Текст книги "Насосы интуиции и другие инструменты мышления"

Мы столь же естественно и безотчетно распространяем интенциональную установку на животных. Без нее не обойтись, если мы хотим поймать коварного зверя, но она также полезна, если мы пытаемся организовать свое понимание поведения более простых животных и даже растений. Моллюск ведет себя рационально, опираясь на свое ограниченное представление о мире. Нас не удивляет, что деревья, которые чувствуют постепенное приближение конкурентов (поскольку все больше попадающего на них солнечного света отражается от высоких зеленых объектов поблизости), перераспределяют ресурсы, чтобы расти быстрее. В конце концов, в таких обстоятельствах для растения это умный ход. В мире артефактов примитивную интерпретацию из интенциональной установки выдерживает даже презренный термостат: он хочет поддерживать температуру на заданном уровне, часто измеряет температуру, чтобы иметь актуальное представление о ней, сравнивает полученное значение с заданной температурой и действует соответствующим образом. Именно так можно объяснить работу термостата ребенку, не вдаваясь в технические подробности.

Простая теория интенциональных систем объясняет, как и почему мы понимаем поведение огромного количества сложных объектов, считая их агентами. Нельзя сказать, что эта теория непосредственно объясняет работу внутренних механизмов, которые каким-то образом достигают предсказанного рационального ориентира. Интенциональная установка дает “спецификацию” интенциональной системы, технические требования к ее работе – к примеру, что она должна распознавать, запоминать и делать, – а осуществляют это техническое задание инженеры (или эволюция и развитие, если в качестве интенциональной системы выступает живой организм). Дайте мне агента, который понимает разницу между долларовыми и 10-долларовыми купюрами, умеет давать сдачу и определять фальшивки, а также готов и способен круглосуточно доставлять покупателям необходимые продукты. Эта характеристика из интенциональной установки может быть как описанием торгового автомата, так и примитивной должностной инструкцией продавца круглосуточного магазина. При этом совершенно неважно, какое строение имеет искомая сущность и какими еще талантами она наделена.

Такая равнозначность, или нейтральность, не баг, а фича, как выражаются программисты. Как мы увидим в последующих трех главах, она позволяет теории интенциональных систем играть основополагающую роль при наведении мостов через пропасть смятения между нашими сознаниями и мозгами. Не углубляясь в тонкости, можно сказать, что она позволяет нам увидеть сходства между “реальными” убеждениями (убеждениями личностей) и “всего лишь” их имитацией (характерной для торговых автоматов, животных, маленьких детей и, что особенно важно, субличностных фрагментов личностей). Чтобы делать прогнозы, мы можем использовать интенциональную установку и давать спецификацию компетенций подсистем мозга, еще не зная, как именно реализованы эти компетенции. Мы анализируем большую, сложную “реальную” личность, разбивая ее на множество субличностных агентов, имеющих собственные задачи и методы, а затем анализируем этих субличностных агентов, разбивая их на множество еще более простых и глупых агентов. В итоге мы получаем интенциональные системы, которые достаточно просты, чтобы без труда описать их из интенциональной установки. Перекидывая мост через пропасть между народной психологией на личностном уровне и субличностной активностью нейронных сетей, мы задействуем воображение, которому идет на пользу это принципиальное послабление условий, выдвигаемых философами для убеждений и желаний (настоящего, взрослого) человека. Где на пути от человека к неодушевленным объектам “настоящие” убеждения и желания уступают место “мнимым”? Как мы увидели в главе 15 и как увидим снова, применив несколько других инструментов мышления, это стремление провести черту безосновательно.

Интенциональная установка широко применяется в информатике и психологии животных, и теория интенциональных систем объясняет почему. Некоторые теоретики эволюционной биологии утверждают, что обходятся без нее, но на самом деле они обманывают себя, как мы увидим в разделе об эволюции[21]21
  В моей статье “Интенциональные системы в когнитивной этологии: в защиту парадигмы Панглосса”, опубликованной в 1983 г. в журнале Behavioral and Brain Sciences, приводятся подробности, сопровождаемые целым хором возражений и опровержений. Более свежие рассуждения об интенциональной установке и опровержение типичных возражений можно найти в моем эссе “Теория интенциональных систем” (2009c), которое легло в основу этой главы.


