Текст книги "Тропа Крысиного короля"

Если Эрик Манхейн настолько талантлив, то почему не уезжает? Почему живет в этой глуши? Мия готова была поставить голову против разбитой тарелки, что дело здесь не только в любви к удивительным северным пейзажам.

– Надеюсь, у меня будет случай познакомиться с вашими стихами, – сказала она.

Господин с забинтованной рукой произнес:

– О, в этом можете не сомневаться! Он всегда читает свои вирши, независимо от того, хотим мы этого или нет. Аделард Винвард, к вашим услугам.

– Аделард не любит поэзию, – с мрачным видом заметил Эрик. – Он художник, и весьма неплохой, но остальные служители муз ему не товарищи.

– Отчего же! – Аделард проглотил ложку супа и довольно кивнул: еда пришлась ему по душе. – Я люблю поэзию, но только хорошую.

– Скверный намек, честно говоря, – буркнул Эрик, глядя в стол. – Я-то назвал вас неплохим художником.

– И соврали, – усмехнулся Аделард. – Хотите выглядеть джентльменом в глазах прелестной барышни, только и всего. Я прекрасно знаю, сколь высоко ваше мнение о моих полотнах.

Говоря «высоко», Аделард шевельнул в воздухе пальцами так, словно брал слово в кавычки. Эрик выразительно посмотрел на художника и ничего не ответил. Кажется, такие пикировки были здесь в порядке вещей. Все дело в скуке: благородные господа томятся этим местом и обществом друг друга и невольно начинают выискивать повод для скандала. Оливер смотрел на своих гостей, – а Мия решила, что это не друзья, а именно гости, – так, словно они забавляли его. Так влиятельный зритель будет смотреть на сцену из зала, едва заметно кивая на очередных поворотах сюжета. Все шло так, как он и ожидал.

– Что случилось с вашей рукой, господин Аделард? – поинтересовалась Мия. В стене снова зашелестело, но она постаралась уделить внимание супу, а не шелесту. Аделард устало прикрыл глаза, и его лицо на мгновение потемнело, словно Мия спросила о чем-то давнем и ранящем.

– Лесные тропы бывают обманчивы, миледи, – сдержанно сообщил он. – Упал сегодня, когда ходил писать пейзаж, прокатился с одного из уступов. Хорошо, что всего лишь вывихнул руку, а не свернул себе шею.

– А лося вы видели? – спросила Мия.

Губы Оливера едва уловимо дрогнули в чем-то, похожем на улыбку. Слуги принесли второе блюдо: мясо с овощами – порции были такими, что хватило бы накормить дюжину голодных, и Мия вспомнила Мака, мечтавшего о говяжьем супе. Интересно, накормили его на дворцовой кухне?

– Нет, на свое счастье. Лось не мирная домашняя корова и не коза, встреча с ним в зимнем лесу добром никогда не кончится. – Аделард посмотрел Мие в глаза, и ей захотелось закрыться от его взгляда – он был слишком холодным, слишком цепким, проникающим, кажется, в самые потаенные мысли. – Но он перевернул мобиль, я знаю. Вы не слишком ушиблись, я надеюсь?

– Все в порядке, – ответила Мия и обернулась к опекуну: – Можно мне выйти на прогулку после обеда?

Оливер рассмеялся – кажется, Мия забавляла его.

– Вы же не пленница. Разумеется, вы можете идти, куда вам захочется. Гуляйте на здоровье, знакомьтесь с Ангеатом, заводите новые знакомства. Если хотите, вам подготовят экипаж, съездите в Баллихар. Там в ресторане Генриха подают прекрасные кексы с изюмом и курагой, просто с ума сойти. Думаю, Эрик с удовольствием будет вас сопровождать.

Эрик тотчас же закивал, всем своим видом показывая, что готов идти с Мией куда ей только захочется. За гобеленом снова послышался шелест, и Мия спросила, стараясь говорить как можно спокойнее, не показывая своей тревоги:

– А что это постоянно шумит в стенах?

