Текст книги "Сад каменных цветов"

Фотография была сделана на одной из улиц БернтСтенда весенним днем в середине тридцатых годов. Элегантная Эста, стареющая мать Сван, позировала перед очередным строящимся мраморным домом. Она называла их «домами Эсты». Эста Хардигри создавала свой собственный город, свою собственную версию прошлого, превращая все остальное в пыль. В светлом платье с заниженной талией она казалась моложе своих лет. Ее декольте было на несколько дюймов глубже, чем полагалось, и обнажало ложбинку между грудями, чья кожа могла поспорить нежностью с тончайшим крепом.

Позади Эсты на шершавом каменном пьедестале стояла Сван во всем великолепии своих девятнадцати лет, прелестная и сдержанная, в длинной юбке и наглухо застегнутой белой блузке. Ее глаза смотрели серьезно, но в то время в них в любую минуту еще могли вспыхнуть искры тепла, веселья и добродушной насмешки. Ее младшая сестра Клара с лукавой улыбкой на губах лежала рядом на недостроенной каменной стене, подперев голову рукой. Даже в простой школьной форме она все равно казалась этакой американской Клеопатрой. Немножко в стороне, отдельно от белых, в той же позе, что и Сван, стояла Матильда – спокойная, строгая, с крупной камеей у ворота. Посторонние могли бы предположить, что она – живущая в доме компаньонка или личная горничная.

Позади всей группы и возвышаясь над ней, в проеме строящегося мраморного дома, широко расставив длинные ноги, стоял высокий темноволосый мужчина, одетый как рабочий, с мускулами каменотеса. Но в его лице было больше гордости, чем унижения. Он стоял в независимой позе, засунув большие пальцы в карманы просторных штанов. Казалось, он находится над миром. Их миром.

Этого человека звали Энтони Уэйд.

– Каким красавцем выглядел Энтони в тот день, – вздохнула Матильда. – Мы не могли оторвать от него глаз.

– Но он смотрел только на тебя. – Сван положила снимок обратно в шкатулку из мрамора с замком на крышке, аккуратно закрыла ее и передала Матильде. – Лучше бы ты не хранила эту фотографию.

– Но это его единственный снимок, который у меня остался. – Матильда помолчала. – Спасибо, что помогла мне разыскать его семью. – Она легко коснулась рукой пальцев Сван. Та кивнула в ответ, однако глаза ее смотрели мрачно.

– Ты должна помнить, что Энтони обзавелся семьей уже после того, как уехал из Бернт-Стенда. Ты ничего им не должна.

– Я в долгу перед Энтони, – возразила Матильда.

– Если Клара услышит, что мы вызвали их сюда, неприятностей не миновать.

– Она не узнает. Кроме нас и старого Карла, об Энтони все забыли. Никто и не вспомнит, что его фамилия была Уэйд. – Матильда встала и взяла шкатулку. – Я должна помочь семье сына Энтони, Сван. Я обязана попытаться.

Сван устало кивнула. Она прощала Матильде эту слабость, хотя сама уже давно забыла, что такое проявление чувств. У них с Матильдой было тяжелое детство, а потом им всю жизнь приходилось мириться с ограниченностью окружающих их людей. Они пережили мужчин, которые приходили и уходили, и дочерей, которые умерли молодыми и так ничего и не поняли. Теперь Сван боялась, что приезд Уэйдов в Бернт-Стенд станет ошибкой, о которой ей придется жалеть всю оставшуюся жизнь.

– Пришли ко мне Дарл, – сказала она Матильде. Матильда нахмурилась:

– Представь себе, Дарл объявила, что Эли Уэйд принадлежит лично ей. Теперь она будет его защищать. Не знаю, что с этим делать. Ты бы их видела! Просто два маленьких солдата.

«Удивительный ребенок», – подумала Сван. Она откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Дарл была яркой, умной, красивой, любящей девочкой. Ее будущее так легко разрушить! Она похожа на драгоценный камень, который можно резать только твердой рукой. Сван в который раз поклялась себе, что никогда не повторит ошибок, допущенных с Джулией, матерью Дарл.

– Пока я оставлю мальчика ей. – Сван открыла глаза и взглянула на Матильду. – Она достаточно быстро поймет, где ее место и где его.