[Закрыть].

19. Личностное и субличностное

Ваши глаза не видят – видите вы. Ваш рот не наслаждается вкусом шоколадного торта – наслаждаетесь вы. Ваш мозг не злится из-за острой боли в плече – злитесь вы. Ваша рука не подписывает контракт – подписываете вы. Ваше тело может чувствовать возбуждение, но влюбляетесь все равно вы. Это не просто “грамматические” тонкости вроде того, как мы говорим “идет дождь”, когда на улице гроза, вместо того чтобы сказать “гроза идет дождем”. И это не просто вопрос единства определений. Люди часто отмахиваются: “Разве это не просто игра в слова?” – имея в виду, что обычно не так уж важно, как именно мы “определяем термины”. Но порой определения имеют решающее значение, и это как раз один из таких случаев. Мы говорим о личностях и о том, что они могут делать и выносить, опираясь на ряд важных фактов.

На первый взгляд, существуют вещи, которые под силу делать целой личности, но не под силу ни одному из ее фрагментов. Это почти так, но воображение подсказывает нам жутковатую мысль, что в таком случае личность (грубо говоря) представляет собой фрагмент человеческого тела, а именно полноценно функционирующий мозг. (Обладаете вы мозгом – или вы и есть мозг? Ответить на этот вопрос не так легко.) Если отрубить мне руки, я все равно смогу подписать контракт (держа ручку ногой или отдав указание голосом), но если прекратить работу моего мозга, никакие действия моих рук и ног нельзя будет приравнять к подписанию контракта. Если выколоть мне глаза, я потеряю способность видеть, но смогу вернуть ее, установив глазные протезы, которые уже не кажутся элементом научной фантастики. Что если “ампутировать” некоторые части моего мозга? Если удалить затылочную кору, оставив невредимыми глаза и зрительный нерв, я стану “кортикально слеп”, но, возможно, сохраню остаточное зрение (к примеру, знаменитое “слепозрение”). Несомненно, ампутировав немного больший фрагмент мозга, мы сможем избавиться от слепозрения, сохранив вам жизнь. Нам нравится мысль, что в процессе постепенного исключения остальных чувств – слуха, осязания, обоняния и вкуса – можно урезать мозг до вместилища вас, обнаружив таким образом, где находится личность, и поняв, что она собой представляет. Эта мысль интересна, но ошибочна. Многочисленные функции мозга так тесно переплетаются и так активно взаимодействуют, что места, “где все сходится” в единое сознание, просто не существует[22]22
  Это главная мысль моей книги “Объясненное сознание” (1991a). Идея о существовании такого места – я называю его картезианским театром, – очевидно, невероятно привлекательна, поскольку многие мыслители все равно не понимают, что его на самом деле нет, несмотря на все доводы, приводимые мною и другими учеными.


[Закрыть]. Если уж на то пошло, многие способности, склонности, предпочтения и причуды, которые делают вас вами, зависят от других особенностей вашего тела, а не только от мозга; и неизменно популярный философский мысленный эксперимент о пересадке мозга (кем бы предпочли стать вы – “донором” или “реципиентом”?) основан на искажающей реальность идеализации. Как я однажды сказал, “нельзя отсечь меня от моего тела, оставив чистый срез” (1996a, p. 77).

