Текст книги "Палач"

Дэниел Коул
Палач

Daniel Cole

HANGMAN

Печатается с разрешения литературных агентств Conville & Walsh Ltd. и Synopsis Literary Agency

Серия «Мастера саспенса»

Copyright © Daniel Cole 2018

© Липка В., перевод, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

* * *

А что, если есть Бог?

Что, если есть рай?

Что, если есть ад?

И что, если… так, в виде предположения…

мы все уже в этом аду?

Пролог

Среда, 6 января 2016 года,

9 часов 52 минуты утра

– Бога нет, факт.

Старший инспектор Эмили Бакстер посмотрела на свое отражение в зеркальном окне допросной комнаты, ожидая от внимающей ей аудитории хоть какой-то реакции на эту неприглядную истину.

Тишина.

Выглядела она ужасно: вместо тридцати пяти на все пятьдесят. Ее верхняя губа была зашита плотными темными нитками, которые туго натягивались каждый раз, когда она начинала говорить, – напоминая о вещах, о которых она предпочла бы навсегда забыть. Ободранная кожа у нее на лбу отказывалась заживать, переломанные пальцы стягивал бинт, влажная одежда скрывала еще дюжину повреждений на теле.

Напустив на себя скучающий вид, старший инспектор повернулась к двум мужчинам, сидевшим за столом напротив. Все молчали. Она зевнула и стала теребить свои длинные каштановые волосы, поглаживая неповрежденными пальцами пряди, спутавшиеся в тугой комок, когда она израсходовала трехдневный запас сухого шампуня. Ей было глубоко наплевать, что последние произнесенные ею слова явно оскорбили специального агента Синклера, импозантного лысого американца, который царапал что-то на листе бумаги с какой-то замысловатой шапкой.

На фоне элегантно одетого иностранца Эткинс, занимающийся в столичной полиции вопросами координации, производил весьма посредственное впечатление. Последние пятьдесят минут Бакстер усиленно пыталась представить, какого цвета была его грязно-бежевая рубашка на заре своей жизни. На его шее свободно болтался галстук, словно накинутая человеколюбивым палачом петля, свисающий конец которого не мог скрыть свежее пятно от кетчупа.

Наконец, Эткинс посчитал затянувшуюся паузу сигналом продолжить разговор.

– Видимо, вы имели много интересных бесед со специальным агентом Рушем, – заявил он.

На его бритой голове выступил обильный пот, выступивший по вине мощной лампочки и обогревателя в углу, гнавшего горячий воздух и превратившего четыре снежных следа на линолеуме в грязные лужи.

– В смысле? – спросила Бакстер.

– В смысле, если верить его досье…

– К черту досье! – перебил его Синклер. – Я работал с Рушем и знаю наверняка, что он всегда был благочестивым христианином.

Американец бегло просмотрел содержимое аккуратно пронумерованной папочки, лежащей слева о него, и извлек документ, изукрашенный почерком Бакстер.

– Как и вы, судя по анкете, заполненной вами перед вступлением в нынешнюю должность.

Он спокойно выдержал взгляд Бакстер, смакуя тот факт, что эта взрывная женщина опровергла сама себя, – будто теперь, когда ему удалось доказать, что она придерживается одной с ним веры и просто пытается его спровоцировать, равновесие в мире было восстановлено. Бакстер, однако, оставалась бесстрастной, как всегда.

– Я вынуждена констатировать, что люди, в большинстве своем, идиоты, – начала она, – очень многие из них руководствуются неверным представлением, что глупая доверчивость и строгие моральные устои каким-то образом связаны друг с другом. Мне просто хотелось повышения зарплаты.

Синклер возмущенно покачал головой, будто не веря своим ушам.

– Стало быть, вы солгали? Вам не кажется, что это не очень-то вяжется со строгими моральными устоями?

– Зато очень даже вяжется с глупой доверчивостью, – пожала плечами Бакстер.

С лица Синклера исчезла улыбка.

– А почему вы так хотите обратить меня в свою веру? – спросила она, не устояв перед соблазном уязвить собеседника.