Оливер отложил вилку, откинулся на спинку стула и ответил:

– Как гласит старинная северная легенда, дворец Крысиного короля в некотором смысле живой. Когда-то это был огромный дракон, но лорд Тристан запустил в его нутро своих верных крыс, и дракон окаменел. Мы сейчас находимся в его скелете, на который натянут мрамор стен. Этот шелест – кости, которые все-таки постепенно рассыпаются.

Мию затошнило, она машинально прижала пальцы к губам. Эрик, который, видимо, уже успел примерить на себя должность кавалера столичной барышни и которому эта должность пришлась по душе, осторожно дотронулся до ее руки. Пальцы молодого поэта были теплыми и сильными, и Мия словно опомнилась. Похоже, Оливеру понравилось ее замешательство, потому что он снисходительно улыбнулся и добавил:

– Это всего лишь легенда, дорогая Мия. На самом деле этот шелест издают энергетические потоки, которые создают рубины в наших шахтах. Они выходят на поверхность по всей горе. Такой же шелест стоит во всех зданиях Ангеата, даже тех, которые построили несколько лет назад. Вот и все объяснение этой шумной загадки. Не скрою, она бывает неприятной, особенно когда почти заснул, а тут за обоями словно целая армия идет в поход.

Мия понимающе кивнула.

– Что ж, хорошо. Тогда я пойду на прогулку, – сказала она, не желая больше задерживаться в столовой. Эрик тотчас же поднялся со своего места и произнес:

– Я готов, миледи. Покажу вам кое-что очень интересное.

IV

– Тебе с каких чертей туда прикипело?

Начальник особого отдела, господин Ваноццо, однажды получил серьезную травму головы, когда пытался задержать серийного убийцу. Ранение практически не оставило последствий, вот только если раньше Ваноццо был рафинированным джентльменом, хоть помещай его на картинке в словаре, то теперь в его речи цензурными были разве что предлоги. Начальство решило, что раз это единственный недостаток ценного специалиста, то подчиненные потерпят. Чай, не баре, и сами вылезли из таких дыр, где говорят не намного лучше.

Терри привык автоматически переводить речь Ваноццо на обычный человеческий язык, они в общем-то работали спокойно, нареканий от начальства он никогда не получал и теперь очень удивился, когда пришел к Ваноццо с просьбой об отправке на север и вдруг услышал резкий и категорический отказ.

– У меня есть все основания полагать, что смерть девушек в Ангеате – это цепь преступлений, – ответил Терри. – И если я разберусь с ними, то найду ключ к делу обескровленных.

Ваноццо скривился. Откинулся на спинку кресла, отпил кофе из чашки. За время работы Терри начал примерно представлять, что будет дальше. Сейчас он чувствовал, что начальник собирается ответить категорическим отказом. Но почему?

– Твое дело обескровленных – это хрень какая-то, – произнес Ваноццо. Темные кудрявые волосы он заплетал в бесчисленные мелкие косицы по моде Крайнего Юга, и в каждой была вплетена цветная нить. Терри в очередной раз засмотрелся на их пестрый хоровод, и в висках заныло.

– Да, хрень, – продолжал Ваноццо. – Ну сам подумай, кому нужна кровь каких-то шлюшек? Зачем? Обычная бытовуха, не поладили они со своими сутенерами, их и прикопали. Если каждую такую чушь расследовать, никакого народа не хватит. Не знаю, с чего ты вдруг все это объединил в серию и придумал какого-то несуществующего маниака.

Терри вопросительно поднял бровь. Он не сразу поверил в то, что услышал именно те слова, которые были сказаны. Либо Ваноццо все-таки повредился в рассудке, и старая травма не дает ему видеть дело обескровленных так, как его видит Терри, – либо тут скрыто что-то еще.

Перед мысленным взглядом проплыл экипаж – очень дорогой, такой, который не будут останавливать полицейские для досмотров. Он остановился возле витой ограды роскошного особняка: к господам, которые живут в таких домах, никто и никогда не протянет руку. Отшибут сразу.

Возможно, Ваноццо знал больше, чем рассказывал. И не собирался пускать Терри туда, где он мог найти ответы на свои вопросы.

– То есть вы считаете, что все это простая бытовуха? – уточнил он. Ваноццо кивнул.