Вероятно, главное свойство интернета – его децентрализация. У него нет ни штаб-квартиры, ни головного офиса, на который можно сбросить бомбу, чтобы его отключить. Его составные части характеризуются высоким запасом мощности и оперативной гибкостью, поэтому при отключении одной из частей он “выходит из строя с достоинством”, если выходит из строя вообще. У умного компьютера HAL из “Космической одиссеи 2001 года” был “логический центр памяти” – комната, полная банков данных. Отсоединив их один за одним, Дэйв выключил HAL навсегда. У интернета подобного центра нет. Хотя природа не наделила нас таким высоким уровнем распределенной неуязвимости, в своем теле вы в значительной степени децентрализованы, а отдельные части вашего тела имеют запас оперативной гибкости. Ваш мозг на удивление пластичен (способен к трансформации), поэтому вы можете и дальше быть собой, стремиться к мечтам, проклинать врагов, плести интриги, переживать трагедии и триумфы после отсечения важных, но не “жизненно важных” частей тела. Именно поэтому вы можете обладать способностями, которыми не обладает ни одна из ваших частей. Эту мысль можно также вывернуть наизнанку: единственный способ понять, какими способностями обладают части живого тела, – это проанализировать, какой вклад они вносят в работу всей грандиозной системы.

Вот еще несколько примеров. Ваш мозг не понимает русский – его понимаете вы. Ваш мозг не считает шутку смешной – так считаете вы. Даже если работа соответствующих структур мозга обусловливает ваше понимание и восприятие, эти структуры не могут функционировать должным образом без тренировки и поддержки, которую им годами оказывают органы чувств, конечности и другие эффекторы[23]23
  Нечасто можно встретить ремарку, что в любимом мысленном эксперименте философов “мозг в колбе” мозг должен какое-то время прожить в теле, чтобы произвести настройку аппаратного обеспечения в соответствии с программным, представляющим собой годы опыта. Если вы “просто” сконструируете мозг с нуля, позволив элементам установить случайные связи (иными словами, подключите новый мозг произвольным образом), вероятность того, что этот мозг будет иметь какую-либо компетенцию и генерировать логичные идеи, намерения и проекты, обладая при этом какими-либо (очевидными) воспоминаниями, будет Бесконечно мала (см. главу 35). См. также главу 32.


[Закрыть].

Получается, что мы не просто так считаем личность – этого выносливого, сознательного, рационального агента, которому принадлежит тело, – субъектом большинства наших ежедневных атрибуций: это вы сделали ошибку, победили в гонке, влюбились в Лесли, научились сносно говорить по-французски, хотите поехать в Бразилию, предпочитаете блондинок, оклеветали кого-то. (См. также главу 62.) Вы проголодались, устали и рассердились – и все благодаря субличностным элементам и ничему более.

Но что это за элементы? Неужели человеческое тело состоит из них, как из кирпичиков? Ответом будет да, если мыслить на уровне мельчайших частиц – атомов. И нет – на любом другом уровне, от молекул, клеток и выше. Белки – рабочие лошадки ваших клеток – это невероятно компетентные и проницательные маленькие роботы. Мы можем назвать их наноботами. Нейроны, которые отвечают за распространение и переключение сигналов в мозге, а также за его адаптивность, можно считать более многофункциональными и умелыми роботами – назовем их микроботами. Они формируют коалиции, соревнуются и сотрудничают друг с другом в рамках более крупных структур, коммуницируют, подавляют друг друга, анализируют поток информации от органов чувств, пробуждают дремлющие информационные структуры “в памяти” (которая не имеет отдельного места в мозге) и руководят сложными каскадами сигналов, приводящих в движение мускулы.

Все уровни выше простейших атомных кирпичиков в некоторой степени характеризуются субъектностью. Иными словами, они поддаются интерпретации в качестве интенциональных систем. На молекулярном уровне (двигательные белки, ферменты, осуществляющие коррекцию ДНК, контроллеры триллионов шлюзов в клеточных мембранах и т. п.) их компетенции сильно “роботизированы”, но все равно поразительны, будто армии марширующих метел в “Ученике чародея” или демон Максвелла, если взять два вымышленных примера. На клеточном уровне отдельные нейроны демонстрируют большую склонность к экспериментам: они ищут более надежные связи и меняют принципы своей активации на основании недавнего опыта. Они напоминают скорее узников или рабов, чем обычные машины (вроде белковых наноботов); их можно представить в качестве запертых в камерах близоруких нервных клеток, вовлеченных в массовые проекты, которых им не понять, но готовых совершенствоваться, меняя принципы своего функционирования. На высших уровнях близорукость отступает, а группы клеток – пучки, колонки, ганглии, “ядра” – получают специализированные роли, зависимые от все большего количества условий, включая условия внешнего мира. Здесь степень субъектности становится выше, поскольку “выполнение работы” требует немалой рассудительности и даже умения принимать решения.