– Мы все в свое время это поняли, не правда ли? – грустно ответила Матильда и вышла из комнаты.

* * *

– Дарл, ты с каждым днем все больше становишься похожей на бабушку, это просто удивительно, – сказала мне как-то одна пожилая женщина, пока я стояла в магазине и ждала Сван.

– Нет, мне кажется, малышка больше похожа на Клару, – возразила ее спутница.

– Не говори так! Зачем девочке жить с таким проклятием?

– Но Клара всегда была красавицей!

– Да что ты, она была страшна, как смертный грех. И дело тут вовсе не во внешности…

Я стояла и в ужасе слушала, как две кумушки обсуждают моральные устои сестры моей бабушки. Но, как только появилась Сван, они разом замолчали. И тогда я поняла: Клара так ужасна, что упоминание о ней на людях может опорочить нашу фамилию. А теперь я и сама стала позором семьи…

Я ждала решения Сван, сидя на тиковом диванчике в холле у библиотеки. Моя нога отбивала неровныйритм на мраморном полу. Сван совсем недавно оснастила дом системой кондиционирования, и мне не хватало жужжания вентиляторов под потолком и потока теплого воздуха.

– Помоги! – почти беззвучно обратилась я к портрету моей матери, Джулии Сэмпле Юнион, висящему над камином. Она улыбалась мне, красивая юная дебютантка, и ничем не могла мне помочь.

Все говорили, что она была очень нежной и ласковой. Ночами я думала о ней и о моем отце, который был простым резчиком по камню в «Компании Хардигри». Я никого из них не помнила, потому что была совсем крошкой, когда они разбились на горной дороге у самой городской черты. Мой отец вел машину слишком быстро. Мне объяснили потом, что он не хотел этого. «Мужчины всегда так говорят», – заметила как-то Сван.

Моя прабабушка Эста смотрела на меня с другой стены. Ее изобразили в полный рост. Портрет был написан в 30-х годах, незадолго до ее смерти. Эсте тогда уже перевалило за пятьдесят, но ее все еще окружал ореол красоты и силы. Она смотрела на мир, высокомерно подняв одну бровь. Светло-голубое бальное платье подчеркивало ее грудь и ниспадало вниз, как лепестки цветка. На серебряной цепочке, украшенной жемчугом и сапфирами, висел кулон из мрамора с бриллиантом в центре. Моя бабушка Сван носила точно такой же.

Рядом висел портрет ее мужа, моего прадедушки, А. А. Хардигри. Художник изобразил темноволосого красавца с горящим взором. Именно он купил здесь когда-то участок земли, открыл каменоломню, начал добывать знаменитый розовый мрамор и выстроил первый поселок Бернт-Стенд. Он погиб при пожаре, который почти полностью уничтожил поселок в двадцатые годы. Рядом с ним из мраморной рамы улыбался мой дед, доктор Полтроу Сэмпле. Он принадлежал к известной семье из Эшвилла и умер от сердечного приступа еще до моего рождения. Сван редко говорила о нем, как нечасто вспоминала и мою погибшую мать или свою сестру Клару, живущую в Чикаго.

В нашем доме я не нашла ни одного изображения Клары. Для меня она была чудовищем, о котором не говорили и которое могло настигнуть меня, если я не научусь вести себя, как подобает леди. Не то чтобы Сван говорила мне об этом, но я поняла еще ребенком, что, если о ком-то даже не упоминают, это плохой знак.

Если я не буду осторожна, то превращусь в такую же невидимку.

Массивная дубовая дверь библиотеки еле слышно щелкнула. Я вскочила на ноги и сцепила руки за спиной в замок. В холл вышла Матильда.

– Можешь войти, – мягко сказала она. – Все в порядке. – Она похлопала меня по спине. Я кивнула и судорожно сглотнула.

Когда я вошла в библиотеку, ласковые лучи солнца заиграли на хрустале канделябра. Сван встала из-за стола. Я снова задрожала, хотя моя бабушка ни разу не подняла на меня руку и очень редко повышала голос. Она отчаянно защищала меня, учила, воспитывала твердой рукой и очень мною гордилась. Мне всегда хотелось угодить ей.

