили меня очень многим премудростям, но заклинания, которые я писала, оставались просто словами на листе бумаги. Силу они имели только в моих устах. Большинство заклинаний писалось в рифму – так легче запоминалось, да и на слух приятнее. Вот только, в отличие от Мэтью и его друзей из XVI века, у меня не было поэтического дара.

– Тебя что-то останавливает? – видя мое замешательство, спросила Сара.

– Мой грамарий хромает, – почти шепотом призналась я.

– Я бы тебе посочувствовала, но не знаю, что это за зверь, – сухо проговорила тетка.

– Грамарий – способ, каким прядильщик переводит магию в слова. Я могу создать заклинание и наложить его, но только сама. Без грамария другим ведьмам оно будет недоступно. – Я указала на гримуар Бишопов. – Собранные здесь заклинания – результат труда многих сотен прядильщиков. Они создавали грамарии своих заклинаний, и другие ведьмы могли передавать эти заклинания из поколения в поколение. Даже сейчас заклинания сохраняют силу. Если мои заклинания продержатся хотя бы час, это уже здорово.

– Так в чем проблема? – спросила Сара.

– Я вижу заклинания не в словах, а в образах и красках. – Взглянув на ладонь, я заметила, что мизинец и большой палец оставались потускневшими с внутренней стороны. – Красные чернила помогали мне с огненными заклинаниями. Когда я располагала слова наподобие картинки, это тоже помогало.

– Покажи, – попросила Сара, подавая мне клочок бумаги и обожженную палочку. – Это вирджинская лещина, – пояснила тетка, когда я взяла палочку. – Я использую ее вместо карандаша, когда впервые переписываю заклинание. Если что-то пойдет не так, последствия бывают… не столь длительными, как у чернил.

Тетка слегка покраснела. Мне вспомнилось ее неуправляемое заклинание, поднявшее жуткую бурю в ванной. Потом мы чуть ли не месяц повсюду находили засохшие следы шампуня и лосьона для загара.

Я написала слова заклинания, вызывающего огонь, стараясь ни в коем случае не произносить их, не пробуждать магию. Под конец указательный палец правой руки ярко светился красным.

– Это была моя первая попытка написать грамарий. – Прежде чем показать Саре, я критически осмотрела результат своего творчества. – По-моему, даже у третьеклассницы получилось бы лучше.

Fire

Ignite till

Roaring bright

Extinguishing night[16]16
  Огонь / Разгорается / Ярко пылает / Ночь прогоняет (англ.).


[Закрыть]

– Не так уж и плохо, – сказала Сара и, глядя на мою унылую физиономию, тут же добавила: – Я видела и хуже. Мне понравилось, что начальные буквы каждой строки складываются в слово «огонь». Но зачем ты построила из слов треугольник?

– Такова структура заклинания. Оно совсем простое: всего лишь узел с тройным перекрестьем. – Настал мой черед повнимательнее изучить сотворенный грамарий. – Забавно, что многие алхимики обозначали огонь значком треугольника.

– Узел с тройным перекрестьем? – Сара глянула на меня поверх очков. – У тебя сейчас не иначе как один из твоих моментов Йоды[17]17
  Йода – мудрец из киносаги Джорджа Лукаса «Звездные войны». Момент Йоды (Yoda moment) в англоязычном сленге означает состояние накануне какого-то озарения или открытия.


[Закрыть].

Тетка намеренно меня подкусывала, добиваясь точности формулировок.

– Сара, я пытаюсь тебе объяснить с максимальной простотой. Это проще показать. Я бы и показала, если бы нити не ушли внутрь пальцев. – Подняв руки, я пошевелила пальцами перед ее носом.

Сара что-то пробормотала, и к нам с другого конца стола подкатился моток бечевки.

– Мудрого Йоду устроит обычная веревка?

Моток продолжал вращаться. Я остановила его, произнеся свое заклинание. Моток был густо наполнен силой земли. Его веревка успела завязаться множеством узлов с тройным перекрестьем. От изумления Сара даже вздрогнула.