Эти агенты подобны белым воротничкам – аналитикам и управленцам, имеющим конкретные обязанности. Как и все белые воротнички, они не лишены здоровой соревновательности и готовы принять все, с чем сталкиваются в процессе своей деятельности, и даже подмять под себя соседей или тех, кто состоит с ними в контакте. На этом уровне компетентности выступающие в качестве агентов субличностные элементы представляют собой умные кирпичики, и мы начинаем понимать – по крайней мере, в общих чертах, – как сложить из них цельную, способную к пониманию личность. (“Требуется сборка”, как написано на коробке с деталями велосипеда, но нам хотя бы не нужно резать и гнуть металл, делать гайки и болты.)

Представить немыслимое – как личность может состоять из (одних лишь) бездумных молекул – можно двумя способами: пойти от частного к общему, как мы только что поступили, или от общего к частному, начав с цельной личности и изучая, каково наименьшее число очень умных гомункулов, способных договориться между собой и выполнять все задачи, которые необходимо выполнять, чтобы личность продолжала функционировать. Первым по пути от общего к частному прошел Платон. Он предположил, что душа состоит из трех частей-агентов, аналогичных правителям, стражам и работникам, или разумному, яростному и страстному началу, но за прошедшие с тех пор два тысячелетия было выявлено немало причин, по которым его анализ нельзя считать удачным. Предложенное Фрейдом около ста лет назад деление на Ид, Эго и Супер-Эго было несколько лучше, но активные попытки поделить сознание на подсознания начались только после изобретения компьютера и появления науки об искусственном интеллекте (ИИ), задача которой изначально заключалась в анализе когнитивных способностей цельной (взрослой, сознательной, использующей язык) личности путем представления ее в качестве огромной сети субличностных специализированных элементов, таких как генератор целей, поисковик воспоминаний, оценщик планов, анализатор восприятия, анализатор предложений и так далее.

20. Каскад гомункулов

В старом как мир стремлении понять сознание мыслители часто поддавались искушению представить внутреннего агента, маленького человечка – homunculus по-латыни, – который сидит в диспетчерской мозга и выполняет всю умную работу. Если представить человеческую нервную систему, скажем, в виде огромного телефонного коммутатора (философы обожали этот прием еще в 1950-х и 1960-х), возникнет проблема работающего с ним оператора: можно ли считать, что его сознание представляет собой телефонный коммутатор меньшего размера, имеющий собственного оператора, сознание которого, в свою очередь, сравнимо с… Эта бесконечная регрессивная последовательность обрекает на провал любую теорию, предполагающую наличие центрального гомункула.

Но, может, проблема не во введении гомункула как такового, а во введении центрального гомункула? В своей первой книге “Содержание и сознание” (1969) я допустил серьезную ошибку, не удержавшись от насмешки. Я написал:

“Человечек внутри мозга”, “дух в машине” Райла не решает проблему сознания. Хотя нельзя исключить, что аналогии с “письменностью мозга” найдется какое-нибудь полезное применение, кажется, что она лишь заменяет маленького человечка целым комитетом. [p. 87]

И чем же плох этот комитет? (Ага! Вот и критика моей попытки доведения до абсурда!) В итоге я пришел к выводу (в книге “Мозговые штурмы”, 1978a), что идея заменить человечка внутри мозга целым комитетом не так уж плоха – пожалуй, это одна из лучших идей когнитивной науки. Такой была классическая стратегия символического искусственного интеллекта GOFAI (“старый добрый искусственный интеллект”; Haugeland 1985), которая получила название гомункулярного функционализма:

