Текст книги "Легенды крови и времени"

Глава 13
День девятый

21 мая

Массивный стол красного дерева в столовой Фрейи был уставлен десятками сосудов для питья: стопками с названиями баров всего мира, тяжелыми хрустальными бокалами для вина, которые так любили в конце XIX века; их граненые ножки отбрасывали радужные полосы на стены. Здесь же находилась маленькая баночка из-под варенья от Кристин Фербер, серебряная чашка для джулепа и кубок с крышкой – шедевр эпохи Возрождения. Кубок был более фута высотой; его роговая чаша крепилась к позолоченной ножке.

Каждый сосуд содержал несколько глотков темно-красной жидкости.

Франсуаза раздвинула голубые шторы, добавив света. Свет проходил через тонкие шелковые занавески, которые несколько приглушали и рассеивали его. Но даже этот защитный покров не уберег глаза Фиби, и она заморгала. Свет действовал на нее гипнотизирующе, об этом ее предупреждали Фрейя и Мириам, и на несколько мгновений Фиби забыла обо всем, разглядывая танец пылинок.

– Итак, продолжим. Попробуй вот это.

Фрейя, взявшая на себя роль вампирской барменши, в последний раз тряхнула инкрустированный драгоценными камнями коктейльный шейкер от Тиффани и перелила содержимое в стоящий рядом серебряный стакан. Чуть поодаль от стакана стояла откупоренная бутылка красного вина и кувшин с водой на случай, если понадобится разбавить кровь. У Фрейи под рукой лежали серебряные, костяные и даже золотые ложечки с длинными ручками. Франсуаза подхватила их, заменила чистыми, после чего удалилась.

Мириам держала в руках планшет с зажимом и, как обычно, сопоставляла информацию. Создательнице Фиби жизнь представлялась набором данных, ожидавших, когда их соберут, упорядочат, оценят, проанализируют и затем будут постоянно дополнять и подтверждать новыми данными. Последним проектом Мириам было развитие у Фиби вампирского вкуса к крови.

Фиби невольно задумалась: не эта ли строгая ментальная дисциплина позволила Мириам веками сохранять рассудок, оставшись без Ори? Через кровь создательницы Фиби узнала, что создательницей Мириам была настоятельница монастыря в Иерусалиме. Монастырь имел громадный склеп. Бóльшую часть времени Мириам проводила там, снова и снова пересчитывая кости и занимаясь перегруппировкой костей, создавая все новые группы сообразно ею же поставленным условиям. В один год Мириам сортировала кости по дате погребения, в другой – по размеру. Еще через какое-то время она погружалась в кропотливое собирание скелетов из имеющихся костей, чтобы потом вновь рассыпать их на составные части и придумать новую схему сортировки.

– Номер тридцать два. Что в нем? – спросила Мириам, делая очередную запись.

– Подождем, пока Фиби не оценит и не решит, нравится ли ей этот образец, – сказала Фрейя, подавая Фиби чашечку. – Незачем влиять на ее естественные предпочтения, навязывая понятия «правильного» и «неправильного». Фиби должна экспериментировать свободно и получать новые ощущения.

Фиби уже вытошнило, когда ей сказали, что выпитая ею кровь – собачья. И хотя Фрейя пыталась ее уговорить попробовать еще раз, сильно разбавив собачью кровь вином «Шатонеф-дю-Пап» и холодной водой, сама мысль о питье этой смеси мигом вызвала новые рвотные позывы.

– Я не голодна. – Фиби хотелось закрыть глаза и уснуть.

Не нужны ей новые виды крови. Достаточно крови Персефоны.

– Тебе нужно покормиться, – тоном, не терпящим возражений, заявила Мириам.

– Я кормилась. – Утром Фиби уже припадала к кошачьей вене.

