Текст книги "Тамплиеры. Рождение и гибель великого ордена"

2
«Защита Иерусалима»

Орден рыцарей Храма был основан в Иерусалиме в 1119 году, а официально признан между 14 января и 13 сентября 1120 года[34]34
  Эта датировка предлагается и обсуждается в книге: Luttrel, A., ‘The Earliest Templars’ in Balard, M. (ed.), Autour de la première croisade (Paris: 1995), 195–6; см. также: Barber, M., The New Knighthood: A History of the Order of the Temple (Cambridge: 1994), 8–9.


[Закрыть]. Точной даты нет, потому что поначалу его появление едва ли кто-то заметил. Он возник не на волне народного запроса, не в результате какого-либо дальновидного плана, родившегося в новых христианских государствах или у церковных властей западного христианского мира. Ни одна из сохранившихся хроник того времени, христианская ли, мусульманская ли, не упоминает о зарождении ордена, и сменилось несколько поколений, прежде чем история появления тамплиеров была записана – разумеется, под влиянием положения, которое орден уже занял к тому времени[35]35
  О зарождении ордена тамплиеров мы знаем из свидетельств Гийома Тирского (начало 1180-х годов), Михаила Сирийца (1190-е), Вальтера Мапа (между 1181 и 1193 гг.) и из «Истории завоевания заморской земли» Бернарда Казначея (1232 г.). Как ни парадоксально, но более поздние из этих свидетельств могут быть ближе к истине, поскольку, по мнению одного ученого, опирались на источник, датируемый периодом до 1129 года. См.: Luttrel, ‘The Earliest Templars’, 194. Однако ни один из источников не относится ко времени основания ордена, и в случае Гийома Тирского бедность и скромность первых тамплиеров вполне могли быть преувеличены, чтобы по контрасту подчеркнуть их позднейшее стяжательство и богатство, которые Гийом решительно осуждал.


[Закрыть]. Но удивляться тут нечему. Помыслы правителей, жителей, историков и хронистов Иерусалима в 1120 году были заняты совсем другим.

Крестоносцы, пришедшие на Святую землю, были чужеземными захватчиками, которым нужно было утвердить свою власть над населением, состоявшим из представителей разных культур и вероисповеданий: мусульман – суннитов и шиитов, иудеев, греческих и сирийских православных христиан, самаритян и нищих переселенцев, прибывших со всех концов Европы. Новым хозяевам этой земли надо было как-то выживать в этом смешанном окружении, зачастую откровенно враждебном. В 1113 и 1114 годах в Сирии и Палестине произошли сильные землетрясения: целые города сровняло с землей, множество людей погибло под обломками рухнувших домов. Почти каждый год весной происходили нашествия мышей и саранчи: они кишмя кишели в полях и виноградниках, уничтожали посевы и объедали кору с деревьев. Временами луна и небо окрашивались в кроваво-красный цвет. Все это сильно действовало на суеверных переселенцев. Казалось, сама земля желала изгнать крестоносцев, а небеса – покарать их за завоевание[36]36
  Ryan and Fink, Fulcher of Chartres: A History of the Expedition to Jerusalem 1095–1127, 208, 210, 218, 220–1.


[Закрыть].

Но не меньше, чем нашествия вредителей и тревожные знамения, их беспокоили вопросы обороны и безопасности. Все двадцать лет, прошедшие с тех пор, как франки завоевали Иерусалим и создали четыре государства, им приходилось отчаянно сражаться за свой плацдарм на побережье. В результате крестоносцам удалось взять города Акра, Бейрут и Триполи, и этот успех стал возможен в том числе благодаря регулярному притоку войск с христианского Запада (включая крупную экспедицию из Скандинавии под командованием короля Норвегии Сигурда, который помог королю Балдуину в 1110 году захватить Сидон). Однако эти впечатляющие территориальные завоевания не меняли того, что жизнь под палящим солнцем Левантийского побережья оставалась опасной и непредсказуемой.

