Текст книги "Легенды крови и времени"

Глава 12
Боль

Август – сентябрь 1776 года

Вернувшись после разгромной Квебекской кампании, Зеб Пруитт занес в Хедли оспу. Новость о его болезни распространилась по городу вместе с полосами августовского тумана, повисшего над долиной и сменившего летний зной.

Анна Портер кружилась по торговому заведению своего отца, как самоуверенная пчела. Ей нравилось быть в центре внимания, и прилавок давал ей такую возможность. Люди приходили в магазин за газетами, кофе и мукой – тремя главными продуктами патриотической диеты. Здесь же они обменивались новостями и слухами. В отличие от прежних времен, заграничных товаров на полках ощутимо поубавилось. Семья Портер не испытывала недостатка в местных поставщиках гвоздей, кастрюль, башмаков и щеток из свиной щетины, но теперь не было ни чая, ни фарфора, ни предметов столового серебра. Ощущалась нехватка писчей бумаги, а немногочисленные книги привозили из Бостона и Филадельфии, но никак не из Лондона. Специи и табак нынче держали под прилавком из страха, что отчаявшиеся покупатели могут разворовать скромные запасы, имевшиеся у Портеров.

Сегодня Маркус был одним из немногих покупателей. Наступило время урожая. Большинство мужского населения города находилось на полях сражения, и на окрестных полях трудились женщины и дети. Помогая то здесь, то там, Маркус сумел подзаработать некоторую сумму денег. Монеты оттягивали ему карман. Облокотившись на гранитный прилавок и поставив одну ногу на крышку маслобойки, он рассматривал книги и журналы.

Маркус всерьез подумывал купить экземпляр «Здравого смысла». Нынче о памфлете Томаса Пейна говорили повсюду. В таверне Помроя велись жаркие дебаты о его идеях. Маркус не оставался в стороне и тоже высказывал свое мнение. В газетах он читал отрывки из памфлета, пока отец Анны не выставил его из магазина, напомнив, что здесь торговое заведение, а не библиотека. Маркуса завораживали простые, но такие сильные слова Пейна о разных видах свободы и об обязательствах, лежащих на короле как отце нации. Сегодня он еще раз перелистал главу о законе наследования, которую внимательно читал в прошлый раз.

«Поскольку все люди изначально равны, НИКТО не может ПО ПРАВУ РОЖДЕНИЯ ставить свою семью в преимущественное положение перед остальными и постоянно сохранять это положение, – читал Маркус. – И хотя сам такой человек и способен заслужить у современников ОПРЕДЕЛЕННУЮ степень почестей и привилегий, его потомки могут оказаться весьма недостойными людьми, чтобы их наследовать».

Глаза Маркуса обшарили полки. Даже в условиях продолжающейся войны у Портера имелось немало такого, что обеспечило бы Макнилам месяцы сытой и благополучной жизни. Контраст между всем этим изобилием и скудными запасами пищи, одежды и других необходимых вещей в его родном доме был разительным.

– Лицо у Зеба стало просто жуть, – шепотом сказала Анна Портер, пытаясь отвлечь Маркуса от чтения. – Если бы не цвет кожи, ты бы его не узнал.

Маркус поднял голову, готовый возразить. Но возражение замерло у него на губах, когда он увидел надменное выражение лица Анны. В отличие от Маркуса, в Хедли далеко не всех восхищала неугомонность и находчивость Зеба.

– В самом деле? – бросил Маркус, возвращаясь к чтению памфлета мистера Пейна.

– Да. Ноа Кук говорит, что оспа уничтожает армию. А еще он сказал: теперь никого не записывают в солдаты, если человек не докажет, что переболел оспой.

Маркусу пока везло: оспа его не брала. Отца и Пейшенс тоже. Иммунитетом в семье обладала только мать. Еще до замужества ей в Бостоне сделали привику.

– Говорят, Зеб сейчас в Хатфилде. Валяется в лачуге на участке старика Марша. – Анна вздрогнула. – Потом призрак Зеба станет наведываться в те места.

– Призрак? – Маркус усмехнулся, так как истории о призраках его больше не пугали. – А ты, надо думать, веришь, что Мэри Уэбстер и впрямь была ведьмой.

