Текст книги "Машина Судного дня. Откровения разработчика плана ядерной войны"

Меня сразил реализм этой сцены среди прочего, когда я впервые увидел фильм в 1964 г. Мы с Гарри Роуэном отправились из Пентагона в город в рабочее время, чтобы посмотреть его «по профессиональным соображениям». Мы вышли из темного зала на залитую солнцем улицу, совершенно потрясенные и уверенные в том, что нам показали не художественный фильм, а документальный. (Никто из нас и не подозревал в тот момент, как этого не подозревали и в SAC, что существующие стратегические планы первого и ответного удара в буквальном смысле были аналогом «машины Судного дня» из фильма.)

Откуда, недоумевал я, создатели фильма могли узнать о такой понятной лишь посвященным, предельно секретной (и совершенно немыслимой) детали, как отсутствие кода «Стоп», а также о предположительном объяснении этого отсутствия? Или, если на то пошло, о реальном отсутствии физических ограничений возможности начать атаку по решению командира эскадрильи и даже пилота бомбардировщика без санкции президента? Как оказалось, Питер Джордж, один из сценаристов и автор книги «Красная тревога» (Red Alert), положенной в основу фильма, когда-то был офицером командно-летного состава бомбардировочной авиации британских ВВС. Надо думать, в системе управления бомбардировочной авиацией в Великобритании было много общего с системой SAC, и, похоже, по тем же самым причинам.

Реальное беспокойство, как я слышал не раз от авторитетных штабных офицеров – в частности, от подполковника, а позднее генерал-майора Боба Лукмана из Управления ВВС по военному планированию, – вызывало то, что гражданский президент или (в случае его недоступности или уничтожения Вашингтона) гражданский заместитель может в ситуации неминуемого нападения после отдачи приказа о нанесении ядерного удара передумать и попытаться изменить этот приказ или отменить его. Как результат в лучшем случае мы упустим возможность нанесения скоординированного неожиданного удара, а в худшем – оставим свои вооруженные силы (а вместе с ними и страну) беззащитными перед вражеской атакой, которая уже началась или начнется, как только неприятель узнает о том, что произошло у нас.

Именно такой аргумент генерал Бак Терджидсон (в фильме «Доктор Стрейнджлав» его исполняет Джордж Скотт) приводит президенту, который пытается отозвать самолеты, отправленные генералом Риппером в сторону России. Это довольно реальное представление об ожидаемой реакции большинства офицеров ВВС всех рангов. Как сказал мне майор на авиабазе Кунсан, «если один самолет возьмет курс на цель, все остальные могут последовать его примеру».

Действительно ли это неверие в готовность высокопоставленных гражданских лиц начать ядерную войну – с которым я раз за разом сталкивался на своем опыте в Пентагоне – было ключевым мотивом отсутствия карточки с кодом «Стоп» в конвертах или нет, системы, создаваемые и управляемые военными, на практике гарантировали невозможность возврата бомбардировщиков после получения ими аутентичного приказа о нанесении ядерного удара (отданного кем угодно). Не мог президент и тогда, и сейчас{52}52
  Не мог президент и тогда, и сейчас Ноам Хомски обратил мое внимание на мемуары пилота SAC майора Дона Клосона, который в 1961–1962 гг. 15 раз вылетал по тревоге на B-52 с двумя ядерными ракетами HOUND DOG и четырьмя другими ядерными боеприпасами. Клосон в целом ряде эпизодов говорит о том, что ненадежность контроля, которую я видел в тихоокеанском регионе, была характерна и для процедур SAC даже во время Карибского ракетного кризиса. В разделе, озаглавленном «Поразительная зависимость от добросовестности экипажей», Клосон пишет: «Абсолютная зависимость от добросовестности боевых экипажей B-52 не перестает удивлять меня даже сегодня. Очевидно, что если у экипажа есть возможность принять и проверить простое, незашифрованное сообщение, то он вполне способен сформировать подтвержденное сообщение. На каждом самолете есть средства для передачи такого сообщения, для исполнения которого всеми поднятыми в воздух силами требуется лишь аутентификация без возможности отмены… Хотя в таких фильмах, как “Доктор Стрейнджлав” и “Тринадцать дней”, говорится о том, что на B-52 есть электронный замок, не позволяющий экипажу привести оружие в боевую готовность и применить его, в действительности такой системы нет. Все, что требуется экипажу, так это сообщение в определенном формате, подтвержденное с помощью карточки, болтающейся на шее у каждого командира… Вышедший из подчинения экипаж или член экипажа может быстро и легко составить аутентичное сообщение и передать его по высокочастотному каналу, который ретранслируется всеми элементами SAC. Правило двойного контроля требует присутствия двух человек при осуществлении действий с ядерным оружием, но в самолете, поднятом по тревоге, далеко не всегда есть третий пилот, а значит, когда второй пилот отдыхает, в кабине находится только один пилот. Экипажи прекрасно знают об этом и периодически обсуждают друг с другом такую ситуацию». Major Don Clawson, USAF Ret., Is That Something the Crew Should Know? Irreverent Anecdotes of an Air Force Pilot (London: Athena Press, 2003), 105–106. Обеспокоенный точно так же, как и я, Клосон, вышедший в отставку, направил бывшему министру обороны Роберту Макнамаре письмо в декабре 2001 г. (оно приведено в конце его книги) с вопросом: «Понимали ли вы, как министр обороны, что любой командир поднятого по тревоге B-52 мог составить имеющее силу, подтвержденное сообщение? Его можно было передать по высокочастотному каналу другим самолетам и, таким образом, отдать приказ об исполнении боевой задачи всем поднятым по тревоге силам без возможности его отмены. Обсуждалась ли такая возможность когда-либо?» Ответа Клосон не получил.


