Текст книги "Наша песня"

Дэвид изучал карту, прокладывая маршрут к следующему пункту назначения. Он аккуратно сложил ее, прежде чем взглянуть на меня. Мое лицо приняло просительное выражение.

– Мы ведь всегда можем вернуться в гостиницу и… пошалить, а? – предложила я в полной уверенности, что он безоговорочно согласится на любой план, который заканчивался бы постелью. И это чувство было далеко не односторонним. Всякий раз, когда он прижимал меня к себе, я трепетала, словно в первый раз. И что поразительно, ощущения становились все острее и острее.

Однако, к моему удивлению, он не согласился.

– По-моему, ты сказала, что устала.

– Для этого никто никогда не устает, – кокетливо и с улыбкой ответила я.

В его глазах вспыхнул такой знакомый огонек, всегда зажигавший во мне пламя ответного желания. Но на сей раз он погасил его.

– Вообще-то я очень ждал этого дня, – произнес он. – Ты уверена, что не попытаешься пойти на попятный из страха, что я перекатаю тебя на коньках?

Я улыбнулась и снова откусила от длиннющего хот-дога, который решила доесть во что бы то ни стало.

– Этого никогда не случится. На коньках я катаюсь лучше, чем на лыжах, сам знаешь, – уверенно заявила я, вытирая с губ кетчуп бумажной салфеткой. – Я просто подумала, может, перенесем это на завтра, вот и все.

Дэвид покачал головой, и в его глазах мелькнуло разочарование.

– На завтра у нас довольно плотный график, а у меня билеты на сегодняшний сеанс, начинающийся в половине пятого. Нам, наверное, придется сто лет простоять в очереди, если мы захотим изменить план.

Это был его козырь. Он знал, что я терпеть не могу мерзнуть в очередях.

– Да ладно, ничего страшного. Поехали сегодня, как планировали, – сказала я, вставая из-за стола, пока он расплачивался. – Когда потом станешь мазать синяки, помни, что получил их, отказавшись от моего нежного тела.

Он улыбнулся, и мне показалось, что в его глазах мелькнуло облегчение.

– Вообще-то я предвкушаю и синяки, и тебя в своей постели. Может, тебе придется обходиться со мной понежнее, – подзадорил он меня, обняв за шею и притянув к себе, чтобы поцеловать.

На катке царило столпотворение, однако в ту же секунду, когда мы выкатились на лед, я порадовалась тому, что он уговорил меня поехать. На площади словно царило некое волшебство. Не знаю, исходило ли оно от огромной рождественской елки, сверкавшей тысячью разноцветных огней в предзакатных сумерках, или от позолоченной статуи Атланта, или же от бурлящих подсвеченных фонтанов. Наверное, от всего сразу. Не нас одних очаровала окружающая атмосфера. Мы видели похожее выражение на лицах почти всех людей, мимо которых катились – тепла, доброжелательности, предвкушения Рождества и радостного возбуждения.

На самом деле, Дэвид катался куда увереннее и искуснее, нежели хотел заставить меня поверить, с виноватой улыбкой признавшись, что на первом курсе играл в хоккейной команде. Он взял меня за затянутую в перчатку руку и умело провел мимо семей, парочек и многочисленных туристов, которые съехались сюда по той же причине, что и мы. Так, по крайней мере, мне казалось.

Из многочисленных динамиков, расставленных вокруг катка, звучала рождественская музыка, и праздничная атмосфера заражала всех – не только катавшихся, которые сталкивались, сцеплялись и спотыкались вокруг нас, но и зрителей, обступивших каток со всех сторон.

Полуторачасовой сеанс подходил к концу, когда начали падать первые мягкие хлопья снега. Я подняла голову к вечернему небу, простиравшемуся над двумя сотнями флагштоков с флагами ООН, окружавшими каток, и смотрела на падающий снег. Я чувствовала, как снежинки мягко падают на мое поднятое кверху лицо, словно хрусталем обрамляя мои ресницы.

– Ты похожа на снежную королеву, – прошептал Дэвид, подкатив ко мне сзади.

– А разве она не коварная и злобная?