– Сам подумай, в каких местах находили твоих обескровленных. Там вон, за полгрошник шкуру снимут, а у девок были цацки. – Начальник говорил спокойно, но Терри видел, как побагровел грубый рубец шрама, который утекал от его лба в волосы. – Думаю, дело можно закрывать. Зачем его вообще к нам передали, мы же занимаемся серийными убийствами, а тут явно не они.

«Потому и передали», – подумал Терри. Чем дольше он находился в кабинете Ваноццо, тем сильнее накатывало ощущение нарастающего безумия, какой-то фантасмагории, в которой он вынужден был участвовать.

– А смерти в Ангеате? – спросил он. – Королевское статистическое указывает…

– Ты их больше слушай, – скривился Ваноццо. Махнул рукой. – Никто из экспертов в Ангеат и не забирался, я точно тебе говорю. Сидят в столице на заднице и не хотят эту задницу морозить по северам. Потом сочинят писульки, которых никто не читает, отчет оформят, и ладушки. Я не удивлюсь, если они пишут, что артефакты можно делать из дерева. Знай гони любую чушь, все равно ее никто не откроет. А денежки выплачены и освоены.

Нет, Ваноццо все-таки бредил. И сидел в кресле начальника потому, что закрывал глаза на многие вещи – это устраивало его покровителей и позволяло раз в год получать очередной орден за беспорочную службу. А в это время на столичных улицах вытягивают кровь из очередной несчастной девчонки, которую никто не будет искать.

– Даже не знаю, почему я вдруг так на этом застрял, – признался Терри, стараясь говорить спокойно и с тем смущением, с которым говорят о своей вине.

Ваноццо по-отечески улыбнулся.

– Зато я знаю. Потому что пашешь без сна и отдыха. Ты когда в отпуске-то был в последний раз?

Терри пожал плечами. Когда-то был.

– В прошлом году. Кажется.

Ваноццо усмехнулся.

– Кажется тебе. Вон, сам молодой, а голова уже седая. Ты так себя в могилу загонишь. Вот уже и маниаки мерещатся, где их нет. Давай-ка вот что. Я тебе сейчас оформлю отпуск на три недели.

Терри дернул одну из своих прядей – он полностью поседел через неделю после смерти Сары. Отпуск под Новый год, в самое горячее время, – о таком и мечтать было нельзя. Никому. И вот Ваноццо протягивает его в руках: бери, пользуйся и не задавай ненужных вопросов.

– Я бы тогда на Гелианское побережье съездил, – сказал Терри.

В этом южном краю на другом конце королевства были лучшие курорты. Ваноццо кивнул и, придвинув к себе один из бланков, принялся заполнять его крупными печатными буквами. До ранения у него был аккуратный, почти каллиграфический почерк.

– Как раз хотел тебе посоветовать именно туда. Отдыхай.

Выйдя из кабинета начальника с документами на отпуск в руках, Терри окинул мысленным взглядом все, что произошло. Ваноццо очень много знал об убийце в деле обескровленных и прикрывал его всеми силами. Дело было как-то связано с Ангеатом: когда Терри выразил желание отправиться туда, Ваноццо сделал все, чтобы отстранить его от работы. Даже на курорт отправил и бумаги на бесплатный проезд выписал – за такой роскошный дар подчиненному следует всю жизнь благодарить начальника за бесконечную доброту.

Пока ему просто мягко посоветовали не лезть на ту глубину, где можно потерять голову.

И Терри собирался забраться именно туда.

Теперь ему надо было рассказать каждому встречному и поперечному, что он едет на юг, и таким образом усыпить бдительность Ваноццо. Терри не сомневался, что шеф будет наблюдать за ним. А он под прикрытием этого шума отправится в Ангеат. Терри надеялся, что успеет приехать туда, и его не вытащат из замка за шиворот. У него, в общем-то, осталась только надежда. Ничего больше.

