Текст книги "Пятая Салли"

Дэниел Киз
Пятая Салли

© Фокина Ю., перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

Посвящается моим дочерям, Хиллари и Лесли, и моей жене, Аурее, поддерживающим меня во всех начинаниях.

Автор изучил множество случаев психического расстройства, описанного в настоящей книге, и пришел к выводу, что это расстройство вызывают схожие события, пережитые пациентом в раннем детстве.

Автор просит учесть: хотя исследования в данной области создали базу для его произведения, история является чистым вымыслом.

Читателю не следует искать аналогий с реальными лицами и событиями.

Часть первая

Глава 1

Привет, я Дерри. Так вышло, что мне поручено писать обо всех этих событиях, потому что только я одна в курсе, что случилось со всеми нами, и вообще, должен же кто-то вести записи, а то в нашей истории черт ногу сломит.

Сразу говорю: это была не моя затея. Не мне взбрело выйти из дому в тот апрельский вечер. Я бы в жизни не полезла на улицу в этакую мокрятину. Просто Нола начиталась, как всегда, греческих трагедий и от них окончательно раскисла. Принялась вспоминать детство, как она отдыхала на пляже, и захотела снова увидеть океан. Подземкой добралась с Манхэттена до Кони-Айленда, оттуда пошла пешком. На улицах, конечно, никогошеньки, все успели распределиться по барам, казино и прочим заведениям. Между Нептун-авеню и Мермейд-авеню Ноле попадались одни бомжи, да и тех было три с половиной человека: копошатся на асфальте, жмутся к парадным дверям. Ноле, понятно, от их газетных козырьков только тошнее сделалось. Стало казаться, будто само время застыло, ждет летнюю веселую толпу. А пока лето не наступило, пока апрельская морось долбит мозг, Кони-Айленд, конечно, самое что ни на есть заброшенное, тусклое место на Земле.

Тут, правда, Нола вспомнила про один бар, «У Натана»; он круглый год открыт. Этакий оазис в сырой и зябкой пустыне. Туда-то она и направилась. В самом баре народу не было, но на террасе, под маркизой, несколько человек согревались кофейком из пластиковых чашечек, жареной картошкой ну и, конечно, «самыми знаменитыми в мире хот-догами» – куда ж без них? Не будь я на диете, тоже заказала бы сочный хот-дог, да с горчичкой, да с капусткой квашеной. Потому что в дождливый вечер самое милое дело – впиться зубами в хот-дожье сочное тело. А Нола не соблазнилась. Ей хотелось поскорее к океану. Она постояла, глянула на часы, зафиксировала в памяти время. 10.45.

Но вот кого Нола не зафиксировала, так это троих парней в драных джинсах и клепаных куртках. Парни по очереди отхлебывали из бутылки, и было им довольно скучно. А тут Нола появляется в луче света, топает по аллее, и все мысли у нее – о пляжном сезоне двадцатилетней давности, как она строила песчаные замки, а потом лезла в воду, обмыться.

И вот Нола ступает на дощатый настил, и в ноздри ей бьет запах мокрого песка. Она сразу же скидывает туфли, дальше идет босиком, песок пальцы щекочет. Я-то знаю: на досуге Нола тешится мыслью погибнуть в море. Желательно – не в простом, а в гомеровском, в «винноцветном»[1]1
  Винноцветное море – эпитет Н.И. Гнедича, переводчика «Иллиады». В оригинале использовано слово «oinops», что буквально значит «подобное вину». Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть]. К нему-то Нола и топает, а оно – просто черное под дождем в темноте. Нола сорвала пластиковую шляпу от дождя, швырнула на песок. Песок, заметьте, был совсем не гомеровский, а загаженный. Загаженный, заплеванный, усеянный использованными презервативами. Их волны выбросили, будто не хлам, а послания из иного времени. Нола сбилась с мыслей о высоком, стала думать про презервативы. Потом она принялась думать, а почему она думает про презервативы, будучи девственницей, которая собралась оборвать нить своей жизни? И не оставить ли ей тоже какое-нибудь послание, не сообщить ли всем, что расщепленная жизнь ее замучила и что утонуть лучше, чем вены себе порезать?

