Текст книги "Лицей 2022. Шестой выпуск"

3

Аманбеке гадала. Она сжала кулак, который из-за перстней с камнями казался тяжёлым и даже будто бы мужским. И мысленно задала гадальным косточкам вопрос, который не давал покоя последние несколько лет: “Когда у Тулина родится сын?” Встряхнула рукой, из кулака на изрезанную клеёнку вылетели косточки с подсохшими ошмётками абрикоса. Аманбеке шёпотом попросила Аллаха помочь ей и принялась складывать косточки в неравные кучки.

В комнату с визгом вбежали две смуглые девчонки. Та, что помельче, с ногами колесом, тут же плюхнулась на корпе к Аманбеке.

– Аже, а погадай мне? – попросила она.

– Аже, а погадай мне? – эхом повторила вторая, постарше. Волосы её, странного серого цвета, были зачёсаны в тугой хвост. Из-за этой ранней седины девчонка казалась взрослой, несмотря на детское пухлое лицо и диснеевских принцесс на выцветшем костюмчике.

– Никакая я вам не аже! – крикнула Аманбеке, склонилась над гадальными косточками, нахмурилась и вдруг резко стянула клеёнку с низкого столика. – Хватит с меня Улбосын!

Одна отлетевшая косточка попала мелкой девчонке в лоб, и та, раззявив рот, заревела. Вторая расхохоталась. Между крупными передними зубами у обеих темнела точно такая же щербинка, как у Тулина. Девчонок звали Рстушка и Жанока, они были из разных семей, но к Аманбеке прибегали вместе, как родные. Их матери в своё время сбежали от родителей, их видели в плохих уличных компаниях, а потом одна за другой они оказались в обществе Тулина.

Он по очереди притаскивал их в дом Аманбеке. Девицы ели баурсаки, которые пекла хозяйка дома, и бутерброды с сервелатом, который Тулин воровал на мясокомбинате, где работал забойщиком скота. Пили чай с молоком и сахаром. Однажды на одну из таких посиделок заскочил Серикбай и, принюхавшись, словно пёс, воткнулся носом в кисайку. Так Аманбеке узнала, что Тулин подливает девицам алкоголь. Она не хотела, чтобы сын водил их, всех как будто одинаково некрасивых, в её дом, но скандалить с Тулином не было сил. Потом она узнавала от соседей, что Тулин всё же кого-то обрюхатил и скоро Аманбеке станет бабушкой. Но что её удивляло – забеременев, девицы как будто приходили в разум и возвращались к родителям.

То и дело к Аманбеке заявлялись разозлённые отцы и требовали с Тулина денег. Тулин на это время благополучно сбегал из посёлка и возвращался, только когда родители девиц понимали: взять тут нечего. Несчастные рожали, и только по щели между передними зубами Аманбеке понимала, что перед ней очередная внучка. Не внук.

Аманбеке услышала шум на кухне и, хрустнув коленями, тяжело вздохнув, поднялась с пола. Девчонки переглянулись и, не сговариваясь, выбежали из комнаты. На кухне обнаружился Тулин. Он жрал. Опрокидывал бутылку с кумысом в рот, стирал белые усы рукавом и кусал колбасу.

– Ой, бай! Да отрежь ты себе ломоть и ешь нормально! – воскликнула Аманбеке, потирая повязанную пуховым платком поясницу. – Девчонкам вон тоже дай! Трутся здесь с утра под ногами, скоро меня съедят.

Тулин сделал ещё один большой укус и бросил початый батон девчонкам. Кривоногая поймала колбасу и просияла. Аманбеке посмотрела на сына и почуяла недоброе. Он стоял, подпирая стену, и как будто решался наконец что-то сказать. Он всегда выбирал это место около окна, от него на побелке отпечатался сальный коричневый след. Словно Тулина однажды прислонили, обвели углём и растушевали контур.

– Я женюсь, мам! – заявил Тулин и громко рыгнул, на забаву девчонкам.

“Ничего хорошего не будет, косточки никогда не врут”, – подумала Аманбеке, но вслух ничего не сказала.

– Она не такая, как эти… – Тулин кивнул в сторону девчонок. – Как их матери. Она тебе понравится. Её зовут Айнагуль.