– Ты нарушила правила поведения на улице. – Голос Сван звучал негромко. Я могла только удрученно кивнуть.

Она прошла через комнату с грацией модели из «Вога», одетая в светлую льняную юбку, белую блузку и белые туфли на низком каблуке. Ее шею украшала ниточка жемчуга, подобранная к крошечным серьгам-гвоздикам. Еще Сван носила золотые часы, обручальное кольцо с бриллиантами и фамильный кулон Хардигри. Ей было чуть-чуть за пятьдесят, но она оставалась красавицей и только начала подкрашивать свои темно-каштановые волосы. Ее глаза были еще более синими, чем мои, а брови красиво изгибались.

– Раньше ты не позволяла себе не слушаться меня.

– Мне жаль…

– Тебе жаль, что тебя поймали на месте преступления?

– Да, мэм… То есть, конечно, нет, мэм! – Я всегда обращалась к бабушке на «вы» и чаще всего называла ее «мэм».

К моему глубочайшему изумлению, на губах Сван заиграла легкая улыбка.

– Расскажи мне подробно, что произошло. – Она села за стол и начала постукивать золотой перьевой ручкой по темной мраморной крышке. В Бернт-Стенде не добывали темный мрамор. Крышка была подарком итальянского мраморного магната.

– Вы всегда говорили, что мы отвечаем за наших рабочих, поэтому я решила, что должна исполнить свои обязанности. Они его били, а я не могла просто стоять и смотреть.

– Но, насколько я понимаю, Эли, этот мальчик, сам начал драку. Его ведь даже не спровоцировали, а он набросился с кулаками на других ребят. Что ты об этом думаешь?

– Я думаю, что он привык к тому, что над ним издеваются, и привык давать сдачи. Но он никого не трогал, пока они не стали насмехаться над его сестренкой.

– Понимаю. Так что, по-твоему, он благородный мальчик?

– Он помог мне подняться. И потом заслонил меня, чтобы мне снова не досталось.

– Ясно. Но, как бы там ни было, я не хочу, чтобы ты общалась с Эли Уэйдом.

Мое сердце упало.

– Да, мэм. – Приказам Сван следовало беспрекословно подчиняться.

– И не вздумай снова опускаться до уровня тех, кто стоит ниже тебя.

– Да, мэм.

– Но ты должна сражаться за то, что принадлежит тебе.

Я смотрела на нее, не веря своим ушам.

– Так, значит… я поступила правильно?

– В этот раз – да. – Она махнула рукой, отпуская меня. – Иди.

Я рванулась к дверям, тяжелая ноша свалилась с моих плеч, хотя я понимала, что сложные правила, установленные бабушкой, стали еще более запутанными. Когда я стала старше, я поняла, что произвела на нее впечатление своим поступком. Слабый человек может унаследовать землю, но не «Мраморную компанию Хардигри».

Уже добежав до двери, я остановилась и оглянулась на нее:

– А где Уэйды будут жить, мэм?

Сван уже открыла ящик стола и достала несколько гроссбухов, которыми ей предстояло заняться. Она посмотрела на меня поверх них с выражением нетерпения на лице.

– В Каменном коттедже. Мне нужно, чтобы за ним присматривали.

Я едва удержалась от возгласа изумления. Каменный коттедж принадлежал нам, он был расположен в лесу всего в десяти минутах ходьбы от Марбл-холла. Это значило, что Уэйды – не простые рабочие. А еще это значило, что мы с Карен больше не будем одни играть в лесу. Просто невероятно, насколько мне повезло!

Я родилась между молотом и наковальней. Наковальня была из розового мрамора. Но мой маленький, зачарованный, одинокий мир стал богаче на одну потрясающую душу – душу Эли Уэйда!

Глава 2

«Она смотрит на нас так, словно мы выставлены на продажу», – думал Эли Уэйд, когда все они – Ма, Па, он и Белл – стояли на мраморном полу кабинета Сван Хардигри Сэмпле в здании рядом с каменоломней. Она сидела за столом и изучающе смотрела на них. Эта леди оказалась самой красивой женщиной из тех, кого Эли доводилось видеть. И не такими он представлял себе бабушек. За ней стояла красивая цветная леди, миссис Дав. Миссис Дав смотрела на Па так, словно его вид согревал ей душу. Эли никак не мог понять, что происходит.

