Текст книги "Утраченный символ"

Глава 36

– Черт, что это?.. – Андерсон попятился и чуть не выронил фонарь.

Лэнгдон и Сато тоже отступили – директор впервые за вечер выглядела напуганной.

Она вскинула пистолет и велела Андерсону посветить еще раз. Тот поднял фонарик. До дальней стены света доходило немного, но из темноты все же проступили контуры бледного лица, пялящего на них пустые глазницы.

«Человеческий череп!»

Он лежал на шатком деревянном столе, приставленном к стенке. Рядом кто-то уложил две берцовые кости и несколько предметов: старинные песочные часы, хрустальную флягу, свечу, два блюдца с каким-то светлым порошком и листок бумаги. Они были расставлены аккуратно, словно на алтаре. Рядом, прислоненная к стене, стояла коса с жутким изогнутым лезвием, вызывающая вполне определенные ассоциации со смертью.

Сато вошла в комнату.

– Что ж… кажется, у Питера Соломона больше секретов, чем я думала.

Андерсон кивнул, осторожно крадясь следом.

– Вот вам и скелет в шкафу. – Он обвел фонариком всю комнату и добавил, скривившись: – Чем тут воняет?

– Серой, – спокойно ответил Лэнгдон. – На столе должны быть два блюдца: в правом – соль, в левом – сера.

Сато изумленно обернулась.

– Откуда вы знаете?!

– Видите ли, мэм, подобные комнаты существуют повсеместно.

* * *

Над ними, на один этаж выше, охранник Нуньес вел Архитектора Капитолия, Уоррена Беллами, по длинному коридору, проходящему через все восточное крыло цокольного этажа. Нуньес готов был поклясться, что несколько секунд назад внизу раздались выстрелы.

«Быть такого не может!»

– Подвал открыт, – сказал Беллами, заметив впереди распахнутую дверь.

«Ну и вечерок, – подумал Нуньес. – Туда же сто лет никто не спускался!»

– Хотел бы я знать, в чем дело, – пробормотал охранник и потянулся к рации.

– Займитесь своими делами, – остановил его Беллами. – Отсюда я дойду сам.

Нуньес поежился.

– Точно?

Уоррен Беллами остановился и твердо взял Нуньеса за плечо.

– Сынок, я работаю здесь двадцать пять лет. Уж как-нибудь найду дорогу.

Глава 37

З а свою жизнь Малах видел немало жутких помещений, но лишь некоторые могли сравниться с Третьим отсеком ЦТП. Огромный зал выглядел так, словно безумный ученый захватил супермаркет и забил полки живностью в банках всех форм и размеров. Освещенный как фотолаборатория, зал купался в красноватом «безопасном свете», который шел из-за стеллажей и просачивался через сосуды с этиловым спиртом. От резкого запаха химикатов кружилась голова.

– Здесь свыше двадцати тысяч образцов, – тараторила пышка. – Рыбы, грызуны, млекопитающие, рептилии…

– Надеюсь, все мертвые? – с наигранным беспокойством поинтересовался Малах.

Девушка рассмеялась:

– О да! Очень даже мертвые. Признаться, я и сама зашла сюда только спустя полгода, как устроилась на работу.

Малах отлично ее понимал. Куда ни кинь взгляд, всюду стояли банки с живностью: саламандры, медузы, крысы, насекомые, птицы и прочие твари, которых он видел впервые. Вдобавок к этому жуткому зрелищу тусклый красный свет, защищающий светочувствительные экспонаты от длительного воздействия светового излучения, создавал у зрителя иллюзию гигантского аквариума, где во мраке скрыты тысячи безжизненных теней.

– Это целакант, – сказала помощница Кэтрин, указав на большой плексигласовый контейнер. Такой страшной рыбы Малах еще не видел. – Раньше считалось, что они вымерли вместе с динозаврами, но не так давно этот экземпляр выловили у берегов Африки и передали в Смитсоновский музей.