От таких мыслей у Нолы заболела голова. Захотелось раздеться донага, и она сорвала блузку, сорвала юбку, подставила тело дождю. Прибой зазывно мурлыкал, Нола шагала по пустынному пляжу, расшвыривая одежду. Ноги перестали вязнуть, потому что она вступила в полосу прибоя, где песок плотный, и вскоре почувствовала пятками жирную грязь мягкой текстуры. Вода пузырилась между пальцев, отступая, тащила за собой и грязь. Образовывались маленькие канальчики. Нола взглянула на часы с подсветкой. Зафиксировала время.

11.23.

Вода была теплее, чем воздух, ноги согрелись, а все остальное, наоборот, закоченело. Наверное, думала Нола, Сократ, когда выпил цикуту, почувствовал прямо противоположное – у него ноги начали наливаться каменным холодом.

А голова между тем болела. Тоже, нашла время!.. Боль зарождалась в шее, Нола ей сопротивлялась. Кто-то внутри вопил «нет», «нет», «нет»; кто-то сражался с Нолой.

Теплая вода омыла ей колени, затем – бедра. Нола сделала еще несколько шагов вперед. Помедлила, позволив океану трогать себя там. Скоро, очень скоро она будет в руках Божьих. Чем она хуже Афины, рожденной взрослой женщиной из Зевсовой головы? Ласки океана стали интенсивнее. Нола вздрогнула и сделала еще шаг. Обнаружила занятную вещь: когда смотришь смерти в глаза, центром вселенной становится твой собственный пупок.

Каково это – дышать соленой водой? А вдруг Нола на самом деле – русалка; вдруг она не утонет, но очутится в подводном царстве, обретет рыбий хвост и сможет плавать во владениях Посейдона вместе с капитаном Немо и?.. Эх, так и не удосужилась дочитать «Моби Дика»! Вдруг не дочитывать книги – это грех и Нола обречена торчать в чистилище, томясь от незнания, чем все завершится? Или ей уготована другая кара – до скончания времен барахтаться среди бесчисленных страниц, запутываться в саргассах недочитанных историй?

Океан нежно пощипывал губами ее соски. Будто инкуб, подумала Нола. Зашла в воду по шею. Стало тепло, захотелось спать. Нола медленно погружалась.

На берегу кто-то надрывался:

– Вон она! В воде! Хватай ее!

Нола оглянулась. К ней по пляжу бежали трое.

– Не трогайте меня! – крикнула Нола.

Трое попрыгали в воду. Нола нырнула, попыталась дышать водой. Голова закружилась, и Нола вынырнула, отплевываясь и сморкаясь. Ее схватили за волосы, за руки, поволокли на берег. Она кашляла, хрипела, умоляла: «Господи, дай мне умереть! Ну пожалуйста!»

Нола думала, сейчас ей сделают искусственное дыхание. Только этого не хватало! Она попыталась подняться на ноги. Но «спасители» затащили Нолу под деревянный настил, и один из них расстегнул ширинку. Другой, тот, что удерживал правую руку Нолы, возмутился:

– Сначала я!

– Фигу, – отрезал тот, что расстегнул ширинку. – Я ее первый увидел. Твоя очередь – после меня. А ты третьим будешь.

– А чего это как я, так третьим?

Нола поняла: ее спасли вовсе не из человеколюбия.

– Не надо! – выдохнула она. – Пожалуйста, отпустите меня!

Третий осклабился.

– Ты все равно себя рыбам скормить собиралась. Давай мы с тобой малость развлечемся, а потом, так и быть, бросим тебя обратно в воду. Лады? Хороший трах даже перед смертью не повредит.

– Вот-вот, – подхватил второй. – Успеешь еще утонуть.

Мигрень никуда не делась. Наоборот, усилилась. Нола не желала поддаваться. Ей случалось выкарабкиваться из всяких переплетов. Выкарабкается она и сейчас. Эти трое не блещут интеллектом – она легко их проведет.

Второй и третий растянули ей руки и ноги, первый собирался приступить к делу.

– Ребята, зачем заниматься сексом на песке? Здесь холодно и мокро. А я живу недалеко. Пойдемте ко мне, – заговорила Нола. – Выпьем вина. У меня есть отличный сыр. Чеддер. Настоящий, выдержанный. Можно музыку включить…

Первый впился губами ей в губы. От него разило перегаром. Нола принялась извиваться под ним.

– Вроде как с аллигатором борешься, да? – предположил третий.