– Сгодится и обычная, – сказала я, довольная реакцией Сары; ткнув в моток ее ножом, я отрезала кусок длиной около девяти дюймов. – У каждого узла разное число перекрестий. Ты в своих заклинаниях используешь два вида узлов: скользящий и двойной скользящий. Эти узлы прядильщиков знает любая ведьма. А вот когда мы доходим до третьего узла, все усложняется.

Но сумею ли я на обычной кухонной бечевке показать то, что собиралась? Узлы, которые я связывала из нитей, были трехмерными. Сейчас я решила ограничиться плоскостью стола. Придерживая левый конец веревки, я сделала петлю на правом, пропустила веревку под одним краем петли, затем через другой край и соединила концы. В результате получился узел-трилистник, напоминающий треугольник.

– Ну вот, три перекрестья, – сказала я. – Теперь попробуй ты.

Стоило мне убрать руки от веревки, она сложилась в знакомую пирамиду, а концы аккуратно сплавились в неразрываемый узел. Сара шумно выдохнула.

– Шикарно, – резюмировала я. – Оказывается, для заклинаний годится даже простецкая веревка.

– Ты говоришь совсем как твой отец. – Сара потрогала узел. – И что, такие узлы скрыты в любом заклинании?

– Один обязательно. Сложные заклинания могут иметь два или три узла. Все узлы завязываются нитями, которые ты вчера видела в гостиной. Они связывают мой мир, – добавила я и улыбнулась. – Мне кажется, грамарий – это своеобразное маскировочное заклинание. Он скрывает внутреннее действие магии.

– А когда ты произносишь слова, тайное становится явным, – задумчиво произнесла Сара. – Давай-ка попробуем твое.

Раньше, чем я успела ее предостеречь, Сара прочла слова моего заклинания вслух. Бумага в ее руках вспыхнула и загорелась. Тетка швырнула пылающий лист на стол, где я затушила огонь струей ведьминой воды.

– Я думала, это простое заклинание для зажигания свечей. Так и дом спалить недолго! – воскликнула Сара, глядя на мокрые комья пепла.

– Извини, не успела тебя предупредить. Заклинание совсем еще свеженькое и дикое. Постепенно оно обуздается. Грамарий не может бесконечно поддерживать силу заклинания. Со временем его магия ослабевает. Потому заклинания и перестают действовать, – объяснила я.

– Ты серьезно? Тогда ты сможешь определить и относительный возраст заклинаний.

У Сары вспыхнули глаза. Она горячо верила в традиции, и чем древнее было заклинание, тем больше тетка его ценила.

– Возможно, – ответила я, сомневаясь в успехе затеи. – Но есть и другие причины, почему заклинания теряют силу. Прежде всего, способности прядильщиков неодинаковы. А если ведьмы, переписывая заклинание, пропустили или изменили какие-то слова, это тоже ослабляет магию заклинаний.

Но Сара уже листала свой гримуар.

– Взгляни-ка на это, – сказала она, подзывая меня. – Я всегда подозревала, что оно самое старое в гримуаре Бишопов.

– «Необычайно сильное заклинание, привлекающее свежий воздух в любое помещение», – прочла я вслух. – Узнано от старой Мод Бишоп и проверено мной, Чарити Бишоп, в год тысяча семьсот пятый».

На полях потомки Чарити оставили свои пометки, включая и мою бабушку, которая затем усовершенствовала заклинание. Были там и едкие слова, написанные рукой Сары: «Совершенно бесполезное».

– Что скажешь? – спросила Сара.

– Здесь незачем определять возраст. Оно датировано тысяча семьсот пятым.

– Но наша родословная началась гораздо раньше. Эм так и не удалось установить, кем же была Мод Бишоп. Возможно, английской родственницей Бриджит.

Говоря о незаконченном генеалогическом исследовании, Сара впервые упомянула имя Эм без печального вздоха. Я убедилась в правоте слов Вивьен. Мы с Сарой нуждались в обществе друг друга, и не где-нибудь, а в ее кладовой, занимаясь общим делом.