Сейчас Персефона, свернувшись клубочком, спала в корзинке у ног Фиби. Сон был крепким. Слабое подергивание лап подсказывало, что кошке снится замечательный сон о погоне за мышами. Зато ее хозяйка испытывала такое умственное истощение, что едва могла связно произнести фразу. Надо же, эта чертова кошка преспокойно спит, когда она сама глаз сомкнуть не может! Фиби задохнулась от приступа гневной зависти. Гнев с неимоверной быстротой подступил к ее горлу. Она метнулась к кошке…

Фрейя опередила ее, молниеносно схватив кошку за холку. Мириам удерживала Фиби.

– Отпусти меня! – прорычала Фиби.

Эти слова эхом отдались в горле, едва не задушив ее.

– Ты не смеешь проливать кровь в чужом доме! – Мириам усилила хватку.

– Я уже проливала здесь кровь, – заявила Фиби, глядя в упор на Мириам. – Персефона…

– Эта кошка, – перебила ее Мириам, по-прежнему отказываясь называть животное по имени, – появилась здесь для твоих нужд и с разрешения Фрейи. Пить ее кровь тебе позволено только у себя в комнате, а не в любом месте, где тебя одолеет голод. И ты не смеешь убивать ее из зависти или от скуки.

Несколько мгновений Мириам и Фиби смотрели друг на друга. Потом Фиби отвела взгляд. Это был знак подчинения. На четвертый день своей вампирской жизни Фиби усвоила правило: не задевать старших, глядя им прямо в глаза. В особенности создательницу.

– Извинись перед Фрейей. – Мириам отпустила Фиби и вернулась к своему планшету. – Фрейе и так хватает хлопот с тобой. Обычно над новорожденными никто не сюсюкает и они без капризов кормятся тем, что им дают.

– Извини, – пробормотала Фиби и неуклюже плюхнулась на стул, приложив больше силы, чем требовалось; ножки угрожающе заскрипели.

– Этого дост… – начала Фрейя.

– Ни в коей мере. – Ледяной взгляд Мириам вновь обратился к Фиби. – Изволь встать. Нормально, чтобы ничего не поломать. Затем подойди к Фрейе, опустись на колени и произнеси надлежащее извинение.

Трудно сказать, кого это бескомпромиссное распоряжение шокировало сильнее – Фиби или Фрейю.

– Не буду я становиться на колени!

Сам жест покорности Фрейе казался Фиби отвратительным, даже если та и приходилась Маркусу теткой.

– Мириам, в этом нет необходимости, – возразила встревоженная Фрейя, посадив Персефону в корзинку.

– Есть! – отрезала Мириам. – Пусть уж лучше узнает о последствиях неучтивого поведения здесь, чем на парижских улицах. Там сам факт ее выхода замуж за одного из де Клермонов заставит молодняк выстроиться в очередь, чтобы сделать ей какую-нибудь пакость.

– Маркус никогда мне не простит, если его невеста встанет передо мной на колени, – покачала головой Фрейя.

– Я не особо верю в современные методы воспитания детей. – В тихом голосе Мириам недвусмысленно звучало предупреждение. – Когда Маркус просил меня стать создательницей Фиби, он знал о моих взглядах. И ты тоже знала. Если мой метод воспитания детей создает тебе проблемы, я перевезу Фиби к себе в дом.

Фрейя вытянулась во весь рост и вскинула голову. Этот жест подтверждал, как мало Фиби знает о происхождении Фрейи, а ведь тетка Маркуса происходила из королевской семьи и убила троих младших братьев, чтобы они не унаследовали фамильные земли.

– Я обещала дорогому Маркусу, что не оставлю Фиби до тех пор, пока они не воссоединятся, – холодно произнесла Фрейя. – Должно быть, у него имелись веские основания просить меня о таких гарантиях.

Прежде чем в Восьмом округе Парижа вспыхнет война, Фиби осторожно поднялась, стараясь не давить на изящные резные подлокотники стула. Затем она медленно, насколько позволял ее вампирский возраст, подошла к Фрейе. Как бы Фиби ни старалась, медленно у нее не получилось. Через мгновение она уже стояла перед Фрейей, а затем грациозно опустилась на колени.