– Ты не коварная и не злобная, – прошептал он мне на ухо. Я могла бы назвать по крайней мере одного человека, который бы не согласился с ним, но мне меньше всего на свете хотелось, чтобы она испортила это дивное мгновение. Я и так уже слишком долго таскала ее с собой, чтобы самой отравлять себе жизнь. Наверное, гораздо дольше, чем даже Дэвид, впервые призналась я себе. Фрейд бы повеселился на славу.

– Просим посетителей покинуть каток для очистки льда, – пробубнил из динамиков повелительный голос, тем самым знаменуя окончание нашего катания. И хотя мне стало грустно, что оно завершилось, я втайне предвкушала возможность скорее попасть куда-нибудь в тепло.

– Пусть сначала схлынет толпа, – произнес Дэвид, обняв меня за талию и вытаскивая из потока катавшихся, медленно двинувшихся к выходам. – Давай-ка сделаем еще кружок, пока лед пустеет.

Мы отъехали от плотной группы людей и, не боясь, что менее опытные катальщики попадут к нам под коньки, набрали скорость.

На льду оставалось все меньше людей, и я с тревогой посмотрела на служащего в красной куртке, когда мы со свистом промчались мимо него вдоль самого края катка.

– Может, пойдем? Через пару минут нам велят уйти.

– Все нормально, – заверил меня Дэвид.

Снег пошел немного сильнее, мягко ложась на лед и закрывая бороздки, оставленные тысячами коньков, отчего поверхность казалась чистой, свежей и первозданно нетронутой. Новое начало. Я улыбнулась, вообразив себе эту дивную картину, и почувствовала, как Дэвид крепче обнял меня за талию, когда мы в полной гармонии скользили вдоль периметра.

– Закрой глаза, – тихонько произнес он.

– Что? Во время катания? Да я же упаду.

– Не упадешь. Я не дам тебе упасть, – ответил он с какой-то незнакомой мне хрипотцой в голосе. – Ты мне веришь?

– Больше всех на свете, – ответила я сдавленным от внезапно нахлынувших чувств голосом.

– Тогда закрой глаза.

Я сделала, как он просил, доверившись его защите и позволив его глазам вести меня сквозь тьму.

– Я люблю тебя, – прошептал он сквозь вихрь моих светлых развевавшихся на ветру волос. Он говорил эти слова раньше, много-много раз, но теперь в них слышалось что-то особенное.

– Я тоже тебя люблю, – ответила я, поворачивая к нему лицо и открывая глаза. На катке не осталось никого, кроме нас двоих, но я этого не замечала. Я не видела ничего, кроме выражения обращенного ко мне лица. Если мне доведется дожить до ста лет или больше, клянусь, я умру с памятью об этом взгляде, огненной стрелой пронзившем мое сердце.

Динамики, молчавшие все время, пока каток пустел, вдруг ожили первыми тактами песни. Я узнала ее по начальным, берущим за душу гитарным аккордам.

– Это же наша…

Но мне так и не удалось закончить фразу, поскольку он резко остановился вместе со мной прямо напротив сверкающей рождественской елки и, взяв мои руки в свои, опустился передо мной на одно колено.

Теперь я знаю, что из уст более тысячи смотревших на нас людей вырвались восторженные возгласы, поскольку видела все на ДВД, который нам дали, но тогда я их не услышала. Я не слышала вообще ничего, кроме слов Дэвида, когда он поднял на меня сверкающие голубые глаза, переполненные любовью.

– Шарлотта, я не мыслю своей жизни без тебя и не желаю себе иной участи. Эти восемь месяцев стали для меня самыми невероятными и прекрасными. Я так сильно тебя люблю, что проведу остаток своих дней, доказывая это. – Он очень ласково и осторожно стянул перчатку с моей левой руки. – Я хочу мечтать с тобой, прожить с тобой жизнь и вместе с тобой встретить старость. Пожалуйста, окажи мне эту честь. Прошу тебя, скажи, что выйдешь за меня замуж.

В руке у него было кольцо, он держал его над моим пальцем. От напряженного ожидания я едва могла говорить, однако заставила себя ответить, переборов чувства, от которых у меня захватило дух, поскольку он заслужил право услышать мои слова.