– Вы когда-нибудь работали горничной? – спросила Сван Сэмпле, обращаясь к Ма.

– Да, мэм, – с готовностью кивнула Ма.

– Миссис Дав свяжется с вами. Она управляет моим имением.

Ма поклонилась Сван, потом миссис Дав.

– Благодарю вас, мэм.

Миссис Дав кивнула в ответ.

– Как зовут вашу девочку?

Теперь Сван обращалась к Па. Белл дрожала у него на руках, тоненькие ножки торчали из-под сшитого Ма платьица. Она спрятала лицо у Па на шее, и тот обнял ее одной рукой, словно защищая.

– Аннетт Белл, мэм. Она ужасно стеснительная. Мы не можем заставить ее разговаривать. Доктор сказал, что с этим ничего не поделаешь, она просто такой уродилась.

– Слабость при рождении можно победить дисциплиной и умелым руководством, мистер Уэйд.

Па опустил голову. Он так и не смог научиться читать, а сколько раз пытался. И именно из-за людей, подобных Сван, его это так мучило и он так отчаянно скрывал свой секрет, Слабость… Эли сгорал от неловкости и боли за него.

– Да, мэм, мы с ней занимаемся, – пробормотал наконец Па.

Взгляд Сван Хардигри остановился на Эли. Он попытался состроить ей рожу, и это ему с рук не сошло.

– Почему ты так хмуро на меня смотришь, молодой человек?

Эли чувствовал, с какой тревогой Ма и Па глядят на него. Думай быстрее, не сдавайся! Он постарался сделать что-то с лицом, но от напряжения у него задергался мускул под правым глазом, наиболее слабым. Он поправил очки. Сейчас она, наверное, скажет ему, что это глазное яблоко нуждается в дисциплине.

– Я хмурился, потому что смотрел вон на ту картину, мэм, – легко солгал он.

Сван изогнула бровь. На стене у нее за спиной полуобнаженная Свобода вела Вашингтона и его войска к победе на фоне грозового неба.

– И что же тебе в ней не понравилось?

– Ну, если Свобода хотела, чтобы генерал Вашингтон воспринял ее всерьез, то почему бы ей было не прикрыть грудь броней?

Ма быстро дернула его за рубашку. «Еще одно слово, – понял Эли, – и она меня по-настоящему ущипнет». Мальчик виновато посмотрел на отца и заметил, что тот рассердился. Но когда он заставил себя вновь взглянуть на Сван, то не увидел в ее глазах гнева.

– Лучшая защита иногда бывает невидимой.

Эли нечего было возразить на это; кроме того, лишнее слово – лишние неприятности.

– Ты думающий и умный мальчик, – заметила Сван Хардигри.

– Надеюсь, мэм.

– Хорошо, таким и оставайся. – Она помолчала. – Но не вздумай больше гримасничать передо мной.

Эли чуть не подавился. Он посмотрел на Па, и тот кивнул. Это означало, что они должны отступить без борьбы, что бы ни пришло в голову этой женщине.

Эли вздрогнул от ярости.

– Да, мэм.

Этого он никогда не забудет.

* * *

Когда я услышала, что Эли обсмеял Свободу на картине в кабинете Сван, я была потрясена. Какой храбрец! Неужели он не понял, какой властью обладает моя бабушка? Она никогда не потерпит неуважения.

Всего год назад она разорвала дружбу с одной весьма великосветской дамой, которая жила в Эшвилле. Этот город в горах значительно больше Бернт-Стенда, до него полтора часа езды по извилистым горным дорогам. Мы с бабушкой всегда останавливались в доме этой леди, когда Сван устраивала балы или приемы в «Гроув-Парк-Инн» – самом красивом, на мой взгляд, отеле Северной Каролины. Мне он нравился, потому что не был отделан мрамором и не был розовым, и в нем не скрывались никакие мрачные тайны, как это было в Бернт-Стенде.

Существует поверие, что Бернт-Стенд был городом, полным греха, поэтому дьявол сжег его.