Он вскочил, перегнулся через стол и завопил:

– Вы забываетесь, старший инспектор! Погиб человек!

Бакстер и глазом не моргнула.

– Не он один… – тихо ответила она и тут же решила подпустить яду. – Но вы по какой-то непонятной причине тратите время, причем не только свое, но и мое, проявляя странное участие к тому единственному, кто заслужил смерти!

– Мы просто хотим кое-что узнать, – вмешался Эткинс, пытаясь разрядить обстановку, – рядом с телом была обнаружена улика… скажем так, религиозного свойства.

– Ее мог оставить кто угодно, – возразила Эмили.

Собеседники обменялись взглядами, по которым она определила, что ей рассказали далеко не все.

– Вы располагаете какими-либо сведениями о нынешнем местонахождении специального агента Руша?

– Насколько мне известно, агент Руш мертв! – гневно бросила она.

– Вы действительно на этом настаиваете?

– Насколько мне известно, агент Руш мертв! – повторила Бакстер.

– Значит, вы видели его те…

Доктор Престон-Холл, штатный психотерапевт столичной полиции, четвертый участник этой беседы, откашлялась. Синклер осекся, уловив невысказанное предупреждение, откинулся на стуле, закатил глаза и отвернулся к зеркальному окну. Эткинс нацарапал что-то в своем засаленном блокноте и придвинул его к врачу.

Доктор была ухоженной женщиной немного за шестьдесят. Ее дорогие духи в сложившейся ситуации играли роль освежителя воздуха, правда, неспособного затмить всепоглощающий запах отсыревшей обуви. Весь ее вид демонстрировал непринужденную властность, она с самого начала недвусмысленно дала понять, что прекратит беседу в любой момент, если посчитает, что характер задаваемых вопросов нарушит процесс восстановления душевного равновесия ее пациентки. Она медленно взяла покрытый кофейными пятнами блокнот и прочла адресованное ей сообщение с видом школьной учительницы, перехватившей тайную записку.

Весь этот час доктор хранила молчание и теперь тоже не посчитала нужным его нарушать, поэтому в ответ на письменный вопрос Эткинса лишь отрицательно покачала головой.

– Что там? – спросила Бакстер.

Доктор ничего не ответила.

– Что там? – повторила свой вопрос детектив и повернулась к Синклеру. – Спрашивайте.

Того явно раздирали противоречия.

– Спрашивайте, – опять сказала Бакстер.

– Эмили! – вскинулась психиатр. – Больше ни слова, мистер Синклер!

– Да скажите уже, чего там, – с вызовом воскликнула Бакстер, и ее голос заполнил собой все небольшое помещение. – Вы хотите узнать про метро?

– Разговор окончен, – заявила доктор Престон-Холл и встала.

– Спрашивайте! – крикнула поверх ее головы детектив.

Чувствуя, что от него ускользает последний шанс получить ответы на свои вопросы, Синклер рискнул, решив, что о последствиях можно будет подумать и потом:

– Если верить вашим показаниям, среди погибших был и специальный агент Руш.

Доктор Престон-Холл в отчаянии воздела руки.

– Не вижу в ваших словах вопроса, – сказала Бакстер.

– Вы видели его тело?

Впервые за все время Синклер заметил, что Бакстер осеклась, но отнюдь не обрадовался ее затруднению и лишь испытал чувство вины. После его вопроса глаза женщины остекленели, она мысленно вернулась на ту злополучную станцию метро, на мгновение попав в плен воспоминаний. Ее голос надломился, когда она шепотом ответила:

– Если бы не видела, не говорила бы.

Вновь повисла напряженная пауза, и каждый задумался о том, сколько мучений содержит в себе эта простая фраза.

– Каким он вам показался? – выпалил Эткинс вопрос, так и не додумав его до конца, когда тишина стала невыносимой.

– Кто?

– Руш.

– В каком смысле? – спросила Бакстер.

– Эмоциональное состояние.

– Когда?

– Во время вашей последней встречи.

Она на несколько мгновений задумалась, потом искренне улыбнулась:

– Он почувствовал облегчение.

– Облегчение?

Бакстер кивнула.