Впрочем, грациозным было только начало. Фиби скорее грохнулась, чем опустилась на пол, проделав коленями две неглубокие вмятины в паркете.

Ей еще работать и работать над своими движениями.

Фрейя была в коротком, до колен, полотняном платье бирюзового цвета. На лице слегка проступали веснушки – следы солнца, пока Фрейя ухаживала в саду за своими любимыми розами. Возможно, на Фиби подействовала безупречная форма коленей, их изящество в сочетании с несомненной силой. Такие колени никогда не преклонятся ни перед кем… Словом, у Фиби произошел непонятный сдвиг сознания.

– Фрейя, я прошу прощения, – вполне покаянным тоном начала Фиби. – Я прошу прощения за то, что меня против воли держат пленницей в твоем доме. Я прошу прощения за то, что Маркус не послал де Клермонов подальше и мы не смогли сделать это по-своему.

Мириам зарычала.

Фрейя смотрела на Фиби со смешанным чувством изумления и восхищения.

– Я прошу прощения за то, что не хочу пить отвратительную мешанину из холодной крови, которой ты так старательно меня потчевала, чтобы узнать, чья кровь мне нравится больше: кошачья или собачья, крысиная или мышиная, кровь белых женщин или азиатских мужчин. Я глубоко сожалею, что опозорила мою уважаемую создательницу, которой обязана всем, – продолжала Фиби. – Я недостойна носить в себе ее кровь, но ее кровь уже во мне.

– Довольно! – буркнула Мириам.

Но Фиби не закончила своей пародии на это извинение по принуждению. Подскочив к столу, она с неимоверной скоростью принялась опрокидывать в себя содержимое сосудов.

– Отвратительно! – заявила Фиби, превращая в стеклянную пыль тонкостенный бокал и тут же беря другой. – Забавно, – прокомментировала она, отламывая серебряную ножку у кубка… – Фу, какая гниль! Воняет смертью. – Она выплюнула кровь обратно в стопку, на которой красовалось предупреждение: «ИЗ ПЛОХИХ РЕШЕНИЙ ПОЛУЧАЮТСЯ ОТЛИЧНЫЕ ИСТОРИИ»… – Эта вроде бы ничего, но я бы предпочла свеженькую кошачью. – Фиби перевернула пустой бокал, и на столе образовался липкий круг.

Фиби двигалась вдоль стола, глотала кровь и, не глядя, швыряла сосуды, подбираясь к самому последнему – серебряной чашке для джулепа. Фиби вытерла рот тыльной стороной руки, покрытой капельками крови. Рука у нее тряслась.

– Я бы это выпила. – Фиби указала на небольшую чашечку цилиндрической формы, кромка которой была украшена орнаментом. Если она не ошибалась, вещицу делал ювелир из Кентукки примерно в 1850 году. – Но только если рядом не окажется кошки.

– По-моему, прогресс, – весело сказала Фрейя, созерцая погром на обеденном столе.

Тихий вздох свидетельствовал о появлении Франсуазы, которой теперь предстояло убирать весь беспорядок, учиненный Фиби.

Однако внимание Фиби было приковано к мрачному лицу Мириам; его выражение предвещало наказание, которое и последовало. Мгновенно, без отсрочек, как нередко бывает у людей.

Мириам отправила Фиби, словно Золушку, помогать Франсуазе. Чтобы собрать и вынести осколки, Фиби понадобилось совершить несколько походов вниз и вверх. Спасибо ее новой сердечно-сосудистой системе, не говоря уже о вампирской скорости.

Стол был очищен от следов крови и тщательно вытерт; пол отдраен ручной щеткой. Затем из коленей и лодыжек Фиби извлекли застрявшие кусочки стекла. Когда со всем этим было покончено, Франсуаза повела ее на кухню мыть уцелевшую посуду. Всё бьющееся Франсуаза мыла сама, оставив Фиби металлические сосуды.

– А что тебя держит у Фрейи? – спросила Фиби, которой вдруг стало любопытно.