– Может, и родственница, – сказала я, стараясь не давать тетке пустых надежд.

– Читай заклинание не глазами, а пальцами, как читала этикетки на банках, – сказала Сара, пододвигая мне конторку.

Я слегка провела пальцами над заклинанием. Кожу закололо. Пальцы узнавали составные части заклинания. Вокруг безымянного пальца ощущалось движение воздуха, под ногтем среднего словно журчала вода, а к мизинцу цеплялась гроздь запахов.

– Иссоп, майоран и много соли, – сказала я, продолжая раздумывать.

Все из того, что встретишь в доме и огороде любой ведьмы.

– Тогда почему заклинание не действует? – Сара смотрела на мою поднятую руку, словно та была оракулом.

– Ничего определенного сказать не могу, – призналась я. – Знаю только, что могла бы повторить его хоть тысячу раз и не получить никакого результата.

Пусть Сара и ее подруги по шабашу сами докапываются, почему заклинание Мод Бишоп не действует. Или покупают баллончики с освежителем воздуха.

– Может, у тебя получится скрепить слова заклинания, или соткать заплатку, или… что там еще делают ведьмы вроде тебя.

«Ведьмы вроде тебя». Сара вовсе не ждала от меня подобных манипуляций, но после ее слов мне стало одиноко. Легкость общения сменилась дискомфортом. Я смотрела на страницу гримуара и думала о прядильщиках. Они не умели творить магию по приказу. Не потому ли их ненавидели и преследовали?

– Моя магия действует не так.

Я сложила руки на открытой странице и плотно сжала губы, отступив, словно краб, внутрь защитного панциря.

– Ты говорила, что у тебя все начинается с вопроса. Так спроси заклинание, почему оно не действует, – предложила Сара.

Лучше бы мне вообще не видеть «освежающего» заклинания Мод Бишоп. А еще лучше, если бы оно не попалось Саре на глаза.

– Что ты делаешь? – ужаснулась Сара, указывая на гримуар.

Под моими руками аккуратные завитушки почерка Чарити Бишоп превращались в чернильные капли, пачкая белый лист. За считаные секунды заклинание Мод исчезло. Вместо него на странице появился плотный сине-желтый узел. Я как зачарованная смотрела на него и вдруг почувствовала сильное желание…

– Не трогай! – закричала Сара.

Теткин крик разбудил Корру. Я отскочила от гримуара. Сара прижала узел тяжелой каменной банкой.

Мы обе пялились на НМО – неизвестный магический объект.

– И что нам теперь делать?

Заклинания всегда казались мне живыми существами, которым надо дышать. Им явно не нравилось столь жестокое обращение.

– Едва ли мы теперь что-то можем сделать.

Сара взяла мою левую руку и перевернула кисть. Большой палец был запачкан чернилами.

– Чернила перешли на палец, – сказала я.

– Это не чернила, – покачала головой Сара. – Это цвет смерти. Ты убила заклинание.

– Что значит «убила»? – Я выдернула руку и спрятала за спиной, как ребенок, пойманный за опустошением банки с печеньем.

– Не паникуй, – сказала Сара. – Ребекка научилась это контролировать. Ты тоже научишься.

– Значит, мама… – Я вспомнила, как вчера Сара и Вивьен долго смотрели друг на друга. – И ты знала, что такое может произойти.

– Не раньше, чем увидела твою левую руку. На ней собраны все цвета высшей магии. Это цвета экзорцизма и предсказаний. А твоя правая рука содержит цвета ведьминого ремесла… И цвета черной магии тоже.

– Хорошо, что я правша.

Попытка обратить случившееся в шутку не удалась. Меня выдавал дрожащий голос.

– Ты не правша. Ты одинаково владеешь обеими руками. А правшой привыкла себя считать лишь потому, что одна жуткая училка в первом классе объявила левшей дьявольским отродьем.

Сара дала той истории официальный ход. Отпраздновав в Мэдисоне свой первый Хеллоуин, мисс Сомертон поспешила уволиться.