– Вы, видимо, его любили, – продолжал Эткинс.

– Не особо. Он был умным и компетентным коллегой… но при этом обладал рядом явных недостатков, – добавила она.

Ее огромные карие глаза, подчеркнутые темным макияжем, смотрели на Синклера в ожидании реакции. Она закусила губу и вновь посмотрела в зеркало, будто проклиная кого-то, кто стоял за ним, за это мучительное испытание.

Эткинс взял на себя труд закончить разговор. У него под мышками проступили два темных пятна, но он даже не заметил, что обе женщины тихонько отодвинули стулья сантиметров на пять от стола.

– Вы вызывали к нему домой обыск, – сказал он.

– Вызывала.

– Но тогда получается, что он не внушал вам доверия.

– Не внушал.

– А сейчас не испытываете к нему никакой дружеской привязанности?

– Абсолютно никакой.

– Что он сказал вам напоследок?

– Мы закончили? – спросила Бакстер, явно испытывая нетерпение.

– Почти. Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос.

Он сел и занес ручку над блокнотом.

– Я хочу это прекратить, – сказала Бакстер доктору Престон-Холл.

– Разумеется, – сурово ответила та.

– Есть ли какая-то причина, по которой вы не можете ответить на такой простой вопрос? – слова Синклера распороли комнату.

– Ну хорошо! – в бешенстве воскликнула Бакстер. – Я вам скажу.

Она обдумала свой ответ, перегнулась через стол и посмотрела американцу прямо в глаза:

– Никакого… Бога… нет… – с ухмылкой бросила она.

Эткинс отшвырнул ручку, Синклер вскочил, оттолкнул стул, с грохотом поехавший по полу, и выбежал из комнаты.

– Отлично, – устало вздохнул Эткинс, – спасибо за сотрудничество, старший инспектор. Теперь мы действительно закончили.

Пятью неделями ранее…

Глава 1

Вторник, 8 декабря 2015 года,

6 часов 56 минут утра

Замерзшая река скрипела и трещала, будто ворочаясь во сне в сияющих огнях мегаполиса. Разномастные суда, скованные во льду и всеми забытые, постепенно заносило снегом, а остров и материк на какое-то время вновь стали одним целым.

Когда из-за рваной линии горизонта выползло солнце и мост окутался оранжевым светом, на лед под ним легла окоченевшая тень: под внушительных размеров аркой путаницей покрытых снегом проводов показалась железная паутина, поймавшая ночью в свои сети жертву.

Бесформенной, искореженной массой, затмив собой лучи дневного светила, висело истерзанное тело Вильяма Коукса, чем-то напоминая муху, поотрывавшую себе лапки и крылышки в отчаянной попытке освободиться.

Глава 2

Вторник, 8 декабря 2015 года,

6 часов 39 минут вечера

К окнам Нью-Скотленд-Ярда жалась ночь, огни города расплывались в потеках осевшего на стеклах конденсата.

Если не считать двух коротких отлучек в туалет и похода в кладовку с канцелярскими принадлежностями, Бакстер с самого утра не покидала свой кабинет в отделе по раскрытию убийств и других тяжких преступлений, больше похожий на чулан. Она без конца поглядывала на кипу бумаг, шатко балансировавших на краю стола над корзиной для мусора, старательно подавляя природный инстинкт, побуждавший с силой ткнуть ее в нужном направлении.

В тридцать четыре года она стала одной из самых молодых женщин, когда-либо получавших звание старшего инспектора столичной полиции, хотя этот ее взлет по карьерной лестнице не был ни ожидаемым, ни особо желанным. И вакантное место, и последующее назначение Эмили на эту должность, в других обстоятельствах для нее недосягаемую, стали результатом единственно дела о Тряпичной кукле и задержания ею минувшим летом печально известного серийного убийцы.

Предыдущий старший инспектор, Терренс Симмонс, был вынужден уйти на пенсию по причине слабого здоровья, которое, как все подозревали, ухудшилось еще больше после угрозы коммандера уволить его, если он не согласится написать рапорт об отставке, – показной жест, адресованный разгневанной публике, привычная жертва, призванная ублажить разгневанных богов.