«Повезло вам», – подумал Малах, почти не слушая, но внимательно осматривая зал на предмет камер. Он заметил только одну, прямо над входом. Впрочем, неудивительно – других входов в помещение наверняка не было.

– А вот и наша красавица, – сказала Триш, подводя Малаха к огромному резервуару. – Самый крупный образец в коллекции института. – Она повела рукой, точно ведущий телешоу, показывающий зрителям новый автомобиль. – Знакомьтесь, архитевтис.

Резервуар был похож на несколько спаянных друг с другом телефонных будок. В прозрачном плексигласовом гробу покоилась отвратительно бледная бесформенная тварь. Малах уставился на выпученные глаза и огромную округлую голову.

– Н-да, целакант по сравнению с этим чудищем прямо красавец.

– Вы еще не видели ее подсвеченной!

Триш подняла длинную крышку резервуара – оттуда резко пахнуло спиртом – и щелкнула выключателем, расположенным прямо над уровнем жидкости. Вдоль основания резервуара замерцали флуоресцентные лампы, и самка архитевтиса предстала во всей красе – громадная голова, склизкая масса щупалец и присосок с острыми как бритва краями.

Триш принялась болтать о том, как гигантский кальмар может побороть кашалота.

Малах слышал только пустую трескотню.

Время пришло.

Триш Данн всегда было не по себе в Третьем отсеке, но сейчас ее пробрал страх совсем иного рода.

Животный. Первобытный.

Она постаралась не обращать на него внимания, но паника быстро охватила все ее существо. Триш не понимала причину тревоги, однако нутро недвусмысленно подсказывало, что пора уходить.

– Вот такие дела, – подытожила она и выключила подсветку. – Ну, нам пора, а то Кэтрин…

Тут Аваддон зажал ей рот широкой ладонью и, резко запрокинув голову, придавил к своей твердой, как камень, груди. На миг Триш оцепенела.

Затем ею овладел ужас.

Аваддон схватил карту доступа, висевшую у нее на шее, и дернул. Шнурок больно ожег шею и порвался, а карта упала на пол. Триш попыталась освободиться, но Аваддон был гораздо больше и сильнее. Закричать она тоже не могла. Он наклонился и зашептал ей на ухо:

– Сейчас я уберу руку, но кричать ты не будешь, ясно?

Она закивала – легкие нестерпимо жгло.

«Нечем дышать!»

Аваддон отнял руку, и Триш глубоко втянула воздух.

– Пустите! – задыхаясь, выдавила она. – Что вам надо?

– Говори пин-код, – сказал Аваддон.

Триш ничего не соображала. «Кэтрин! Помогите! Кто этот человек?!»

– Вас увидит охрана! – пригрозила она, отлично понимая, что они стоят вне зоны видимости камер. «Да и все равно никто не смотрит».

– Говори пин-код, – повторил Аваддон. – Тот, который совпадает с твоей карточкой.

Ледяной ужас скрутил внутренности, и Триш резко обернулась, выдернула руку и хотела вцепиться Аваддону в глаза. Пальцы только скользнули по щеке, оставив четыре темных следа – это была не кровь, а скрытые тональным кремом татуировки.

«Кто это чудище?!»

С нечеловеческой силой он развернул ее, поднял и перекинул через край контейнера с кальмаром. Пары этанола ударили в нос.

– Пин-код? – повторил Аваддон.

У Триш защипало в глазах. В глубине резервуара маячила бледная плоть гигантской морской твари.

– Говори, – велел Аваддон, надавив ей на голову. – Быстро, пин-код!

Начало гореть горло.

– Ноль четыре ноль восемь! – едва дыша, выкрикнула Триш. – Пусти! Ноль четыре ноль восемь!

– Если врешь… – Аваддон нажал сильнее, и кончики волос девушки окунулись в спирт.

– Я не вру! – кашляя, выдавила она. – Четвертое августа – мой день рождения!

– Спасибо, Триш.

Он еще крепче схватил ее за голову и с сокрушительной силой толкнул вниз, погрузив лицом в спирт. Резкая боль ожгла глаза. Аваддон надавил сильнее и прижал Триш к мясистой голове кальмара.

