Текст книги "Ангелы и демоны"

Глава 40

– Это действительно так? – спросил камерарий, поворачиваясь к Оливетти.

– Синьор, – без тени смущения начал коммандер, – вынужден признать, что на вверенной мне территории имеется какой-то неопознанный прибор. Его изображение выводит на экран одна из наших камер наблюдения. Как уверяет мисс Ветрa, содержащаяся в нем субстанция обладает громадной взрывной мощью. Однако я не могу…

– Минуточку, – остановил его камерарий. – Вы говорите, что эту вещь можно увидеть?

– Да, синьор. Изображение поступает с беспроводной камеры номер 86.

– В таком случае почему вы ее не изъяли? – Теперь в голосе священника слышались гневные нотки.

– Это очень трудно сделать, синьор. – И, встав по стойке «смирно», офицер пустился в объяснения.

Камерарий внимательно слушал, и Виттория чувствовала, как постепенно нарастает его тревога.

– Вы уверены, что таинственный прибор находится в Ватикане? – спросил священнослужитель. – Может быть, кто-нибудь вынес камеру за границу города и передача идет извне?

– Это невозможно, – ответил Оливетти. – На наших внешних стенах установлена электронная аппаратура, защищающая систему внутренней связи. Сигнал может поступать только изнутри. В противном случае мы бы его не получали.

– И я полагаю, – сказал камерарий, – что в настоящее время вы используете все свои ресурсы для обнаружения пропавшей камеры и таинственного прибора?

– Нет, синьор, – покачал головой Оливетти. – Для обнаружения камеры придется затратить несколько сотен человеко-часов. В настоящее время у нас возникли иные проблемы, связанные с вопросами безопасности, и при всем моем уважении к мисс Ветра я сомневаюсь, что крошечная капля вещества может оказаться столь взрывоопасной, как она утверждает.

– Этой капли достаточно, чтобы сровнять Ватикан с землей! – не выдержала Виттория, окончательно потеряв терпение. – Неужели вы не слышали того, что я вам говорила?

– Мадам, – произнес Оливетти, и в голосе его прозвучали стальные ноты, – мои познания в области взрывчатых веществ весьма обширны.

– Ваши познания устарели, – таким же твердым тоном парировала Виттория. – Несмотря на мою одежду, которая, как я успела заметить, вас чрезмерно тревожит, я являюсь одним из ведущих ученых-физиков в знаменитом центре изучения элементарных частиц. Я лично сконструировала ловушку, которая предохраняет антивещество от аннигиляции. И я вас предупреждаю, что если вы за шесть часов не найдете сосуд, то вашим гвардейцам в течение следующего столетия нечего будет охранять, кроме огромной воронки в земле.

Оливетти резко повернулся к камерарию и, не скрывая ярости, бросил:

– Синьор, совесть не позволяет мне продолжать эту бессмысленную дискуссию! Вы не можете тратить свое драгоценное время на каких-то, извините, проходимцев! Какое братство «Иллюмината»?! Что это за капля, способная всех нас уничтожить?! Чушь!

– Basta, – произнес камерарий. Это было произнесено очень спокойно, но всем показалось, что звук его голоса громом прокатился по комнате. В кабинете папы повисла мертвая тишина. – Грозит ли нам опасность или нет? – свистящим шепотом продолжил священник. – «Иллюмината» или не «Иллюмината», но этот предмет, чем бы он ни был, не должен находиться в стенах Ватикана… особенно во время конклава. Я хочу, чтобы его нашли и обезвредили. Немедленно организуйте поиски!

– Синьор, даже в том случае, если мы отправим на поиски всех гвардейцев, осмотр комплекса зданий Ватикана займет несколько дней. Кроме того, после разговора с мисс Ветра я поручил одному из моих подчиненных просмотреть новейший справочник по баллистике. Никаких упоминаний о субстанции, именуемой антивеществом, он там не обнаружил.

Самодовольный осел, думала Виттория. Справочник по баллистике! Не проще было бы поискать в энциклопедии? На букву «А».

– Синьор, – продолжал Оливетти, – если вы настаиваете на осмотре всего комплекса зданий, то я решительно возражаю.