Я хотела сказать Саре, что высшая магия меня тоже не интересует, но не смогла выговорить ни слова.

– Диана, ты не сумеешь соврать другой ведьме. – Сара с грустью посмотрела на меня. – И вдобавок так нагло.

– Не желаю иметь дело с черной магией.

Достаточно того, что черная магия стоила жизни Эмили. Она пыталась вызвать и связать духа; вероятнее всего, духа моей матери. Питер Нокс тоже интересовался черной магией. Черная магия была вплетена и в «Ашмол-782», не говоря уже о количестве смертей, вызванных ею.

– Черная магия отнюдь не означает зло, – сказала Сара. – Разве новолуние – это зло?

Я покачала головой:

– Темный лик луны – время для новых начинаний.

– Тогда что тебя пугает? Совы? Пауки? Летучие мыши? Драконы? – В голосе Сары опять появились учительские интонации.

– Нет, – ответила я.

– Конечно нет. Люди напридумали историй о луне и ночных существах, поскольку боятся неведомого. Но эти же существа символизируют мудрость, что не является простым совпадением. Нет ничего могущественнее знаний. Потому мы с предельной осторожностью учим черной магии. – Сара взяла мою руку. – Черный – цвет богини в ее ипостаси старухи. Он же считается цветом скрытности, дурных знамений и смерти.

– А что ты скажешь про эти цвета? – спросила я, пошевелив тремя другими пальцами.

– Этот цвет символизирует богиню в ипостаси девы и охотницы, – ответила тетка, дотрагиваясь до моего серебристого среднего пальца.

Теперь понятно, почему голос богини я слышала таким.

– А это цвет мирской власти. – Тетка согнула мой золотистый безымянный палец. – Белый цвет твоего мизинца – цвет гадания и пророчества. С его помощью разрушают проклятия и отгоняют докучливых духов.

– За исключением смерти, остальное выглядит не таким уж страшным.

– Повторяю: «темное» не обязательно значит «злое». Взять ту же мирскую власть. В благородных руках она становится силой добра. Но если кто-то злоупотребляет властью ради личной выгоды или притеснения других, она становится невероятно разрушительной. Какова ведьма, такова и тьма, к которой она обращается.

– Ты говорила, что Эмили не особо преуспела в высшей магии. А мама?

– Ребекка была необычайно одаренной. От простеньких упражнений с колокольчиком, книгой и свечкой она перешла прямо к ритуалам луны, – с грустью поведала мне Сара.

Часть воспоминаний о маме, казавшихся странными, начинали обретать смысл. Мне вспомнились призраки, которых она сотворяла из воды в миске. Теперь я лучше понимала, почему Питера Нокса так неудержимо тянуло к ней.

– Встретив твоего отца, Ребекка потеряла интерес к высшей магии. Ее увлечениями стали антропология и Стивен. И ты, конечно же, – сказала Сара. – После твоего рождения она вряд ли занималась высшей магией.

«Занималась, но это дано видеть лишь папе и мне», – подумала я и тут же спросила тетку:

– Почему ты мне не говорила об этом?

– А помнишь, как ты открещивалась от всего, что связано с магией? – Светло-карие глаза Сары пристально глядели на меня. – Я сохранила кое-что из вещей Ребекки на случай, если у тебя проявятся способности. Остальное забрал дом.

Сара шепотом произнесла заклинание. Судя по ярко вспыхнувшим красным, желтым и зеленым нитям, это было открывающее заклинание. Слева от старинного очага появился шкаф с выдвижными ящиками. Он был в нише и казался встроенным в кирпичную кладку – ровесницу очага. В помещении запахло ландышами. К этому запаху примешивался другой: тяжелый и очень странный. Он пробудил во мне не самые приятные чувства пустоты и тоски. Запах был отчасти мне знаком и почему-то пугал. Открыв ящик, Сара достала оттуда нечто вроде куска красной смолы.