Бакстер разделяла чувства большинства коллег: ей было противно, что из предшественника сделали козла отпущения, но в душе она испытывала облегчение от того, что эта роль досталась не ей. Она даже не думала писать рапорт о переводе на новую должность до тех пор, пока коммандер сама не сообщила ей, что место достанется ей, если на то будет ее желание.

Она оглядела свою крохотную клетушку, с грязным ковром на полу и ржавым сейфом (кто знает, какие важные бумаги похоронены на дне этого ящика, который ей никогда не удавалось открыть?), и вдруг подумала, что зря тогда согласилась.

Из офиса донеслось приветственное восклицание, но Бакстер его даже не услышала, потому что уже вернулась к рассмотрению жалобы на детектива Сондерса. Автор петиции обвинял детектива в том, что тот, описывая его сына, использовал бранное слово. Бакстер слово показалось излишне мягким. Она начала выстукивать на клавиатуре официальный ответ, дойдя до середины, утратила к нему всякий интерес, скомкала жалобу и швырнула ее в сторону корзины для мусора.

В дверь робко постучали, и в кабинет скользнула невзрачная женщина-полицейский. Она собрала и выбросила бумаги, попавшие мимо корзины, потом, будто заправский игрок в дженгу, положила на вершину кипы, вот-вот готовой сверзиться вниз, несколько новых документов.

– Прошу прощения за беспокойство, – сказала она, – однако детектив Шоу вот-вот начнет свою речь. Мне кажется, вам надо при этом присутствовать.

Бакстер громко выругалась и уперлась лбом в стол.

– О господи! – простонала она, слишком поздно вспомнив, что забыла купить подарок.

Тщедушная девушка застыла в неловкой позе, ожидая дальнейших распоряжений, но через несколько мгновений тихо вышла из комнаты, не уверенная до конца, что Эмили не уснула.

С трудом придав телу вертикальное положение, Бакстер вышла в офис, где вокруг стола детектива-сержанта Финли Шоу собралась небольшая толпа. На стене красовался приклеенный скотчем плакат, который сам Финли двадцать лет назад купил по случаю проводов на пенсию давно забытого коллеги:

ЖАЛЬ, ЧТО ТЫ УХОДИШЬ!

Рядом с ним на столе выстроилась вереница несвежих пончиков из супермаркета. На коробках виднелись скидочные наклейки, знаменовавшие собой пройденный ими за три дня путь от неаппетитных до совершенно несъедобных.

Скрипучим голосом детектив-шотландец озвучил свою последнюю перед пенсией угрозу съездить Сондерсу по физиономии. И хотя сегодня присутствующие встретили ее вежливым смехом, в прошлый раз она закончилась сломанным носом, двумя слушаниями дисциплинарной комиссии, а для Бакстер – еще и многочасовым заполнением всевозможных бумажек.

Подобные мероприятия она ненавидела: проводы после десятилетий опасной службы в полиции, оставившей множество воспоминаний, о которых любой предпочел бы забыть, всегда казались ей верхом бестактности и фальши, неизменно принося одни лишь разочарования. Она держалась сзади, вместе со всеми улыбкой поддерживая друга, и с теплотой смотрела на него. Детектив Шоу был ее последним надежным союзником и единственным человеком, которому она была здесь рада. Теперь он уходил, а она даже не купила ему открытку.

В ее кабинете зазвонил телефон.

Она его проигнорировала, глядя, как Финли усиленно, но не очень удачно делает вид, что коллеги, купив в складчину бутылку виски, не прогадали и выбрали именно тот сорт, который ему нравится.

Детектив Шоу предпочитал «Джеймсон» – как и Волк.

Ее мысли блуждали. Она вспомнила, как покупала Финли выпивку в последний раз, когда они встречались в неофициальной обстановке. С тех пор прошел почти год. В тот день он признался, что не жалеет об отсутствии у него особых амбиций. Потом предупредил, что должность старшего инспектора не для нее, что ей будет скучно, что на этом пути ее ждет множество разочарований. Эмили не послушалась, потому что Финли не мог понять одного: она не ждала повышения и согласилась на него только потому, что оно отвлекало внимание, предлагало перемены, давало надежду на спасение.