– Полуповешенная Мэри бродит безлунными ночами по берегу реки, – высокопарно, будто судья, произнесла Анна. – Моя сестра ее видела.

– Мэри Уэбстер была нелюдимой и несчастной женщиной, но вовсе не бессмертной, – ответил Маркус. – Очень сомневаюсь, что она бродит вокруг причала, ожидая паром.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросила Анна.

– Потому что я видел мертвецов вблизи.

Груза впечатлений, вынесенных Маркусом после сражения при Банкер-Хилле, было достаточно, чтобы заставить Анну закрыть рот. Правда, ненадолго.

– Как мне наскучил Томас Пейн! – заявила она, выпячивая нижнюю губу. – Все о нем только и судачат. О нем и об оспе.

– Пейн отваживается говорить вслух то, о чем думают и другие, но боятся высказать. – Маркус подошел к прилавку и отсчитал магазинному приказчику стоимость памфлета.

– Многие покупают памфлет из боязни, что их обвинят в симпатиях к англичанам. – Анна прищурилась и, казалось, подбирала слова, чтобы побольнее ранить Маркуса. – Твой родственник, прежде чем сбежать, тоже купил.

Родственничка Джосайю заподозрили в лоялистских воззрениях. Жители Амхерста выгнали его из городка. Мать Маркуса сочла это семейным позором и проплакала почти неделю, отказываясь выходить в город.

– Я не лоялист. – Маркус пошел к двери; его щеки пылали от стыда.

– Хорошо, что теперь у тебя есть памфлет мистера Пейна. Ты знаешь, о чем люди говорят. – Анна бросила на него неодобрительный взгляд, словно сама не принадлежала к числу главных сплетниц Хедли.

– Счастливо оставаться, Анна. – Маркус заставил себя учтиво поклониться и вышел в тепло августовского дня.

Достигнув места, где он сворачивал к дому, Маркус остановился. Он намеревался вернуться на ферму и спрятать памфлет Томаса Пейна в фуражном сарае. С ранних лет обязанность кормить скот лежала на нем. Отец в сарай практически не совался, поэтому Маркус давно хранил здесь все свои сокровища, включая винтовку, которую он тогда забрал у убитого Коула, драгоценную подборку газет, медицинские книги, одолженные у Томаса Бакленда, и мешочек с деньгами.

Каждый предмет был частью его будущей свободы. Во всяком случае, Маркус на это надеялся. Он собирался при первой же возможности покинуть дом и поступить в армию. Но если Анна сказала правду и в армию брали только переболевших и привитых, его немедленно отправят назад.

Маркус нащупал в кармане катушку красных ниток. Он таскал ее с тех самых пор, как услышал о возвращении Зеба с войны. Сейчас Маркус подбрасывал катушку на ладони, оценивая свои возможности.

Работы на ферме пока не было. До следующей уборки урожая зерновых – еще несколько недель.

Мать и Пейшенс здоровы. Еды в кладовой тоже достаточно.

Отец пару дней назад нагрузил телегу и поехал в Спрингфилд продавать дрова. С тех пор о нем никто не слышал. Маркус подозревал, что заработанные деньги отец будет пропивать, останавливаясь в каждой таверне между Спрингфилдом и Хедли. Домой Обадия может вернуться где-то через месяц.

Сунув памфлет в один карман, а катушку в другой, Маркус переправился через реку, держа путь к Хатфилду.

Дом старика Марша и впрямь превратился в лачугу, готовую вот-вот рухнуть. Окрестные поля который год стояли невспаханными. Внутрь солнце просачивалось из всех щелей в грубых бревенчатых стенах и в пустые рамы. Стекла давным-давно исчезли вместе с дверным засовом и прочими мало-мальски ценными предметами обихода.

Маркус толкнул дверь и в сумраке увидел друга. Зеб лежал на топчане. Его трясло. Шансы выкарабкаться были невелики.

– Зеб, ты неважно выглядишь.

– Покажи. Пожалуйста.

Кожа вокруг рта Зеба была усеяна лопнувшими и затвердевшими гнойниками, которые мешали ему говорить.

Маркус достал охотничий нож и посветил лезвием на кромку своей рубашки:

– Ты уверен?

Зеб кивнул.