[Закрыть] – через эксклюзивное обладание кодами, необходимыми для использования любого вида ядерного оружия (таких кодов, впрочем, не было никогда и ни у одного президента) – физически или как-то иначе гарантированно не допустить отдачу аутентичных приказов Объединенным комитетом начальников штабов или нижестоящим командующим (или даже, как я уже говорил, дежурным офицером на каком-нибудь командном пункте). Это, конечно, не соответствует тому, что все президенты, вплоть до нынешнего, говорили публике. Как я покажу далее, впечатление, которое они создают, не соответствует действительности.

Глава 3
Делегирование полномочий
Сколько пальцев лежат на кнопке?

В 1959 г. офицер, отвечавший за контроль над ядерным оружием в штабе адмирала Гарри Фелта, рассказал мне, что президент Эйзенхауэр вручил Фелту секретное письмо за своей подписью, которое дает адмиралу право применять ядерное оружие по собственному усмотрению, если он сочтет это необходимым в условиях отсутствия связи между Вашингтоном и его штаб-квартирой на Гавайях.

Это означало, что адмирал Фелт располагал таким правом в течение какого-то времени ежедневно. Именно с такой периодичностью в среднем прерывалась высокочастотная связь между Вашингтоном и Гавайями из-за атмосферных помех.

Я не спрашивал, видел ли этот офицер лично данное письмо, но у него не было сомнений в его существовании. То, что он сказал мне по большому секрету, шло вразрез с догматическим представлением о системе контроля над ядерным оружием, о котором твердили на каждом углу: представлением об отсутствии предварительного делегирования полномочий, о том, что только президент может законно принимать решение о начале ядерной войны и что он должен отдавать распоряжение лично в момент принятия решения.

Американское общество убеждают в этом на протяжении всей ядерной эры. Символом (впрочем, не только символом, но и физическим воплощением) гарантии того, что лишь президент принимает решение о начале ядерной войны, служит традиционный «ядерный чемоданчик», который носит военный помощник, сопровождающий президента «все время и везде». В ядерном чемоданчике находятся коды и электронное оборудование, с помощью которого президент, получив предупреждение о ядерном нападении, может передать военным свое решение о «варианте» ответа. Телевизионные камеры во время инаугурации нового президента нередко показывают, как помощник с ядерным чемоданчиком символично переводит взгляд с уходящего президента на нового во время произнесения присяги. Это символизирует не только то, что новый президент приобретает всю полноту власти, но и то, что место верховного главнокомандующего ядерными силами Соединенных Штатов – с предположительно исключительным контролем над почти неземным орудием уничтожения – ни на секунду не остается незанятым.

Теперь оказывается, что эта уверенность и все официальные заверения в ее подтверждение – сплошной обман. В действительности не только президент может принять решение и отдать приказ и даже не министр обороны или Объединенный комитет начальников штабов в Пентагоне (как считают по большей части те, кто когда-либо задумывался об этом вопросе), а командующие за тысячи километров от Вашингтона, которые решили, что их подчиненным грозит уничтожение. Аналогичные письма, по словам штабного офицера, получили все командующие объединенными силами, в распоряжении которых есть ядерное оружие, и командующий стратегической авиацией в Омахе.