– Коммандер, – голос камерария дрожал от ярости, – позвольте вам напомнить, что, обращаясь ко мне, вы обращаетесь к Святому престолу. Я понимаю, что мое теперешнее положение вы не воспринимаете всерьез, но по закону первым лицом в Ватикане являюсь я. Если я не ошибаюсь, то все кардиналы в целости и сохранности собрались в Сикстинской капелле, и до завершения конклава вам не надо тревожиться за их безопасность. Я не понимаю, почему вы не желаете начать поиски прибора. Если бы я не знал вас так хорошо, то мог бы подумать, что вы сознательно подвергаете конклав опасности.

– Как вы смеете?! – с видом оскорбленной невинности воскликнул Оливетти. – Я двенадцать лет служил покойному папе, и еще четырнадцать – его предшественнику! С 1438 года швейцарская гвардия…

Закончить фразу ему не удалось, его портативная рация издала писк, и громкий голос произнес:

– Комманданте?

Оливетти схватил радио и, нажав кнопку передатчика, прорычал:

– Sono occuppato![54]54
  Я занят! (ит.)


[Закрыть]

– Scusi, – принес извинение швейцарец и продолжил: – Нам позвонили по телефону с угрозой взрыва, и я решил сообщить вам об этом.

На Оливетти слова подчиненного не произвели ни малейшего впечатления.

– Ну так и займитесь этим сообщением. Попытайтесь установить источник и дальше действуйте по уставу.

– Мы так бы и поступили, сэр, если бы… – Гвардеец выдержал паузу и продолжил: – Если бы этот человек не упомянул о субстанции, существование которой вы поручили мне проверить. Человек упомянул об «антивеществе».

– Упомянул о чем? – чуть ли не дымясь от злости, переспросил Оливетти.

– Об антивеществе, сэр. Пока мы пытались установить источник звонка, я провел дополнительное расследование. Обнаруженная мной информация об антивеществе оказалась… хм… весьма тревожной.

– Но вы мне сказали, что в руководстве по баллистике эта субстанция не упоминается.

– Я нашел сведения о ней в Сети.

Аллилуйя, подумала Виттория.

– Эта субстанция, судя по всему, крайне взрывоопасна, – сказал гвардеец. – Согласно источнику, мощность взрыва антивещества в сотни раз превышает мощность взрыва ядерного заряда аналогичного веса.

Оливетти вдруг обмяк, и это очень походило на мгновенное оседание огромной горы. Торжество, которое начала было испытывать Виттория, исчезло, как только она увидела выражение ужаса на лице камерария.

– Вам удалось установить происхождение звонка? – заикаясь, спросил Оливетти.

– Нет. Выход на сотовый телефон оказался невозможным. Спутниковые линии связи сходились, что не позволило произвести триангуляционное вычисление. Звонок, судя по всему, был сделан из Рима, но определить точное место мне не удалось.

– Какие требования выдвинул этот тип?

– Никаких, сэр. Человек просто предупредил нас, что антивещество спрятано в границах комплекса. Он, казалось, был удивлен тем, что мне еще ничего не известно. Спросил, видел ли я его. Вы интересовались антивеществом, и я счел своим долгом поставить вас в известность.

– Вы поступили правильно, – ответил Оливетти. – Я немедленно спускаюсь. Поставьте меня в известность, если он позвонит снова.

Рация на несколько мгновений умолкла, а затем из динамика донеслись слова:

– Этот человек все еще на линии, сэр.

– На линии? – переспросил Оливетти с таким видом, словно через него пропустили сильный электрический разряд.

– Так точно, сэр. Мы в течение десяти минут старались определить его местонахождение и поэтому продолжали поддерживать связь. Этот человек, видимо, понимает, что выйти на него мы не сможем, и теперь отказывается вешать трубку до тех пор, пока не поговорит с камерарием.

– Немедленно соедините меня с ним, – сказал временный хозяин папского кабинета.

– Нет, отче! – снова взвился Оливетти. – Специально подготовленный швейцарский гвардеец лучше подходит для ведения подобных переговоров, чем…

– Я сказал, немедленно! – с угрозой произнес камерарий, и главнокомандующему армией Ватикана не осталось ничего, кроме как отдать нужный приказ.

Аппарат на письменном столе начал звонить уже через секунду. Камерарий Вентреска нажал на кнопку громкой связи и произнес в микрофон:

– Кто вы такой, ради всего святого?

Глава 41

Раздавшийся из динамика голос звучал холодно и высокомерно. Все находящиеся в кабинете обратились в слух.

Лэнгдон пытался определить акцент человека на другом конце линии. Скорее всего Средний Восток, подумал он.