Маркус поднес лезвие к лицу Зеба. К счастью, лезвие было невелико, и друг не увидел, насколько его лицо изуродовано оспой.

– Довольно.

У Зеба вылезли волосы. Череп тоже был покрыт гнойниками. Но самым тягостным зрелищем для Маркуса стали ступни ног Зеба. Гной оттуда так и сочился, а на умирающем теле вовсю пировали черви.

Дверь распахнулась, наполнив единственную комнату солнечным светом. Зеб издал нечеловеческий стон и повернул воспаленные глаза прочь от света.

– Доброе утро, Зеб. Я принес тебе воды, пищи и… А ты что тут делаешь? – спросил Томас Бакленд, с ужасом глядя на Маркуса.

Маркус вытащил катушку:

– Я подумал… мне не помешает привиться.

– Тебе известно отношение жителей Хедли к прививкам.

Отцы города не одобряли этого новомодного поветрия. Если Господу угодно, чтобы ты заразился оспой, ты обязан смиренно принять болезнь, как и подобает истинному христианину, перенести страдания и умереть.

– Но прививки больше не являются противозаконными, – сказал Маркус. – Прежний запрет официально отменен. Все прививаются.

– В Бостоне, но не в Хедли. И не от больного негра.

Бакленд достал из саквояжа порошок и смешал с водой до состояния кашицы.

– Вы думаете, если я заражусь оспой от Зеба, мое лицо почернеет? – удивился Маркус. – В книгах, которые я брал у вас читать, нигде не говорилось, что черный цвет кожи заразен. Я бы это сразу запомнил.

– Маркус, чтобы привиться от оспы, одного твоего желания недостаточно. – Бакленд осторожно наносил кашицу на ноги Зеба. – Необходимо соблюдать диету. Подготовка занимает не одну неделю.

– Я почти все лето просидел на каше, яблоках и овощах.

Благодаря книгам Тома и газетным заметкам Маркус знал врачебные предписания. Желающий привиться должен был воздерживаться от жирной пищи и мяса. Но семья Маркуса и так жила на схожей диете, не позволяя себе излишеств.

– Понятно. Отец знает? – спросил Бакленд, пристально глядя на Маркуса, и тот покачал головой. – А твоя ма? Как она относится к этому замыслу?

– Она прививалась еще в юности.

– Маркус, я знаю ее историю болезни. Меня интересует, согласна ли она, что ближайшие три недели ты проведешь здесь, запертый вместе с Зебом? – (Маркус молчал.) – Получается, она ничего не знает, – вздохнул Бакленд. – Наверное, ты хочешь, чтобы об этом ей рассказал я.

– Спасибо, Том. Я буду вам очень признателен.

У Маркуса отлегло от сердца. Ему не хотелось добавлять матери беспокойства. Он же не на войну пошел. Оправится после прививки и вернется домой.

– Я буду вам вдвойне признателен, если вы осмотрите Пейшенс.

Маркуса волновала замкнутость сестры и ее бледное лицо. Пейшенс настолько привыкла проводить время в одиночестве, что порой боялась собственной тени.

– Хорошо, Маркус. Я выполню все твои просьбы. Но… – Бакленд предостерегающе поднял палец. – Ты должен клятвенно мне обещать, что останешься здесь до тех пор, пока твои струпья не высохнут и не отвалятся. Никаких вылазок на охоту, походов в магазин Портеров и визитов в Нортгемптон за книгами. Мне хватает забот с лечением таких же, как Зеб, вернувшихся солдат. Боже упаси меня от настоящей эпидемии!

Привитая оспа протекала гораздо легче, чем та, которой заражались, а потому некоторые привитые самонадеянно полагали, будто с ними все в порядке, и возвращались к привычным занятиям. Они не понимали, что оспа в их организме вела себя как высиживаемое яйцо и в определенный момент должна была проклюнуться.

– Я обещаю. И потом, книга для чтения у меня уже есть. – Маркус достал из кармана читаный-перечитаный экземпляр «Здравого смысла».

– Следи, чтобы отец не застиг тебя за чтением памфлета, – сказал Бакленд. – Пейн призывает к равенству, а это не согласуется с представлениями Обадии.

– В справедливости нет ничего дурного. – Маркус сел на пол рядом с топчаном Зеба и закатал рукав рубашки.