– Надо было нам дождаться, пока она захлебнется, – пожалел второй.

– Помогите! – кричала Нола. – Люди! Кто-нибудь!

На этом слове она вырубилась.

Джинкс мигом поняла, что происходит. Она – мокрая и голая, распята парой гопников, третий гопник, без штанов, лежит сверху.

– Какого черта! Кто меня сюда притащил?

– Полежи спокойно хоть полминуты, – со смехом сказал бесштанный. – Вот увидишь, тебе самой понравится.

– Ах ты сукин сын! Отвали, урод!

Джинкс извивалась, дергалась влево и вправо. Ей удалось резко повернуть голову и вцепиться зубами в руку третьего. Челюсти щелкнули, точно капкан. Третий взвыл и разжал пальцы, Джинкс освобожденной рукой схватила первого за яйца и стиснула, вонзив ногти в плоть. Тот выгнул от боли спину и потерял сознание.

Второй от изумления сам отпустил ее и теперь пятился, будто краб. Джинкс, еще лежа, швырнула ему в глаза горсть песка, вскочила и набросилась на него.

Она его царапала и пинала, потом вцепилась зубами ему в плечо, ощутила вкус крови. Он вырвался и побежал. Третий за это время успел смыться. Первый еще валялся без сознания. Джинкс ударила его кулаком в лицо, расквасив нос, и стала озираться в поисках острой щепки, а лучше – консервной банки. Она кастрирует этого мерзавца, он сдохнет от болевого шока, и чайки насытятся его гнилым мясом.

Послышался шорох автомобильных шин. Сквозь щели между досками настила мелькали красные «габаритки», мигалка распространяла синий свет. Копы! Только их тут не хватало! Меньше всего Джинкс улыбалось сейчас проследовать с копами в участок, проторчать там до утра, отвечая на дебильные вопросы: «Вы их спровоцировали, не так ли?», «Вы сами позволили им взять вас?», «Что вы делали в такое время на пляже, да еще голая?», «Вы просили у них денег, да?», «Вам уже случалось иметь сексуальные контакты с незнакомцами?».

Джинкс подавила желание дождаться, пока копы выйдут из машины, самой запрыгнуть на водительское сиденье, рвануть с пляжа и пуститься по темным улицам. Нет, сейчас лучше затаиться. Что обидно, так всегда и бывает. Кто-то лезет на рожон, впутывается в историю, из которой заведомо не сможет выпутаться, а Джинкс вынуждена все улаживать. Над ней раздались шаги, заплясали пятна фонариков. Вот копам и занятие до конца смены – устанавливать личность незадачливого насильника.

* * *

Салли очнулась в больнице Кони-Айленда. Что было ночью, она не помнила. Ей с материнской нежностью улыбалась тучная медсестра. Но Салли давно усвоила: после «провала» нельзя говорить минимум до тех пор, пока не выяснишь, который сейчас час и какое нынче число. Может, ничего особенного не случилось; незачем людям знать про ее «особенности». Салли быстро нашла глазами стенные часы. 9.53.

Медсестра смотрела выжидательно. Вот сейчас пациентка спросит: «Где я?» или «Что случилось?». Но Салли помалкивала. На бейджике прочла фамилию медсестры: Ванелли.

– Вы понимаете, где находитесь? – наконец не выдержала Ванелли. Улыбка у нее была точно сладкой патокой нарисованная, а неожиданный фальцет резанул Салли по ушам.

Салли нахмурилась.

– Что тут непонятного?

– Вас чуть не изнасиловали, но сами вы, судя по всему, лично расправились с насильниками. Вы, наверное, еще переживаете это происшествие.

– Ну да, конечно. Переживаю.

– Вы помните подробности?

– Почему бы мне их не помнить? – Салли стиснула под одеялом кулаки. Страх и гнев она тоже давно научилась прятать.

– Потому что полиция обнаружила вас в глубоком обмороке.

Салли отвела взгляд. Слава богу!

– Раз так, вряд ли я могу что-нибудь помнить, верно? Человек в обмороке ничего не помнит. Это нормально.

– Я должна записать ваши данные, – произнесла Ванелли, вынимая ручку из кармана и открывая блокнот на чистой странице. – Ваше имя? Ваш адрес?

– Салли Портер, Западная шестьдесят шестая улица, 628.