Телефон в ее кабинете зазвонил вновь, и она бросила взгляд на свой стол. Финли в этот момент читал одну и ту же фразу – «Жаль, что ты уходишь», – начертанную разными руками на открытке пейнтбольной команды «Миньонс», фанатом которой его по ошибке считали.

Эмили посмотрела на часы. В кои-то веки сегодня ей действительно надо было закончить с делами пораньше.

Тихо посмеиваясь, Финли отложил в сторону открытку и начал свою прочувствованную прощальную речь. Поскольку он терпеть не мог выступать на публике, ему хотелось закончить ее как можно быстрее.

– Нет, серьезно, позвольте мне вас искренне поблагодарить. Я таскался сюда, еще когда Нью-Скотленд-Ярд был реально новым…

Детектив Шоу сделал паузу, в надежде, что хоть кто-то из присутствующих засмеется. Его выступление и так грозило стать провальным, а теперь он еще и запорол свою лучшую шутку. Так и не дождавшись реакции, старый полицейский все же продолжил, зная, что дальше будет только хуже:

– Это здание и те, кто в нем трудится, были для меня не только работой и коллегами – вы стали моей второй семьей.

Женщина в переднем ряду замахала руками, чтобы высушить набежавшие на глаза слезы. Финли попытался ей улыбнуться, как бы давая понять, что он помнит ее и разделяет ее чувства. Потом оглядел присутствующих, выискивая глазами единственного человека, которому в действительности и предназначалась его прощальная речь.

– Я с удовольствием наблюдал, как многие из вас на моих глазах росли, из самонадеянных новобранцев превращаясь в сильных, независимых, прекрасных, храбрых женщин-полицейских… и мужчин… – добавил он, опасаясь, что мог только что выдать себя, – …для меня было истинным счастьем работать бок о бок с вами, каждым из вас я искренне горжусь. Спасибо вам.

Он откашлялся, улыбнулся аплодирующим коллегам и наконец увидел Бакстер.

Она стояла у стола за закрытой стеклянной дверью своего кабинета и отчаянно жестикулировала, разговаривая с кем-то по телефону. Он снова улыбнулся, на этот раз грустно, коллеги вернулись к своим делам, оставив его одного собирать вещи. Сегодня ему предстояло в последний раз уйти с работы и больше никогда сюда не возвращаться.

Когда Финли стал укладывать фотографии, годами стоявшие на рабочем столе, от нахлынувших воспоминаний движения его замедлились. Его мыслями всецело завладел потускневший, выцветший снимок, сделанный когда-то во время рождественского корпоратива. Лысеющую голову Финли венчала корона из папье-маше, к вящему удовольствию его друга Бенджамина Чемберса, обнимающего Бакстер, которая на этой фотографии – единственный раз за всю жизнь – была запечатлена с улыбкой на лице. А с краю, самым плачевным образом проспорив, что ему удастся поднять Финли над землей, стоял Вильям… Волк.

Шоу аккуратно спрятал снимок в карман пиджака и упаковал оставшиеся вещи.

Направляясь к выходу из офиса, старый детектив застыл в нерешительности. Ему казалось, что он не вправе распоряжаться забытым письмом, обнаруженным им на дне ящичка стола. Сначала он подумывал его там и оставить, затем порвать, но, в конечном итоге, бросил в коробку со своими пожитками и направился к лифтам, полагая, что у него просто появилась еще одна тайна, которую нужно будет сохранить.

В 7 часов 49 минут Бакстер все еще сидела за столом. Она послала уже сотню эсэмэсок, извиняясь за опоздание и обещая уйти с работы, как только освободится. По вине коммандера Эмили не только полностью пропустила речь, произнесенную Финли в честь своего увольнения, но теперь еще не могла пойти на вечеринку – впервые за много месяцев ее позвали куда-то, где она могла пообщаться с друзьями в неформальной обстановке. Начальница попросила дождаться ее приезда.