Я прочла эту надпись под старой фотографией в книге по истории Северной Каролины, которую нашла в гостиной у этой самой леди. На снимке был запечатлен Бернт-Стенд в начале 20-х годов, незадолго перед тем, как пожар убил моего прадедушку. Моя прабабушка Эста сумела спастись со Сван, малюткой Кларой и Матильдой, дочкой темнокожей служанки.

Именно тогда, глядя на фотографию, я поняла, почему Эста решила заново отстроить город из несгораемого розового мрамора. Изначально поселок был скопищем жутких хибар и бараков, сгрудившихся в долине. Все деревья были спилены, мулы и повозки увязали в грязи там, где теперь протянулась главная улица города. Неопрятные мужчины и женщины группами брели по деревянным тротуарам, и даже наши великолепные серо-голубые горы казались пыльными. В уголке неизвестный журналист пририсовал стрелочку к облаку пыли и написал: «Всего полмили до карьера – и ни единого дерева, так что в ветреный день все девицы А. А. Хардигри становятся розовыми. Ха-ха!»

Я показала фотографию с надписью Сван.

– Какие грехи, бабушка? Почему кто-то написал «ха-ха» о девушках? Разве прадедушка не был хорошим человеком? Что у него были за девушки? Что означает эта фотография, мэм?

– Она означает, что моя подруга больше мне не подруга, – холодно ответила Сван. – У нее очень плохой вкус, она не умеет выбирать книги по истории и совсем не уважает мое доброе имя.

Сван отобрала у меня книгу и больше не сказала ни слова. Но впредь мы никогда не останавливались в доме у этой женщины.

* * *

Каменный коттедж представлял собой еще одну тайну, связанную с прошлым моей семьи. Прабабушка Эста приказала построить его в конце тридцатых годов, в то же самое время, когда строился Марбл-холл и все знаменитые «дома Эсты» в городе. В коттедже было три спальни, гостиная, столовая, кухня и даже отдельно стоящий гараж на одну машину – все из розового мрамора, разумеется. Обсаженная азалиями грунтовая дорога вела к нему от основного шоссе, проходящего позади Марбл-холла.

Когда я была маленькой, Сван сказала мне только, что Эста построила этот домик для своих гостей. Мне это показалось странным, так как коттедж прятался от Марбл-холла за холмом и Мраморной речкой. Чтобы туда добраться, необходимо было пройти через Сад каменных цветов – еще одно загадочное место – и через лес. Сван иногда посылала Карла Маккарла проверить, все ли там в порядке, но сама туда не заходила. Время от времени кто-нибудь из ее знакомых или деловых партнеров в поисках уединения занимал коттедж на пару месяцев, но до приезда Уэйдов он пустовал уже несколько лет.

Теперь Каменный коттедж сиял огнями. – Они поселились в доме с привидениями, – прошептала мне на ухо Карен.

Мы лежали на животе в лавровых зарослях на холме над Каменным коттеджем. Карен просто помешалась на привидениях и вообще на всем, что связано со смертью, но это не казалось мне странным. Ведь ее отец погиб во Вьетнаме, когда она была совсем еще крошкой, а ее мать Кэтрин умерла от какой-то неизвестной болезни вскоре после его гибели. Я же просто старалась не задумываться о том, гуляют ли мои собственные родители в райских кущах, или их души так и не нашли упокоения.

Карен прихлопнула ладонью москита, жужжавшего над ее тщательно заплетенными шоколадными косами.

– Этот мальчик должен оказаться достойным наших усилий, – заметила она.

Мы лежали в лесу. Я набрала побольше слюны плевком сбила москита на лету.

– Готов!

– Как ты вульгарна!

– Но зато я не боюсь привидений.

– Ты просто ничего о них не знаешь. – Моя подруга склонила голову к плечу. – В Каменном коттедже полно призраков.

– Ерунда! Это просто заброшенный дом. И вовсе он даже не проклят.

– Спорим, духи наших мам витают где-то здесь?

– С чего ты взяла?

– Они раньше играли в этом лесу. Мне бабушка сказала.

– Ну, они же не захотели здесь остаться, – равнодушно ответила я. – Потому что они не были здесь счастливы. И до нас им нет никакого дела, а значит, и души их здесь не летают. – Я отогнала кровососов от лица и в душе понадеялась, что ни зеленая змея, ни многоножка не заползут в мой комбинезон. И тут я заметила движение в коттежде. – Вон он!