Я прибыл в тихоокеанский регион в составе исследовательской группы в полной уверенности, характерной практически для всех американцев, в том, что только президент имеет право принимать решение об использовании ядерного оружия. Именно поэтому при изучении вопроса о том, как по инициативе США может начаться ядерная война, я сконцентрировался исключительно на возможности несанкционированных действий. И вдруг я узнаю из очень надежного источника, что меня вместе со всеми остальными попросту обманывали. Нынешний президент делегировал свое право принимать решение командующим войсками на театрах военных действий, в том числе и командующему стратегической авиацией США (CINCSAC). При определенных обстоятельствах военачальник с четырьмя звездами на погонах мог самостоятельно отдать приказ о нанесении ядерного удара без предварительного решения президента.

Несмотря на всю неожиданность такой новости, практический смысл подобного делегирования был довольно ясен. Без этого Советы могли предотвратить ответный удар после нападения на Соединенные Штаты, просто уничтожив Вашингтон до того, как президент отдаст приказ об ответных действиях, или даже до того, как будет получен сигнал предупреждения. Допускать такое нельзя ни при каких обстоятельствах.

Единственная боеголовка, достигшая столицы, может уничтожить не только президента, но и всех его официально назначенных преемников в правительстве и Конгрессе (и Объединенный комитет начальников штабов вместе с министром обороны, единственным гражданским лицом, кроме президента, в вертикали управления вооруженными силами) – всех, кто находится в городе в тот момент. Чтобы система ядерного сдерживания не превратилась в блеф, нельзя было допускать возможности блокировать единственным ядерным взрывом санкционированный и скоординированный ответ на нападение, или ответный ядерный удар. Такая возможность практически служила бы для Советов соблазном в условиях кризиса – когда существовали реальные основания опасаться американского ядерного удара – предотвратить либо первый, либо ответный удар США простым уничтожением Вашингтона и «обезглавливанием» американского политического и военного руководства.

Фактически если бы Советы были уверены в том, что небольшой, начальный «обезглавливающий» удар может парализовать наши стратегические и тактические ядерные силы, то заранее спланированное неожиданное нападение выглядело бы для них не только оправданным, но и безопасным. Даже лучшие американские системы предупреждения не смогли бы надежно засечь и оповестить власти о приближении всего лишь одного средства доставки боезаряда, в особенности низколетящей крылатой ракеты, баллистической ракеты с подводной лодки или корабля и даже бомбы «в чемодане», заблаговременно тайно привезенной в столицу.

Такое положение вещей становилось очевидным, стоило лишь задуматься об этом. Общепринятое представление об исключительном контроле со стороны президента или хотя бы высшего военного командования, которое я разделял до этого момента, не могло быть достоверным. В еще большей мере это относилось к представлению о том, что только президент мог «нажать на кнопку». Иначе пуля киллера или временная неспособность президента контролировать ядерный чемоданчик (как это случалось несколько раз, в том числе при покушении на президента Рейгана и впоследствии) могла бы полностью лишить нас способности ответить на ядерный удар.

Реальность выглядела не так. Устройство, символизировавшее ежесекундный круглосуточный доступ президента к ядерной кнопке, с его уникальными, по общему мнению, кодами авторизации всегда было по большому счету театральной выдумкой. Какими бы ни были публичные заявления, право и возможность инициировать ответный удар всегда делегировалось не только официальным лицам за пределами Овального кабинета, но и за пределами Вашингтона, иначе у ядерного сдерживания отсутствовала бы реальная основа.

В то время не существовало системы предохранительных устройств{53}53
  В то время не существовало системы предохранительных устройств См. Peter Douglas Feaver, Guarding the Guardians: Civilian Control of Nuclear Weapons in the United States (Ithaca: Cornell University Press, 1992).


[Закрыть] ядерных боеприпасов, которые допускали запуск ракеты или взрыв боеголовки только по кодовому сигналу. Это предположительно предотвращало бы запуск или взрыв без получения кодовой «комбинации» от вышестоящего органа. Но если бы такая система появилась – чему я в числе других всячески способствовал, – то и в этом случае необходимая комбинация не могла бы находиться только у президента или у кого-то одного в Вашингтоне или в расположенном по соседству Пентагоне. Иначе всего одна мощная бомба, сброшенная на эту объединенную цель, полностью лишала бы Соединенные Штаты возможности нанесения ответного удара.