Большой любви между двумя женщинами не наблюдалось. Ванита, исполнявшая в столичной полиции обязанности представителя по связям с общественностью, открыто выступала против назначения Бакстер на новую должность. Во время работы над делом Тряпичной куклы Ванита нажаловалась комиссару, что детектив самоуверенна, упряма, по поводу и без повода идет на конфликт, совершенно не уважает старших по должности и даже считает ее саму виновной в смерти одной из жертв.

Бакстер видела в Ваните прогибающуюся перед журналистами змею, которая не задумываясь принесла Симмонса в жертву при первых признаках приближающейся опасности.

В довершение всех бед Бакстер открыла пришедшую по электронной почте автоматическую рассылку отдела учета, в который раз сообщавшую, что Волк должен вернуть несколько важных дел. Она просмотрела внушительный список и сразу многие из них узнала…

Беннетт Сара: женщина, утопившая в плавательном бассейне рядом с домом собственного мужа. Бакстер благоразумно никому не сказала, что это дело спрятано за радиатором в переговорке.

Лео Дюбуа: ножевое ранение при свидетелях, впоследствии вылившееся в громкое дело о контрабанде наркотиков и незаконной торговле оружием и людьми, потребовавшее вмешательства целого ряда правоохранительных ведомств.

Им с Волком пришлось над ним немало поработать.

Бакстер увидела, что в офис в сопровождении двух человек вошла Ванита. Это никак не согласовывалось с ее намерением уйти с работы к восьми часам. Бакстер даже не потрудилась встать, когда та вплыла в ее кабинет и поприветствовала с таким искренним радушием, что она ей почти поверила.

– Старший инспектор Эмили Бакстер, специальный агент Эллиот Кертис из ФБР, – объявила Ванита, откидывая назад свои темные волосы.

– Рада познакомиться, мэм, – произнесла высокая чернокожая женщина и протянула Эмили руку.

На агенте брючный костюм, очень похожий на мужской, ее волосы были стянуты на затылке так туго, что голова даже казалась обритой наголо, на лице был аккуратный сдержанный макияж. Хотя на вид ей было немного за тридцать, Эмили заподозрила, что на самом деле она моложе.

Не вставая со стула, она пожала Кертис руку, и Ванита представила второго гостя, которого, казалось, больше интересовал сломанный сейф, нежели процесс знакомства.

– А это специальный агент…

– Хотела бы я знать, что же такого специального их сюда привело, – пошла в наступление детектив, – раз в это жалкое подобие кабинета их ввалилось сразу двое.

– Как я уже сказала, это специальный агент Дамьен Руч из ЦРУ, – продолжала Ванита, не обращая внимания на ее реплику.

– Как-как? Руз? – переспросила Бакстер.

– Руч? – несмело повторила Ванита, не уверенная до конца в своем произношении.

– Я полагаю, Руш… Как в слове «куш»… – услужливо добавила Кертис, поворачиваясь к коллеге из ЦРУ за советом.

Бакстер озадачило, когда смущенный агент вежливо ей улыбнулся, слегка стукнул по ее кулаку своим и, не говоря ни слова, сел за стол. По ее прикидкам, ему было под сорок. Гладко выбрит, болезненно бледен, волосы с обильной проседью чуть длинноваты. Он лукаво посмотрел на кипу бумаг на столе, перевел взгляд на корзину для мусора, в надежде застывшую внизу, и ухмыльнулся. На нем была белая рубашка с двумя расстегнутыми верхними пуговицами и синий костюм – хоть и поношенный, но сидящий хорошо.

Бакстер повернулась к Ваните и выжидательно посмотрела на нее.

– Агенты Кертис и Руш сегодня вечером прилетели из Америки, – сказала та.

– Для этого должна быть причина, – ответила Бакстер спокойнее, чем ей того хотелось бы, – я сегодня тороплюсь, поэтому…

– Вы позволите, коммандер? – вежливо спросила Кертис Ваниту и повернулась к детективу. – Старший инспектор, вы, конечно же, слышали о теле, обнаруженном около недели назад. Мы…

Бакстер ничего не ответила и только пожала плечами, озадачив Кертис, едва та успела начать.