– Я посланник древнего братства, – произнес голос с совершенно чуждой для них мелодикой. Того братства, которому вы много столетий чинили зло. Я – посланник «Иллюмината».

Лэнгдон почувствовал, как напряглись его мышцы. Исчезла даже последняя тень сомнения. На какое-то мгновение он снова испытал тот священный трепет и тот ужас, которые ощутил сегодня утром, увидев в первый раз амбиграмму.

– Чего вы хотите? – спросил камерарий.

– Я представляю людей науки, тех, кто, подобно вам, заняты поисками высшей истины. Тех, кто желает познать судьбу человечества, его предназначение и его творца.

– Кем бы вы ни были, я…

– Silenzio! Молчите и слушайте! В течение двух тысячелетий в этих поисках доминировала церковь. Вы подавляли любую оппозицию с помощью лжи и пророчеств о грядущем дне Страшного суда. Во имя своих целей вы манипулировали истиной и убивали тех, чьи открытия не отвечали вашим интересам. Почему же вы теперь удивляетесь тому, что стали объектом ненависти во всех уголках Земли?

– Просвещенные люди не прибегают к шантажу для достижения своих целей.

– Шантажу? – рассмеялся человек на другом конце линии. – Здесь нет никакого шантажа! Мы не выдвигаем никаких требований. Вопрос уничтожения Ватикана не может служить предметом торга. Мы ждали этого дня четыреста долгих лет. В полночь ваш город-государство будет стерт с лица планеты. И вы ничего не можете сделать.

К микрофону рванулся Оливетти.

– Доступ в город невозможен! – выкрикнул он. – Вы просто не могли разместить здесь взрывчатку!

– Вы смотрите на мир с позиций, возможно, и преданного делу, но глубоко невежественного швейцарского гвардейца, – с издевкой произнес голос. – Не исключено, что вы – офицер. А если так, то вы не могли не знать, что иллюминаты умели внедряться в самые элитные организации. Почему вы полагаете, что швейцарская гвардия является в этом отношении исключением?

Боже, подумал Лэнгдон. У них здесь свой человек. Ученый прекрасно знал, что способность внедриться в любую среду являлась у братства «Иллюмината» главным ключом к достижению власти. Иллюминаты свили себе гнезда среди масонов, в крупнейших банковских системах, в правительственных организациях. Черчилль, обращаясь к английским журналистам, однажды сказал, что если бы английские шпионы наводнили Германию так, как иллюминаты – английский парламент, война закончилась бы не позднее чем через месяц.

– Откровенный блеф! – выпалил Оливетти. – Вы не настолько влиятельны, чтобы проникнуть за стены Ватикана.

– Но почему? Неужели только потому, что швейцарские гвардейцы славятся своей бдительностью? Или потому, что они торчат на каждом углу, охраняя покой вашего замкнутого мирка? Но разве гвардейцы не люди? Неужели вы верите в то, что все они готовы пожертвовать жизнью ради сказок о человеке, способном ходить по воде аки посуху? Ответьте честно на простой вопрос: как ловушка с антивеществом могла оказаться в Ватикане? Или как исчезло из Ватикана ваше самое ценное достояние? Я имею в виду столь необходимую вам четверку…

– Наше достояние? Четверка? Что вы хотите этим сказать? – спросил Оливетти.

– Раз, два, три, четыре. Неужели вы их до сих пор не хватились?

– О чем вы… – начал было Оливетти и тут же умолк. Глаза коммандера вылезли из орбит, словно он получил сильнейший удар под ложечку.

– Горизонт, похоже, проясняется, – с издевкой произнес посланец иллюминатов. – Может быть, вы хотите, чтобы я произнес их имена?

– Что происходит? – отказываясь что-либо понимать, спросил камерарий.

– Неужели ваш офицер еще не удосужился вас проинформировать? – рассмеялся говорящий. – Но это же граничит со смертным грехом. Впрочем, неудивительно. С такой гордыней… Представляю, какой позор обрушился бы на его голову, скажи он вам правду… скажи он, что четыре кардинала, которых он поклялся охранять, исчезли.

– Откуда у вас эти сведения?! – завопил Оливетти.

– Камерарий, – человек, судя по его тону, явно наслаждался ситуацией, – спросите у своего коммандера, все ли кардиналы находятся в данный момент в Сикстинской капелле?

Камерарий повернулся к Оливетти, и взгляд его зеленых глаз говорил, что временный правитель Ватикана ждет объяснений.