В 1118 году Балдуин, первый король Иерусалима, умер. Через три недели вслед за ним в могилу сошел главный представитель Римской церкви в королевстве, патриарх Иерусалима Арнульф. Им на смену пришли граф Эдессы, опытный крестоносец, ставший королем Балдуином II, и Гормон де Пикиньи, энергичный священник родом из знатной семьи с севера Франции. Оба были фигурами грозными, но тем не менее смена власти побудила сельджуков и Фатимидов одновременно начать вторжения на земли христиан, что привело к новому витку военного противостояния. Защита королевства требовала решимости и значительных человеческих ресурсов, и франкам приходилось действовать на пределе возможностей. Историк Фульхерий Шартрский писал об этом так: «Удивительное чудо, что нам удавалось выживать среди многих тысяч [врагов]»[37]37
  Там же. С. 150.


[Закрыть].

1119 год выдался тяжелым, как никогда: произошли сразу два ужасных события. Первое несчастье случилось в Святую субботу, 29 марта, и последовало за чудом схождения благодатного огня в храме Гроба Господня. В ходе этого ежегодного ритуала, проводящегося накануне Пасхи, масляная лампада, хранящаяся у скалы, где находится гробница Христа, самопроизвольно вспыхивает; от священного пламени зажигают свечи и лампы верующих, которые собираются в храме, чтобы своими глазами увидеть это чудо. В 1119 году после его свершения 700 пребывавших в экстазе паломников вышли из церкви и направились в пустыню, к реке Иордан, чтобы окунуться в ее воды и возблагодарить Господа. От восточных стен Иерусалима до Иордана было тридцать два километра пути, но паломникам не удалось пройти его до конца. Хронист Альберт Аахенский записал, что, когда они спустились с гор в «безлюдное место» у реки, вдруг «появились сарацины из Тира и Аскалона [эти два города еще находились в руках мусульман], вооруженные и свирепые». Они напали на паломников, «совершенно безоружных», «утомленных многодневной дорогой и ослабленных постом во славу Иисуса». Сражения не было: «кровожадные нечестивцы преследовали их, триста человек зарубили и шестьдесят взяли в плен», – засвидетельствовал Альберт[38]38
  Edgington, S. B., Albert of Aachen, Historia Ierosolimitana: History of the Journey to Jerusalem (Oxford: 2007), 881. Альберт Аахенский не был свидетелем событий, происходивших в Иерусалимском королевстве, но написал свой длинный и очень подробный отчет, основываясь на рассказах германских участников крестовых походов.


[Закрыть].

Едва услышав об этой резне, Балдуин II отправил войска из Иерусалима, чтобы совершить возмездие. Но было поздно: нападавшие уже вернулись в свои убежища и пересчитывали пленных, радуясь богатой добыче.

А еще через три месяца пришли дурные вести с севера. 28 июня 1119 года в Сармаде, на северо-западе Сирии, большое войско христиан из Антиохийского княжества вступило в бой с армией правителя Алеппо Иль-Гази из династии Артукидов[39]39
  Артукиды были племенной турецкой династией, основателем которой стал воин по имени Артук-бей, полководец сельджукского султана Малик-шаха I. Потомки Артука, сунниты, правили независимым государством, расположенным на территории северной Месопотамии, северной Сирии и восточной Анатолии.


[Закрыть], опытного полководца, хоть и пьяницы. По свидетельству очевидца, сражение происходило во время сильной пыльной бури, подобной «смерчу… который закручивался кверху как огромный кувшин на гончарном круге, зажженный сатанинским огнем».

Погибли сотни христиан. Их предводитель, Рожер Салернский, был «поражен мечом через середину носа прямо в мозг» и умер мгновенно. Вся местность вокруг была усеяна трупами людей и умирающими лошадьми, густо утыканными стрелами[40]40
  Edgington, S. B. and Asbridge, T. S. (ed. and trans.), Walter the Chancellor’s ‘The Antiochene Wars’ – a translation and commentary (Aldershot: 2006), 88; Asbridge, T., The Crusades: The War for the Holy Land (London: 2010), 164–7.