Брови медсестры взлетели. Она явно хотела спросить, что делала Салли так далеко от дома, под настилом на Кони-Айленде. Однако Ванелли снова улыбнулась и задала совсем другой вопрос:

– У вас есть близкие? Муж? Родители?

– Я год назад развелась. Бывший муж назначен опекуном моих детей. Они близнецы, им по десять лет. Родителей нет.

– Место работы?

– Я не работаю. Временно. Как раз собиралась устроиться на работу.

– Медицинская страховка у вас есть?

Салли покачала головой.

– Пришлите мне счет. Я заплачу. Получаю от мужа алименты.

– Врач сказал, вы в порядке. Можете собираться домой.

Ванелли захлопнула блокнот и спрятала ручку обратно в карман.

– Мне нужна консультация, – сказала Салли. – У психиатра. Или у психолога? Я их путаю.

– Психиатр – это врач, – принялась объяснять медсестра. Брови у нее снова взлетели. – Зачем вам консультация?

Салли вздохнула, откинулась на подушке.

– Я три раза пыталась покончить с собой. Три раза – за один месяц! Что-то заставляет меня делать… всякие вещи. Пожалуйста, помогите мне, пока я не рехнулась.

Ванелли снова раскрыла блокнот, не спеша достала ручку, щелкнула стержнем, что-то черкнула и не произнесла, а проскрежетала:

– В таком случае я запишу вас на прием к нашему психиатрическому социальному работнику.

Полчаса спустя Ванелли вернулась с креслом-каталкой, усадила Салли и вместе с ней поднялась на лифте на пятый этаж. Дальше путь лежал длинным коридором, в конце которого и находился искомый кабинет. На табличке значилось «Миссис Берчуэлл».

– Оставляю Салли с вами, – сказала Ванелли и положила на стол медкарту. – Салли Портер находилась в отделении неотложной помощи.

Миссис Берчуэлл на вид было лет шестьдесят. Миниатюрная, точно птичка, в очках-ромбах, с подсиненными седыми волосами, миссис Берчуэлл произвела на Салли странное впечатление: казалось, она упорхнет, если услышит что-нибудь шокирующее.

– Для начала расскажите о себе. Сколько вам лет? – спросила миссис Берчуэлл.

– Двадцать девять. Я разведена. Образование – средняя школа. Двое детей – близнецы, мальчик и девочка. Опекуном назначен их отец, мой бывший муж.

Салли столько раз повторяла эти слова, что теперь они казались ей записью на автоответчике. Вот сейчас миссис Берчуэлл поинтересуется, почему опекунство над детьми отдано отцу, а не матери.

– Мне нужна помощь, – сказала Салли. – Мне нужно поговорить с кем-нибудь. Про то, что я чувствую.

Миссис Берчуэлл взглянула на первую запись в медкарте и нахмурилась.

– Прежде чем мы начнем, Салли, вы должны понять: суицид – не решение проблем. У меня есть специальный документ. Распишитесь вот здесь. Это значит, что вы обещаете не пытаться свести счеты с жизнью в период работы со мной или с другим врачом, которого я вам порекомендую.

– Я не могу это подписать.

– Почему?

– Вдруг я не сдержу обещания? По-моему, я не контролирую… не все контролирую, что со мной происходит.

Миссис Берчуэлл отложила карандаш и уставилась Салли в глаза.

– Поясните, пожалуйста.

Салли стиснула руки.

– Я знаю, это глупо звучит… то есть не глупо, а будто я чокнутая. Просто мне кажется, что во мне что-то сидит. Что-то или кто-то делает разные вещи, а потом я получаюсь виновата.

Миссис Берчуэлл откинулась на спинку стула, постучала карандашом по столешнице, снова подалась вперед и черкнула пару слов в блокноте. Затем вырвала эту страницу и вручила Салли.

– Здесь фамилия и адрес психиатра, который работает в Мидтаунской клинике психического здоровья. Это на Манхэттене. Также у него частная практика. Правда, он не берет пациентов, склонных к суициду, но вашим случаем, возможно, заинтересуется, поскольку вы говорите о чувствах, вам неподконтрольных.

Салли прочла запись: «Роджер Эш, доктор медицины».

– Думаете, я сумасшедшая?

– Я этого не говорила. Ваш случай – специфический, он требует особых знаний, которых у меня нет. Вам нужен врач другой квалификации.