– Нью-Йорк? Бруклинский мост? – изумленно спросила агент. – Сенсация, о которой трубили новостные каналы всего мира?

Бакстер пришлось подавить зевок.

Руш сунул руку в карман пиджака. Кертис умолкла, полагая, что он достанет что-нибудь важное, но он лишь извлек упаковку мармелада и разорвал ее. Увидев на лице коллеги гневное выражение, предложил ей мармеладку.

Напрочь его игнорируя, Кертис открыла сумку, положила на стол папку, вытащила несколько увеличенных фотографий и разложила их на столе перед Бакстер.

В этот момент Эмили поняла, почему эти люди проделали такой долгий путь, чтобы с ней встретиться. Первый снимок был сделан с улицы, камеру направили снизу вверх. На фоне городских огней болталось подвешенное в сотне футов над землей тело с неестественно растопыренными конечностями.

– Мы еще не предали этот факт огласке, но имя жертвы – Вильям Коукс.

На секунду у Бакстер перехватило дыхание. Она и без того уже испытывала от голода слабость, теперь же ей и вовсе стало казаться, что сознание вот-вот отключится. Когда она прикоснулась к изувеченной фигуре, обрамленной опорами знаменитого моста, ее рука дрогнула. Детектив чувствовала, что они не сводят с нее глаз и внимательно вглядываются в лицо, наверняка воскрешая в памяти сомнения по поводу предложенной ею несуразной версии событий, закончившихся поимкой маньяка, который стоял за делом Тряпичной куклы.

– Это не он, – медленно произнесла Кертис с выражением любопытства на лице, отодвинула верхний снимок и показала несколько крупных планов обнаженной, тучной, совершенно незнакомой жертвы.

Бакстер поднесла руку ко рту, все еще слишком потрясенная, чтобы что-то сказать.

– Он работал в инвестиционном банке П. Дж. Хендерсона. Жена, двое детей… Но нам подобным образом кто-то оставил сообщение.

Бакстер взяла себя в руки – в достаточной степени, чтобы просмотреть оставшиеся фотографии, в разных ракурсах запечатлевшие труп. Никаких стежков, все тело принадлежит одному человеку – совершенно голому мужчине за пятьдесят. Левая рука свободно свисает, на груди вырезано слово «Наживка». Просмотрев остальные фото, детектив вернула их Кертис.

– «Наживка»? – спросила она, глядя в пространство между агентами.

– Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему мы решили поставить вас в известность, – сказала Кертис.

– Честно говоря, нет, – ответила Бакстер, быстро возвращаясь в свое обычное состояние.

Кертис ошеломленно повернулась к Ваните:

– Я полагала, ваш отдел, больше чем любой другой, пожелает…

– Вам известно, сколько за последний год в Великобритании было совершено преступлений в духе Тряпичной куклы? – перебила ее детектив. – По моим данным, зафиксировано семь подобных случаев, и я усиленно стараюсь ничего о них не знать.

– И вас это никоим образом не беспокоит? – спросила Кертис.

Бакстер не понимала, зачем ей нужен еще и этот кошмар в дополнение к пяти другим, которые в то утро легли ей на стол.

– Мало ли на свете идиотов… – пожала плечами она.

Руш чуть не подавился апельсиновой мармеладкой.

– Послушайте, Летаниэл Масс был очень умным, изобретательным и плодовитым серийным убийцей. Что касается остальных, то они просто извращенцы, обезображивающие трупы до тех пор, пока их не возьмут прямо на месте преступления местные копы.

Бакстер выключила компьютер и сложила в сумку вещи, собираясь уходить.

– Полтора месяца назад, на Хеллоуин, у двери моей квартиры оставили Тряпичную куклу размером в три фута. Какой-то педик в берете решил сшить вместе несколько конечностей убитых животных. Сейчас это «творение» стало очередным экспонатом галереи «Тейт Модерн», которым любуется рекордное число педиков, беретов, а заодно и педиков в беретах.

Руш засмеялся.

– Какие-то полоумные скоты даже сняли на эту тему телешоу. Тряпичные куклы в этой стране сейчас повсюду, и нам остается только одно – научиться с этим жить, – довела она до конца свою мысль.