[Закрыть]. «Конница была уничтожена, пехотинцы порублены на куски, сопровождающие и слуги все взяты в плен», – одобрительно писал арабский историк Ибн аль-Адим[41]41
  Gabrieli, F. (ed.) and Costello, E. J. (trans.) Arab Historians of the Crusades (London: 1969), 37–8.


[Закрыть]. Но это было еще не все. После битвы несколько сотен христианских пленников связали друг с другом и прогнали, мучимых зноем, мимо бочки с водой, из которой им не разрешалось пить. Затем одних забили. С других содрали кожу. Некоторых закидали камнями. Остальных обезглавили[42]42
  Edgington and Asbridge, Walter the Chancellor’s ‘The Antiochene Wars’, 132–5.


[Закрыть]. Фульхерий Шартрский подсчитал, что всего было убито семь тысяч христиан, в то время как Иль-Гази потерял лишь двадцать человек[43]43
  Ryan and Fink, Fulcher of Chartres – A History of the Expedition to Jerusalem 1095–1127, 227.


[Закрыть]. Возможно, Фульхерий преувеличил цифры, но это страшное поражение получило среди франков название «Битва на Кровавом поле»[44]44
  В этом названии есть отсылка, возможно преднамеренная, к библейскому названию поля, на котором хоронили странников и которое было куплено старейшинами Иерусалима за тридцать сребренников, возвращенных им Иудой Искариотом незадолго до его самоубийства (Матф. 27:6–8).


[Закрыть]. Оно потрясло не только антиохийцев, но и всех христиан Святой земли. Произошедшие после него события посеяли семена, из которых вскоре взошла идеология тамплиеров.

После битвы нужно было срочно принять меры, чтобы не допустить дальнейших потерь в Антиохии. Иль-Гази уже готовился штурмовать город. По свидетельству Готье, канцлера Антиохии, который почти наверняка участвовал в битве и, скорее всего, попал в плен на Кровавом поле, «франки лишились почти всей военной силы». У Иерусалимского королевства спешно попросили помощи, но было ясно, что придет она не сразу.

В образовавшемся вакууме власти вперед выступил человек по имени Бернард из Валенсии, латинский патриарх Антиохии[45]45
  Больше о Бернарде см.: Edgington and Asbridge, Walter the Chancellor’s ‘The Antiochene Wars’, 34–42.


[Закрыть]. Он был одним из высокопоставленных церковников государств крестоносцев. Патриархом Бернард стал в 1100 году, когда франки, завоевавшие Антиохию, изгнали греческого православного патриарха и поставили на его место своего человека, следующего традициям Римской церкви. За эти годы ему нередко доводилось помогать христианским воинам готовиться к сражениям: он проповедовал солдатам и выслушивал исповеди тех, кто проливал кровь в битвах. Но теперь от него требовалось спасать не только души, но и свой город.

«В силу необходимости все зависело от пастыря», – написал канцлер Готье, и это были не просто красивые слова[46]46
  Edgington and Asbridge, Walter the Chancellor’s ‘The Antiochene Wars’, 138.


[Закрыть]. Пока Иль-Гази собирал свои войска, антиохийский патриарх принял на себя командование обороной города. Он ввел комендантский час и издал указ, согласно которому никто в Антиохии не мог иметь при себе оружие, кроме франков. После этого он позаботился о том, чтобы на каждой оборонительной башне в городе были монахи и священнослужители, а также – в помощь им – горожане из числа христиан. По его настоянию они постоянно молились за «спасение и защиту», а сам он «не переставал… обходить по очереди, ночью и днем, в сопровождении вооруженного духовенства и рыцарей, ворота, валы, башни и стены»[47]47
  Там же. С. 139.


[Закрыть].

Он действовал скорее как воин, чем как служитель церкви. И это принесло успех: увидев, что город хорошо защищен, Иль-Гази отказался от штурма. Это позволило Балдуину II собрать войска и перехватить инициативу в кампании. Антиохия была спасена. По словам канцлера Вальтера, «духовные лица… проявили себя как мудрые и решительные воины… и с Божьей помощью защитили город от врага»[48]48
  Там же. С. 140.


[Закрыть]. Это было только началом.