Мы плотнее прижались к земле и увидели, как Эли Уэйд вышел из красивой резной задней двери коттежда. Было самое начало сентября, совсем недавно праздновали День труда. В это время на каждом перекрестке стояли жаровни, и проезжающим предлагали купить сандвичи со свининой, брауншвейгские колбаски и свиные ребрышки в густом ароматном соусе. Мы видели, как чуть раньше к дому подъехали родители Эли – их грузовичок теперь ездил исправно – и пронесли в дом коробки с едой. Джаспер Уэйд уже около месяца работал на «Мраморную компанию Хардигри».

Эли держал в руке свиные ребрышки. Он стоял в пустынном заднем дворике дома и наслаждался дешевой едой, словно это было невиданное лакомство. Он ловил капли соуса языком, облизывал кости. Жидкость попала на стекла очков, и ему пришлось оторваться от еды, чтобы протереть их. Сначала он слизнул соус с линз и только потом вытер их.

– Смотреть совершенно не на что! – фыркнула Карен. – Пучеглазый, очкастый, костлявый, в чем только душа держится…

Я толкнула ее локтем в бок.

– Ему просто надо есть побольше. Мне кажется, он по-настоящему красивый. И благородный. Он успел за свою жизнь побывать во многих местах, а не сидел на одном месте и не ждал, пока что-нибудь произойдет. Он похож на рыцаря Галахэда…

– Благородный? Гм…

У меня заныло сердце, когда я увидела, что Эли принялся обгладывать уже объеденные кости, высасывая последние остатки вкуса. А еще я подумала, что новый учебный год начинается на следующей неделе, а так как мы с Карен учились в Марбл-холле, то мне не удастся часто видеться с ним.

– Благородный! – уверенно повторила я. – И красивый.

Карен даже застонала от досады.

– И что ты собираешься делать? Он станет твоим, дружком? Твоя бабушка все равно не позволит тебе дружить с мальчиками, пока ты не вырастешь. А тогда она сама найдет для тебя подходящую партию и выдаст тебя замуж.

– У меня будет друг, если я этого захочу!

– Как же, как же! Ты с ума сошла? Мы с тобой важные персоны. Мы должны выйти замуж за богатых.

Я приподнялась на локтях.

– Я выйду замуж за того, за кого захочу!

– Тс-с! Ложись скорее, дурочка! – зашипела на меня Карен.

Я снова улеглась на живот, но было уже слишком поздно. Эли смотрел прямо на нас. Мускулы на его щеках напряглись, он выбросил кости в кусты и помчался вверх по холму. От страха у меня на затылке зашевелились волосы.

– Бежим! – взвизгнула Карен.

И мы побежали.

Я неслась вверх по холму, прорываясь сквозь кусты, перепрыгивая через вымоины, спотыкаясь о торчащие серые корни высоких деревьев, и все время слышала за собой топот ног Эли. Он догонял меня. Карен припустилась бежать по темной извилистой тропинке и бросила меня. А я устремилась туда, где всегда чувствовала себя в безопасности.

Я миновала вершину очередного холма, рванулась сквозь кусты мускатного винограда и метнулась в узкую тенистую неглубокую долину. Я поняла, где нахожусь, за секунду до того, как стукнулась лбом о твердый, покрытый серо-зеленым мхом мрамор. Из глаз посыпались искры, я упала навзничь. У меня над головой искусно вырезанные мраморные цветы и виноградные гроздья каскадом падали из огромной, выше человеческого роста, розовой мраморной вазы. Вокруг меня стояли источенные непогодой гигантские мраморные скамьи, увитые жимолостью и папоротниками, и высились пустые мраморные вазы, застывшие в ожидании так и не созданных мраморных букетов. Я прибежала в Сад каменных цветов, и он крепко держал меня в своих мраморных объятьях.

Эли рухнул рядом со мной на колени и приподнял мне голову.

– Господи! Не вздумай потерять сознание или что-нибудь в этом роде. – Его лицо побледнело, от гнева не осталось и следа. – Я сбегаю к ручью за водой.

Он вернулся через минуту, неся свою мокрую, но крепко отжатую футболку. Голова у меня кружилась. Я с трудом села и прислонилась спиной к мраморному постаменту, а Эли принялся протирать влажной материей мой лоб и щеки.