Салли кивнула.

– Я позвоню доктору Эшу и расскажу ему про ваш случай. Но сначала вы все-таки подпишете антисуицидальный контракт, – сказала миссис Берчуэлл.

Салли взяла ручку и медленно вывела: «Салли Портер». Я не сдержалась – выскользнула и добавила свое имя: «Дерри Холл». Миссис Берчуэлл притворилась, будто ничего не заметила, однако глаза-то у нее округлились, чуть из орбит не выскочили. Она сразу же поднялась, и Салли поняла: миссис Берчуэлл таки упорхнула.

Салли вышла из больницы, два квартала прошагала пешком до станции «Брайтон-Бич Лайн». Всю дорогу она отчаянно пыталась вспомнить, как угодила в больницу, но, конечно, ничего у нее не получилось. Так и протрепыхалась до самого Манхэттена, чудом не сорвалась.

Еще через час она вышла на Семьдесят второй улице, села в автобус до Десятой авеню и оттуда до самого дома, то есть целых шесть кварталов, топала пешком. Уже почти стемнело, и Салли, крепко прижимая к боку сумочку, боязливо озиралась. Шаги сами собой ускорились, когда впереди замаячил дом из песчаника. Салли обрадовалась, увидев, что в ателье мистера Гринберга еще толкутся клиенты. Она всегда старалась вернуться домой прежде, чем мистер Гринберг закроется на ночь, даром что он щуплый и ледащий, и ему семьдесят пять стукнуло. Салли почему-то чувствовала себя защищенной, если знала, что мистер Гринберг еще работает.

Она взбежала на третий этаж, внимательно осмотрела дверь на предмет взлома и отперла замок. В квартире проверила все четыре комнаты, заглянула в туалет, в шкафы, поискала под кроватью, подергала оконные шпингалеты. Убедившись, что посторонних в доме нет, заперла входную дверь на три замка, да еще и на задвижку и почти упала на кровать.

Завтра мне помогут, думала Салли. Психиатр уж, наверное, знает, что делать. Ему она все расскажет, все-все.

Вообще-то, у меня на завтра был запланирован шопинг. Но я решила пока не высовываться. Меня разбирало любопытство. Честное слово, это поинтереснее триллера будет – послушать, как Салли станет говорить с психиатром, как объяснит наличие всех нас.

Глава 2

В кабинет доктора Эша на пересечении Пятьдесят седьмой улицы с Лексингтон-авеню Салли вошла в своем любимом платье с цветочным принтом. Длинные темные волосы она заплела в две косы и уложила короной (слизнула прическу у своей бабушки-польки с блеклого фото). Я бы лично надела белокурый парик.

В приемной она сидела, сложив руки на коленях. Так обычно ждут начала церковной службы. Наконец медсестра провела ее к доктору, и Салли испугалась, увидев, что он хорош собой. А я сразу запала на Роджера Эша. Типичный альфа-самец, полностью в моем вкусе. Чуть за сорок, стройный, мускулистый, подтянутый. В колледже наверняка играл в баскетбольной команде. Волосы темные, волнистые, вихор то и дело падает на глаза. Но особенно мне понравились брови. Тоже темные, густые, над переносицей почти сходятся. Этакий серьезный вид. Мне вообще по вкусу зрелые, состоявшиеся мужчины. Доктор Эш с первой минуты мог полностью рассчитывать на мое содействие.

Я изо всех сил старалась выбраться и поговорить с ним вместо Салли, но она постоянно терла себе шею сзади, там, где я своими поползновениями вызывала у нее мигрень. Вот же какая упрямая! Мучается, а позиций не сдает. А главное, сама-то все равно не смеет открыться перед Роджером. Что называется, ни себе, ни людям. По лицу Роджера Эша я понимала: Салли на него не производит ни малейшего впечатления. Он смотрел спокойно, с профессиональным вниманием. Взгляд темных, глубоко посаженных глаз не искрил. Так вообще-то на Салли смотрят практически все мужчины. Тусклая она, никого не может заинтересовать. Типичная моль. Я перестала нервничать, сказала себе: «Дерри, расслабься, пробьет и твой час. Салли сдастся, и ты выйдешь наружу, жди».