– Синьор, – зашептал ему на ухо Оливетти, – это правда, что четыре кардинала еще не явились в Сикстинскую капеллу. Но для тревоги нет никаких оснований. Все они утром находились в своих резиденциях в Ватикане. Час назад вы лично пили с ними чай. Четыре кардинала просто не явились на предшествующую конклаву дружескую встречу. Я уверен, что они настолько увлеклись лицезрением наших садов, что потеряли счет времени.

– Увлеклись лицезрением садов? – В голосе камерария не осталось и следа его прежнего спокойствия. – Они должны были появиться в капелле еще час назад!

Лэнгдон бросил изумленный взгляд на Витторию. Исчезли кардиналы? Так вот, значит, что они там разыскивают!

– Перечень имен выглядит весьма внушительно, и он должен убедить вас в серьезности наших намерений. Это кардинал Ламассэ из Парижа, кардинал Гуидера из Барселоны, кардинал Эбнер из Франкфурта…

После каждого произнесенного имени коммандер Оливетти на глазах становился все меньше и меньше ростом.

– …и наконец, кардинал Баджиа из Италии.

Камерарий весь как-то обмяк и обвис. Так обвисают паруса корабля, неожиданно попавшего в мертвый штиль. На его сутане вдруг появились глубокие складки, и он рухнул в кресло, шепча:

– I preferiti… Все четыре фаворита, включая Баджиа… наиболее вероятного наследника Святого престола… как это могло случиться?

Лэнгдон достаточно много знал о процедуре избрания папы, и отчаяние камерария было ему вполне понятно. Если теоретически каждый из кардиналов не старше восьмидесяти лет мог стать понтификом, то на практике лишь немногие из них пользовались авторитетом, который позволял им рассчитывать на две трети голосов, необходимых для избрания. Этих кардиналов называли preferiti. И все они исчезли.

На лбу камерария выступил пот.

– Что вы намерены с ними сделать? – спросил он.

– Как вы думаете, что я с ними намерен сделать? Я – потомок ассасинов.

Лэнгдон вздрогнул. Он хорошо знал это слово. В течение столетий церковь имела немало смертельных врагов, среди которых были ассасины и тамплиеры.[55]55
  Тамплиеры – члены рыцарского духовного ордена, основанного в Иерусалиме в 1118 или 1119 г., затем обосновался во Франции. Против тамплиеров был начат инквизиционный процесс. Орден упразднен в 1312 г. папой Климентом V.


[Закрыть] Это были люди, которых Ватикан либо истреблял, либо предавал.

– Освободите кардиналов, – сказал камерарий. – Разве вам не достаточно уничтожить Град Божий?

– Забудьте о своих кардиналах. Они для вас потеряны навсегда. Однако можете не сомневаться, что об их смерти будут помнить долгие годы… миллионы людей. Мечта каждого мученика. Я сделаю их звездами прессы и телевидения. Не всех сразу, а одного за другим. К полуночи братство «Иллюмината» станет центром всеобщего внимания. Какой смысл менять мир, если мир этого не видит? В публичном убийстве есть нечто завораживающее. Разве не так? Церковь доказала это много лет назад… инквизиция, мучения, которым вы подвергли тамплиеров, крестовые походы… и, конечно, La purga, – закончил он после недолгой паузы.

Камерарий не проронил ни слова.

– Неужели вы не знаете, что такое La purga? – спросил потомок ассасинов и тут же сам ответил: – Впрочем, откуда вам знать, ведь вы еще дитя. Служители Бога, как правило, никудышные историки. Возможно, потому, что их прошлые деяния вызывают у них стыд.

– La purga, – неожиданно для самого себя произнес Лэнгдон. – 1668 год. В этом году церковь заклеймила четырех ученых-иллюминатов. Выжгла на их телах каленым железом знак креста. Якобы для того, чтобы очистить их от грехов.

– Кто это сказал? – поинтересовался невидимый собеседник. В его голосе было больше любопытства, чем озабоченности.

– Мое имя не имеет значения, – ответил Лэнгдон, пытаясь унять предательскую дрожь в голосе. Ученый был несколько растерян, поскольку ему впервые в жизни приходилось беседовать с живым иллюминатом. Наверное, он испытал бы то же чувство, если бы с ним вдруг заговорил сам… Джордж Вашингтон. – Я ученый, который занимался исследованием истории вашего братства.