Аманбеке знала только одну Айнагуль, которая по возрасту годилась бы в жёны Тулину. Внучка её старой, еле живой подруги из соседнего посёлка. Та унаследовала от бабки белую кожу и красоту. Родители её были богаты, держали два магазина, и всё после них должно было достаться единственной дочери. Да и приданого, наверное, дадут немало. В пояснице у Аманбеке приятно потеплело от этих мыслей, но, вспомнив абрикосовые косточки, она снова нахмурилась.

– Ты знаешь её родных, – сказал Тулин с припасённой для особых случаев улыбкой.

Он наклонился и повернул голову левым ухом к матери, как будто настроившись на долгую беседу. В юности он лазал по крыше церквушки-вагончика и, свалившись однажды оттуда, порвал барабанную перепонку. Теперь он всегда нелепо водил головой, пытаясь поймать ускользающие от него звуки.

– Ты с ума сошёл? – возмутилась Аманбеке. – Она за тебя никогда не пойдёт.

– Пойдёт как миленькая, – зло ответил Тулин. – Кто её вообще будет спрашивать? Украду, и дело с концом.

– Балам, даже если украдёшь, она сбежит через неделю.

– Ты же не сбежала от отца! – воскликнул Тулин, и голос его стал мягче. – Мама, не сбежала ведь!

– Не сбежала! – как будто сжалилась Аманбеке. – Но я-то с детства знала, что он меня украдёт, а тут такая фифа, а ты такой…

– Какой – такой? – Тулин отскочил от стены и навис над матерью. Обдал её запахом сырого мяса, колбасы и чего-то мёртвого. Пятно за спиной казалось теперь его грозной тенью. – Что я тебе вечно не нравлюсь?

– Я не хочу, чтобы ты выглядел посмешищем! И я вместе с тобой! – отрезала Аманбеке и поджала губы, словно запечатала рот изнутри.

Тулин замотал головой, как бык, и выскочил из кухни.

Хозяйство приходило в упадок. Это расстраивало Аманбеке. Некогда хороший дом безнадёжно херился. Подгнивал забор. Покосилась сарайка с беременной коровой. Бурая боялась Тулина. Будто почуяв от него запах коровьей гибели, она начинала по-звериному выть, бодаться подпиленными рогами и лягаться. Аманбеке жалела корову и сама выгоняла её по утрам в стадо и встречала вечерами. Затягивался сорняками огород. Двор и даже ржавые мужнины “Жигули”, добитые Тулином, который так и не научился водить, зарастали травой. Аманбеке пригрозила кулаком девчонкам, которые выбежали из-за кустов.

– Вы где были, кукушки?

– Какали, – опередила Жанока Рстушку. – В огороде. Но мы закопали всё.

– Не кукушки, а срушки, значит. А чего не в туалете?

– Там страшно, – тихо ответила Жанока.

– Да и полный он, аже, – виновато сказала Рстушка.

Аманбеке посмотрела на темневшую в задней части двора покосившуюся будку. Тулин, как всегда, не закрыл за собой дверь, и сейчас она жалобно поскрипывала на ветру, будто выпроваживая малахитовых мух. Аманбеке ухмыльнулась. Её не пугали ни чёрная дыра, ни отсыревшие грязно-серые доски с большими щелями, ни зловоние. Но она боялась осуждения новоиспечённой снохи.

Нет, она не позволит богатой невестке смотреть на неё свысока.

– Ты куда, аже? – прокричала Рстушка в спину Аманбеке.

– Искать рабочих, кто нашу сральню откачает, – не оглядываясь, ответила Аманбеке. – Чтобы к моему приходу подмели двор. Может, хоть какая-то польза от вас будет.

Аманбеке вышла за ворота и слегка улыбнулась. Дома она сдерживалась, чтобы не показывать Тулину и щербатым девчонкам, что в глубине души одобряет сына. Она, конечно, понимала, что он не ровня той самой Айнагуль, но тут же обнадёживала себя, мол, чем чёрт не шутит.