Наиболее очевидна необходимость делегирования права на применение ядерного оружия Стратегическому авиационному командованию на авиабазе Оффут в Омахе, штат Небраска. Однако оно может быть уничтожено взрывом одной мощной бомбы точно так же, как и столица, несмотря на наличие и там, и там подземных укрытий. У SAC в те времена и на протяжении всей холодной войны в воздухе постоянно находился летающий командный пункт во главе с бригадным генералом. Так вот, этот офицер ВВС должен был иметь (и генерал Кертис Лемей позднее подтвердил это мне) право отдавать приказ о нанесении ядерного удара. А в соответствии с тем, что мне говорят сейчас, делегирование этого права было еще шире – вплоть до руководства тактическими силами на театрах военных действий.

Как ни крути, без делегирования такого права главнокомандующему вооруженными силами США в тихоокеанском регионе авианосцы и авиабазы по всему Тихому океану могли лишиться возможности нанести ответный удар из-за атмосферных помех, блокирующих передачу приказа из Пентагона на Гавайи, даже если Вашингтон остается в целости и сохранности. Та же самая аргументация применима и к проблеме передачи приказа о применении ядерного оружия из штаб-квартиры CINCPAC на острове Оаху нижестоящим подразделениям. Большинство из них располагалось в западной части Тихого океана – на авианосцах Седьмого флота, на базах в Корее, в Японии, на Окинаве, в Тайване и на острове Гуам. Они были оторваны от острова Оаху точно так же, как Гавайи, – от континентальной части Соединенных Штатов. Связь Оаху с ними была такой же неустойчивой из-за штормов в Тихом океане и атмосферных помех, как и с Вашингтоном. В среднем, как выяснила наша исследовательская группа, командование на Гавайях теряло связь с Вашингтоном на некоторое время каждый день. То же самое можно сказать и о связи командования на Гавайях с объектами в западной части Тихого океана.

В результате, как сказал мне офицер в штабе CINCPAC, отвечавший за контроль над ядерным оружием, адмирал Фелт делегировал право на применение ядерного оружия офицерам нижестоящего уровня, в том числе командующему Седьмым флотом. И вновь все было оправданно и логично. Тем не менее это, как и его первое откровение, потрясло меня. Я не мог поверить в то, что наша реальная, секретная практика управления так сильно расходится с политическими заявлениями Белого дома и министра обороны. Штабной офицер явно считал правильным то, о чем он сообщил мне под большим секретом (как члену команды консультантов, подчинявшихся непосредственно адмиралу Фелту). Но можно ли было считать это правильным?

Возможность проверить это появилась у меня позднее во время посещения крейсера St. Paul, флагманского корабля Седьмого флота. В моих записях от 26 января 1960 г. отмечено, что на встрече с вице-адмиралом Фредериком Киветтом, командующим Седьмым флотом, и вице-адмиралом Кларенсом Экстромом, командующим авиацией ВМС в тихоокеанском регионе, оба подчеркивали важность относительной независимости частей, участвующих в реальных боевых операциях, и минимального вмешательства в их действия со стороны вышестоящего командования. Даже в ограниченной войне, по словам Киветта, «нельзя допускать» зависимости от отсутствия связи между Оаху и Седьмым флотом и даже между Седьмым флотом и ударными авианосными группами. «Операции должны быть децентрализованными, я не должен вмешиваться, кроме случаев, когда получаю разведданные, которых нет у них», – говорил он.

Киветт считал, что управление в ограниченной войне должно оставаться централизованным лишь до тех пор, пока преобладают политические маневры без стрельбы, как это было во время Ливанского и Тайваньского кризисов в 1958 г. (Экстром командовал Шестым флотом в Средиземном море во время Ливанского кризиса.) Два адмирала ратовали за предельную децентрализацию «с первых же выстрелов». Таким образом, хотя они и предполагали, что связь будет часто нарушаться, особенно в военное время, последствия этого не слишком беспокоили их.