– Да, да, да. Тысячу раз да.

Глаза Дэвида сверкали ярче высыпавших на небе звезд, когда он легким движением надел мне на палец кольцо с бриллиантом. Он поднялся и притянул меня к себе.

– Обещаю, что никогда не покину тебя, никогда не заставлю тебя страдать и не сделаю ничего, что бы заставило тебя хоть раз пожалеть о том, что ты сказала «да», – хрипло прошептал он, а потом поцеловал меня с таким жаром и страстью, что удивительно, как лед у нас под ногами не растаял до самого асфальта.

Шарлотта

Дверь отворилась, и в проеме показался санитар с усталым лицом.

– Здесь больной на рентгеноскопию?

– Да, вот он, – кивнула сестра, подходя к стене из мониторов и начиная готовить Дэвида к транспортировке. – Если вы хотите попрощаться с мужем, миссис Уильямс, мы отвезем его на исследование и известим вас, как только вернемся.

– А мне с ним нельзя? – дрожащим голосом спросила я, вставая со стула.

– Извините, нет, – виновато ответила она. – Таков порядок. Но мы могли бы зайти за вами в комнату для посетителей, как только его вернут в палату.

Санитар стоял у меня за спиной, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Ему хотелось поскорее закончить работу. Наверное, где-то жена и дети ждали его возвращения домой. На какое-то мгновение я позавидовала простоте его жизни.

Сестры работали быстро и слаженно, словно часовой механизм, открепляя, отцепляя и отсоединяя аппаратуру. На меня нахлынуло жуткое чувство, что вскоре мне придется познакомиться со всей этой техникой куда ближе, чем я могла бы себе представить.

Я наклонилась и, хотя глаза Дэвида по-прежнему оставались закрытыми, заставила себя поверить, что он сможет меня услышать.

– Я буду ждать тебя. Вот здесь. – Я поцеловала его в губы, ощутив соленый привкус слез, стекавших на них. – Я до сих пор помню обещание, которое ты дал мне шесть лет назад. Очень надеюсь, что ты тоже.

Его глаза приоткрылись, совсем чуть-чуть, словно для этого требовались невероятные усилия. Очень медленно он кивнул.

Глава 4

Элли

Скрип открываемой двери резко вырвал меня из воспоминаний, словно меня рывком выбросило на поверхность из бурлящего водоворота. В комнату вошла совсем другая Шарлотта. Эта шла гораздо медленнее, неуверенно переставляя ноги, словно мучительно вспоминая, как нужно ходить. Глядя перед собой невидящими глазами, она на ощупь прошла вдоль ряда стульев и тяжело опустилась на один из них. Она села чуть сбоку, не поворачиваясь в мою сторону и бессмысленно уставившись в окно, за которым не открывалось никакого вида. Я заметила, как она сунула руку в дорогую на вид сумочку и вытащила небольшой комочек смятых салфеток, которые спрятала в сжатой ладони.

Она выглядела словно громом пораженная, и помимо своей воли и всего, что я дала себе зарок чувствовать или не чувствовать во все эти годы, я просто не могла продолжать молчать.

– Все… все в порядке? – Эти слова вполне могли претендовать на звание самого смешного и бессмысленного вопроса. Было же совершенно очевидно, что в тот вечер весь заведенный порядок рухнул в пропасть, причем для нас обеих.

Шарлотта медленно повернула голову, словно ей приходилось заново учить мышцы выполнять команду. В ее глазах, которые он предпочел моим, пожелав смотреть в них каждое утро, стояли слезы, которые она с трудом сдерживала.

– Прекрасно. Все просто прекрасно. – Губы ее сильно дрожали, когда с них сорвалась эта ложь.