* * *

Когда подъемник спустил их через толщу горы, и, выйдя, они прошли немного и оказались в заснеженном лесу, то Мия подумала, что могла бы сбежать отсюда. Ее не сторожили, а юный поэт не был похож на того, кто готов оказать серьезное сопротивление. Толкнуть его в грудь – он упадет в сугроб и будет растерянно хлопать глазами, даже не пытаясь подняться, что уж говорить о том, чтобы отправиться в погоню. Потом сочинит венок сонетов о бегстве вероломной красавицы сквозь зимний лес, издаст и получит очередную пачку писем от поклонниц со всего Солихала, которые будут бранить лирическую героиню на все лады и уверять, что уж они бы никогда, ни при каких обстоятельствах так не поступили бы.

Впрочем, она почти сразу же отмела идею побега. Далеко не убежать. У нее нет денег на билет в столицу. Если она попробует продать что-то из своих украшений в Баллихаре, то это сразу же привлечет внимание, и ею займется полиция, которая немедленно вернет беглянку опекуну – впрочем, так поступит любой полицейский королевства, закон есть закон. До замужества она не может жить одна и распоряжаться родительским состоянием. Мия вздохнула: что ж, придется сидеть, молчать и терпеть. И надеяться, что она сможет дожить до возвращения домой в этих краях среди сугробов и шелеста осыпающихся драконьих костей в стенах.

– Здесь красиво, – заметила она, стараясь говорить со светской непринужденностью и не показывать своих настоящих чувств. Девушка из приличной семьи всегда должна быть спокойной и сдержанной.

Они с Эриком неторопливо шли по дорожке среди сосен, снег был испещрен птичьими и звериными следами, словно рукопись – пометками редактора, и Мия спросила с некоторым испугом: – А тут водятся медведи?

– Нет, – улыбнулся Эрик. Сейчас, когда они покинули Ангеат, он выглядел намного живее и энергичнее. На щеках поэта проступил румянец, темное пальто нараспашку придавало ему романтический вид, и Мия подумала, что сейчас он начнет читать стихи. – Здесь есть волки, да, но они живут намного дальше к северу. Заходят очень редко и никогда не показываются днем.

Мия улыбнулась в ответ. Эрик все-таки понравился ей, Мия подумала, что они могли бы подружиться. Но она почти сразу же спросила себя: он может уехать куда угодно, так почему же не уезжает? – и идея дружбы показалась ей преждевременной.

Незачем вступать в приятельские отношения с тем, кто может начать на тебя охоту.

– Давно вы пишете стихи? – полюбопытствовала Мия.

Эрик кивнул, неожиданно улыбнулся и указал вправо; замерев, Мия увидела, что прямо на них смотрит молодой олень. Они застыли в удивленном восторге; кажется, Мия даже перестала дышать. В черных глазах оленя жил влажный блеск, кончик носа едва заметно подрагивал, мягкие уши трепетали, ловя лесные звуки. Но вдруг что-то звонко треснуло в глубине леса, и олень бросился прочь, взрывая снег копытами.

Мия вздохнула, глядя ему вслед, – когда-нибудь и она сможет убежать отсюда.

Чем дольше они шли, тем ярче проявлялось новое чувство, крепко обнявшее Мию: ей казалось, что деревья и кусты уже забыли о человеке и теперь смотрели в небо, беседуя с ним о гнездах на ветвях и кометах в синеве. Соскользнула с ветки снежная шапка, упала на тропу, ветерок скользнул по лицу, нашептал о далеких дождях, темной глади сурового северного моря, повеял запахом сухих звериных шкур, невызревших семян, мертвых трав, которые спали под белой гладью.

– Сегодня холодно, – заметила Мия. Нагнувшись, она сгребла маленькую охапку рыхлого снега, просыпала его меж пальцев. – А вы давно живете в Ангеате?

– Три года, – ответил Эрик. – Приехал сюда как раз под Новый год и страшно мерз, зима тогда выдалась суровая. Помню, сидел у камина, чуть ли руки не совал в огонь, и никак не мог согреться. – Он сорвал темно-красную ягоду шиповника, что перебросил ветви через тропу, и добавил: – Я сын старого товарища господина Оливера. Он воспитывал меня после смерти моего отца, а теперь я просто живу в Ангеате. На правах друга, скажем так.

«Многовато здесь сирот», – подумала Мия и поинтересовалась:

– Что у вас с руками?