Оба военачальника отбрасывали идею предварительного планирования, как средства решения проблем. Все спланировать невозможно – неожиданности неизбежны. Одновременно они не предполагали и не стремились к централизованному управлению в периоды противостояния, а предпочитали полагаться на суждение командующих ударными авианосными группами и просто ставили перед ними задачи. Они подчеркивали, что у командующих флотилиями должен быть простор в интерпретации и исполнении приказов. «Вы просто должны доверять своему командующему в море». В еще большей мере, по их словам, все это относилось к действиям в условиях всеобщей ядерной войны. Адмиралы соглашались, что было бы «неплохо знать» об ударах по базам ВВС с самого начала ядерной войны или об уничтожении авианосцев. Однако в соответствии с планом CINCPAC на случай всеобщей ядерной войны «это по большому счету не имело значения».

К этому моменту разговора у нашей команды, похоже, сложилось определенное взаимопонимание с адмиралами. Я выжидал и помалкивал о своей обеспокоенности в отношении их видимого безразличия к ненадежности связи во время ядерной или неядерной войны, которая в любой момент могла перерасти в ядерную. Наконец у меня появилась возможность поднять вопрос, о котором мне рассказали по большому секрету. Я поинтересовался у адмирала Киветта, слышал ли он о письме президента Эйзенхауэра, предоставлявшем адмиралу Фелту право принимать решение о применении ядерного оружия в случае отсутствия связи. Он сказал, что ему известно о наличии такого письма у адмирала Фелта.

Я спросил, как часто его собственный флагманский корабль теряет связь с адмиралом Фелтом на Гавайях. Он ответил: «Практически каждый день на некоторое время».

Следующий вопрос выглядел так: «Что будет, если у вас нет связи с Оаху, а вы решите по некоторым признакам, что ядерная война, возможно, началась или вот-вот начнется? Что вы будете делать?»

На все предыдущие вопросы мы сразу же получали ответ от одного или другого адмирала. В этот же раз адмирал Киветт сделал многозначительную паузу и сказал мне: «Я не буду отвечать».

Это был единственный вопрос, на который он не дал прямого ответа, а лишь выпрямился в кресле и напустил на себя официальный вид. Потом, однако, адмирал улыбнулся, как бы говоря – так мне показалось, – что, по его мнению, я знаю ответ, но большего он не может сказать и в данном контексте именно так и надо отвечать. По всей видимости, он считал или хотел показать нам, что передача ему права принимать решение об использовании ядерного оружия является более чувствительным вопросом, чем передача такого права от президента Эйзенхауэра адмиралу Фелту (о которой я уже знал).

Выдержав паузу, Киветт добавил: «В любом случае я не верю, что мы можем остаться вообще без связи; так или иначе мы свяжемся с кем-нибудь, а он будет знать, что происходит».

Адмирал Экстром добавил к этому: «Все будет зависеть от общей картины. Что будет происходить в тот момент, насколько мы готовы, какой у нас запас топлива и т. п.».

Час спустя я задал тот же вопрос офицеру из штаба адмирала Киветта, отвечавшему за контроль над ядерным оружия. Этот офицер с готовностью сообщил, что да, адмирал Фелт делегировал адмиралу Киветту такое же право, которым, как он выразился, президент Эйзенхауэр письменно наделил адмирала Фелта: право использовать ядерное оружие по своему усмотрению во время кризиса в случае отсутствия связи.

Если письмо президента было правдой, то это противоречило и упраздняло указание в совершенно секретном стратегическом плане, в том числе в Общем плане действий тихоокеанского командования в чрезвычайной обстановке в условиях ядерной войны, – указание о том, что решение о ядерном ударе может принимать только президент США в случае неизбежной атаки. Общественность была уверена в этом и считала, что президент не передает это право никому, никогда и ни при каких условиях. В кои-то веки то, что говорили публике, соответствовало реальному секретному указанию, вписанному в стратегические планы Объединенного комитета начальников штабов. В то же время если те офицеры говорили мне правду, то письменная передача президентом, т. е. главнокомандующим, своих полномочий, как, впрочем, и дальнейшее делегирование со стороны CINCPAC, шла вразрез с тем, что значилось в планах Объединенного комитета. Право использовать ядерное оружие в некоторых вполне реальных ситуациях получали не только полдесятка адмиралов и генералов с четырьмя звездами на погонах, но и их разбросанные по миру подчиненные с тремя звездами. И кто знает, сколько еще других военачальников помельче?