Я начала нервно крутить на безымянном пальце золотое обручальное кольцо. Ощутив во рту медный привкус, поняла, что непроизвольно закусила губу, когда воспоминания о прошлом – о Дэвиде – отвлекли меня от того, о чем мне следовало думать. Именно Джо должен был занимать все мои мысли и требовать всей моей энергии, и никто больше. И тем не менее Дэвид и все, что произошло между нами, словно рудная жила, пронизывали мой монолитно-прочный брак с другим мужчиной. Цепь непостижимых и загадочных случайностей, подобно рояльной струне, тянулась через всю мою жизнь, и сегодня вечером прошлое и настоящее сплавились воедино в огненном горниле. Сколько же раз за все эти годы я втайне задавала себе один и тот же риторический вопрос: «Как бы сложилась моя жизнь, если бы я связала ее с Дэвидом, а не с Джо?» И вот теперь я получила ответ: я бы оказалась здесь, в скучной и бесцветной больничной комнате для посетителей. Именно тут, сидя в полутьме в ожидании известия, доживет ли до утра мой любимый человек. Единственный вопрос… какой именно?

Элли. Девять лет назад

В итоге Дэвид все-таки позвонил, причем в самый неподходящий момент, который только можно было себе представить: когда я вместе с семьей собиралась приступить к рождественскому обеду.

– Я отправил эсэмэски на мобильные телефоны практически всех участников оркестра, но ни один из них не знал, кто же ты, черт возьми, такая. Кое-кто из них даже не помнил, что ты тогда вообще с ними играла. Ты оказалась Золушкой-горнисткой, сбежавшей в полночь. Я даже начал думать, что ты мне привиделась. Потом, в конце концов, я выяснил, что единственный человек, знавший твое имя, находился высоко в Гималаях, куда отправился на рождественские каникулы. И, между прочим, кто так делает? – Дэвид наконец-то умолк, чтобы перевести дух.

Мне удалось подавить душивший меня смех, прежде чем я холодным тоном ответила:

– Извините, а кто это говорит?

Повисла недолгая пауза, но он в подобные игры играл куда лучше меня.

– Очень смешно, оркестранточка, – откликнулся он, и я четко знала, что он улыбается. – Посмотрим, станешь ли ты смеяться, когда я переправлю тебе свой счет за мобильную связь.

Я скривила губы. Макс был прав. Я действительно создала ему чрезвычайные трудности. Но даже если это и стало испытанием, пусть и непреднамеренным, нельзя было отрицать, что он его выдержал.

Во время рождественских каникул Дэвид звонил мне каждый день, тем самым подтверждая то, что я уже знала о его решимости и возможности платить за звонки. Думаю, выражаясь старомодно, это можно было назвать своего рода ухаживанием. В эти недели за время поздних телефонных разговоров, мне кажется, мы узнали друг друга гораздо лучше, чем если бы встречались в реальной жизни.

И все же, когда наступил январь и начался новый семестр, я снова разнервничалась, когда он предложил меня встретить.

– Когда ты возвращаешься? – спросил он, и я повернулась на кровати, чтобы при свете настольной лампы взглянуть на календарь. Было начало второго ночи, мои родители давным-давно спали, и этот телефонный разговор, как и многие остальные, затянулся почти до самого утра.

– В субботу, десятого января, – ответила я шепотом.

– Это что, тайна? – прошептал он в ответ. – Обещаю, что никому не скажу.

Я тихонько хихикнула в темноте. Он все еще казался мне невероятно забавным. Во время этих разговоров с ним я, наверное, смеялась больше, чем за все прошлые годы. Он медленно вытягивал из меня другую, более веселую и беззаботную Элли. И она мне очень даже нравилась.

В конце концов мы договорились встретиться в одном из студенческих баров. Я отказалась от его приглашения на ужин – слишком интимно – и от предложения встретить меня на вокзале – слишком прозрачный намек на возможные отношения.