– Кровь дракона. Этот запах сразу напоминает мне о Ребекке, – сказала Сара, втягивая ноздрями экзотический запах. – Нынешняя кровь дракона гораздо хуже этой. Такой кусок стоит громадных денег. В девяносто третьем году снежный ураган повредил нам крышу. Я хотела продать это сокровище и пустить деньги на ремонт, но Эм не позволила.

– Зачем маме была нужна красная смола? – спросила я, чувствуя комок в горле.

– Ребекка делала из нее чернила. Когда этими чернилами она записывала заклинание, его сила могла оставить половину города без электричества. В подростковые годы твоей матери Мэдисон частенько оставался без света, – усмехнулась Сара. – Где-то в ящиках должна лежать и ее книга заклинаний, если только дом окончательно не поглотил Ребеккин гримуар, пока меня не было. Книга скажет тебе больше.

– Книга заклинаний? – Об этом я слышала впервые. – Почему мама не записывала их в гримуар Бишопов?

– Большинство ведьм, занимающихся высшей магией… в особенности черной… имеют свои гримуары. Это традиция. – Сара порылась в шкафу, но маминого гримуара не нашла. – Как сквозь землю провалился.

Тетка была раздосадована, зато я почувствовала облегчение. В моей жизни уже был один таинственный манускрипт. Второго не требовалось, даже если это могло пролить свет на причину, заставившую Эмили вызывать дух моей матери.

– Только не это! – вскрикнула Сара, в ужасе отпрянув от шкафа.

– Никак крыса? – спросила я.

По опыту жизни в елизаветинском Лондоне я знала: эти твари способны таиться в любом пыльном углу. Я заглянула в недра шкафа и увидела лишь несколько грязных банок с травами и кореньями, а также старые электронные радиочасы. Их коричневый провод свешивался с полки, покачиваясь на ветру совсем как хвост Корры. В ноздри попала пыль, и я чихнула.

Казалось, шкаф только этого и ждал. Послышался странный металлический щелчок, и внутри стен что-то завертелось. Так вели себя музыкальные автоматы в старых фильмах, когда в них бросали монету. Вскоре откуда-то послышались первые аккорды. Ощущение было такое, будто включился старый проигрыватель, но пластинка-сорокапятка воспроизводилась не на своей скорости, а на 33 оборотах в минуту. Звучавшая песня была мне знакома.

– Неужели… «Флитвуд Мак»?

– Нет! Не хочу снова это слышать! – заорала Сара.

Вид у тетки был такой, словно ей явился призрак. Я повертела головой по сторонам. Никаких призраков. Только незримое присутствие певицы Стиви Никс и валлийской ведьмы по имени Рианнон. В семидесятые годы прошлого века сотни ведьм и колдунов считали эту песню своим гимном.

– Наверное, дом пробуждается, – сказала я.

Но Саре явно не нравилось такое пробуждение дома. Она подбежала к двери и попыталась ее закрыть, но дверь заклинило. Тогда она постучала по деревянным панелям, отчего музыка стала еще громче.

– У меня эта песня Стиви Никс тоже не числится в любимых, – сказала я, пытаясь успокоить тетку. – Она же не будет звучать вечно. Возможно, следующая песня понравится тебе больше.

– После нее будет «Over My Head». Я наизусть знаю весь этот чертов альбом. Ребекка слушала его, когда была беременна тобой. Без передышки. Кошмар, длящийся месяцами. И только Ребекка начала отходить от своего пагубного пристрастия, «Флитвуд Мак» выпустили новый альбом. Это был какой-то ад. – Сара вцепилась себе в волосы.

Меня всегда живо интересовали подробности жизни родителей.

– А ты не путаешь? – спросила я тетку. – Мне кажется, «Флитвуд Мак» были больше по вкусу моему отцу. Он любил такие группы.

– Надо заткнуть глотку этой музыке!

Сара подошла к окну. Шпингалет на раме тоже не желал двигаться, и Сара в отчаянии забарабанила кулаками по раме.

– Давай я попробую.