У меня все еще не было полной уверенности в реальности существования подобных писем президента Эйзенхауэра – никто их не показывал и даже не говорил, что видел собственными глазами. Тем не менее из слов офицера, отвечавшего за контроль над ядерным оружием в Седьмом флоте, о том, что главнокомандующий в тихоокеанском регионе своей властью передал право использовать ядерное оружие командующему Седьмым флотом (и, возможно, другим), вытекало, что за официальной передачей президентом полномочий одному человеку независимо от того, было это правдой или нет, следовало дальнейшее расширение круга наделенных такими полномочиями.

По тому, как офицеры, отвечавшие за контроль над ядерным оружием, вели себя, было понятно, что они доверяют мне чрезвычайно чувствительную информацию. Я не стал спрашивать, что им известно о дальнейшей передаче этого права офицерам более низкого ранга в цепочке управления. В свете широко распространенного среди военных (наряду с гражданским населением) представления – прямо подтверждаемого секретными планами ведения ядерной войны – о том, что право принимать решение о начале ядерной войны имеет только президент, такое делегирование должно было восприниматься получателями как сомнительное и даже незаконное, если бы они не знали о секретном решении самого президента передать это право главнокомандующим на театрах военных действий. Однако с учетом уверенности в существовании такого решения – в чем, как я выяснил, многие в тихоокеанском регионе не сомневались – становилось понятно, что причины для дальнейшего делегирования были теми же самые, что и у президента.

На каждом уровне командования имелись основания опасаться, что отсутствие связи во время кризиса из-за помех, технических проблем или неприятельского удара по командным пунктам могло парализовать управление ядерным оружием в нижестоящих подразделениях, если не наделить их правом действовать самостоятельно. Не зря же, по общему мнению, президент делегировал такое право главнокомандующему вооруженными силами в тихоокеанском регионе. В самом деле, главнокомандующий должен был по логике прийти к выводу, что если он не может гарантированно выполнить приказ президента в отношении использования ядерного оружия в случае удара по Вашингтону или отсутствия связи, то и подчиненные ему военачальники тоже не смогут выполнить его команду в случае удара по штаб-квартире или отсутствия связи по другим, вполне заурядным причинам.

Он мог обеспечить гарантии только таким образом, каким это сделал президент Эйзенхауэр: а именно, позволив нижестоящим командирам действовать по своему усмотрению в определенных ситуациях. Как бы то ни было, два адмирала считали дальнейшее делегирование права использовать ядерное оружие абсолютно естественным, даже обязательным с точки зрения традиций ВМС. Но в этой ситуации логика, применимая к ВМС и к главнокомандующему в тихоокеанском регионе, была в равной мере применима ко всем главнокомандующим на других театрах военных действий – в Европе, на Аляске, в средиземноморском регионе, атлантическом регионе. Кроме того, существовали еще Стратегическое авиационное командование и NORAD – командование воздушно-космической обороны Северной Америки.

В отсутствие явного запрета президентом подобного дальнейшего делегирования (а, возможно, даже и при наличии запрета) ситуацию с главнокомандующим вооруженными силами в тихоокеанском регионе вполне можно распространить и на другие театры военных действий по всему миру. А из сказанного мне офицерами следовало, что прямого президентского запрета на дальнейшее делегирование права использовать ядерное оружие не существовало.

И все же мне было трудно поверить в то, что президент хотел дальнейшей передачи права использовать ядерное оружие, и то, что он знал об этом. Сам он – если считать, что письма, о которых шла речь, действительно существовали, – передал такое право немногим более половины десятка генералов и адмиралов с четырьмя звездами на погонах. Последующее делегирование увеличивало число людей, имеющих право при определенных обстоятельствах инициировать ядерную войну, и включало в их круг офицеров все более низкого ранга с меньшим опытом, меньшей ответственностью и более ограниченным доступом к информации.

В определенной точке при движении вниз по структуре командования преимущества в обеспечении гарантии ответного удара неизбежно должны перевешиваться, как мне казалось, повышением риска ошибочного ответа. С уменьшением размера частей и соединений и понижением уровня командования не только пропорционально возрастали риски, но и, если смотреть с позиции президента, снижалась потребность в дальнейшем делегировании полномочий более мелким подразделениям сил ответного удара.

Однако для командира более низкого уровня, которому его задача, если она связана с использованием ядерного оружия, кажется по понятным причинам важнее всего остального, ситуация выглядит иначе. Ему нужна уверенность в том, что «его» оружие примет участие в большой войне – в борьбе за выживание страны и победу. Если оставить принятие решения о дальнейшем делегировании права использовать ядерное оружие на усмотрение каждого последующего звена командования, то, я подозреваю, это право быстро окажется на самом нижнем уровне. В предельном случае каждый командир самолета, если не каждый пилот, будет чувствовать себя вправе при определенных обстоятельствах принять решение о начале ядерной войны с коммунистическим блоком. (Он может быть уполномочен устно или письменно непосредственным начальником с ведома или без ведома вышестоящего командования.)