* * *

Представление о том, что служители церкви могут идти в бой не только с молитвой, но и с оружием в руках, едва ли было внове. На протяжении тысячи лет в христианстве существовало противоречие между пацифизмом, явленным жизнью Христа, и воинственностью христианской риторики и Священного Писания[49]49
  Литература по представлениям христиан о священной войне очень обширна. Лаконичный обзор см. в книге: Smith, K. A., War and the Making of Medieval Monastic Culture (Woodbridge: 2011), особ. 71–111.


[Закрыть]. И это же представление естественно проистекало из идей, породивших движение крестоносцев.

На первый взгляд, христианская вера призывала к миру. Иисус предостерегал своих учеников от того, чтобы они прибегали к насилию, и убеждал их убрать оружие даже тогда, когда его брали под стражу в Гефсиманском саду. Он говорил, что «все, взявшие меч, мечом погибнут»[50]50
  Евангелие от Матфея 26:52.


[Закрыть]. Но не прошло и нескольких десятилетий после его смерти, а святой Павел уже увещевал ефесян облечься «в броню праведности» и «шлем спасения» и взять «меч духовный, который есть Слово Божие»[51]51
  Послание к Ефесянам 6:14–17.


[Закрыть]. Да, война Павла была скорее духовной, но термины христианской идеологии были позаимствованы из языка войны настоящей. Идея о том, что жизнь христианина являет собой акт вселенской духовной битвы с дьяволом, доминировала в мировоззрении многих великих религиозных мыслителей, таких как святой Амвросий и блаженный Августин. В этом, вероятно, нет ничего удивительного, учитывая, как часто в первые века после возникновения христианства верующие подвергались физическому насилию и принимали мученическую смерть за веру. В конце концов мученичество само по себе стало вызывать восхищение и превратилось в главную составляющую понятия святости.

Ко времени Первого крестового похода представление о священной войне перестало быть метафорическим. Общество в христианской Европе строилось вокруг воинской касты – рыцарей, и служителям церкви порой приходилось непосредственно участвовать в войнах, больше не довольствуясь борьбой только лишь за души. В 908 году Рудольф I, епископ Вюрцбургский, погиб, сражаясь с венграми. Английская хроника «Летопись Абингдона», составленная незадолго до Первого крестового похода, описывает, как настоятель Абингдона командовал рыцарской дружиной[52]52
  Sneddon, J., ‘Warrior Bishops in the Middle Ages’ Medieval Warfare 3 (2013), 7.


[Закрыть]. Но нельзя сказать, что практика священной войны была общепринятой: в IX веке папа Николай I заявил, что служителям церкви до́лжно следовать примеру Христа и, когда нужно защитить себя, подставлять другую щеку; а византийская принцесса и историк Анна Комнина часто высказывала в своих трудах неприязнь к самой идее о том, что христианское духовенство может быть причастно к калечению и убийству людей[53]53
  Dennis, G. T., ‘Defenders of the Christian People – Holy War in Byzantium’ in Laiou, A. E. (ed.), The Crusades from the Perspective of Byzantium and the Muslim World (Washington, DC – 2001), 31–3. См., напр.: Sewter, E. R. A. (trans.) and Frankopan, P. (rev.), Anna Komnene – The Alexiad (London: 2009), 39, 279.


[Закрыть].

Однако в разгар войны в Сирии и Палестине ограничивать христиан в ношении и применении оружия выглядело все более неразумным. С самого начала важным фактором существования крестовых походов стало широкое признание концепции христианской священной войны, которую люди светские вели ради духовного вознаграждения. Вслед за тем папы выработали практическую философию применения силы христианами, реализованную в Первом крестовом походе. Миряне, которые отправлялись на Восток воевать с мусульманами, описывались как присоединившиеся к «воинству Христову» (militiae Christi) и вступившие в «Евангельское войско» (evangelicam militiam)[54]54
  Иво, епископ Шартрский, написал так о Гуго, графе Шампанском, в 1114 году. Migne, J. P. (ed.), Patrologia Latina: Patrologus Cursus Completus. Series Latina (Paris: 1844–64) CLXII, 251–3. Для понимания контекста см.: Nicholson, The Knights Templar, 22.