Мысленно она уже шила свадебный наряд, покупала украшения, следила, как преображается её дом, выбирала имя для внука, а главное – давала указания снохе. И только абрикосовые косточки омрачали её фантазии. Они предсказывали одновременно свадьбу и похороны.

* * *

Айнагуль укачивала сына на руках. Плохо спавший ночью, он вцепился рано прорезавшимися зубами в материнскую грудь и беспокойно чмокал. В чепчике, с шёлковой тенью от ресниц на белых щёчках, он походил на девочку. Казалось, он ничем не напоминал своего отца.

Асхат, поджарый мужчина сорока лет, с проседью и бледными морщинками на смуглом лице, был прорабом на стройке, которую затеял отец Айнагуль. Привозные строители работали круглосуточно. Двухэтажный коттедж, единственный в посёлке, возводился быстро. Пока отец был в разъездах, мать целыми днями возилась на кухне. За Айнагуль никто не присматривал, и потому она чувствовала себя особенно взрослой. По хозяйству в её обязанности входило только расстилать корпе в летней кухне вокруг дастархана и разливать чай рабочим. Если матери не было рядом, бригада скалилась на молодую красавицу и на непонятном Айнагуль диалекте отпускала шутки в её сторону. Только Асхат не щерился.

Ближе к концу стройки Асхат с Айнагуль стали близки настолько, что тот мог позволить себе валяться в тени, когда остальные вкалывали на солнцепёке. Когда это заметил отец, было уже поздно – Айнагуль забеременела.

Может, оно и к лучшему, думала она про себя и гнала прочь мысли о неразделённой любви, чтобы молоко не пропало. Но чем больше она любовалась сыном, тем сильнее злилась на несостоявшегося жениха, который оказался женатым, и на родителей, что сообщили без обиняков, как следует поступить с внебрачным ребёнком. Одна только старая больная бабушка не стала отворачиваться от неё и приютила внучку с правнуком у себя в доме.

Сначала им было хорошо втроём. От внешнего мира их защищал высокий забор. Старушка присматривала за коляской, в которой под её колыбельное нытьё сопел малыш. Айнагуль занималась домашними делами да бегала в магазин или на почту за пенсией.

Потом бабушка слегла и угодила в больницу. Айнагуль не хотела показываться с малышом на людях и перестала ходить за покупками. Ей хватало припасов из погреба да молока соседской коровы. Вот и сейчас, когда сын наконец уснул, она переложила его в коляску и тихонько вышла из дома. На улице было свежо.

“Только бы не проснулся, пока я хожу!” – мысленно взмолилась Айнагуль.

Быстрым шагом до соседки идти было ровно шесть минут. Вдруг краем глаза она заметила, как незнакомая машина, стоящая поодаль, тронулась с места. Услышала треск гравия под шинами, но не придала значения. Вдруг ей на голову накинули мешок и больно стянули запястья чем-то жёстким.

Запахло перегаром и парами бензина.

– Что происходит?! – закричала Айнагуль. – Отпустите меня!

– Не рыпайся, а то рот заткнём! – прошипел мужской голос.

– Тише-тише, я женюсь на тебе, – спокойно сказал другой голос, молодой и приятный.

– У меня ребёнок есть! – выпалила Айнагуль и тут же добавила: – И муж!

– Ага, ты сейчас что угодно выдумаешь! – сказал приятный голос, надавил на затылок, заставив наклониться, и, толкнув в машину, уселся рядом. – Гони, гони.

Автомобиль набирал скорость. Айнагуль сжала длинный ключ от дома и со всей силы ударила соседа слева. Парень по-девчачьи взвизгнул, выхватил ключ и врезал ей кулаком в бок. Айнагуль заскулила.

– У меня малыш дома один! Ему полгода даже нет. Я клянусь! Пожалуйста, отпустите меня…

– Да не твой же ребёнок, зачем обманывать? – спросил грубый голос со стороны водительского кресла.

– Мой! Клянусь!

– Ну, ну! – мужчина рядом больно ущипнул за грудь.

Айнагуль сделала глубокий вдох и закричала изо всех сил. Её тут же заглушила музыка из динамиков. Она бессильно замолчала и скривила рот в плаче, но слёз не было, будто они закончились бессонной ночью вместе с молоком. Вдруг ей в ухо, перебивая казахскую попсу из колонок, запел тоненький мальчишеский голос. От неожиданности Айнагуль дёрнулась и ударилась головой об стекло.