– Я здесь работаю. Работа нужна всем. Вампиры – не исключение. Без работы перестаешь себя уважать.

Ответ Франсуазы был, как всегда, краток, однако Фиби спрашивала совсем не о том.

Она решила зайти с другого конца:

– Неужели тебе не хотелось заняться чем-нибудь другим?

Домашнее хозяйство казалось Фиби весьма ограниченной сферой деятельности. Ей нравилось ходить в офис и постоянно быть в курсе всех событий на рынке произведений искусства. Еще больше Фиби нравилось установление подлинности произведений, об истинной стоимости которых не догадывались или успели забыть.

– Нет, – ответила Франсуаза.

Она сложила посудное полотенце втрое и повесила на рейлинг для полотенец, затем подошла к корзине, полной выстиранного белья, и включила утюг.

– Почему бы тебе не работать на себя?

Наверное, вся эта работа по дому как-то вознаграждалась, но Фиби не понимала преимуществ жизни, проводимой в услужении другим.

– Я сама выбрала себе такую жизнь. Это хорошая жизнь. Мне достойно платят, меня уважают. Я чувствую себя защищенной, – ответила Франсуаза.

Фиби нахмурилась. Франсуаза была вампиршей с крепкими и сильными руками. Вряд ли она нуждалась в защите.

– Но ты могла бы учиться. Поступить в университет. Изучать то, что тебя интересует. И делать то, что тебе по-настоящему нравится.

Фиби попыталась сложить свое мокрое полотенце так же, как Франсуаза, но аккуратно не получилось. Решив, что ему все равно, в каком виде сохнуть, Фиби закинула полотенце на рейлинг.

Франсуаза молча сдернула его, развернула, затем сложила втрое и снова повесила. Теперь оба полотенца выглядели одинаковыми, создавая ощущение идеального порядка. Фиби вспомнились иллюстрации из женских журналов, которые выписывала ее мать. От них веяло уютом и легким укором.

– Я знаю достаточно, – ответила Франсуаза.

«Я знаю, как нужно складывать ткань, чего о тебе не скажешь», – говорило выражение ее лица.

– А разве тебе не хотелось… большего? – спросила Фиби.

Она знала, как щепетильно относятся вампиры к попыткам разузнать об их личной жизни. Любопытство любопытством, но ей не хотелось сердить Франсуазу, которая была старше, проворнее и сильнее ее.

– Я хотела большего, чем беспросветный крестьянский труд на полях Бургундии, когда месишь босыми ногами землю и она набивается тебе даже в волосы. Я хотела большего, чем повторение судьбы своей матери, которая в сорок лет упала посреди поля и уже не встала. И я получила желаемое, – ответила Франсуаза.

Фиби уселась на табурет, сцепив пальцы. Она беспокойно ерзала на сиденье. Франсуаза никогда еще не произносила столько слов за один раз. Во всяком случае, Фиби такого не слышала. Она лишь надеялась, что не обидела ее своими вопросами.

– Мне хотелось теплой одежды зимой и еще одного одеяла, чтобы не мерзнуть в постели, – к удивлению Фиби, продолжила Франсуаза. – Я хотела побольше дров для очага, хотела ложиться спать на сытый желудок и не ломать голову, будет ли у меня завтра чем накормить близких. Хотела, чтобы болезни, являвшиеся каждый год в феврале и августе, не уносили жизни.

Фиби слушала и узнавала… собственные интонации во время недавнего выступления перед Фрейей и Мириам. Естественно, Франсуаза все слышала. Она не просто так пародировала Фиби. Возможно, на что-то намекала или о чем-то предупреждала. Угадать мотивы вампиров – занятие чрезвычайно трудное.

– Как видишь, теперь у меня есть все, о чем я мечтала, – завершила монолог Франсуаза. – И ни за какие сокровища мира я не согласилась бы поменять свою жизнь на твою, несмотря на всю твою образованность и кажущуюся независимость.