– Люди всегда ратуют за справедливость, пока обстоятельства не заставят их поделиться своим имуществом с другими.

Бакленд достал из саквояжа скальпель с узким обоюдоострым лезвием. Зеб опасливо покосился на врача.

– Не волнуйся, Зеб, – с нарочитой бодростью произнес Маркус. – Этот ножичек для меня.

Бакленд отрезал кусок нитки и осторожно погрузил в открытый гнойник Зеба. Красная нитка мгновенно пропиталась желтовато-белым гноем. Маркус протянул левую руку на случай, если прививка окажется неудачной и из-за шрамов рука утратит чувствительность. Ему нужен палец, способный спускать курок. Прививка для того и делалась, чтобы его взяли в солдаты.

Бакленд надрезал ланцетом тыльную сторону руки. Прошлым летом, когда Маркус вернулся после сражения при Банкер-Хилле, а оспа начала распространяться по Бостону, они с Томом обсуждали метод, предложенный Саттоном. Метод был новым и менее рискованным, поскольку прививочные надрезы делались не такими глубокими, как раньше.

Клетчатые бороздки, проделанные скальпелем, быстро наполнились кровью. Маркусу они напомнили узор домотканого полотна, которое изготавливала Пейшенс.

– Маркус, ты уверен? Оспа у Зеба протекает не в легкой форме и вызвана она не прививкой, а заражением.

Правила требовали, чтобы Том взял гной у человека, заболевшего в результате прививки. Но Маркусу было необходимо рискнуть.

– Начинайте, Том.

Внутри у Маркуса все дрожало, однако голос звучал ровно.

Бакленд водил пропитанной гноем ниткой по надрезам на руке Маркуса, пока красная нитка не потемнела от крови. Оспа проникла в его организм и принялась за дело.

– Да поможет нам Господь, если все пойдет не так! – произнес Бакленд, лоб которого блестел от пота.

В течение последующих семи дней оспа распространялась под кожей Маркуса с безжалостностью английской армии, штурмовавшей Бостон. Она меняла все на своем пути.

Первым признаком действия прививки стала головная боль. Маркусу казалось, что его голова вот-вот расколется. Потом боль перекинулась на почки и охватила спину. Корку хлеба, съеденную на завтрак и запитую кружкой эля, желудок тут же вытолкнул обратно. У Маркуса подскочила температура. Жар случался у него и раньше, но никогда не сжигал, как сейчас.

Маркус знал, что температура держится не постоянно. Бывает, она снижается на целый день или на несколько часов. Он с нетерпением ждал, когда наступит затишье. Потом болезнь снова пойдет в атаку, и на коже появятся болезненные гнойники. Пока же он пытался отвлечься чтением «Здравого смысла».

– Зеб, вот та часть, о которой я тебе рассказывал. – От жара у Маркуса кружилась голова; строчки разбегались перед глазами, и ему стоило немалых усилий сосредоточиваться на чтении. – «Как явствует из хронологии Священного Писания, в ранние эпохи люди не знали королей», – продолжал Маркус; пот заливал ему глаза, вызывая жжение; он вытер нос и увидел на пальцах кровь. – Ты только представь, Зеб. Мир без королей.

Вода закончилась у них еще несколько часов назад. Поскольку Зеб был слаб, за водой ходил Маркус. Том Бакленд оставлял снаружи ведра с чистой водой. Сама мысль о холодной воде заставила Маркуса облизать сухим языком растрескавшиеся губы. Горло болезненно сжалось, а когда он все же сделал глотательное движение, во рту появился отвратительный привкус.

Уставший, страдающий от жажды, Маркус положил книжку и сполз на пол. У него болело все тело, но сил на то, чтобы устроиться поудобнее, не было.

– Я дам глазам отдохнуть несколько минут, – сказал Маркус.

Очнувшись, он увидел над собой смуглое лицо Джошуа Бостона. Маркус удивленно заморгал.

– Слава Богу! – пробормотал Джошуа. – Ну и напугал же ты нас, Маркус!

– Ты целых два дня провалялся без сознания, – добавил Зеб; его ноги зажили, и хотя следы оспин на лице остались, оно вновь сделалось узнаваемым. – Доктор Бакленд думал, что мы тебя потеряем.