– У айналлаин Айнагуль дома спит сыно-о-ок! – голос доносился не из колонок, а как будто отовсюду.

– Твою ж! Тулин, что за хрень? – спросил водитель и, выключив магнитолу, остановил машину.

– Тулин! Вы – Тулин? Пожалуйста! Отпустите меня, – Айнагуль вертела головой из стороны в сторону, не понимая, кто с ней говорит и кто поёт.

– Ну молодец! Ещё мою фамилию давай скажи! – буркнул Тулин и, с шумом приоткрыв дверь, в которую ворвалось мычание коров, смачно плюнул.

– А ты что хотел, до свадьбы не знакомиться?

– Да! – зло фыркнул Тулин и, ещё раз сплюнув, хлопнул дверью. – На фига ты тормознул?

– А ты не слышал его?

– Пожалуйста, пожалуйста, – причитала Айнагуль. – Отпустите к сыну! Почему я? Я даже не девственница!

– Да мне плевать, целка ты или нет. В конце концов, не в каменном веке живём. А сын? Сегодня есть, завтра нет.

Айнагуль кинулась на Тулина в надежде вцепиться в него хотя бы зубами через вонючую мешковину.

– Давай так: сиди и не рыпайся, сейчас решим, что делать. Окей? – Тулин больно сжал её горло. – Если у тебя и правда есть сын, ничего с ним не случится за пару часов.

Айнагуль затошнило, как в тот день, когда отец за шкирку тащил её делать аборт. Кивнула головой-мешком и стала молиться за сына.

* * *

Первое, что увидела Айнагуль, когда с головы сдёрнули ткань, – строгое смуглое лицо Аманбеке. В отвисших мочках отливали серебром крупные серьги-полумесяцы. Они касались засаленного воротника халата и звенели в такт её скрипучему голосу.

– Ты что наделал? – спросила Аманбеке и провела указательным пальцем по своей блестящей от пота щеке, будто размазывая слезу.

– Мам, это Айнагуль. Моя невеста, – послышался из-за спины голос Тулина, который в присутствии матери стал как будто ещё более приятным.

– Отпустите меня, пожалуйста! – Айнагуль упала в ноги Аманбеке. – У меня дома грудной малыш, совсем один.

Аманбеке подняла взгляд на сына и раздула маленькие ноздри приплюснутого носа.

– Да не, мам, врёт она, – Тулин сжал плечо Айнагуль. – Моё слово – закон. Ты должна слушаться.

Айнагуль дёрнулась от прикосновения и обернулась. Приятный молодой голос плохо вязался с этим крупным приземистым мужиком, похожим на небольшого медведя.

– Что, не ожидала? Ну так полюбуйся, какой я красавчик! – сказал Тулин и цыкнул слюной через щербинку.

– Так ты кого мне привёз? Вертихвостку или лгунью? – Аманбеке, нахмурив брови, принялась рассматривать Айнагуль. – Ты внучка Балжанайки?

– Да.

Аманбеке видела сходство девчонки с бабкой, которая в молодости была очень красивой. Ровная белая кожа, тонкие черты лица, медового цвета глаза и густые прямые волосы. Такой снохой не стыдно и хвастать. Ей-то наверняка приданое собирали с самого рождения! Она по-хозяйски задрала мятую футболку Айнагуль. Та сначала дёрнулась, но тут же замерла. Мутные глаза Аманбеке цвета кофейной жижи впились в бледные соски. Холодными руками в перстнях на каждом пальце она сжала правую грудь.

– У меня только в левой молоко осталось, – как будто извиняясь, пробормотала Айнагуль.

– Тсс, – по-змеиному прошипела Аманбеке и переключилась на левую.

С остервенением надавила на маленький бугорок. Бледно-жёлтое молозиво брызнуло на отросший ноготь. Нахмурив брови, она слизала капли с пальцев и смачно причмокнула.