Отталкиваясь от определенным образом описанной проблемы, программист ИИ фактически считает компьютер антропоморфным: если компьютер решит проблему, программист скажет, что создал компьютер, который может [например] понимать вопросы на русском языке. На первом и высшем уровне конструкции компьютер разбивается на две подсистемы, каждая из которых получает определенным образом описанную задачу. Программист составляет схему блоков оценки, устройств памяти, селекторов, контроллеров и тому подобных элементов. Это многочисленные гомункулы… Каждый гомункул, в свою очередь, делится на меньших гомункулов, но – что важнее – на менее умных гомункулов. Достигнув уровня, на котором гомункулы представляют собой не более чем суммирующие и вычитающие устройства, а их интеллект ограничивается способностью по команде выбирать большее из двух чисел, гомункулы превращаются в функционеров, которых можно заменить машиной. [p. 80]

Большой плюс этой стратегии заключается в том, что она опровергает возражение о бесконечном регрессе. Гомункулярный функционализм позволяет обойти губительный бесконечный регресс и заменить его конечным, который в итоге приводит нас, как мы только что заметили, к операторам, задача коих настолько проста, что их можно заменить машинами. Главное было отказаться от мысли, что всю работу делает центральный оператор, и распределить задачи между небольшими, менее умными агентами, работа которых также распределяется между другими агентами, и так далее.

Таким образом, идя от общего к частному, классический GOFAI позволил нам сделать большой шаг вперед, однако предложенная им бюрократическая система организации вышла хотя и эффективной, но излишне механистичной! Может, нам и показалось, что мы избавились от короля или директора, но у нас все равно осталась армия руководителей среднего звена, подчиняющихся множеству вице-президентов (взаимодействия которых формируют высший уровень системы) и отдающих приказы своим подчиненным, которые, в свою очередь, делегируют задачи нижестоящим конторским работникам, и так далее. Существование этой гиперэффективной организации, где ни один элемент не работает вхолостую, где не происходит искусственного раздувания штатов, а все приказы беспрекословно выполняются, в основном обусловливалось тем фактом, что огромные компьютеры, на которых разрабатывались ранние модели ИИ, по сегодняшним стандартам были медленными и маломощными, а люди хотели как можно быстрее получить результат. Чтобы произвести впечатление на инвестора, нужно было создать такой ИИ, которому для ответа на простой вопрос не нужно думать часами. Он должен был работать четко. Кроме того, на создание тысяч строк кода требуется немало времени, а если вы сумели разбить итоговую цель – к примеру, научить компьютер отвечать на вопросы о лунных камнях, диагностировать болезни почек или играть в шахматы – на серию решаемых задач и знаете, как создать для них программы, которые затем можно будет интегрировать в рабочую систему, вы получите свой “экспериментальный образец”[24]24
  Экспериментальный образец – это полезный, но опасный элемент инженерного жаргона: когда вас просят сконструировать очень сложное, требующее тонкой настройки устройство, вы создаете очень простое устройство – решая тем самым так называемую модельную задачу, – а когда оно справляется с упрощенной задачей, вы объявляете, что создали “экспериментальный образец” и теперь нужно просто масштабировать его до полностью работающего устройства, которое требовалось изначально, и для этого необходимы лишь время и деньги, поскольку самая сложная, “концептуальная” задача уже решена. Иногда все так и получается.


[Закрыть] при целесообразно низких временных и финансовых затратах.

Обратите внимание, что компьютеры всегда конструируются таким образом, чтобы потребности и производительность практически не зависели друг от друга. Аппаратное обеспечение распределяет электрический ток щедро и беспристрастно, поэтому ни одна из микросхем не рискует оказаться обделенной. На программном уровне великодушная диспетчерская система распределяет машинные циклы в зависимости от приоритизации задач, и хотя приоритет процессам может присваивать специальный распределительный механизм, в итоге получается организованная очередь, а не беспорядочная борьба за выживание. Как сказал бы Маркс, “от каждого по способностям, каждому по потребностям”. Специалист по теории вычислительных систем Эрик Баум метко назвал эту иерархию системой “политбюро”. Возможно, смутное понимание этого факта лежит в основе типичного человеческого представления о том, что компьютер ни к чему не может проявлять участие. И проблема не в том, что он сделан из неправильных материалов – разве можно сказать, что кремний не подходит для проявления участия в той степени, в которой подходит углерод? – а в том, что его внутренняя организация не предполагает наличия рисков и возможностей и потому компьютер и не должен проявлять участие.