Сердце мое начало колотиться сильнее, когда я вошла в бар, и чуть не выпрыгнуло из груди, когда Дэвид отвел взгляд от человека, с которым говорил, и медленно повернулся в мою сторону. Я не помню, как пробиралась к нему сквозь плотную толпу, и этот путь через бар остался в моей памяти темным пятном. Звучавший вокруг меня резкий смех неожиданно смолк, в ушах остался лишь какой-то свистящий звук. Он отдаленно напоминал шум прибоя, что вполне соответствовало моим ощущениям, поскольку мне казалось, что меня влечет к нему с той же неотвратимостью, с какой Луна вызывает приливы и отливы. Мною управляли невидимые и могучие силы. Я подошла к месту, где он стоял, и неуверенно остановилась напротив. Вдруг привязанность, которую я к нему чувствовала, существовала лишь в телефонных разговорах? А что, если в реальной жизни противоречия, казавшиеся мне непреодолимыми, окажутся и вовсе роковыми и фатальными? Дэвид наклонился, взял меня за руку, и внезапно миллион крохотных разрозненных фрагментов встали на свои места, словно микроскопические шестеренки в замысловатом часовом механизме.

Боковым зрением я смутно различала нескольких стоявших рядом с ним друзей, которых видела на балу. Один из них, парень с какой-то смешной и несколько грубоватой кличкой, взял со стойки пол-литровую кружку светлого пива и протянул ее Дэвиду.

– А это кто такая? – спросил он. Произношение у него было чисто лондонское, куда более аристократическое, чем глубокий и мелодичный голос Дэвида.

– Это Элли. Она со мной, – объявил Дэвид, глядя на меня с уверенной улыбкой.

И с этого момента на протяжении следующих десяти месяцев так оно и было.

Я не то чтобы была готова это признать, по крайней мере, не сразу. Он мне нравился, этого отрицать я не могла, просто я не думала, что мы подходим друг другу… в отличие от него. Он крепко сжимал в своей ладони мою затянутую в перчатку руку, когда в первый вечер провожал меня домой из бара, отвергнув мои возражения, что я вполне могла дойти домой сама, поскольку проделывала это без всякого страха после занятий музыкой по крайней мере трижды в неделю.

– Вечерами, когда начинают закрываться бары и клубы, по улицам шляется масса всяких странных типов, – мрачно заметил он, легонько притягивая меня поближе к себе.

Я взглянула на него, подняв лицо, нижняя часть которого была несколько раз обмотана длинным шарфом, наподобие египетской мумии.

– А я могу быть совершенно уверена, что ты не один из этих типов? – подначила я его.

– Да, со мной ты в полной безопасности, – рассмеялся он.

Я спрятала нос в толстую шерстяную ткань и задумалась над его словами. Я знала, что физически он мне никак не угрожает, но вот эмоционально… это еще как сказать.

Через двадцать минут мы подошли к небольшому, немного обшарпанному дому из трех комнат, где я жила с соседками на втором курсе. Снаружи он смотрелся так себе, но запросы тогда у меня были скромные, да и бюджет небольшой. Дэвид смотрел на темные окна, пока мы стояли на тротуаре у скрипучей калитки с облупившейся краской, дрожа на январском морозце.

– Дома есть еще кто-нибудь? А твои соседки? – спросил он, и на какое-то мгновение я подумала, не надеется ли он, что я приглашу его зайти. Потому что этого совершенно однозначно не случилось бы. Однако в его голосе звучала какая-то странная озабоченность.

– Наверное, нет, – ответила я, выпуская из-под шарфа клубы пара. – Елена почти все время проводит со своим бойфрендом, а Лин практически живет на музыкальном отделении.

– Наверное, мне лучше дождаться, пока кто-то из них вернется, – предложил он.

– Наверное, тебе лучше отправиться домой, – возразила я.

Дэвид пожал плечами, и я с радостью заметила, что он не собирается настаивать. Он очень аккуратно взял свисавшие вниз кончики моего шарфа и медленно притянул меня к себе.

– Я понял, что очень-очень за тебя волнуюсь, горнистка, – произнес он, полностью обезоружив меня, когда его лицо оказалось так близко от моего. Так близко, что пар от нашего дыхания смешивался и поднимался вверх единым потоком, поражая меня ощущением близости. Дэвид медленно наклонял голову, давая мне достаточно времени, чтобы отстраниться или велеть ему прекратить. Но я ничего этого не сделала. Руки его очень ласково обхватили мое лицо, пальцы проникли под складки шарфа, опустив их, чтобы стали видны мои губы. От его губ веяло холодом, но когда мой рот чуть приоткрылся под их нажатием, язык его оказался теплым, словно дразня меня в ожидании ответа. Я не целовалась больше семи месяцев, и с радостью обнаружила, что еще помню, как это делается.