[Закрыть]. А отсюда было недалеко до того, чтобы признать: раз сражающиеся могут считаться божьими людьми, значит, и божьи люди могут сражаться. Учитывая ситуацию, сложившуюся в государствах крестоносцев к 1120 году, необходимо было признать, что священнослужитель может время от времени брать в руки оружие, как это сделал в Антиохии патриарх Бернард. И спустя несколько месяцев на большом собрании духовных и светских лидеров Иерусалимского королевства идея о том, что церковникам дозволяется носить оружие, была узаконена.

Совет, созванный королем Балдуином II и Вармундом, латинским патриархом Иерусалима, собрался 16 января 1120 года. Местом его проведения был выбран Наблус – палестинский город, расположенный в поросшей оливами долине между двумя горами[55]55
  Описание Наблуса, сделанное в тот период арабом-мусульманином из Иерусалима, см. в книге: Collins and Alta’I, Al-Muqaddasi: The Best Divisions For the Knowledge of the Regions (Reading: 2001), 146.


[Закрыть]. Участие в соборе приняли многие из высокопоставленных священнослужителей Святой земли, в том числе архиепископ Кесарийский, епископы Назарета, Вифлеема и Рамлы и – что сыграет особую роль – настоятели храма Гроба Господня и храма Господня в Иерусалиме. Цель собрания состояла в том, чтобы выработать свод письменных законов, или «канонов», для управления королевством в угоду Господу.

Совет в Наблусе принял двадцать пять статей, которые регулировали распределение полномочий между светскими и духовными властями, а также вопросы сексуальных норм[56]56
  Напечатаны на латыни в: Kedar, B. Z., ‘On the Origins of the Earliest Laws of Frankish Jerusalem: The Canons of the Council of Nablus, 1120’, Speculum, 74 (1999). О политическом контексте Наблусского совета см.: Mayer, H. E., ‘The Concordat of Nablus’, Journal of Ecclesiastical History 33 (1982), 531–43.


[Закрыть]. Прелюбодеяние, содомия, двоеженство, сводничество, проституция и плотские сношения с мусульманами, а также воровство были определены как грехи, за которые предусматривались разные виды наказаний – от епитимьи и ссылки до кастрации и отрезания носа. Но среди прочего была принята и статья, имевшая решающее значение для возникновения ордена тамплиеров. Это был канон 20, и в его первой строке говорилось, что «если служитель церкви берет в руки оружие для защиты себя, он не несет никакой вины». Далее было сказано, что это может быть лишь временной мерой и что отказ от священного долга ради воинского возможен только под угрозой физического насилия (священнослужители, которые навсегда отказывались от монашеского пострига, чтобы стать рыцарями или присоединиться к светскому обществу, могли быть наказаны патриархом и королем). Тем не менее в ситуации первых месяцев 1120 года это было действительно важное нововведение. Собравшиеся в Наблусе не просто разработали свод моральных и юридических законов для Святой земли. Они облекли в закон революционную идею, которая вскоре перерастет в убеждение – и реализуется на деле, – что служители церкви, взявшие в руки оружие, могут стать главной защитой христианских государств на Востоке.

* * *

«В начале правления Балдуина II, – писал в конце XII века священник Михаил Сириец, – из Рима в Иерусалим прибыл некий француз, чтобы вознести молитвы»[57]57
  Наиболее удобный источник, в котором можно найти четыре основных упоминания о появлении ордена тамплиеров, включая этот отрывок из хроники Михаила Сирийца: Barber, M. and Bate, K. (eds. and trans.), The Templars: Selected Sources (Manchester: 2002), 25–31.