Слова служанки ошеломили Фиби. Она и прежде считала свою жизнь почти совершенной, а превращение в вампира сулило еще большее совершенство. Впереди – сотни лет жизни вместе с Маркусом и возможность делать то, что пожелает.

– Почему не согласилась бы? – все-таки спросила Фиби.

– Потому что у меня есть то, чего у тебя никогда уже больше не будет, – ответила Франсуаза, понизив голос до доверительного шепота. – Сокровище, которое не купишь ни за какие деньги и которое неподвластно времени.

Фиби подалась вперед, сгорая от желания узнать, чтó же это за сокровище. Вряд ли Франсуаза говорила о долгой жизни. Фиби уже получила такую жизнь.

Подобно большинству молчаливых личностей, Франсуаза периодически нуждалась во внимательных слушателях. Говорить она умела и прекрасно владела искусством выдерживать драматические паузы. Замолчав, она взяла опрыскиватель, наполненный лавандовой водой, и побрызгала на наволочку. Затем ловко подняла тяжелый утюг. Эти движения отличались быстротой и умелостью, как и все, что она делала в доме.

Фиби ждала, проявляя несвойственную ей терпеливость, соизмеримую с несвойственной Франсуазе откровенностью.

– У меня есть свобода, – выдержав паузу, произнесла Франсуаза и взяла другую наволочку, дав Фиби переварить услышанное. – Никто не обращает на меня внимания. Я могу делать, что пожелаю. Жить, умирать, работать, отдыхать, влюбляться или отказаться от любви. А вот за тобой пристально наблюдают все и ждут, когда ты споткнешься. Подсчитывают твои шансы на успех. В августе ты вернешься в постель к милорду Маркусу, но Конгрегация не оставит тебя в покое. А когда станет известно о вашей помолвке, каждый вампир на земле будет с любопытством следить за вами. Не видать тебе ни мгновения покоя и ни глотка свободы, а ведь жизнь тебе предстоит, с позволения Господа, ох какая долгая!

Фиби перестала нервозно ерзать на табурете. В кухне установилась такая тишина, что, упади на пол булавка, это услышал бы даже теплокровный.

– Но ты не волнуйся. – Наволочка, сложенная идеальным прямоугольником, заняла свое место на столе, а Франсуаза нагнулась к корзине за следующей. – Свободы у тебя не будет, зато ты преуспеешь в своих занятиях, поскольку я делала и продолжу делать свою работу – оберегать тебя от тех, кто может причинить тебе вред.

– Я что-то ничего не понимаю, – призналась Фиби.

– Когда новоиспеченные вампиры выходят в общество, они нуждаются в заботе таких, как я, кто старше и опытнее. Я ухаживала за мадам Изабо, за миледи Фрейей и миледи Вереной. – Фиби даже подпрыгнула, а Франсуаза невозмутимо продолжала: – Я ухаживала за миледи Стасией зимой восемьсот второго года, когда на нее напала хандра и она сидела взаперти, не выходя даже на охоту.

Догладив наволочку, Франсуаза взялась за простыню. Горячий утюг с шипением скользил по влажной ткани. Фиби затаила дыхание. Она впервые слышала о столь древнем периоде в истории де Клермонов и не хотела мешать рассказу.

– Я помогала мадам, когда у нее только появился сир Мэтью, и делала все, чтобы она не пострадала, когда он отправлялся по делам. Я вела хозяйство у миледи Джоанны. После гибели милорда Годфри на войне она была в ярости и хотела умереть. Я стряпала и убирала у сира Болдуина и помогала Алену ухаживать за сиром Филиппом, когда он вернулся из нацистского плена совсем искалеченным. – Темные глаза Франсуазы остановились на Фиби. – Разве тебя не радует, что я посвящаю жизнь служению семьи де Клермон? Без меня каждый вампир изжевал бы тебя, выплюнул да еще и растоптал. И милорда Маркуса тоже.