В ту ночь я долго не могла уснуть. Я слышала, как вернулась одна из моих припозднившихся соседок, и стала следить за ее перемещениями по дому, прислушиваясь к издаваемым ею звукам. Свист чайника на кухне, скрип ступенек, ведущих в ее спальню, шум включенной и выключенной вытяжки в ванной, пока дом наконец не погрузился в тишину. И все же сон не шел.

Внутри себя я чувствовала какое-то дрожание, словно где-то в глубине моего существа билось некое крылатое чувство, пытаясь пробить возведенную мною стену. Я не хотела связывать себя отношениями, и уж точно не с тем, кто находился так далеко от моей среды обитания, что я чувствовала себя вторгающейся в другой мир. Но в Дэвиде присутствовало нечто особенное, что притягивало меня, как магнитом, что-то такое…

Мои мысли прервало негромкое жужжание, и комнату осветило зеленовато-неоновое сияние ожившего телефона, возвестившее о входящем сообщении.

«Ты не спишь?»

Я улыбнулась в темноте и вместе с телефоном накрылась пуховым одеялом.

«Теперь уже нет», – набрала я, не вылезая из своего укрытия.

«Извини. Просто хотел убедиться, что у тебя все ОК. Прекрасный был вечер».

Я посмотрела на дисплей и провела пальцами по его сообщению. Губы у меня вдруг задрожали, когда я вспомнила прикосновение его губ. Я немного стеснялась его друзей, и не потому, что они вели себя со мной холодно, а оттого, что они очень отличались от музыкальной братии, среди которой я обычно вращалась. Я признавалась самой себе, что они были университетскими знаменитостями, а я – лишь девчонкой, которая, на свое счастье, так и останется неприметной все время своей учебы, пока по окончании ее не получит приличный диплом. Существовал ли способ соединить эти два мира? Мог бы он это сделать? А я?

«Можно мне с тобой снова увидеться?» – написал он. Не успела я ответить, как пришло еще одно сообщение: «Завтра?»

Мои пальцы принялись за дело, прежде чем я успела сообразить, насколько глупой становилась вся эта затея. «Да». Две буквы, подмигивавшие мне под темными складками одеяла, призывавшие меня рискнуть, сделать шаг за пределы привычного и уютного мирка и без оглядки рвануть через минное поле. Я сделала глубокий вдох и нажала кнопку «Отправить». В ту ночь я, как ни странно, спала крепче, чем во все несколько предыдущих недель.

Первые «наши» дни представляли собой свободный выход эмоций. Мы так часто расходились во мнениях, что казалось чудом, как судьба вообще свела нас вместе. Разумеется, на лицах друзей Дэвида всегда был написан немой вопрос, когда он куда-то с ними отправлялся, хотя это, надо признать, случалось не так часто. Даже такая банальная штука, как поход за покупками в супермаркет, становилась причиной разногласий. В год перед поступлением в университет я работала в одной из крупных торговых сетей, чтобы поднакопить денег на учебу. Я знала, когда покупать по самым выгодным ценам и когда проводятся акции на свежую продукцию. Дэвид ходил по магазинам в любое время дня и ночи – когда ему хотелось или когда у него что-то кончалось. Он тоже взял год перерыва после окончания школы, но поскольку провел его в Африке, ухаживая за лишившимися родителей слонятами, то не обладал такими глубокими познаниями в области закупок продуктов.

– Тебе бы куда больше подошла одна из девушек, которых твоя мама пытается тебе сосватать каждый раз, когда ты приезжаешь домой, – сказала я однажды, когда мы прогуливались днем по заросшей прошлогодней мерзлой травой университетской лужайке. Дэвид ждал меня у лекционного зала, небрежно прислонившись к кирпичной стене, и его глаза вспыхнули, когда я вышла оттуда в толпе студентов-музыкантов. Было почти невозможно не чувствовать на себе косых завистливых взглядов, которые бросали в мою сторону некоторые девчонки. Раньше со мной такого не случалось, и я не могла решить, то ли это льстит мне, то ли раздражает.