Эрик посмотрел на забинтованные запястья так, словно только сейчас обнаружил, что с ними что-то не в порядке, и ответил:

– В каком-то смысле это несчастный случай. Я упал и сильно оцарапался.

Что-то подсказало Мие, что об этом больше не следует задавать вопросы. Здесь много сирот и много падений, и лучше не расспрашивать о подробностях. Она чувствовала, что Эрик не собирается рассказывать ей правду, – а раз так, то не стоит туда лезть, это может выйти ей боком.

Дальше они шли молча.

Тропа вывела их на поляну – заснеженную, идеально круглую. Сосны окружали ее, словно рыцари в бронзовых доспехах и белых плащах, которые стояли идеальным строем возле своего короля. Мия всмотрелась: каждый ствол был украшен иероглифом, торопливо намазанным белой краской. Точка и черта над ней, скрещенные полосы, точка в середине знака равенства. От знаков тянуло чем-то холодным и хищным. Все здесь было пропитано величавым торжеством, и Мия вдруг поняла, какая глубокая тишина царит на поляне. Не шумел ветер, не скрипели деревья – весь лес замер в ожидании.

Он будто готовился встретить настоящего хозяина этих мест. Хозяина, который не имел ничего общего с людьми.

Ей захотелось заговорить, сказать хоть что-нибудь, любой пустяк, просто для того, чтобы почувствовать себя живым человеком, а не призраком, восставшим из-под снега! – но язык сделался непослушным и чужим, словно здесь жила магия, которая не терпела лишних слов и с трудом выносила присутствие чужаков. Сосны подпирали небо, и в трещинах на стволах можно было прочесть, что зима будет лютая и жестокая, и древняя тьма станет выползать в сумерках из-под корней, чтобы плыть к людям, к теплому золоту окон, и метаться со скорбным стоном, опалив ладони об отблески огня в печах.

Почему-то все здесь показалось знакомым – шапки снега на сосновых ветвях, и трещины в коре, и воздух, густеющий синевой среди дымчатой зелени игл. Мия будто бы уже была здесь, и чувство возвращения домой было настолько густым, осязаемым и властным, что она качнулась и схватила Эрика за руку, чтобы не упасть в снег.

– Зачем вы привели меня сюда? – спросила Мия и не узнала своего голоса: тихого, надломленного.

– Запомните это место, Мия, – сказал Эрик тоном заговорщика. – Однажды оно приснится вам во сне, и тогда бегите. Бегите как можно скорее и не оборачивайтесь. Бегите и постарайтесь проснуться.

Поляна казалась накрытой листом белой бумаги – ветер качнул ветви, и по снегу поплыли тени, по белизне мчались и не двигались голубые буквы. Под снегом что-то ожило, пришло в движение – заскользило прочь, в глубину леса, и Мия сжала руку Эрика так, что пальцы заныли.

– Что здесь? – выдохнула она.

Эрик ответил:

– Сны Крысиного короля. Дорога Матери Матерей.

Мия не запомнила, как они выбрались из леса – хотя они быстро шли, почти бежали по тропе, и за спиной раздавался скрип и треск ветвей, словно деревья тянули руки, чтобы схватить их с Эриком и не позволить им сбежать. Просто она вдруг поняла, что страшная поляна исчезла, стволы сосен отступили, и двери подъемника раскрыты нараспашку, приглашая войти. Рыжий парень в расстегнутой шубе куда-то подевался. Кругом сгущались сумерки – темно-синие, ледяные. Из леса доносилось далекое поскрипывание и шум, словно кто-то неразборчиво жаловался на то, что Эрик и Мия все-таки сумели сбежать к замку. Эрик стоял рядом – так, словно ничего особенного не произошло, и Мия спросила:

– Мать Матерей – кто это?

Эрик покосился в ее сторону, и Мия заметила, что на бинтах, которые охватывали его запястья, выступила кровь. Он пробовал покончить с собой? Резал вены?

– Поэты, видите ли, никогда не говорят прямо. – Он улыбнулся, но в улыбке не было ни капли тепла, только скорбь. – Попробуйте проснуться, если вам приснится это место, вот и все.