– Что ты себе позволяешь?! – рявкнул он. – Ты что, думала, что я догоню тебя и убью?

Звезды перестали кружится у меня перед глазами, в голове прояснилось.

– Но ты же за мной гнался! Мне показалось, что ты рассердился…

– Я и в самом деле рассердился. Но я не собирался бить тебя. Я девчонок не бью.

– Теперь я это знаю, ты просто гонишься за ними, как волк.

Я пальцем дотронулась до похожей на яйцо шишки, которая уже начинала расти у меня на голове. Эли поправил пальцем очки, осмотрел мою голову, а потом положил мне руки на плечи и заглянул в глаза.

– Плакать собираешься?

– Нет, я ведь Хардигри. Я плачу мраморными слезами и плююсь мраморными слюнями.

Эли присвистнул и сел на пятки.

– Ты шпионка, вот ты кто!

– Мне просто хотелось посмотреть, хорошо ли тебе живется в твоем новом доме.

– Послушай, я хочу только одного: чтобы меня оставили в покое и не подсматривали за мной. Моему отцу нужна эта работа. За последние полгода он так и не смог найти хорошего места. Каменоломни в Теннесси закрылись, а он только и может, что работать каменотесом.

– Почему? Он выглядит таким сильным и умным. Я ждала ответа, наверное, целых пять минут.

– Он вовсе не умный, – наконец пробормотал Эли, опустив голову. – Во всяком случае, у него нет знаний, которые могли бы пригодиться.

Меня затопила волна сострадания.

– Но он ведь хороший папа, верно?

– Да.

– Ну и отлично! Радуйся. У меня отца вообще нет. И мамы тоже.

Эли нахмурился:

– Как это случилось?

– Они разбились на машине, когда я была совсем маленькой. На больших камнях внизу по дороге возле Хайтауэр-Ридж до сих пор остались следы.

– Мне жаль…

– Мой папа работал каменщиком в «Компании Хардигри», как и твой.

Эли смотрел на меня во все глаза.

– Черт побери! Никогда бы не подумал.

Надо же, он чертыхается! А значит, отправится прямо в ад. Отлично, я пойду вместе с ним.

– Да, черт возьми! – храбро выпалила я.

Эли вдруг обратил внимание, что стоит в скрытой от глаз узкой долине, окруженной густым лесом. Его глаза расширились, когда он увидел вазу с мраморными цветами.

– Что это за место?

– Здесь отлично можно спрятаться, если, конечно, за тобой кто-нибудь не гонится. Этот сад создала моя прабабушка. Никто не знает зачем.

– Спорим, это волшебное место?

Я была удивлена и обрадована его словами. Он понял!

– И спорить не буду.

– Сюда кто-нибудь приходит?

– Только я. Моя подруга Карен боится этого сада. – Я поколебалась немного, но потом решилась: – Ты тоже можешь приходить сюда. Я не буду возражать.

Выражение его глаз изменилось.

– Почему ты так хорошо ко мне относишься? Чего тебе от меня нужно? Я же совсем не из твоего круга.

– А я считаю, что из моего!

Эли промолчал, и я разочарованно вздохнула. Потом встала, отряхнула листья с комбинезона и пошла вверх по противоположному склону. Коленки у меня подгибались от слабости.

– Эй! – окликнул он меня.

Я остановилась и обернулась. Эли стоял и смотрел на меня снизу вверх так, что у меня быстрее забилось сердце.

– Мне никогда не стать таким розовым, как ты, но в друзья ты годишься, – объявил он.

В тот день я влюбилась в него, хотя мне было всего восемь лет.

* * *

«Почему она так хорошо ко мне относится?» – Эли терялся в догадках. В Теннесси он привык, что его либо дразнили, либо игнорировали, называли белой швалью, четырехглазым, страшилой или даже еще хуже – сыном не умеющего читать болвана и братом дебильной сестры. Он всегда сражался с этим один, пока на его сторону не встала розовая девочка.

«Приветствую тебя», – сказала ему Дарл Юнион, словно была принцессой.

«Приветствую тебя», – ответил он ей, словно принц.