Собрав остаток сил, Триш лягнулась и выгнула спину, пытаясь вытащить голову из контейнера. Державшие ее мощные руки даже не шелохнулись.

«Нечем дышать!!!»

Она замерла, силясь не открывать глаза и рот. Легкие горели огнем, требуя кислорода.

«Нет! Терпи!»

В конце концов рефлексы взяли свое.

Триш открыла рот, и легкие расширились до предела, пытаясь вобрать столь необходимый организму кислород. Обжигающий спирт хлынул в горло, проник в легкие… Грудь взорвалась чудовищной, невообразимой болью. Но длилась это всего несколько секунд – потом наступила темнота.

Малах, отдуваясь, смотрел на дело своих рук.

На краю контейнера, перегнувшись через стенку, висело безжизненное женское тело – голова так и осталась погруженной в этанол. Малах вспомнил первую (и до сего дня единственную) убитую им женщину.

Изабель Соломон.

Он окинул взглядом обмякший труп, затем схватился за пышные бедра и подтолкнул: Триш Данн соскользнула в контейнер и безжизненно повисла над огромной морской тварью. Когда одежда полностью промокла и отяжелела, труп начал опускаться в темноту и скоро лег поверх кальмара.

Малах вытер руки и закрыл плексигласовую крышку.

«В Мокром отсеке новый экспонат!»

Он поднял с пола карту доступа и сунул в карман.

«0408».

Сперва Малах счел появление Триш Данн досадной помехой, однако вскоре он понял, что карта и пин-код могут сослужить хорошую службу. Если исследования Кэтрин действительно так секретны, как утверждал ее брат, то она может и не пустить Малаха в хранилище данных. Как ни уговаривай. «Теперь у меня есть свои ключи». Он обрадовался, что не придется тратить время на уговоры.

Выпрямившись, он увидел в окошке свое отражение: тональный крем местами смазался. Плевать. Пока Кэтрин сообразит, в чем дело, будет уже поздно.

Глава 38

– Это комната для масонских обрядов? – спросила Сато, уставившись на Лэнгдона в темноте.

Он спокойно кивнул:

– Да, называется «Камера размышлений». В такой холодной, неуютной комнате масон размышляет о бренности бытия, неизбежности смерти и приходит к полезным выводам о мимолетной природе всякой жизни.

Сато подозрительно огляделась по сторонам.

– Так это что-то вроде комнаты для медитаций?

– В общем, да. В подобных комнатах неизменно присутствуют одни и те же символы: череп, скрещенные кости, песочные часы, сера, соль, чистый лист бумаги, свеча, коса и так далее. Мысли о смерти побуждают масонов думать о том, как лучше устроить жизнь на земле.

– Больше смахивает на гробницу, – заметил Андерсон.

«Ну, отчасти в этом и смысл».

– Да, поначалу мои студенты тоже так реагируют. – Лэнгдон часто советовал второкурсникам найти книгу «Масонские символы» Бересняка, в которой были прекрасные фотографии Камеры размышлений.

– А вашим студентам не кажется дикостью, что масоны медитируют в окружении черепов и кос? – вопросила Сато.

– Так же дико молиться у ног распятого на кресте человека или перед изображением четырехрукого слона по имени Ганеша. Непонимание культурных символов – корень многих предрассудков.

Сато, явно не в духе для лекций, отвернулась и подошла к столу. Андерсон стал ей светить, но луч сделался заметно тусклее, сколько он ни стучал по ручке фонаря.

Все трое двинулись к столу; в нос Лэнгдону ударил резкий запах – подвал был сырой, влажный воздух реагировал с серой. Сато уставилась на предметы, разложенные на столе. Андерсон как мог освещал их гаснущим фонарем.

Сато осмотрела стол и, вздохнув, подбоченилась.

– Ну и зачем нужен этот хлам?

Лэнгдон знал: все предметы тщательно отобраны и расположены строго определенным образом.