– Великолепно! – ответил голос. – Я польщен тем, что в мире еще сохранились люди, которые помнят о совершенных против нас преступлениях.

– Однако большинство из этих людей полагают, что вас на земле уже не осталось.

– Заблуждение, распространению которого мы сами способствовали. Что еще вам известно о La purga?

Лэнгдон не знал, что ответить. «Что еще мне известно? Мне известно лишь то, что все, свидетелем чего я явлюсь, – чистое безумие!» Вслух же он произнес:

– После клеймения ученых убили, а их тела были брошены на самых людных площадях Рима в назидание другим ученым, чтобы те не вступали в братство «Иллюмината».

– Именно. Поэтому мы поступим точно так же. Quid pro quo. Можете считать это символическим возмездием за мученическую смерть наших братьев. Ваши кардиналы будут умирать каждый час, начиная с восьми вечера. К полуночи весь мир замрет в ожидании.

– Вы действительно хотите заклеймить и убить этих людей? – машинально приблизившись к телефону, спросил американец.

– История повторяется. Не так ли? Конечно, мы сделаем это более элегантно и более смело, чем когда-то церковь. Она умертвила наших братьев тайком и выбросила их тела тогда, когда этого никто не мог увидеть. Я квалифицирую это как трусость.

– Вы хотите сказать, – не веря своим ушам, спросил Лэнгдон, – что заклеймите и убьете этих людей публично?!

– Конечно. Хотя все зависит от того, что понимать под словом «публично». Кажется, в церковь в наше время ходят не очень много людей?

– Вы намерены убить их под сводами церкви? – спросил Лэнгдон.

– Да, как проявление милосердия с нашей стороны. Это позволит Богу забрать их души к себе на небо быстро и без хлопот. Думаю, мы поступаем правильно. Ну и пресса, конечно, будет от этого в восторге.

– Откровенный блеф, – произнес Оливетти, к которому вернулось ледяное спокойствие. – Невозможно убить человека в помещении церкви и безнаказанно оттуда скрыться.

– Блеф? – несказанно удивился ассасин. – Мы словно призраки бродим среди ваших швейцарских гвардейцев, похищаем из-под вашего носа кардиналов, помещаем мощный заряд в самом сердце вашего главного святилища, и вы называете все это блефом? Как только начнутся убийства и тело первой жертвы будет обнаружено, журналисты слетятся роем. К полуночи весь мир узнает о правом деле братства «Иллюмината».

– А что будет, если мы выставим часовых в каждой церкви? – спросил Оливетти.

– Боюсь, что чрезмерное распространение вашей религии делает подобную задачу невыполнимой, – со смехом сказал иллюминат. – Когда вы в последний раз проводили перепись церквей? По моим прикидкам, в Риме насчитывается более четырех сотен католических храмов и церквей. Соборы, часовни, молитвенные дома, аббатства, монастыри, женские монастыри, церковно-приходские школы, наконец… Вам придется выставить охрану во всех этих заведениях.

Выслушав сказанное, Оливетти и глазом не моргнул.

– Спектакль начнется через девяносто минут, – решительно произнес голос. – Один кардинал каждый час. Математическая прогрессия смерти. А теперь мне пора.

– Подождите! – воскликнул Лэнгдон. – Скажите, какие клейма вы намерены использовать?

– Думаю, вам известно, какое клеймо мы используем. – Судя по тону, которым были произнесены эти слова, вопрос Лэнгдона сильно позабавил иллюмината. – В любом случае вы скоро об этом узнаете. И это явится доказательством того, что древние легенды не лгут.

Лэнгдон начал испытывать легкое головокружение. Перед его мысленным взором снова возникло клеймо на груди мертвого Леонардо Ветра. Ученый прекрасно понимал, на что намекает ассасин. Согласно легендам, у братства «Иллюмината» было пять клейм. Одно уже было использовано. Осталось еще четыре, подумал американец. И четыре кардинала исчезли.

– Я поклялся, что сегодня начнутся выборы нового папы, – сказал камерарий. – Поклялся именем Божьим.

– Святой отец, – с издевкой произнес голос, – миру ваш новый папа вовсе не нужен. После полуночи править ему будет нечем, если, конечно, не считать груды развалин. С католической церковью покончено. Ваше пребывание на земле завершилось.

После этих слов на некоторое время воцарилось молчание.