– Я имел дело с подобными девушками, – ответил он тогда, непринужденно обняв меня за плечи и принимая у меня тяжелую сумку. – У них только и разговоров о том, на какой лыжный курорт они отправятся в следующем сезоне или какое место заняла их лошадь на местных состязаниях. Мне нужна девушка, которая может правильно написать слово «конкур», а не участвовать в нем.

Я несколько секунд молчала, разглядывая мерзлые травинки у себя под сапогами.

– Ты ведь можешь его написать?

– Возможно, – призналась я.

Он рассмеялся.

– Вот за это-то я и люблю тебя, – заявил он, прежде чем заговорить о чем-то другом, оставив меня, взволнованную, где-то за сотню миль от себя. Люблю тебя? Любил ли он меня? Или же это была просто фигура речи? Разумеется, мы никогда об этом не говорили – казалось преждевременным даже позволить себе подобные мысли. Мы слишком мало знали друг друга, все еще делая робкие шажки к сближению, по большей части достигли приемлемого равновесия. Я проводила два-три вечера в неделю, репетируя на факультете или же запершись в «музыкальной шкатулке», полная решимости отточить свое исполнительское мастерство не только ради себя, но и ради покойной бабушки, передавшей мне эту эстафету.

Эти вечера Дэвид по большей части проводил в кругу своих друзей. Среди «друзей-снобов», как я их язвительно называла.

– Ты хоть знаешь, что это значит, а? – спросил он, целуя меня и нежно куснув за нижнюю губу, когда я захотела отстраниться.

– Конечно, если им впору пижонские шляпы, – язвительным тоном ответила я.

Именно благодаря ссоре, а скорее – глупым пререканиям по мелочам наши отношения удивительным образом перешли на следующий уровень. Субботним вечером мы стояли в очереди за билетами в кино, но даже тогда не могли прийти к решению, какой фильм хотим посмотреть. Мне хотелось увидеть что-нибудь высокохудожественное с «Оскаром» за саундтрек, а Дэвид выбрал что-то с Брюсом Уиллисом, где тот спасал мир. В очередной раз. Когда мы в итоге оказались у кассы, стоявшие вместе с нами в очереди парочки глазели на нас с неприкрытым любопытством, заинтригованные тем, кто же из нас двоих возьмет верх. Дэвид вынул из бумажника двадцатифунтовую купюру.

– Один в первый зал и один во второй, – произнес он, разрешив наши разногласия таким образом, которого я никак не ожидала.

Мы взяли билеты и расстались у дверей с одинаковым выражением детского упрямства на лицах. Стоило из-за такой глупости ссориться и портить субботний вечер. Мы оба знали, что зашли слишком далеко, но никто не хотел первым идти на попятный. Я почти было решилась, когда он произнес с нотками примирения в голосе:

– Ну, думаю, встретимся здесь, когда кончатся фильмы. – После чего исчез в темном зале.

Я высидела рекламу, анонсы и даже первые десять минут фильма, прежде чем вскочила на ноги в темном зале, чем вызвала раздраженное шипение сидевших сзади людей. Бормоча «простите, извините», я шагала по ногам, сумкам и ведрам с попкорном, пробираясь к выходу, а потом ринулась вниз по подсвеченным ступеням к дверям зала. Черт подери, какая разница, что смотреть? Главное – быть рядом с ним, а не то, кто победил в споре или кому удалось изменить чужую точку зрения.

Я вырвалась из двойных дверей и налетела на него, бежавшего мне навстречу. Билетер взглянул в нашу сторону, когда мы столкнулись с громким стуком, и быстро отвел глаза, когда руки Дэвида крепко обняли меня, а его рот принялся жадно искать мои губы. Мы не извинялись вслух, это делали за нас наши руки и губы. Я даже не помню, как мы вышли из фойе кинотеатра. Лишь смутно припоминаю, как он ловил такси, хотя до моего дома было пятнадцать минут пешком. Таксист выразительно покачал головой, когда Дэвид вытащил из кармана еще одну крупную купюру и даже не стал дожидаться сдачи.