– Мне о вас рассказала миссис Берчуэлл, – сообщил Роджер Эш. – Я очень рад нашему знакомству, Салли. Можно называть вас просто Салли?

Отличный голос у Роджера Эша. Глубокий, интонации продуманные, как у диктора теленовостей.

Салли кивнула и уставилась в пол – а я хотела смотреть Роджеру Эшу в глаза!

– Я вам помогу, Салли. Ну, не стесняйтесь, расскажите, что вас мучает.

Салли пожала плечами.

– Вас наверняка что-то мучает, Салли. Сестре Ванелли вы сообщили, что только за последний месяц трижды пытались свести счеты с жизнью. Кроме того, вы говорили о неких силах, заставляющих вас совершать разные поступки.

– Только не думайте, что я сумасшедшая.

– Я так не думаю. У меня нет для этого никаких оснований. Но если вам нужна моя помощь, вы должны рассказать о своих проблемах. Итак, что вас мучает?

– Провалы.

– Что вы имеете в виду?

Салли содрогнулась всем телом. Ей и не снилось раскрывать свой секрет кому бы то ни было. Однако сейчас ей в мозг кто-то вколачивал: «Доверься Роджеру Эшу. Пора все рассказать. Пора попросить помощи».

– Я понимаю, это странно, – начала Салли. – Просто, когда ко мне пристают… пристают мужчины, или когда какая-то опасность, или мне нужно сделать что-то неприятное, начинает болеть голова, а потом я как бы просыпаюсь, глядь – а время уже прошло, и я в каком-то месте, а сначала-то я была в другом месте, ну и вот…

– А что вы сами об этом думаете? Как объясняете для себя такую странность?

– Когда я была маленькая, я думала, все люди такие. Потому что видишь – кто-то выходит из комнаты сердитый, а потом заходит – и уже улыбается. Или наоборот. Или сначала двое дружат, и вдруг один злится на второго. Я думала, люди просто теряют сознание. Я думала, у них провалы, как у меня. Потом я поняла: у остальных провалов нету. А еще самоубийства. Я боюсь. Со мной что-то не в порядке, доктор. Я ничего не понимаю. Это ужас.

– Успокойтесь, Салли. Расскажите мне о вашем прошлом. Чем подробнее будете рассказывать, тем лучше.

Салли запаниковала. С ней всегда так, когда нужно говорить о себе самой. Она сделала пару глубоких вдохов и начала скороговоркой:

– Мне двадцать девять. Братьев и сестер нет. Разведена. Я вышла за Ларри через год после школы, только чтобы отчима больше не видеть. Мой родной отец – его зовут Оскар, он был почтальоном – исчез. Давно уже. Просто не вернулся домой. А через полгода Фред женился на моей матери. У меня никогда не было друзей. Даже в детстве.

Тут Салли остановилась перевести дух. Роджер Эш ей улыбнулся.

– Нам некуда спешить, Салли. Рассказывайте помедленнее. Ничего не упускайте. Расскажите о своей матери.

Салли потупилась.

– Если я сердилась или упрямилась, она меня била. Когда мы с Ларри поженились и я ушла из дома – мне было девятнадцать, – мать порезала вены. Я, как узнала, не поверила. Она же была католичкой. А Фред – баптист.

– А вы верите в бога, Салли?

– Я больше не хожу в церковь. Я запуталась в религии. И в другом тоже запуталась.

– Расскажите о своем бывшем муже.

– Ларри – продавец. Одежду продает. У него хорошо получается, потому что он врать умеет. А как он судье врал про меня! Будто я неделями дома не бывала. Будто я агрессивная и злая, будто я вынесла из дому пять тысяч долларов – наши сбережения, – помчалась в Атлантик-Сити и все проиграла в рулетку. Он врал, чтобы получить опекунство. Судья поверил и отдал ему близнецов. А Ларри все мало. В прошлом месяце он опять пришел в суд и наговорил на меня – будто я ему по ночам названиваю и грожусь его убить, и детей тоже. Представляете? И будто я стриптизершей работаю в ночном клубе. Я и правда там работала, только не стриптизершей, а официанткой. В одежде! Причем не из-за денег. В смысле, я бы могла и на одни алименты жить. Просто мне надо чем-то заниматься. Но судья снова поверил Ларри, и вот теперь мне нельзя даже навещать близнецов!