Я принял как неизбежность идею передачи Эйзенхауэром права начать ядерную войну небольшой группе адмиралов и генералов с четырьмя звездами на погонах за пределами Вашингтона. Однако меня очень беспокоила, мягко выражаясь, перспектива все более широкого делегирования этого права нижестоящим командирам, не говоря уже о физической возможности несанкционированных действий со стороны офицеров, отвечавших за контроль над ядерным оружием, или экипажей самолетов или подводных лодок с ядерным оружием.

Эта мысль уже сидела в моей голове, когда я решил отправиться в Кунсан. Как оказалось, начальник авиабазы был готов к сознательному невыполнению приказа, и ситуация усугублялась более слабым контролем за ядерным оружием в тихоокеанском регионе, чем я мог себе представить. Это само по себе вызывало серьезную тревогу, а тут еще широко распространенная практика делегирования права использования ядерного оружия.

Более того, я считал, что процедура санкционированного инициирования ядерного удара в чрезвычайной ситуации на более низком уровне, чем Вашингтон, открывала путь для несанкционированных действий со стороны неадекватного командующего и его подчиненных в отсутствие реальной чрезвычайной ситуации. (Несколько лет спустя эта идея легла в основу сюжета фильма «Доктор Стрейнджлав».)

Однако более вероятным казалось то, что у какого-нибудь вполне здравомыслящего и добросовестного командира найдется причина считать себя вправе начать ядерную войну при вполне рядовых обстоятельствах: возможно, на основании неоднозначного или ложного тактического сигнала предупреждения в момент отсутствия связи с вышестоящим начальником. Признаки возможной неминуемой атаки будут требовать от этого командира немедленных мер по защите его собственных частей и соединений от уничтожения, а также нанесения упреждающего удара для уменьшения ущерба другим подразделениям американской армии и стране.

По моему разумению, президент должен был знать о таком ползучем делегировании права применять ядерное оружие, а я сильно подозревал, что он находится в неведении. Я не мог поверить в то, что он хотел или сознательно допускал подобное распространение права начать Третью мировую войну. А раз так, то стоило поставить его в известность, и он мог пересмотреть свое первоначальное решение о наделении этим правом главнокомандующих на театрах военных действий. Или, скорее, с учетом необходимости сдерживания обезглавливающего удара, президент мог позаботиться о том, чтобы главнокомандующие не передавали право принимать решение о начале ядерной войны далее по цепочке управления (и реально усилили меры по предотвращению несанкционированных действий, например ввели повсеместное использование предохранительных блокировочных устройств).

В 1960 г. я не знал, как решить эту проблему – как, через кого и по каким каналам поднять эти деликатные вопросы. Вряд ли что изменилось бы, если бы мое сообщение и рекомендации вызвали опасение, что я знаю слишком много и распространяю чувствительную информацию, желание выяснить, кто выдал мне все это, и наказать виновных. Поскольку я работал над проблемой управления системами ядерного оружия по заданию главнокомандующего вооруженными силами в тихоокеанском регионе, офицеры, информировавшие меня, могли утверждать, что мне «нужно было знать» это. Однако мне самому было труднее оправдать распространение подобной информации за пределами Тихоокеанского командования, если это была не более высокая инстанция в цепочке управления. У кого в Вашингтоне было достаточно властных полномочий для проведения расследования и, возможно, изменения ситуации?

Таким человеком, очевидно, был президент, но в тот момент я не работал по этим вопросам с кем-либо в Белом доме или в RAND. Вряд ли можно было попасть к президенту или к достаточно близкому к нему члену аппарата, не раскрывая того, что именно требует срочного внимания. Министр обороны? Та же самая проблема. Выдать свои открытия кому-то, кто еще не знал о них (а к этой категории относились практически все), значило открыть себя для обвинений в разглашении военной тайны, в серьезном нарушении режима секретности. Это могло очень быстро лишить меня, а вместе со мною и RAND, всех шансов на исправление сложившейся ситуации.

Я не знал, как поступить, но был полон решимости найти способ привлечь внимание президента к этому вопросу.