Дома царила темнота. Лин уехала на выходные к родителям, а Елена, как обычно, куда-то ушла. Дэвид разжал объятия лишь для того, чтобы мы протиснулись во входную дверь. Захлопнув ее, он снова обнял меня. В коридоре мы споткнулись о полку с обувью, разбросав кроссовки и сапоги в попытке добраться до лестницы, не прерывая поцелуя. Что-то упало на пол с оглушительным грохотом. Велосипед Лин, машинально подумала я, переступая через вращавшееся колесо и упершись в край лестницы. Дэвид взял меня за руку и осторожно повел наверх по покрытым истертым ковром ступеням.

Он остановился, когда мы оказались в полуосвещенном коридоре, не зная, куда идти дальше. За семь недель нашего знакомства он ни разу не переступил порог моей комнаты. И это было не единственное препятствие, которое ему предстояло преодолеть. Несмотря на жаркие объятия и страстные поцелуи, мы никогда не переходили некую черту. Из того, что нечаянно срывалось у него с языка, я знала, что до меня он спал со своими подружками, однако до сих пор именно он проявлял сдержанность, оставляя наши отношения «на медленном огне», хотя я была готова закипеть. Неопытность не давала вырваться вопросу, который обжигал мне язык всякий раз, когда он не давал нашим ласкам перерасти в нечто большее. Почему? Я видела выражение его лица каждый раз, когда он отстранялся от меня. Возможно, я наивна, но я была почти уверена, что он хотел продолжения.

Настал один из редких моментов, когда я искренне пожалела, что мой лучший друг парень. Макси никогда не откровенничал со мной и не просил советов, да и мне было неудобно обсуждать с ним эту область наших с Дэвидом отношений.

– Вот моя комната, – произнесла я так хрипло, что с трудом узнала собственный голос.

Пальцы Дэвида замерли на ручке, и он повернулся ко мне, другой рукой погладив меня по щеке.

– Ты уверена, что хочешь этого? Мы можем все прекратить. Никогда не поздно передумать.

Я почувствовала, как кожа под его ладонью начинает гореть, однако не отводила взгляда от пронзительной голубизны его глаз.

– Не хочу прекращать. Но… все так необычно… для меня. Я… не знаю, что вообще… делаю.

Подушечкой большого пальца он ласково погладил мою пылающую щеку.

– Не волнуйся. Я знаю, – тихонько сказал он, привлекая меня к себе для поцелуя, начавшегося в коридоре, растянувшегося по пути до кровати и продолжавшегося даже тогда, когда он осторожно стянул с меня одежду.

Раньше я слышала, что в первый раз все бывает не так уж хорошо. Мне говорили, что девушки часто остаются разочарованными, удрученными и совершенно неудовлетворенными. Значит, мне все врали.

Дэвид был моим первым. Первым всем. Первым настоящим бойфрендом, первой любовью, первым любовником и первым – и единственным – мужчиной, разбившим мне сердце. Сама не знаю, когда у нас все начало катиться под гору. Нет. Это ложь. Я могла бы точно поставить метки, словно флажки на карте, обозначающие путешествие, которое заведет туда, куда тебе никогда не хотелось отправляться.

Шарлотта. Шесть лет назад

Я вертела на пальце кольцо, подаренное мне Дэвидом на помолвку, и огни проносившихся за окном такси магазинов высекали из граней бриллианта ослепительно-яркие, слепящие всполохи. Дэвид протянул руку и накрыл ею мои пальцы.

– Ты ведь не волнуешься, да? – спросил он, поворачиваясь на сиденье, чтобы получше разглядеть меня.

Я улыбнулась, согнав озабоченность с его лица.

– Из-за встречи с твоей мамой? Нет, совсем нет, – заверила я его. И я не лгала. Я и вправду не волновалась. Несколько лет назад его мать могла бы съесть Элли живьем, но я не принадлежала к тому типу подружек-студенток, выдернутых из бассейна-«лягушатника» и брошенных в глубокий омут, которых можно легко застращать. Если надо, я поплавала бы вместе с акулами. Я была из того же океана, что и Дэвид. И волновала меня совсем не его мама.