Потом повернулась к Рушу, в этот момент высматривающему что-то в своем пакете с мармеладом.

– Он у вас что, не говорит? – спросила она Кертис.

– Предпочитает слушать, – горько ответила та таким тоном, будто проработала всего неделю с этим эксцентричным коллегой, но уже от него устала.

Эмили перевела взгляд обратно на Руша.

– Неужели они что-то поменяли? – наконец невнятно произнес он набитым пастилками ртом, когда понял, что все три женщины ждут, что он тоже, наконец, примет участие в беседе.

Бакстер с удивлением обнаружила, что агент ЦРУ говорит с безупречным британским акцентом.

– Кто? – спросила она, напрягая слух, чтобы определить, не имитирует ли он акцент, сбивая ее с толку.

– Производители мармелада, – ответил Руш, ковыряясь в зубах, – раньше у него был совсем другой вкус.

Кертис озадаченно и недовольно потерла лоб. Бакстер подняла руки, нетерпеливо посмотрела на Ваниту и резко бросила:

– Мне надо идти.

– У нас есть все основания полагать, что это не банальная имитация Тряпичной куклы, старший инспектор, – гнула свое Кертис, тыча пальцем в фотографии и пытаясь вернуть разговор в нужное русло.

– Вы совершенно правы, – ответила ей детектив, – об имитации здесь говорить не приходится, хотя бы потому, что нет сшитых фрагментов тел.

– Было совершено еще одно убийство! – резко бросила Кертис, но тут же перешла на привычный профессиональный тон. – Два дня назад. Место преступления оказалось… благоприятным в том смысле, что нам удалось предотвратить утечку сведений в средства массовой информации, по крайней мере пока. Но если оценивать ситуацию реально, то скрывать преступление… – Она посмотрела на Руша, ожидая от него поддержки, а когда так ее и не дождалась, продолжила: – …подобного рода от общественности нам удастся еще самое большее день.

– От общественности? – скептично спросила Бакстер.

– У нас к вам есть одна небольшая просьба, – сказала Кертис.

– И одна большая, – добавил Руш.

Теперь, прожевав и проглотив мармелад, он говорил еще лучше и красивее.

Бакстер хмуро глянула на него, то же самое сделала и Кертис, потом Ванита сердито посмотрела на Эмили, не дожидаясь, пока та запротестует. Руш для ровного счета окинул Ваниту недобрым взглядом, после чего Кертис повернулась к детективу и сказала:

– Нам хотелось бы допросить Летаниэла Масса.

– Так вот почему к этому делу подключились одновременно ФБР и ЦРУ – преступление подпадает под юрисдикцию США, но в его совершении подозревается англичанин. Делайте что хотите, но меня не трогайте, – ответила детектив, пожимая плечами.

– В вашем присутствии, конечно же.

– И думать забудьте. Я не вижу причин к нему ехать. Вопросы с карточки можете прочесть и сами. Я на вас вполне полагаюсь.

В ответ на эту саркастическую ремарку губы Руша расплылись в улыбке.

– Мы, естественно, будем рады помочь вам всеми доступными средствами. Я правильно говорю, старший инспектор? – произнесла Ванита, злобно сверкая глазами. – Взаимоотношения с ФБР и ЦРУ для нас чрезвычайно важны, поэтому…

– О господи! – выпалила Эмили. – Ну хорошо, я отведу вас к нему за ручку. А в чем заключается маленькая просьба?

Руш и Кертис переглянулись. Даже Ванита, и та неловко заерзала на стуле, ожидая, когда кто-то из них осмелится заговорить.

– Это и была маленькая… – тихо ответила Кертис.

Бакстер была на грани взрыва.

– Мы хотели бы, чтобы вы вместе с нами осмотрели место преступления, – продолжала агент ФБР.

– Вы имеете в виду фотографии? – сдавленным шепотом спросила Бакстер.

Руш выпятил нижнюю губу и покачал головой.

– Я уже согласовала с комиссаром вашу командировку в Нью-Йорк и сама заменю вас на время отсутствия, – проинформировала Ванита.