Маркус попытался сесть, но даже это простое движение вызвало у него позыв на рвоту. Он взглянул на левую руку. На месте клетчатых красных борозд теперь был один сплошной гнойник. Отныне он мог не бояться оспы, но болезнь чуть не унесла его жизнь. Маркус чувствовал себя слабым, как новорожденные котята, с которыми возилась Пейшенс.

Джошуа поднес к губам Маркуса ковш. Вода обожгла потрескавшуюся кожу, но холодная жидкость воспринималась точно манна небесная.

– Что нового? – хрипло спросил Маркус.

– Главная новость – ты. В городе все знают, что ты здесь, – сказал Джошуа. – Об этом только и говорят.

Маркус прикинул время. Еще пять дней; если повезет – четыре, и струпья отвалятся.

– Где моя книжка? – спросил Маркус, обводя глазами пустую комнату.

– Да вот она. – Джошуа подал ему «Здравый смысл». – Со слов Зеба я понял, что ты прочел ее целиком.

– Так я коротал время.

Маркусу было приятно снова ощутить в руках тонкий переплет памфлета. Сочинение Пейна зримо напоминало о причинах, заставивших его решиться на прививку и, вопреки отцовскому гневу, служить делу свободы.

– И потом, Зеб был вправе узнать, что у нас теперь демократия. Людям хочется свободы и равенства.

– Возможно, кому-то и хочется. Но сомневаюсь, что основная часть населения Хедли когда-нибудь согласится сесть со мной за один стол. Даже самые рьяные патриоты, – сказал Джошуа.

– Декларация, принятая в Филадельфии, утверждает, что все люди созданы равными, а не некоторые из них, – возразил Маркус, невзирая на возникшие опасения.

– И эту декларацию написал человек, владеющий сотнями рабов, – ответил Джошуа. – Маркус, ты бы перестал витать в облаках, не то на землю будет больно падать.

Струпья отпали только через семь дней. Все это время Маркус перечитывал «Здравый смысл», спорил с Джошуа о политике и начал учить Зеба читать. Наконец Том Бакленд объявил его выздоровевшим и разрешил вернуться домой.

Был воскресный день. Над полями и рекой разносился звон церковных колоколов. Маркус вышел на прохладный осенний воздух; нагой, как в день своего появления на свет. Джошуа и Зеб ждали его возле корыта с водой, держа в руках чистую одежду.

Воздух пах дымом и слегка – гниющими листьями. Зеб бросил Маркусу яблоко, которое тот проглотил за считаные секунды. Все это время он питался жидкой кашей и элем, и яблоко показалось ему невероятно вкусным и сочным. После недель, проведенных в тисках оспы, все, что он видел, чувствовал и пробовал на вкус, воспринималось подарком судьбы. Теперь его без возражений примут в армию.

Впервые Маркус ощутил, что свобода находится в пределах досягаемости.

Из дому вышел Том, держа в руках кастрюлю с закрытой крышкой.

– Кажется, это твое, – сказал Бакленд, протягивая Маркусу кастрюлю.

Теперь воздух наполнился ароматом поджаренной бумаги. Том хотел сжечь памфлет, но Маркус не позволил. Тогда врач решил продезинфицировать книжку, окурив ее дымом мха и сосновой хвои.

– Спасибо, Том. – Маркус засунул памфлет в карман; горячая бумага будет согревать его по дороге на ферму, равно как содержание книжки уберегало рассудок в дни карантина.

Маркус оставил Зеба и Джошуа сжигать все одеяла, тряпки и топчан, чтобы те, кто вздумает холодной осенней порой переночевать в ветхом доме, не заразились оспой. Том с Маркусом переправились на другой берег и, достигнув Уэст-стрит, расстались у ворот фермы Макнилов.

– Поговаривают, что Обадия вернулся, – вдруг сказал Том. – Так что будь осторожнее.

Внутри Маркуса шевельнулось тревожное чувство.

– Спасибо за предупреждение, Том. И за все остальное, – поблагодарил он врача, открывая ворота.

Воротные петли никуда не годились. Створка едва держалась на столбе. Завтра же он займется починкой ворот.