– Это символы преображения и перемен, – ответил он. В таком замкнутом пространстве ему было тесно рядом с Сато и Андерсоном. – Череп, или «caput mortuum»,[4]4
  Бренные останки, череп (лат.).


[Закрыть] означает последнюю перемену в человеческой жизни – разложение физической оболочки – и напоминает о бренности нашего тела. Сера и соль – алхимические катализаторы перемен. Часы символизируют время, которое так же несет перемены. А это… – Лэнгдон указал на свечу, – первичный созидательный огонь и символ пробуждения человеческого разума ото сна. Преображение через озарение.

– А что здесь? – Сато ткнула в угол.

Андерсон посветил фонарем на огромную косу, прислоненную к стене.

– Вопреки распространенному мнению это не символ смерти, – ответил Лэнгдон. – Коса означает жатву, уборку даров природы, наделенных преображающей силой.

Сато и Андерсон погрузились в глубокое молчание, свыкаясь с непривычной обстановкой.

Лэнгдон хотел только одного: поскорее убраться отсюда.

– Понимаю, выглядит все это странно, – сказал он, – однако здесь не на что смотреть. Во многих масонских ложах есть точно такие же камеры.

– Но это не масонская ложа! – возразил Андерсон. – Это Капитолий США, и я хотел бы знать, откуда в моем здании взялась такая комната.

– Иногда масоны устраивают Камеру размышлений дома или на работе. Это обычная практика. – Лэнгдон слышал об одном бостонском хирурге, обставившем таким образом больничную кладовку, чтобы перед операциями размышлять о бренности бытия.

Сато встревожилась:

– Хотите сказать, Питер Соломон спускается сюда подумать о смерти?

– Не знаю, – искренне ответил Лэнгдон. – Может, он устроил святилище для работающих в здании братьев-масонов, чтобы им было где укрыться от суеты материального мира… Приют для влиятельных конгрессменов, где они могли бы подумать перед принятием важного решения о судьбах соотечественников.

– Какая прелесть, – съязвила Сато. – Вот только чувствую, Америка в беде, раз ее правители молятся в кладовках с косами и черепами.

«Напрасно, – подумал Лэнгдон. – Насколько иным был бы мир, если бы перед очередной войной власть имущие задумывались о необратимости смерти!»

Сато поджала губы и внимательно осмотрела все углы.

– Здесь должно быть что-то помимо костей и тарелок с химикатами, профессор. Кто-то выманил вас из Кембриджа, чтобы вы очутились именно в этой комнате.

Лэнгдон покрепче прижал к себе портфель, все еще не понимая, какое отношение имеет сверток к камере.

– Мэм, извините, но я не вижу тут ничего необычного. – Лэнгдон надеялся, что теперь они наконец займутся поисками Питера.

Луч фонарика опять задрожал, и Сато в гневе обернулась к Андерсону.

– Господи, неужели я много прошу?!

Она вытащила из кармана зажигалку, чиркнула кремнем и поднесла огонь к стоявшей на столе свече. Фитиль затрещал и вспыхнул, залив жутковатым светом тесную камеру. По стенам поползли длинные тени. Когда пламя разгорелось ярче, им открылось неожиданное зрелище.

– Смотрите! – воскликнул Андерсон, показывая пальцем.

На задней стене была выцветшая надпись – семь заглавных букв, образующих слово

VITRIOL

– При чем тут купорос? – не поняла Сато. На буквы легла зловещая тень в форме черепа.

– Вообще говоря, это акроним, – заметил Лэнгдон. – Он часто встречается в подобных камерах, это сокращение масонской медитативной мантры: «Visita interiorа terrae, rectificando invenies occultum lapiderm».

Сато взглянула на него едва ли не с уважением.

– Переведете?

– «Посети утробу земли, и, направив свой путь, ты найдешь тайный камень».

Сато насторожилась.

– Этот тайный камень как-нибудь связан с тайной пирамидой?

Лэнгдон пожал плечами – он бы не стал проводить такую параллель.