Первым заговорил камерарий, и в голосе его звучала печаль:

– Вы заблуждаетесь. Церковь – нечто большее, чем скрепленные известью камни. Вы не сможете так просто стереть с лица земли веру, за которой стоят два тысячелетия… я имею в виду любую веру, а не только католичество. Вера не исчезнет, если вы уничтожите ее земное проявление. Католическая церковь останется жить и без города-государства Ватикана.

– Благородная ложь, – последовал ответ. – Но ключевым здесь тем не менее является слово «ложь». А истина известна нам обоим. Скажите, почему, по вашему мнению, Ватикан являет собой обнесенную стенами крепость?

– Служителям Божьим приходится обитать в опасном мире, – сказал камерарий.

– Скажите, сколько вам лет? Вы, видимо, слишком молоды для того, чтобы усвоить простую истину. Ватикан является неприступной крепостью потому, что за его стенами католическая церковь хранит половину своих несметных сокровищ. Я говорю о редкостных картинах, скульптурах, драгоценных камнях и бесценных книгах… а в сейфах Банка Ватикана спрятаны золотые слитки и документы сделок с недвижимостью. По самой приблизительной оценке, Ватикан «стоит» 48,5 миллиарда долларов. Вы сидите на поистине золотом яйце. Но завтра все это превратится в прах, а вы станете банкротами. Все ваши активы испарятся, и вам придет конец. Никто, включая ваших сановных коллег, не станет работать бесплатно.

Оливетти и камерарий обменялись взглядами, которые лишь подтверждали вывод иллюмината.

– Вера, а не деньги, служит становым хребтом церкви, – с тяжелым вздохом заметил камерарий.

– Очередная ложь. В прошлом году вы выложили 183 миллиона долларов на поддержку влачащих жалкое существование епархий. Как никогда мало людей ходит сегодня в церковь. По сравнению с последним десятилетием их число сократилось на 43 процента. Пожертвования за семь лет сократились почти вдвое. Все меньше и меньше людей поступают в семинарии. Церковь умирает, хотя вы и отказываетесь это признать. Ей несказанно повезло, что она теперь уходит с громким шумом.

В разговор вступил Оливетти. Коммандер уже не казался столь воинственным, каким был всего несколько минут назад. Теперь он больше походил на человека, пытающегося найти выход из безвыходного положения.

– А что, если часть этих золотых слитков пойдет на поддержку вашего благородного дела? Вы откажетесь от взрыва?

– Не оскорбляйте подобными предложениями ни нас, ни себя.

– У нас много денег.

– Так же, как и у нас. Мы обладаем богатством гораздо большим, чем вы можете себе представить.

Лэнгдон припомнил, что слышал о легендарном богатстве ордена. О несметных сокровищах баварских масонов, о гигантских состояниях Ротшильдов и Бильдербергеров, об их огромном алмазе.

– I preferiti, – сказал камерарий, меняя тему. – Пощадите хоть их. Это старые люди. Они…

– Считайте их невинными жертвенными агнцами, – рассмеялся ассасин. – Скажите, а они действительно сумели сохранить невинность? Как вы считаете, ягнята блеют, когда их приносят в же ртву? Sacrifici vergini nell’ altare di scienza.[56]56
  Невинные жертвы на алтаре науки (ит.).


[Закрыть]

– Это люди веры, – после продолжительного молчания, произнес камерарий. – И смерти они не страшатся.

– Леонардо Ветра тоже был человеком веры, – презрительно фыркнул иллюминат. – А я в ту ночь читал в его глазах ужас. Я избавил его от этого страха.

– Asino![57]57
  Убийца! (ит.)


[Закрыть] – крикнула молчавшая до этого момента Виттория. – Это был мой отец!

– Ваш отец? – донеслось из динамика. – Как это прикажете понимать? У преподобного Леонардо Ветра была дочь? Однако как бы то ни было, но перед смертью ваш папа рыдал, как ребенок. Весьма печальная картина. Даже у меня она вызвала сострадание.

Виттория пошатнулась от этих слов. Лэнгдон протянул к ней руки, но девушка удержалась на ногах и, устремив взгляд в аппарат на столе, произнесла:

– Клянусь жизнью, что найду тебя еще до того, как кончится эта ночь. А затем… – Ее голос звенел сталью.

– Сильная духом женщина! – хрипло рассмеялся ассасин. – Такие меня всегда возбуждали. Не исключено, что я найду тебя еще до того, как кончится эта ночь. А уж когда найду, то…

Слова иллюмината прозвучали как удар кинжала. После этого он отключил связь.