Чем сильнее я давила на шпингалет, тем громче становилась музыка. Наконец Стиви Никс прекратила воспевать Рианнон. Прошло несколько секунд благословенной тишины, и Кристина Макви принялась рассказывать, как здорово летать над нашими головами. Окно оставалось закрытым.

– Это какой-то кошмар! – не выдержала Сара.

Она заткнула уши, затем вновь бросилась к столу и принялась листать гримуар.

– Заклинание Пруденс Уиллард от собачьих укусов. Способ Пейшенс Северанс, как подсластить кислое молоко… – Она перелистала еще несколько страниц. – Заклинание Клары Бишоп для усиления тяги. Пожалуй, это нам подойдет.

– Но мы имеем дело с музыкой, а не с дымом, – сказала я, заглядывая через плечо Сары.

– То и другое переносится по воздуху. – Сара засучила рукава. – Если не поможет это заклинание, попробуем еще что-нибудь. Например, гром. Я с ним в ладах. Гром способен перекрыть поток энергии и выгнать отсюда все звуки.

Я непроизвольно стала подпевать мелодии. Что-то притягивало меня в этой песне, появившейся еще до моего рождения.

– Умоляю, не начинай. – Глаза Сары диковато блестели; она вновь склонилась над заклинанием. – Дай мне щепотку очанки. И включи кофеварку.

Я послушно сунула вилку кофеварки в древнюю колодку удлинителя, выбрав гнезда понадежнее. Оттуда вырвался сноп голубых и оранжевых электрических искр, заставив меня отскочить.

– Срочно обзаведись новым удлинителем. Желательно с защитой от перепадов напряжения. Иначе однажды ты просто спалишь дом, – сказала я Саре.

Продолжая бормотать, Сара развернула бумажный фильтр, поместив его в металлическую чашу с дырчатым дном. Внутрь фильтра она насыпала внушительный травяной сбор.

Раз уж мы были заперты внутри кладовой и Сара не нуждалась в моей помощи, я вернулась к составлению грамария с заклинанием против детских кошмаров. В мамином шкафу я нашла черные чернила, гусиное перо и клочок бумаги.

В окно постучал Мэтью:

– У вас там ничего не горит? Я почуял запах.

– Мелкая неполадка с электричеством! – крикнула я в ответ, взмахнув пером.

Потом я вспомнила, что вампирский слух позволял Мэтью прекрасно слышать сквозь камень, кирпич, древесину и, разумеется, одиночную раму.

– Можешь не волноваться, – уже тише добавила я.

Издав прощальные скрипучие аккорды, песня «Over My Head» смолкла. Ее сменила другая – «You Make Loving Fun». «Прекрасный выбор», – подумала я, улыбаясь Мэтью. И зачем нужен диджей, когда у вас есть магическое радио?

– Боже милостивый! Дом взялся за второй альбом, – простонала Сара. – Я просто ненавижу «Rumours»!

– Откуда исходит эта музыка? – спросил Мэтью, морща лоб.

– Из старых маминых радиочасов. – Я указала на шкаф. – Ей нравились «Флитвуд Мак», чего не скажешь о Саре.

Зажав уши, тетка старательно повторяла слова заклинания Клары Бишоп.

– Вот оно что. – Мои слова успокоили Мэтью. – Тогда не стану вам мешать.

Он приложил руку к стеклу, собираясь уйти.

У меня возликовало сердце. Моя жизнь состояла не только из любви к Мэтью, но он был единственным мужчиной, которого я любила. Мне захотелось, чтобы стекло исчезло и я смогла бы взять Мэтью за руку, сказав ему эти слова.

Стекло – всего лишь смесь песка и огня… Через мгновение на подоконнике высилась горка песка. Я протянула руку наружу, сжав руку Мэтью:

– Спасибо, что решил проведать нас. День сегодня выдался на редкость интересным. Мне нужно многое тебе рассказать. – (Мэтью изумленно смотрел на наши руки.) – Ты доставляешь мне столько счастливых мгновений, – продолжала я.