Некоторое время они смотрели друг на друга, а затем Эрик добавил с искренней горечью и сочувствием:

– Я не желаю вам зла. Поверьте. Поверьте – и проснитесь.

Мия кивнула. Кажется, ее слишком часто пытались убедить в том, что она в безопасности.

И она не собиралась верить. Никому.

* * *

После прогулки у Мии уже не было никакого желания с кем-либо общаться, однако Оливер прислал Кирси – сообщить о том, что миледи ждут в малой гостиной для карточной игры, и Мия решила не спорить. Надо быть милой и покладистой, надо вести себя так, чтобы опекуну не к чему было придраться, – она должна прожить здесь два года и вернуться в столицу, вот и все. Ей надо думать только об этом.

Малая гостиная выглядела особо нарядной и эффектной даже на фоне остальных залов и комнат дворца. В высокие окна лился тихий вечерний свет, по голубым стенам и потолку вился причудливый лепной узор из щитов и листьев. Камин был облицован белым мрамором и украшен растительным орнаментом – Мия увидела колосья и маки. В высоких фарфоровых вазах, украшенных позолотой и росписью, стояли живые цветы – пышные бледно-розовые розы, которые стоили целое состояние в это время года и в такой глуши. Должно быть, что-то вроде артефакта поддерживало в них жизнь – ведь не будет же Оливер посылать за новыми розами каждый день. Возле изящного столика расположились стулья с витыми ножками и сверкающей золотой обивкой; сидя во главе стола, как и положено хозяину, Оливер тасовал карты. Аделард откинулся на спинку стула, держа в здоровой руке пузатый бокал бренди.

– Добрый вечер, Мия! – улыбнулся опекун. – Как ваша прогулка?

Мия неопределенно пожала плечами. Вряд ли Эрик рассказывал Оливеру о том, куда они пошли, и она тоже решила молчать. Во всем, что случилось в лесу, ей чудилась неприятная и холодная тайна, и меньше всего Мия хотела посвящать в нее хозяина Ангеата.

– Прекрасно. Лосей мы больше не встречали, зато видели олешка. Он чего-то испугался и убежал, – сказала она, усаживаясь за столик. Карты рассыпались пестрым веером в руках Оливера – мелькнули кубки, монеты, мечи и сердца. Когда-то Мия играла в карты с родителями: воспоминание о вечерах, проведенных за карточным столом, больно укололо в висок.

«Не плакать, – велела себе Мия. – Я ничего не исправлю своими слезами».

– Вот и замечательно, – улыбнулся опекун. – Играем в келентин, на интерес. Кто проиграет, рассказывает страшную историю.

– Я не знаю страшных историй, – сказала Мия чуть громче, чем собиралась.

Аделард посмотрел на нее, и в его взгляде засветилось искреннее сочувствие.

– Какие-нибудь да знаете, – произнес он. – И потом, разве ваша собственная история не страшна?

Мия одарила его мрачным взглядом и ничего не ответила. Оливер постучал колодой по столу, знаменуя начало игры, и поинтересовался:

– Мия, какую карту выбираете?

– Девятку монет.

– Хорошо. Правила помните? Выходит слева – вы выиграли. Справа – проиграли.

Мия кивнула, и Оливер принялся раскладывать карты. Короли поднимали кубки, рыцари вонзали мечи в поверженных врагов, прекрасные дамы дарили свои сердца победителям, и все они – принцессы, воины, простолюдины, владыки – протягивали монеты, пытаясь выкупить у смерти тех, кто замер на ее пороге. Девятка монет легла слева, и Оливер улыбнулся.

– Вы выиграли, Мия! Аделард, что выбираете?

– Короля мечей. – Аделард сделал глоток из своего бокала и поморщился. – Наш поэт сказал бы, что это очень горький выбор.

– Почему? – удивилась Мия.

Оливер перетасовал колоду, и расклад возобновился.

– Потому что в виде короля мечей принято представлять Якоба Первого, покорителя Севера, – объяснил Аделард. – А в этих краях его недолюбливают, сами понимаете.