По правде говоря, Фиби это совсем не радовало, однако чем больше она слушала Франсуазу, тем больше благодарности у нее вызывали ее советы. Но почему столь разносторонне одаренная личность, как Франсуаза, выбрала своей жизненной целью заботу о других? Фиби силилась и не могла понять. Чем-то это напоминало выбор Маркуса. Но ее жених избрал медицину и долго учился. Его путь казался Фиби более достойным, чем путь Франсуазы.

Фиби молчала. Она обдумывала вопрос Франсуазы, и варианты ответа казались ей все менее убедительными.

Франсуаза неторопливо улыбнулась.

Впервые с момента превращения в вампира Фиби ощутила прилив гордости. Одним своим молчанием она заработала одобрение Франсуазы, и это по непонятной причине значило для нее больше, чем она ожидала.

Фиби взяла из корзины и протянула Франсуазе скомканную простыню.

– Разве хандра – это болезнь?

– Можно сказать, что болезнь, – еще шире улыбнулась Франсуаза. – Не настолько опасная, как бешенство крови сира Мэтью, но некоторых она сводит в могилу.

– Стасия до сих пор подвержена хандре? – поинтересовалась Фиби.

Она снова уселась на табурет и стала наблюдать за движениями Франсуазы. Той удавалось гладить длинные простыни, не допуская их свисания на пол. Фиби чувствовала, что ее ждут долгие дни в обществе Франсуазы, и если та придавала домашнему хозяйству столько значимости, нужно хотя бы попытаться узнать причину.

– Белые женщины среднего возраста, – сообщила появившаяся на кухне Мириам.

– При чем тут они? – спросила Фиби, выбитая из размышлений.

– Они шли под восемьдесят третьим номером. Ты говорила, что после кошачьей крови эта кровь вкуснее всего, – пояснила Мириам.

– Вот оно что, – растерянно заморгала Фиби.

– Мы добудем тебе такой крови. Франсуаза сделает запас, но ты должна будешь попросить об этом. Сама. А пока не попросишь, придется довольствоваться кошачьей кровью, – сказала Мириам.

Боже, еще одна заморочка. Фиби не понимала смысла такого ритуала. Разве она не могла просто сказать: «Я проголодалась» – и пошарить в холодильнике?

Однако Франсуаза хорошо поняла слова Мириам и кивнула. Что ж, Фиби скоро узнает, зачем нужно это диковинное правило.

– Спасибо, Мириам. Пока мне хватит и кошачьей крови, – сдержанно ответила Фиби.

Она не представляла себя в ситуации, когда острый голод заставит ее броситься к Франсуазе и попросить: «Налей мне крови белой женщины среднего возраста».

– Посмотрим, – улыбнулась Мириам. – Идем наверх. Тебе пора учиться письму.

– Это я умею с детства, – с долей прежнего раздражения ответила Фиби.

– Конечно. Но нам хотелось бы, чтобы бумага не загорелась от избыточного трения, а ручка не вгрызалась в стол.

Мириам поманила ее к себе. Этот жест заставил Фиби вздрогнуть.

Первый раз в жизни Фиби с неохотой покидала кухню. Кухня казалась ей такой уютной. Она бы и дальше осталась в этой тихой гавани рядом с Франсуазой, выглаженным бельем, чистой посудой и шипящим утюгом. А наверху ее ждали беды и очередные экзамены, придуманные вампирскими учительницами с явно садистскими наклонностями.

Обитая сукном кухонная дверь закрылась за ней, и тут Фиби поняла, что нашла ответ на вопрос Франсуазы.

– Да, я рада.

Фиби вернулась в кухню раньше, чем успела подумать о возвращении. Фрейя и Мириам были правы: желание попасть в то или иное место являлось достаточной причиной, чтобы там оказаться.

– Я так и думала. А теперь иди. Не заставляй свою создательницу ждать, – посоветовала Франсуаза, махнув в сторону двери.

Казалось, она держала в руке не тяжеленный утюг, а невесомое перышко.

Фиби вышла. Когда дверь снова закрылась, Фиби услышала причудливый звук; нечто среднее между кашлем и фырканьем.

Это был смех Франсуазы.