Айнагуль резко одёрнула футболку и сделала вдох, как будто собиралась сказать что-то важное, но Аманбеке её опередила. Она шумно развернулась и прокричала сыну, что они прямо сейчас едут обратно за ребёнком. Шла к машине, а перед глазами у неё стояли сундуки с приданым и еле живая Балжанайка, в наследство от которой молодым достанется дом.

Парню, что был за рулём, она дала указание не спускать глаз с Айнагуль. Тот недоверчиво покосился на Тулина.

– Я лучше с вами поеду, ты же водишь как попало, – сказал он.

– Булат, кто за тебя коров забивает? – спросила Аманбеке нарочито громко.

– Ну, Тулин, – ответил Булат, уже понимая, что никуда не едет.

– Вот и не вякай, а лучше присмотри за девчонкой. Молоко у тебя на губах не обсохло ещё ни со старшими спорить, ни коров забивать, – сказала Аманбеке и с важным видом уселась в кресло рядом с водителем.

Тулин завёл “Жигули” не сразу. Машина дёрнулась, заглохла, а потом как будто поддалась и нехотя всё-таки поехала. Айнагуль бросилась за ними к воротам, но Булат перехватил её за талию и оттолкнул в сторону. Она заметила кувалду у крыльца дома и бросилась к ней, но не смогла оторвать её от земли.

– Ха, ты что, озверина нажралась? Это Тулина молот, – завистливо сказал Булат и покачал большой рыжей головой. – Сильный он, как бык.

Неизвестность бурлила в животе. То Айнагуль успокаивала себя мыслью, что сынок ещё спит, то ей казалось, что он проснулся и вывалился из коляски вниз головой. Она представляла это себе, и кукольное его лицо как будто мертвело в воспоминаниях. Скудный завтрак просился наружу кислой рвотой.

Сгорбленный Булат беспорядочно шагал по двору. В серой своей одежде, с руками, сцепленными за круглой спиной, он походил на заключённого. Бубнил себе под нос, какой плохой сегодня день, какая скверная попалась девчонка…

– Ну, Тулин, водить не умеет, а за руль лезет, – всплеснул он руками и обратился к Айнагуль: – Слышь, ты, сколько время сейчас?

– Да нет у меня часов.

Булат снова заметался по двору, пиная попадавшиеся под ноги камешки.

Айнагуль тоже изнывала от нетерпения. Она в красках представляла, какая беда могла случиться с её сыном. В какой-то степени она понимала своего надзирателя: он тоже сходил с ума, представляя любимый автомобиль в неумелых руках Тулина.

Только когда послышался знакомый скрежет тормозов, Булат выпрямился и побежал открывать ворота.

“Жигули” с перекошенным бампером, будто скривившиеся от кислого, вернулись помятыми. Тулин вальяжно вышел и застыл, широко расставив ноги и скрестив ручищи на груди. Смотрел прямо в глаза Булату.

– Во что ты влепился?! – воскликнул Булат, не выдержав молчания.

– Да козёл один подрезал. Права купил, а водить не умеет.

Булат бросился осматривать и ощупывать измятый передок своего жигуля.

– Если тебя это успокоит, джипу того козла гораздо хуже досталось. Жопа всмятку просто.

– Да ты что?! – воскликнул Булат почти жалобно.

– Я на полном серьёзе тебе говорю, я не виноват, слышишь? – Тулин обошёл машину, чтобы помочь выйти Аманбеке. – Мать – свидетельница! Так что будет шибко много денег просить – не поддавайся.

– Каких ещё денег? Тулин, ты что натворил?

– Ну, за жопу. Я твой номер телефона дал этому козлине. Он должен позвонить. Да не ссы ты. Ладно, скажешь потом, сколько он запросит, дам тебе половину, но после свадьбы.

Не успела Аманбеке выйти из машины, придерживая толстый свёрток, как подскочившая Айнагуль вырвала у неё из рук спящего сына, и тот сразу захныкал.

– Ой, бай, да что ж ты хватаешь так ребёнка! – нарочито сердито сказала Аманбеке. – Спал всю дорогу, не пискнул у меня.