Салли вдруг поняла, что на последней фразе повысила голос. Она тут же закрыла себе рот обеими руками.

– Ой. Простите. Простите, доктор.

– Все нормально, Салли. Нет ничего дурного в том, чтобы выражать свои эмоции.

– Я никогда не кричу.

– Вы и сейчас не кричали.

Салли заморгала.

– Правда? А мне казалось – кричала. В голове, понимаете?

– Что ж, – заговорил доктор Эш, – думаю, на сегодня историй о прошлом достаточно. Теперь я вижу, какую боль вызывают у вас воспоминания. Значит, будем углубляться в прошлое постепенно.

Если б только Салли меня выпустила, я бы Роджеру Эшу все-все рассказала. Вот ведь дуреха. Самой же легче было бы. Я снова попыталась высвободиться, однако Салли, оказывается, не теряла бдительности. Наверное, уже мускулы себе на затылке накачала, так сопротивлялась. В общем, я сообразила: буду продолжать – с ней от напряжения судороги сделаются. Ладно, оставлю ее в покое. Все равно настанет и мое время. Рано или поздно доктор Роджер Эш столкнется со мной.

– Какая у меня болезнь, доктор?

– Нам еще предстоит поставить диагноз, Салли. Сегодня я предложу вам несколько тестов и осмотрю вас, а завтра приходите ко мне в клинику психического здоровья. Проведем интервью с помощью одного лекарства. Его еще называют сывороткой правды.

– Мне это не нужно. Я не лгунья.

– Разумеется, вы не лгунья. Дело совсем в другом. Оно расслабит вас и позволит нам с вами глубже проникнуть в ваши мысли и чувства. Мы сломаем барьеры, понимаете? Те самые барьеры, которые не дают найти причину ваших проблем.

– Я хочу стать нормальной, доктор. Я хочу жить так, чтоб не смотреть поминутно на часы, чтоб не бояться. Я теряю время. То пять минут, то час, то день. Куда оно девается? Вы не представляете, какой это кошмар, когда не знаешь, где была и что делала. Вы должны мне помочь, доктор.

– Я попытаюсь, Салли. Только вы обещайте, что не нарушите контракт. Тот самый контракт, который подписали с миссис Берчуэлл. – Он взял папку и покачал головой. – Наверняка миссис Берчуэлл сказала вам, что я, как правило, не беру пациентов, которые пытались покончить с собой. Я заинтересовался вашим случаем, узнав о провалах во времени и об ощущении внутреннего давления. У меня еще не было пациентов с такими расстройствами. Я хочу вам помочь. А вы должны обещать, что не причините себе вреда.

– Я попробую, – сквозь слезы вымучила Салли.

– Пробовать – недостаточно, – изрек Эш, прижимая папку к столу пальцем. – Я настаиваю на том, чтобы вы дали серьезное, настоящее обещание.

– Ладно. Я обещаю не вредить себе.

Эх, жаль, Салли не спросила, почему доктор Эш не берется за пациентов с суицидальными наклонностями. Что касается обещания, оно совершенно бесполезно. Это ведь не Салли хотела умереть, а Нола. Для себя я решила приглядывать за Нолой – по крайней мере, до тех пор, пока не пойму, что именно предпримет Роджер Эш.

* * *

Салли после приема здорово озадачилась, если не сказать перепугалась. Взяла такси, поехала прямо домой. Хотела уже дверь парадного открыть, но тут ей из окна ателье помахал мистер Гринберг – тщедушный, как засушенный сверчок, вдобавок ужасно сутулый. Из-за сутулости складывалось впечатление, что мистер Гринберг застыл в подобострастном поклоне.

Салли сначала подумала, что он машет кому-то другому. Однако мистер Гринберг доковылял до двери и окликнул ее:

– Мисс Портер, вы свою одежду забирать думаете, а? Я говорю, одежда ваша давно готова, так вы забирать-то ее думаете?

– Одежда? Готова? А я разве заказывала…

Салли пошла за мистером Гринбергом, но в дверях вздрогнула, заметив мужскую фигуру. Это оказался манекен в полицейской форме и при полной экипировке – тут и фуражка, и значок, и дубинка, и весь комплект.

Салли хихикнула.

– В первую секунду я подумала, что полицейский настоящий.

Гринберг по-птичьи повернул голову вбок и вверх (разогнуться он не мог).