Маркус прошел на задний двор, чтобы взглянуть на коров и пошарить в курятнике, захватив оттуда несколько снесенных яиц. Когда мать вернется из церкви, она пожарит яичницу с ломтиками бекона, а он дочиста оботрет сковородку хлебом… если, конечно, в доме есть хлеб. Желудок Маркуса заурчал, предвкушая скромный пир.

Со стороны односкатной пристройки донесся подозрительный шум. Пристройку отец соорудил еще давно, мечтая о процветающей ферме. По его замыслам, пристройка должна была превратиться в кладовую, но так и не превратилась, успев обветшать. Шум означал одно из двух: либо боров Келлогов опять пролез на кухню в поисках еды, либо там сейчас гремел Обадия и искал спиртное, которое мать прятала под карнизом. Кособокая дверь была приоткрыта, и Маркус ногой открыл ее пошире. Кто бы там ни хозяйничал: соседский боров или глава семьи, – внезапность появления давала Маркусу преимущество.

– Где ром? – сердито спросил отец.

Язык у него заплетался. Задав вопрос, он швырнул на пол еще один горшок.

– Все, что было, ты выпил. – Кэтрин говорила тихо, однако Маркус сразу уловил в материнском голосе дрожь и страх.

– Врешь! – заорал Обадия.

Мать вскрикнула от боли.

Маркус помчался к хозяйственным постройкам. В фуражном сарае он достал длинноствольную кремневую винтовку, порох и пули.

Ярдах в двухстах от двери кухни рос старый вяз. Маркус спрятался за его широким стволом и зарядил винтовку. Готовясь к армии, он уходил в лес и там упражнялся в стрельбе. Изучив свойства винтовки, Маркус убедился: заряжалась она медленно, зато била удивительно точно, даже на расстоянии.

– Отец! – крикнул Маркус, глядя в прицел винтовки, которую он навел на дверь. – Выходи!

Потянулись секунды тишины, затем послышался пьяный смех Обадии.

– Маркус? Где ты прячешься, паршивец?

Дверь распахнулась. Похоже, Обадия открыл ее ногой. Отец вышел, но не один. Он тащил за руку мать, а другой рукой сжимал плечо Пейшенс, заставляя дочь идти рядом.

– Мы думали, в этот раз ты исчез навсегда! – крикнул Маркус.

– А ты где ошивался? – Глаза Обадии искали и не могли найти сына. – Поди какую-нибудь мерзость задумал. Слышал про тебя, как ты прятался с Зебом Пруиттом в развалюхе Марша.

Всхлипывания Пейшенс превратились в плач.

– Пасть закрой! – пригрозил дочери Обадия.

– Обадия, бери всю еду, какую захочешь, и уходи. – У матери дрожал голос. – С меня довольно бед.

– Кэтрин, не смей мне указывать! – Забыв на время про Маркуса, Обадия подтащил жену ближе и прокричал ей в лицо: – Никогда!

– Отпусти маму! – Пейшенс бросилась к отцу, колотя его кулаками по спине и безуспешно пытаясь перетянуть внимание на себя.

Обадия зарычал. Повернувшись к дочери, он сильно встряхнул Пейшенс и толкнул на землю. Сестра Маркуса упала на подвернутую ногу и закричала от боли.

Маркус выстрелил.

Обадия успел увидеть вспышку и услышать звук выстрела. На его лице даже появилось изумление, но в этот момент пуля вошла ему между глаз. Обадия Макнил повалился на спину.

Бросив винтовку, Маркус побежал к матери и сестре. Пейшенс была без сознания. Мать дрожала как осиновый лист.

– Ма, ты как? – спросил Маркус, опускаясь на колени возле Пейшенс и принимаясь растирать сестре руки. – Пейшенс, очнись. Ты меня слышишь?

– Я… п-прекрасно, – заикаясь, ответила мать. Ее шатало. Она сняла забрызганный кровью чепец. – Твой отец…

Маркус не знал, прошла ли пуля навылет или застряла в отцовском черепе. В любом случае отец был мертв.

Пейшенс открыла глаза и наткнулась на невидящий взгляд Обадии. Ее рот округлился. Маркус вовремя прикрыл сестре рот, не дав закричать.

– Успокойся, Пейшенс, – сказала Кэтрин.