[Закрыть]. Этого француза звали Гуго де Пейн. Он родился около 1070 года, предположительно в местечке Пейн, недалеко от города Труа, что находится примерно в 145 км к юго-востоку от Парижа в округе Шампань. Нам мало что известно о ранних годах жизни Гуго де Пейна, кроме того, что он имел достаточно высокое положение для того, чтобы свидетельствовать своей подписью грамоты местных дворян. Если Михаил Сириец не ошибся, то к тому времени, когда в январе 1120 года собрался Наблусский совет, Гуго де Пейн пребывал в Святой земле примерно столько же, сколько Балдуин был королем, – около двадцати месяцев. Этого оказалось достаточно для него, чтобы осмотреть все достопримечательности, оценить обстановку и, очевидно, решить не пробираться домой через кишащие пиратами воды Восточного Средиземноморья, а провести остаток жизни – еще немалый – среди франков, населяющих Иерусалим. Он собирался сначала поступить в королевское войско, а затем, покончив с этой полной опасностей службой, принять монашеский постриг[58]58
  Согласно Михаилу Сирийцу. См.: Barber and Bate, The Templars: Selected Sources, 27.


[Закрыть].

В своих стремлениях Гуго был не одинок. В то время в Иерусалиме образовалось целое сообщество таких же, как он, людей рыцарского звания, и собрались они в самом популярном у всех прибывающих на Святую землю месте: в храме Гроба Господня[59]59
  Согласно «Истории завоевания заморской земли» Бернарда Казначея (1232 г.). Barber and Bate, The Templars: Selected Sources, 30.


[Закрыть].

Но они не просто старались держаться вместе, а сделали нечто большее: очевидно, в месяцы, предшествовавшие Наблусскому совету, группа иерусалимских рыцарей, прибывших с Запада (более поздние источники предполагали, что первоначально их было от девяти до тридцати человек), создала своего рода свободное братство по типу тех, что появились в Европе за век до этого и защищали церкви и святыни от грабителей[60]60
  Forey, A., ‘The Emergence of the Military Order in the Twelfth Century’ в Journal of Ecclesiastical History 36 (1985), 175–95.


[Закрыть]. Они присягнули на верность Герарду, настоятелю храма Гроба Господня, оказавшему им гостеприимство и покровительство[61]61
  Цифру девять называет Гийом Тирский, тридцать – Михаил Сириец.


[Закрыть], и приняли решение не просто соблюдать обычные обеты крестоносцев, а принять монашеские обеты покаяния, бедности и послушания, оставаясь при этом не служителями церкви, а воинами-паломниками, могущими сражаться.

К началу января 1120 года стало очевидно, что потенциал этих религиозно настроенных рыцарей никак не используется. Один более поздний автор описывал жизнь Гуго де Пейна и его товарищей в то время как полную разочарования из-за невостребованности и безделья: оставаясь в храме Гроба Господня, они «пили, ели, попусту проводили… время и не делали ничего»[62]62
  de Mas Latrie, L. (ed.), Chronique d’Ernoul et de Bernard le Trésorier (Paris: 1871), 7–9.


[Закрыть]. Если так, то это было явное упущение. К тому времени уже существовал орден монахов-бенедиктинцев, которые посвятили себя служению больным и раненым паломникам в лазарете, получившем название «Госпиталь Святого Иоанна Иерусалимского». Этот орден – госпитальеры – был официально признан папой в 1113 году, и его странноприимный дом находился недалеко от храма Гроба Господня. Монахи этого ордена еще не были воинами (хотя позднее стали), но уже играли заметную роль в жизни города. Было очевидно, что еще один орден вооруженных сопровождающих для пилигримов мог бы снизить нагрузку на госпитальеров и помочь тысячам людей, прибывающих на Святую землю.

Примерно в то время, когда собирался Наблусский совет, было решено, что эта группа благочестивых рыцарей не должна обретаться при храме Гроба Господня: им нужно предоставить независимость, дать им кров и возможность кормить и одевать себя, а также участвовать в молитвенных богослужениях. Средства на их содержание предоставляла корона, но миссия, которую им предстояло выполнять, была одинаково значима и для короля, и для патриарха, и для любого христианина, оказавшегося в Святой земле. Как было сказано в уставе от 1137 года, они должны были «защищать Иерусалим и охранять паломников»[63]63
  d’Albon, Marquis (ed.), Cartulaire général de l’Ordre du Temple, 1119? – 1150. Recueil des chartes et des bulles relatives à l’Ordre du Temple (Paris: 1913), 99.