Когда Аманбеке вошла в дом Балжанайки, она сразу услышала крик ребёнка. Красный, с торчащим от напряжения пупком, ребёнок сразу успокоился на руках. Она всматривалась в его хорошенькое личико и думала, как теперь им поступить. Ответ как будто подсказал сам малыш: он вдруг улыбнулся, и Аманбеке увидела две белые горошины верхних зубов и щель между ними. Точь-в-точь как у Тулина.

Пока Тулин чертыхался и проклинал неожиданного ребёнка своей невесты, у Аманбеке зрел план. Её вдруг осенило, что ребёнок вовсе не помеха. Наоборот, его вполне можно выдать за сына Тулина. Схитрить и сказать, что Тулин с Айнагуль давненько якшались, а потом повздорили, что неудивительно – девка молодая и капризная. В итоге все должны остаться довольны: Тулин получает жену с приданым и сразу с сыном. А потом она родит ему ещё одного, уже родного. Айнагуль получает законного мужа. Новоиспечённые родственники…

Аманбеке задумалась, сколько денег она может занять на калым за Айнагуль.

* * *

Акын играл на домбре и воспевал достоинства новой семьи Айнагуль, родственники подходили к музыканту и бросали деньги в специальный мешок. По традиции, после этого будущей жене Тулина откроют лицо.

Как только монеты или купюры исчезали в сумке, Жанока дёргала Айнагуль за шаль, привязанную к палке, которую крепко держала обеими руками, и невеста послушно кланялась гостям. Её лицо прикрывал белоснежный платок, расшитый серебряными нитями. Сквозь него гости не могли разглядеть лица невесты, а ей не было видно, пришли ли на беташар родители.

Она представляла их чувства, когда к ним на сватовство приехали Аманбеке с Тулином. Сердитое лицо отца, наверное, перекосилось от презрения; может быть, он даже подумал, что лучше бы дочь умерла, чем породниться с забойщиком скота. Она была уверена: сколько бы Аманбеке ни назанимала денег на калым, для отца это были копейки. А вот перепуганная мать, может, втайне и обрадовалась – в конце концов, не зря же она с рождения Айнагуль копила ей приданое в сундуках: постельное белье, сервизы, бешбармачные чашки. Всё лучше, чем дочь с внебрачным сыном на шее старой бабушки.

Когда музыкант пропел имя Серикбая и Айнагуль в очередной раз поклонилась, чьи-то руки освободили её от платка. Гости удивлённо ахнули. Айнагуль разительно отличалась от местных женщин белизной кожи и золотым блеском глаз, а на фоне смуглого неказистого Тулина казалась совсем нездешней красавицей.

Обычно платок с невесты снимает мать жениха, но перед Айнагуль стоял незнакомый смуглый мужчина с выразительным горбатым носом и почти безгубым ртом. По складке этого рта, по мутно-тёмному взгляду Айнагуль поняла, что это брат Аманбеке. Он по-отцовски обнял её, неожиданно заплакал и смахнул слёзы с коричневых щёк. Подошла Аманбеке и повязала на голову Айнагуль красный платок, сшитый из остатков шёлка от своего нового платья.

Аманбеке, увязшая в долгах, выпросила на беташар денег у брата. Сетовала на высокие цены на мясо, на сладости, на наряды для молодых. Клялась, что всё вложенное они отобьют с лихвой за счёт свадебных подарков. Серик её почти не слушал, сунул тощую заначку – и Аманбеке невольно вспомнила, с каким пухлым конвертом сбежала Наина.

Наверняка у Серикбая где-то есть главные запасы денег. Аманбеке пока не понимала, как их заполучить тоже. Ей казалось, что, увидев невесту и разодетого Тулина, Серикбай почувствует себя отцом и расщедрится на подарок для молодых. В идеале он перепишет квартиру, думала Аманбеке. Но, увидев красивую невестку, Серикбай, наоборот, сделался скупым. Перестал бросать деньги музыкантам, чтобы они исполняли его любимые песни, больше не обращал внимания на Рстушку и Жаноку, что выпрашивали мелочь у гостей. И даже на Тулина он как будто смотрел теперь по-другому. Совсем как отец Айнагуль, когда они приехали, привезли калым.