Под глазом матери разрастался синяк. Должно быть, Обадия ударил ее в пристройке, взбешенный отсутствием рома.

Пейшенс кивнула. Маркус убрал ладонь с ее рта.

– Ты убил па. Маркус, что нам теперь делать? – шепотом спросила сестра.

– Похороним его под вязом, – спокойно ответила Кэтрин.

Под тем самым вязом, из-за ствола которого Маркус произвел смертельный выстрел.

Спуская курок и убивая отца, Маркус в тот момент не думал о будущем. Ему хотелось, чтобы прекратились издевательства над матерью и сестрой.

– Да хранит нас Господь!

Возле угла дома стоял Зеб. Он взглянул на бездыханное тело Обадии, красные от слез глаза Пейшенс и ее порванное платье, потом на лицо Кэтрин со свежим синяком.

– Скройся в лесу, – сказал Маркусу Зеб. – Мы с Джошуа к тебе придем, когда стемнеет.

Почти до рассвета Зеб и Джошуа убеждали Маркуса в необходимости покинуть Хедли.

– Мне некуда идти, – тупо повторял Маркус, которым постепенно овладевал ужас от содеянного; волнами накатывались озноб, страх и беспокойство. – Здесь мой дом, – говорил он друзьям.

– Ты должен убраться из Хедли. Ты застрелил отца в воскресенье. Выстрел наверняка слышали. На охоту не спишешь. Сам знаешь: по воскресеньям никто не охотится. Потом станут вспоминать, что в городе видели вернувшегося Обадию.

Зеб был прав. Выстрел на ферме слышала не одна пара ушей. Многие горожане проходили мимо их дома, направляясь в церковь. Слухи о возвращении Обадии достигли даже Тома Бакленда.

– Если останешься, тебя арестуют. Возможно, еще и твою ма с Пейшенс обвинят в причастности, – сказал Джошуа.

– А если сбегу, это будет подтверждением моей вины и к ним не станут цепляться.

Маркус сжал голову в ладонях. Вчерашнее утро было таким солнечным и полным надежд. Воздух Хатфилда пах свободой. Теперь Маркусу грозила потеря не только свободы, но и жизни.

– Бери винтовку и отправляйся на юг, где стоит армия. Если уцелеешь, начнешь новую жизнь в другом месте, – сказал Джошуа. – Где-нибудь подальше от Хедли.

– Но кто позаботится о ма? О Пейшенс?

Зимы всегда были трудным временем, а при скудном урожае и продолжающейся войне понадобится куда больше усилий, чтобы выжить.

– Мы позаботимся, – сказал Зеб. – Это я тебе обещаю.

Маркус нехотя согласился с планом друзей. Джошуа смазал ему волосы гусиным жиром, после чего посыпал темной пудрой для париков.

– Если будут искать светловолосого парня, на тебя и внимания не обратят. Пудру вычешешь не раньше, чем доберешься до Олбани, – сказал Зеб. – И вот еще что. Твоих оспин никто не видел. Их у тебя совсем мало и только на одной щеке. Но власти все равно будут высматривать парня с гладким лицом.

Зеб совершал побеги и потому знал, как скрывать свой настоящий облик.

– До Олбани тебе лучше идти по большим дорогам. Быстрее будет. Потом выбирай окольные пути, пока не окажешься в Нью-Джерси, – добавил Джошуа. – Армия сейчас там, и Вашингтон тоже. А когда окажешься далеко на юге и если при этом тебя не поймают и ты ничего не прочтешь о себе в газетах, думаю, потом тебе уже нечего бояться.

– Каким именем назовешься? – спросил Зеб.

– Что значит «каким именем»? – нахмурился Маркус.

– Тебе нельзя называть свое настоящее имя, – пояснил Джошуа. – Сам себя выдашь. Они же будут искать Маркуса Макнила.

– Мое второе имя Гален. – медленно произнес Маркус. – Вот его и возьму. А фамилию… назовусь материнской – Чонси. Ма всегда говорила, что я больше Чонси, чем Макнил.

Джошуа снял шляпу и нахлобучил на припудренную голову Маркуса:

– Старайся ни во что не встревать, Гален Чонси, и не теряй бдительности. А главное – не оглядывайся назад.