[Закрыть]. Принесшие обет бедности воины-охранители, крошечное братство, посвятившее себя оружию и молитве, теперь тамплиеры обрели цель.

* * *

На протяжении тысячелетий на восточной стороне Иерусалима стояли храмы. Первым был огромный комплекс, возведенный Соломоном, сказочно богатым, мудрым и ценившим мирские блага ветхозаветным царем, правившим племенами Израиля после смерти своего отца, царя Давида. Строительство храма Соломона подробно описано в Третьей книге Царств. Он был из «дорогих камней», обшит искусно вырезанными кедровыми и кипарисовыми досками, а также листовым золотом и поддерживался бесчисленными колоннами; в его сердце располагалась святая святых, комната, где «жило» имя Бога и где находился Ковчег Завета – хранилище скрижалей, на которых были записаны Десять заповедей[64]64
  3-я Цар. 6–8.


[Закрыть].

Но в 586 году до нашей эры вавилонский царь Навуходоносор II разрушил храм Соломона, и с этого момента следы Ковчега Завета теряются. Несколько десятилетий спустя храм восстановили. Второй храм был построен иудейскими изгнанниками, вернувшимися в Иерусалим в 520 году до нашей эры, и значительно расширен полвека спустя во время правления Ирода Великого. Он стоял на огромной каменной платформе, покрывавшей естественное возвышение – Храмовую гору, и был местом, где совершали жертвоприношения, возносили молитвы, торговали, лечили и где проходили все значимые мероприятия. Строительные работы завершились около 10 года до нашей эры, и к тому времени, когда в Иерусалиме проповедовал Иисус Христос, храм был центром еврейской жизни. Как и Первый храм Соломона, Второй храм был разрушен внешним врагом: в 70 году его уничтожил пожар, случившийся во время подавления еврейского восстания против римского императора Тита. А шестьдесят пять лет спустя его руины сровняли с землей и на этом месте воздвигли языческие статуи.

К тому времени, когда Гуго де Пейн основал в Иерусалиме свой орден, Храмовая гора претерпела еще одно переустройство: его произвели не иудеи и не христиане, а Омейяды – могущественный суннитский халифат, под власть которого город попал в конце VII века, спустя несколько десятилетий после смерти Мухаммеда. На горизонте Иерусалима теперь доминировали два великолепных здания. Золотая крыша Купола Скалы сверкала, как огненный шар, видимый на километры вокруг («Как только лучи солнца попадают на купол и барабан излучает свет, то действительно это чудесно созерцать», – так описал мечеть мусульманский путешественник и географ Х века)[65]65
  Collins and Alta’I, Al-Muqaddasi: The Best Divisions For the Knowledge of the Regions, 143. Здание Купола Скалы было построено омейядским халифом Абд аль-Маликом, завершено в 691 году. Возведено над камнем Основания, святая святых Иерусалимского храма.


[Закрыть]. А в другой части комплекса Храмовой горы находилось еще одно впечатляющее здание: мечеть Аль-Акса, обновленная в 1030-х годах. Она считалась самой главной и самой красивой мечетью за пределами Аравии, даже более величественной, чем Большая мечеть Дамаска. Персидский путешественник, посетивший Аль-Аксу в период ее расцвета, так описал увиденное:

Двести восемьдесят мраморных колонн поддерживают каменные своды, и как стволы, так и капители колонн украшены резьбой… мечеть повсюду отделана цветным мрамором, а пространства между камнями заполнены свинцом… наверху возвышается могучий купол, украшенный мозаикой…[66]66
  Le Strange, G. (ed. and trans.), Diary of a Journey through Syria and Palestine. By Nâsir-i-K˙husrau, in 1047 A. D. (London: 1888), I, 30.


[Закрыть]

Близ мечети жили благочестивые люди, ушедшие от мира и посвятившие свою жизнь вере: историк Ибн аль-Асир писал, что во времена Первого крестового похода мечеть посещали «имамы, улемы, праведники и подвижники, мусульмане, покинувшие родные земли и приехавшие жить святой жизнью в этом почитаемом месте»[67]67
  Richards, D. G., Chronicle of Ibn al-Athir, I, 21.