Оливер разложил колоду почти до конца, когда нужная карта легла справа. Аделард негромко рассмеялся и, поднявшись, прошел к каминной полке, где стояла бутылка бренди.

– С вас страшная сказка! – напомнил Оливер.

В гостиную бесшумно проскользнул слуга и принялся зажигать свечи. От теплых рыжих огоньков Мие сделалось спокойнее на душе. Можно было представить, что нет никакого севера и его Крысиных королей, и она по-прежнему в столице, за простенькой карточной игрой в хорошей компании, и ее родители по-прежнему живы.

У нее ведь не осталось ничего, кроме воображения и желания однажды вернуться домой.

– Что бы такое рассказать? – Аделард наполнил бокал и, отсалютовав сидевшим за столом, спросил: – Слышали вы когда-нибудь про человека-мотылька?

– Нет, – ответила Мия.

Оливер неопределенно пожал плечами и приглашающим жестом предложил Аделарду говорить.

– Так вот, человек-мотылек. – Аделард сел за стол, размашисто откинулся на спинку стула и продолжал: – Легенды о нем есть у северных племен оленеводов, которые кочуют со своими стадами от Раннаванны до Устья. В него может превратиться самоубийца, пьяница или умерший от черной лихорадки.

Аделард сделал еще один глоток бренди; Мия вдруг вспомнила, что барревильскую лихорадку, сожравшую ее родителей, когда-то называли черной.

«Разве ваша собственная история не страшна?»

– Таких мертвецов не отпевают и не хоронят на кладбищах, а закапывают возле дорог, – продолжал Аделард и взглянул на Мию слишком трезво и пристально для человека, который пил уже второй бокал. Возможно, сейчас он подумал о ее погибших родителях. – Тело укладывают лицом вниз, а яму забрасывают камнями и ветками. Человек-мотылек не может уйти в загробный мир и принимается блуждать по нашему. Силы врага рода человеческого дают ему тело, сотканное из тумана, тонкие крылья, чтобы летать, и вечный голод, который он утоляет человеческой плотью и кровью. И вот, собственно, история: рядом с одним из стойбищ оленеводов стал появляться такой человек-мотылек. Люди позвали своего шамана, и он сказал, что это земля не принимает их соседа, который умер от плохой браги. Тогда самые сильные и крепкие мужчины пошли к той яме, где схоронили пьяницу, разрыли ее и увидели, что тело его не тлеет и не разлагается. Шаман же велел перенести мертвеца на новое место, так, чтобы между новой могилой и стойбищем была дорога.

– Зачем это? – спросила Мия.

Слуга, который зажигал свечи, вышел и вернулся с подносом: свежезаваренный чай в фарфоровом чайничке, имбирное печенье, пряники и крендельки. Няня тоже любила рассказывать страшные истории под еду: тогда Мия сама не замечала, как опустошала тарелку. Чем страшнее был нянюшкин рассказ, тем сильнее разгорался аппетит.

«Когда ешь, то не можешь бояться», – говорила няня, Мия невольно признавала ее правоту и брала с тарелки очередной пряник. В отличие от матери, которая считала изящество и стройность главным украшением девушки, няня была уверена: чем больше пряников съест девушка, тем красивее станет.

Вот и няни давно нет. И мама умерла.

– Когда человек-мотылек снова поднялся из могилы, то дошел до дороги и сбился с пути. Все племя видело, как он кружит по пустоши, то поднимаясь из могилы серой тенью, то натыкаясь на дорогу и возвращаясь обратно. Так его и победили. В какой-то момент он просто рухнул под землю и больше не возвращался.

– Странная история, – призналась Мия. Слуга налил чаю. Положив на блюдце печенье, Мия спросила: – У него же были крылья, почему он не мог просто перелететь дорогу?

Оливер рассмеялся.

– Мне нравится ваш разумный подход, Мия, вас не запугать страшными историями, – одобрительно произнес он. – Вы начинаете разбирать их на части и уничтожаете страх в основе.

Аделард пожал плечами.

– Дороги в мифологическом понимании – это не просто черта на земле, – объяснил он. – Это граница, которая поднимается до самого неба и опускается до глубин ада. Так что перелететь ее не так просто. Ну что ж, я свою историю рассказал. Вернемся к картам?