– Те, кому нравится придумывать всякие глупости про тайные вашингтонские пирамиды, сказали бы, что «occultum lapiderm» и есть пирамида. Другие считают, что имеется в виду Философский камень, якобы дарующий вечную жизнь и обращающий свинец в золото. Третьи думают, речь о Святая Святых, потайной каменной комнате в недрах Иерусалимского храма. Четвертые говорят о христианских отсылках к тайным учениям апостола Петра, чье имя в переводе с греческого означает «камень». Во всех эзотерических традициях есть свое понимание слов «occultum lapiderm», но в любом случае этот камень – источник силы и просветления.

Андерсон откашлялся.

– А не мог Соломон соврать этому гаду? Может, он нарочно сказал, будто здесь что-то есть… а на самом деле ничего нет.

Лэнгдону тоже приходила на ум такая мысль.

Вдруг пламя дрогнуло, как будто на сквозняке, а потом снова выпрямилось.

– Странно, – сказал Андерсон. – Надеюсь, никто не закрыл дверь… – Он вышел из камеры в темный коридор. – Эй!

Лэнгдон даже не смотрел на Андерсона: его внимание приковала задняя стена.

«Что это было?»

– Видели? – спросила Сато, обеспокоенно глядя на стену.

Лэнгдон кивнул; сердце забилось быстрее. «Видел, вот только что?»

Секунду назад стена дрогнула и замерцала, точно по ней прошла волна энергии.

В комнату вернулся Андерсон.

– Никого. – Он вошел, и по стене опять прошла рябь. – Черт! – закричал он, пятясь.

Все трое замерли на месте, не сводя глаз со стены. Лэнгдона пробрала дрожь – до него дошло, в чем дело. Он осторожно протянул руку и потрогал стену пальцами.

– Это не камень… – Сато и Андерсон с опаской подошли ближе, – а ткань.

– Она только что колыхнулась, – сказала Сато.

«Да, и очень странно колыхнулась».

Лэнгдон присмотрелся: блестящая поверхность ткани отразила свет столь удивительным образом, потому что поток воздуха увлек ее в другую сторону.

Лэнгдон осторожно надавил на стену и испуганно отдернул руку. «Там дыра!» Сердце бешено заколотилось у него в груди.

– Уберите ткань, – приказала Сато.

Профессор медленно взялся за край полотна, отвел его в сторону и потрясенно воззрился на то, что крылось по ту сторону.

«Господи…»

Сато и Андерсон в изумленном молчании смотрели в проем.

Наконец директор изрекла:

– А вот и наша пирамида.

Глава 39

Роберт Лэнгдон уставился в проем. За полотняной перегородкой оказалось идеально в форме квадрата отверстие со стороной около трех футов, проделанное прямо в стене, – видимо, из нее убрали кирпичи. Сначала Лэнгдону показалось, будто проем ведет в смежную комнату, но теперь он увидел, что это не так.

Углубление уходило в стену лишь на несколько футов и напоминало музейную нишу для статуэток. И действительно, внутри находился небольшой предмет.

Кусок гранита примерно девяти дюймов в высоту. Идеально гладкие стенки отражали свет свечи.

Лэнгдон окончательно растерялся.

«Пирамида?!»

– Судя по вашему удивленному взгляду, – сказала директор СБ, – такого предмета в Камере размышлений быть не должно?

Лэнгдон покачал головой.

– Так, может, вы немного пересмотрите свои убеждения насчет тайной масонской пирамиды в Вашингтоне? – Тон у Сато был почти самодовольный.

– Директор, – тут же ответил Лэнгдон, – эта пирамидка не легендарная масонская пирамида.

– То есть мы по чистому совпадению нашли ее в самом сердце Капитолия, в тайной комнате, принадлежащей масонскому главарю?

Лэнгдон потер глаза, стараясь мыслить здраво.

– Мэм, она даже не похожа на пирамиду из легенды. Масонская пирамида огромна, и навершие у нее из чистого золота.