Нейроны не такие. Обычные клетки, из которых состоят наши тела, вероятно, можно сравнить с послушными рабами – наподобие самоотверженных, бесплодных рабочих муравьев, которые живут в колонии, выполняют стереотипные задачи и существуют в относительно неконкурентной (марксистской) среде. Но клетки мозга – как я теперь думаю – ожесточенно конкурируют на рынке. За что? Чего может желать нейрон? Энергии и ресурсов, чтобы жить дальше – прямо как его одноклеточные предки-эукариоты и более дальние кузины, бактерии и археи. Нейроны – это своего рода биологические роботы; они явно не наделены сознанием в полной мере. Не забывайте, это эукариоты, подобные грибкам и дрожжевым клеткам. Если отдельные нейроны сознательны, то сознательна и нога спортсмена! Но нейроны, как и их безмозглые одноклеточные кузины, представляют собой весьма компетентных агентов в борьбе за существование – только не между пальцами ваших ног, а в конкурентной среде мозга, где победу одерживают клетки, способные более эффективно устанавливать связи и участвовать в более важных процессах на уровне виртуальных машин, где различаются масштабные человеческие стремления и цели. Многие подсистемы нервной системы организованы в качестве оппонентных процессов, втянутых в войны между подподсистемами, каждая из которых стремится перетянуть одеяло на себя. (К примеру, наши эмоции можно представить в качестве соперничающих бурь, стремительно вытесняющих друг друга, мешающих друг другу или вступающих в сговор против другой бури.) На мой взгляд, оппонентная динамика эмоций и та роль, которую они играют в контроле над нашим сознанием, определяются экономным характером нейрохимии, сдерживающим склонность отдельных нейронов к конкуренции. (Обратите внимание, что нейроны все равно умеют работать в команде в рамках более крупной организации, в отличие от более радикально эгоистичных агентов, раковых клеток. Нобелевский лауреат биолог Франсуа Жакоб, как мне помнится, сказал, что любая клетка мечтает разделиться на две. Нейроны же стремятся сохранить активность и влиятельность, но не мечтают о размножении.) С такой точки зрения способность животных разумно контролировать свое поведение все равно остается моделируемым процессом – как транзакция на бирже, – но, как сказал нейробиолог Себастьян Сеунг (2007), нейроны эгоистичны и стремятся максимизировать свою прибыль во всех валютах, которые только доступны в мозге. Что же нейроны покупают, отдавая дофамин, серотонин и окситоцин? Они приобретают большее влияние в сетях, в которые вовлечены, а вместе с ним и большую безопасность. (Тот факт, что мулы бесплодны, не мешает им добывать себе пропитание, а следовательно, нейроны также могут руководствоваться инстинктами самосохранения, унаследованными от способных к размножению предков.)

Итак, если идти от частного к общему, вдохновляясь нейробиологией, гомункулярный функционализм начинает казаться все более точной моделью работы мозга, поскольку порождаемые им хаотичные и конкурентные “вычислительные архитектуры” выглядят убедительнее с биологической точки зрения: мы начинаем понимать, какие эволюционные процессы ответственны за построение этих архитектур как на стадии зародыша, так и во взрослой жизни. Кроме того, мы можем проследить их происхождение от более простых нервных систем, состоящих из менее квалифицированных гомункулов, которые лишь вроде как обладают восприятием, дают друг другу сигналы и имеют память[25]25
  Не всем по вкусу эта мысль! Она высмеивается в недавно вышедшей книге “Философские основы нейронауки” (2003), написанной нейробиологом Максом Беннетом и философом Питером Хакером. Подробное опровержение (и их опровержение моего опровержения) можно найти в работе Bennett et al. 2009.


[Закрыть].