Оливер кивнул и передал ему колоду.

– Раздавайте, выбираю рыцаря кубков. Я как раз вспомнил одну историю, которую мой отец любил нам рассказывать по вечерам, когда мы вот так же играли в карты. Ваш батюшка, Мия, тоже ее знал.

Аделард быстро перетасовал карты и начал расклад. Рыцарь кубков был последним в колоде и лег справа; художник сгреб карты и произнес:

– Если хотите рассказать историю, то можете просто взять и рассказать.

– Не гневите господа, я давно не практикую магию, – с легким укором заметил Оливер. Мия невольно вспомнила о губной гармошке и несчастных, которых ее мелодия загнала в самую глубину зимнего леса. – Моя история про купца, который ездил за товаром в соседний город. По пути он проезжал мимо скорбницы, всегда останавливался и молился там за родных.

Мия никогда не видела скорбниц, но знала о них – каменных столбах, в которых вырезано оконце для иконы. Рядом с иконой лежали свечи: путники зажигали их, поминая умерших близких. Почему-то от слов Оливера веяло не страхом, а тоской. Мие подумалось, что он специально упомянул ее отца, чтобы сделать историю более правдивой, такой, которой можно доверять.

– И вот однажды купец ехал за товаром и заблудился. Дорога была привычной, он ездил по ней много раз, но стоило купцу увидеть вдали знакомую скорбницу, как его каким-то чудом отбрасывало чуть ли не на милю назад. Он понял, что здесь не обошлось без нечисти, искренне помолился и увидел возле скорбницы старуху, – продолжал Оливер. – Когда купец подъехал поближе, то узнал свою прабабку, умершую много лет назад. Та объяснила ему, что это она, жалея правнука, который молился за нее, путала дорогу: впереди сидели разбойники, которые хотели ограбить и убить купца. Он проговорил с ней всю ночь до рассвета о делах земных и загробных, а утром прабабка отдала ему свой солнечный круг, с которым ее похоронили, с тем, чтобы купец передал его новорожденному сыну.

Мия машинально дотронулась до золотого кружка на цепочке, который висел на груди под платьем, и сказала:

– Это тоже не страшная история. Скорее добрая, чем страшная. Она ведь помогла своему правнуку.

Оливер кивнул.

– Верно, – согласился он. – Наши мертвые нас не оставляют. Пусть это дает нам надежду.

* * *

Терри отправился в Ангеат на перекладных.

Для того, чтобы получить билет на прямой поезд до Баллихара, городишки, от которого в крепость надо было добираться пешком, следовало предъявить документы в вокзальной кассе. Разумеется, Терри не собирался этого делать. Сначала он купил билет по окружному отправлению до Гойдале, там его ждала пересадка до Трайсбурга, а потом уже поезд до Баллихара.

Сложно, конечно. Но Терри хотел запутать своих возможных преследователей и надеялся, что у него это получится. В кармане пальто лежал артефакт, купленный практически на последние сбережения, – если его активировать, то Баллихар и Ангеат останутся без связи, и хозяин крепости, господин Оливер Гринн, не сможет никому сообщить о появлении столичного следователя.

Возможно, этот Гринн ни в чем не виноват. Сидя на жесткой вокзальной скамье в ожидании поезда, Терри перелистывал свежий выпуск «Зеркала» и вспоминал короткую запись в полицейском досье: когда-то Гринн учился в столице, так и не выучился, ни в чем предосудительном замечен не был, в криминале не замазан даже краешком.

Тогда откуда у него неприятное ощущение, что господин Оливер как-то связан со смертями девушек в Ангеате?

Терри откинулся на спинку скамьи, устало прикрыл глаза, бросил взгляд по сторонам сквозь ресницы. А вот и те, кто пришел его проводить: то ли бродяги, то ли охотники – сидят в дальнем углу с какими-то мешками и глаз с него не сводят. Терри мысленно усмехнулся: да у них на рожах написано, что они получают жалованье в полицейском отделении. Ни у одного бродяги и охотника не будет таких холеных гладких лап.