Строго говоря, такая пирамида – с плоской верхушкой – была совсем другим символом. Так называемая усеченная пирамида означала, что восхождение человека к вершине его истинных возможностей – процесс постоянный и бесконечный. Немногие осознавали, что это был один из самых тиражируемых в мире символов.

«Если точнее, около двадцати миллиардов копий».

Усеченная пирамида красовалась на каждой однодолларовой банкноте и терпеливо ждала золотого навершия, которое парило в воздухе прямо над ней: предназначение Америки еще не исполнено, всей стране и ее жителям предстоит много работы.

– Снимите ее, – сказала Сато Андерсону и освободила место на столе, бесцеремонно сдвинув в сторону череп и кости. – Хочу взглянуть поближе.

У Лэнгдона появилось чувство, что они обыкновенные расхитители гробниц, оскверняющие частную святыню.

Андерсон обошел профессора и облапил пирамиду огромными ручищами. Держать ее под таким углом было неудобно: начальник полиции с грохотом поставил ее на деревянный стол и отошел, уступая место Сато.

Директор придвинула свечу и присмотрелась к полированным стенкам. Затем тщательно ощупала всю верхушку и боковые грани и разочарованно нахмурилась.

– Профессор, вы говорили, в пирамиде хранятся тайные сведения.

– Да, так гласит легенда.

– Если похититель Питера убежден, что это и есть масонская пирамида, то в ней содержится нужная ему информация.

Лэнгдон обреченно кивнул:

– Да, но если бы он даже ее нашел, то не смог бы прочесть. Согласно легенде, содержимое пирамиды зашифровано, чтобы узнать его могли только достойные.

– Простите?

Лэнгдон терял терпение, но ответил спокойно:

– Мифические сокровища всегда защищены. Чтобы завладеть ими, нужно пройти то или иное испытание. Как вы помните, легенда о мече в камне гласит, что его смог достать только Артур, духовно закаленный и готовый справиться с невиданной силой меча. Миф о масонской пирамиде основан на той же идее. Тайные сведения зашифрованы, записаны на мистическом языке утраченных слов, доступном лишь избранным.

Губы Сато разошлись в улыбке.

– Тогда понятно, почему преступник выбрал именно вас.

– Простите?

Сато спокойно повернула пирамиду, и в свете свечи засияла ее четвертая сторона.

Роберт Лэнгдон потрясенно замер.

– Похоже, – сказала Сато, – кто-то считает вас избранным.

Глава 40

«Куда они запропастились?»

Кэтрин еще раз взглянула на часы. Она забыла предупредить доктора Аваддона о странной дороге к лаборатории, но темнота не могла задержать их так надолго. «Они уже должны быть здесь».

Кэтрин подошла к выходу, открыла освинцованную дверь и прислушалась. Ни звука.

– Триш! – крикнула она, и мрак тут же поглотил ее голос.

Тишина.

Кэтрин озадаченно закрыла дверь, достала мобильный и позвонила в вестибюль.

– Это Кэтрин. Триш там?

– Нет, мэм, – ответил охранник. – Они с доктором Аваддоном ушли минут десять назад.

– Правда? Странно. Их вроде даже в отсеке нет.

– Подождите секунду, я проверю. – В трубке защелкала компьютерная клавиатура. – Верно, в журнале нет записи о том, что мисс Данн открывала дверь Пятого отсека. Последний раз она воспользовалась карточкой восемь минут назад… в Третьем отсеке. Наверно, решила устроить вашему гостю небольшую экскурсию.

Кэтрин нахмурилась – весть немного ее удивила.

«Ладно, в Третьем отсеке они не задержатся. Вонь там невыносимая».

– А мой брат еще не приехал?

– Нет, мэм.

– Спасибо.

Кэтрин охватила тревога. Она даже на секунду оцепенела, но быстро взяла себя в руки. Такое же беспокойство Кэтрин ощутила днем в доме доктора Аваддона. Как видно, сегодня женская интуиция ее подвела. Причем серьезно.

«Пустяки!» – заверила себя Кэтрин.