А теперь она показала ему фантастический тайный сад. Ему явно начинало везти! Эли считал, что этот; волшебный сад с его удивительными каменными цветами изменил жизнь всей его семьи. Он, например, обнаружил, что Ма плачет от радости каждое утро, когда готовит им бекон и яйца в кухне их нового красивого дома. Многие годы они жили в чужих комнатах, которые сдавались внаем, в старых трейлерах, а последние несколько недель – в собственном старом ржавом фургоне. У них никогда не было дома, тем более мраморного. Воздух в долине оказался каким-то особенным – вкусным, прохладным и свежим. По стенам коттеджа вился плющ, добираясь до конька крыши. Стены, и снаружи и изнутри, были розовыми, чистыми, холодными. Этот дом все время заставлял его воспоминать о Дарл Юнион.

– Для огорода здесь маловато солнца, – пожаловался Па, но даже он не сумел найти больше ни одного изъяна. Все приспособления на кухне оказались чистыми и работали. В доме было две большие красивые ванные комнаты с огромными мраморными ваннами. Ночью коттедж освещали лампы и люстры. В подвале стояла даже стиральная машина.

Ночью Эли лежал рядом с Белл в их общей постели, чистый после ванны, прижимал к себе старенькое издание «Путешествий Гулливера» и разговаривал сам с собой. Он клялся, что сделает все от него зависящее, только бы его семья могла остаться в этом доме до тех пор, когда плохие времена растают в прошлом, словно дым. Каждый день он приходил в Сад каменных цветов и просил кое о чем еще.

Па повесил на стене в гостиной у камина маленькую фотографию дедушки Уэйда. У них остался только этот снимок. Дедушка вырезал его из другой, большой фотографии, но Па не знал, ни что это за снимок, ни где именно он был сделан. В молодые годы дедушка считался лучшим резчиком по камню в пяти штатах, но после несчастного случая остался калекой. Фотография была сделана еще до того, как изувеченный дедушка Уэйд познакомился с бабушкой Уэйд. Она все равно вышла за него замуж и одна зарабатывала им на жизнь, работая то кухаркой, то сиделкой. Дедушка умер от пьянства, когда Па был еще мальчиком.

Но на этой фотографии дедушка Уэйд был еще совсем молодой. Он стоял в проеме строящегося мраморного дома, широко расставив ноги, засунув большие пальцы рук в карманы, и улыбался. Уголки его губ были чуть опущены вниз, словно тот, кто стоял там, заслуживал его улыбки больше, чем все остальные в этом мире.

Эли всегда интересовало, кому улыбался дедушка и когда это он был таким счастливым.

* * *

Всю осень и зиму я не раз тайком наблюдала за Каменным коттеджем и частенько видела Эли, который помогал матери развешивать белье. Его отец как-то зашел в контору Сван, когда я была там, и, почтительно сняв шляпу, попросил разрешения расчистить полакра земли у коттеджа, чтобы посадить огород.

– Вы хорошо работаете, мистер Уэйд, – сказала | ему Сван, сидя за огромным столом из красного дерева с мраморной столешницей. – Поэтому я даю вам разрешение.

И это сказала женщина, которая почти никогда не находила повода похвалить кого-то или что-то!

В самые холодные зимние месяцы я надевала теплое пальто и отправлялась на холм у Каменного коттеджа и смотрела, как Эли и его отец валят деревья под новый огород. Я видела, как трясется продрогший Эли в старенькой курточке и потертой шапке. Джаспер Уэйд тоже дрожал от холода, но они не сдавались и не уходили в тепло. Джаспер терпеливо учил Эли обращаться с опасной даже на вид пилой, такой тяжелой, что Эли сгибался пополам, когда поднимал ее. Я ни минуты не сомневалась, что Джаспер мог и сам свалить все деревья, но он этого не делал.

Всякий раз, когда огромное дерево падало на землю в результате совместных усилий отца и сына, я видела, как суровый, немногословный Джаспер обнимал мальчика за плечи, а Эли отвечал ему довольной улыбкой. Именно тогда я поняла, хотя не сумела бы выразить это словами, что Эли так же обожает своего отца, как я обожаю Сван. Мне так хотелось заслужить от нее хотя бы улыбку! Я знала, что она любит меня, но мне не хватало выражений этой любви.