– А, это мой Мерфи. Купил по случаю. Красавчик! Верно, мисс Портер? На ночь буду ставить его в витрину, чтоб хулиганье всякое отпугивать. Меня ведь, мисс Портер, уж четыре раза грабили. Я говорю, четыре раза грабили меня, костюмы готовые уносили. Что за жизнь пошла, мисс Портер!

– Какая же польза от манекена? – удивилась Салли.

Гринберг «листал» костюмы и платья на плечиках, брал некоторые из них и складывал на стол, приговаривая:

– От манекена, конечно, пользы никакой. Вся польза – от полицейской формы. Психологический эффект называется. Взглянет хулиган на моего Мерфи, сробеет и, даст бог, пойдет другое что-нибудь грабить.

– Почему вы называете его Мерфи?

Гринберг пожал плечами.

– Так он лучше поладит с другими копами, чем если назвать его Коэн. Я говорю, Мерфи лучше, чем Коэн.

И мистер Гринберг подвинул ворох одежды к Салли.

– Вот. С вас восемнадцать долларов девяносто восемь центов.

Салли увидела ярко-красное платье, черный мужской костюм-двойку, синее платье-футляр и пролепетала:

– Это не мое.

Гринберг вскинул брови.

– Как так? У меня и квитанции есть. Три штуки. На всех написано: «Портер, Западная шестьдесят шестая, 628».

Салли рассматривала квитанции, стараясь не выдать замешательства. Ей и раньше случалось обнаруживать в шкафу одежду, бог весть откуда там взявшуюся. По крайней мере, она не помнила, как покупала ту или иную вещь. И всегда имелись либо чеки из магазинов, либо отметки в кредитной карте. Но в ателье она ничего не заказывала. Впрочем, мистер Гринберг про ее провалы знать не должен.

– Поглядеть – этакая скромница, – продолжал Гринберг. – А кто заставил меня прямо на вас подшивать подол вот этого платья, красного? Нехорошо, мисс Портер, этак дразнить человека, который в дедушки вам годится. Я говорю, нехорошо, потому что в дедушки вам гожусь. А уж синее платье вы заказывали в другом настроении, не игривом. Потому я и запомнил. И когда я костюмчик вот этот вам ушивал, вы себя пристойно вели. А вот что вы забыли в кармане. – Старик указал на миниатюрный пластиковый пакетик, пришпиленный к костюму. В нем поблескивала серебряная брошь в виде летучей рыбки. – Ваша брошка?

Он улыбнулся, щелкнув вставной челюстью.

– Если вам когда захочется, чтоб я на вас платье подшил, – я к вашим услугам. Исполню с превеликим удовольствием. Я говорю, с превеликим удовольствием исполню.

Салли ничего не помнила – ни про красное платье, ни про синее, ни про мужской костюм. Поспешно оплатив счет, она ринулась прочь из ателье, чуть не завалив бессловесного Мерфи, понеслась с вещами в свою квартиру. Салли была настолько выбита из колеи, что сунулась к двери на втором этаже, решив, что уже добежала до третьего. Увидев, что над дверью нет таблички с ее именем, она попятилась и почти взлетела на свой этаж.

Как обычно, она сначала проверила замок – нет ли следов от отмычки. Отперла тяжеленную металлическую дверь, шмыгнула в квартиру. Заперлась изнутри. Что делать с вещами, она не представляла. Сначала долго на них смотрела, надеясь пробудить память. Бесполезно. Тогда Салли повесила платья и костюм на плечики и задвинула поглубже в шкаф, чтоб глаза не мозолили. Скоро все объяснится – и как ее фамилия оказалась на квитанциях, и с какой потаскушкой спутал ее подслеповатый мистер Гринберг. Конечно, он просто обознался. Со стариками это бывает.

Салли разулась, аккуратно уложила туфли в пакет, аккуратно повесила платье на плечики, постирала колготки. Сунула в духовку «быстрый ужин» – запеканку с курятиной глубокой заморозки, а на десерт приговорила упаковку «Твинки»[2]2
  Популярная марка готового десерта, бисквитные закрытые трубочки с ванильным кремом.


[Закрыть]. После еды, даром что квартира сияла чистотой, Салли протерла пыль и пропылесосила ковер в гостиной, а в спальне поменяла местами плюшевых зверей, занимавших полкровати.