[Закрыть]. Под властью крестоносцев и Купол Скалы, и Аль-Акса перестали быть исламскими святынями: Купол стал церковью, а в мечети разместился дворец короля Иерусалима. Христиане стали называть Купол Скалы храмом Господним, а Аль-Аксу – храмом Соломона, по ее историческому местоположению. Перейдя от мусульман к христианам, это место сохранило свою притягательность для людей, жаждущих духовной жизни: именно здесь в 1120 году разрешили поселиться Гуго де Пейну и небольшой группе его последователей после создания ордена. По словам христианского автора по имени Эрнуль, это была «самая великолепная» королевская резиденция в городе[68]68
  Barber and Bate, The Templars: Selected Sources, 31.


[Закрыть]. Живший в XII веке архиепископ и хронист Гийом Тирский пояснял, что «поскольку… они живут напротив Храма Господня в королевском дворце, их называют братством рыцарей Храма»[69]69
  Там же. С. 26.


[Закрыть].

Но, несмотря на такое место проживания, нельзя сказать, что тамплиеры купались в роскоши. В первые годы, проведенные в храме Гроба Господня, они зависели от пожертвований, поступавших в том числе и от госпитальеров, которые отдавали им оставшуюся пищу[70]70
  Luttrel, ‘The Earliest Templars’, 198, 202.


[Закрыть]. Официальное признание и поселение на Храмовой горе не слишком повлияли на материальное положение тамплиеров. По свидетельству валлийского придворного и хрониста Вальтера Мапа, Гуго де Пейн и его люди располагали «скромным одеянием и скудными запасами пищи», но Гуго использовал «убеждение, молитву и все имевшиеся в его распоряжении средства», чтобы побудить «всех воинов-пилигримов посвятить свою жизнь служению Господу в этом месте навсегда или хотя бы на время»[71]71
  James, M. R. (ed. and trans.), Brooke, C. N. L. and Mynors, R. A. B. (rev.), Walter Map: De Nugis Curialium, Courtier’s Trifles (Oxford: 1983), 54–5.


[Закрыть]. Указом Балдуина II и патриарха Вармунда в пользу тамплиеров поступали налоги, собираемые с нескольких деревень близ Иерусалима, «чтобы обеспечить их одеждой и пропитанием», но большую часть первого десятилетия существования ордена малочисленное братство тамплиеров жило лишь за счет скудных пожертвований, одеваясь в обноски, а не в то отличительное обмундирование, которое появится у них позднее[72]72
  Barber and Bate, The Templars: Selected Sources, 26.


[Закрыть].

По правде говоря, жилище их тоже было довольно неприхотливым. Описывая здание бывшей мечети, историк Фульхерий Шартрский называл его «огромным и великолепным». Но король Балдуин I распорядился снять и продать свинцовые листы с его крыши, после чего никто не предпринимал попыток починить ее. «По причине нашей бедности [оно] не может быть сохранено в том состоянии, в котором мы нашли его», – писал Фульхерий о здании[73]73
  Ryan and Fink, Fulcher of Chartres: A History of the Expedition to Jerusalem 1095–1127, 118.


[Закрыть]. При завоевании Иерусалима христианами в 1099 году именно здесь убили великое множество мусульманских женщин и детей: крови было по щиколотку. А теперь это место стало, по словам одного из пилигримов, посетивших храм Соломона вскоре после того, как там обосновались люди Гуго де Пейна, «пристанищем новых рыцарей, охраняющих Иерусалим»[74]74
  Wilkinson et al., Jerusalem Pilgrimage 1099–1185, 200.


[Закрыть].

Если эти новые рыцари стремились преуспеть в защите христианских жителей Иерусалима, паломников и окрестных земель от многочисленных врагов, им нужно было расти численно и приумножать богатства. Но главное – им необходимо было обрести статус. Для этого Гуго де Пейну и его сподвижникам предстояло обратить свои взоры за пределы непосредственного окружения, к тому миру, откуда они прибыли на Святую землю. Им нужно было добиться одобрения папы римского.