Аманбеке хотела забыть, с каким презрением их встретила семья невесты. Но папаша Айнагуль, слегка ощеренный, смотревший на новых родственников из-под приспущенных век, до сих пор стоял у неё перед глазами. Он не оглядел их с Тулином от макушки до обуви, а как будто ощупал. Тулин потом пытался успокоить мать: мол, он не нарочно, это привычка всех торгашей прицениваться к людям и к их карманам, – но Аманбеке не проведёшь. Она знает, что такое терпеть неприятное родство. Она проходила это с Наиной.

Поймав себя на этой мысли, Аманбеке горько усмехнулась. Теперь на её сына смотрели как на балласт. И никакая сказочка про интрижку Тулина с Айнагуль – что он на самом деле отец её ребёнка – не приблизила её к цели. Торгаш не давал обещаний и не интересовался, как поживает его дочь. Он молча принял калым и спросил, когда свадьба.

Аманбеке ещё раз оглядела свои владения. Всё не так уж и плохо. Главное, что вовремя откачали туалет, а Тулин с друзьями сколотили наспех несколько столов для летней кухни, где сейчас суетились подруги Аманбеке. Зато сколько наготовлено угощений! Ещё до окончания беташара, до того как гости переместились со двора в дом, Аманбеке убедилась, что на дастархане нет свободного места. В самом центре на узорчатой клеёнке стояло большое блюдо с запечённой курицей и жёлтым от масла отварным картофелем, украшенным ароматными кольцами лука. Вокруг расставлены праздничные тарелки с казы и блюдца с домашним сыром и маслом, чашки с орехами и сухофруктами. Она дотянулась до бутылки с кумысом и, откупорив, сделала несколько глотков прямо из горла.

На улице уже темнело. Гости до сих пор собирались, хотя Аманбеке предусмотрительно звала всех “после коров”. Наверное, некоторые замешкались с дойкой. Она встречала соседей и дальних родственников, смачно целуя каждого мокрым ртом в щёку и провожая в дом. Комната для гостей, большая, прямоугольная, без мебели, освещалась из четырёх окон, завешанных белым, прокипячённым к празднеству тюлем. Над входом желтел выцветший лист бумаги с аятом из Корана. По периметру расстелены корпе с маленькими подушками для мужчин, в центре – дастархан.

Тулин, не оглядываясь на невесту, уселся на дальние корпе напротив входа, чтобы видеть всех входящих и выходящих. Аманбеке тоном, не терпящим возражений, велела Айнагуль разливать чай из надраенного медного самовара. Она рассаживала гостей, мягко обнимая за талию и как бы направляя – мол, здесь тебе будет удобно. Рядом с Тулином она разместила важных стариков и тех, кто одолжил ей денег. Совсем молодых и гостей не особо важных и платёжеспособных она и вовсе отправляла в смежную комнату, размером чуть поменьше.

Когда все расселись, в комнату вошёл тот же парень, что играл на домбре на беташаре. Весёлым голосом он похвалил богатый стол, красивую невесту, предприимчивого жениха и золотую Аманбеке. Спел традиционную свадебную песню и дал слово самому старому мужчине, что сидел рядом с Тулином. Тот пригладил сальную бородку с крошками пережёванных закусок и начал поздравлять молодых. Булат, которому поручили записывать подарки, принял из рук старика несколько купюр, завёрнутых в целлофан.

По подмигиванию Тулина Айнагуль поняла, что пора угощать коньяком, заранее перелитым в заварочный чайник. Она передавала спиртное оживившимся старичкам, боясь задеть кого-нибудь острым локтем. В комнате пахло мускусом и приторными духами. Айнагуль посмотрела на распахнутые форточки: вечерней прохлады совсем не ощущалось. А когда в комнату вошли женщины с горячими блюдами, жар ударил с новой силой.

У Айнагуль не было аппетита. Она ловила на себе любопытные взгляды и замечала, как внимательно на неё смотрит Серикбай. Не зная, куда деть глаза, она уставилась на ногти подруги Аманбеке с облупленным красным лаком. Женщина это заметила и, облизав пальцы, звонко засмеялась.

– Не спи! – сказала подруга Аманбеке, взяла кусочек мяса с общей тарелки и отправила в рот. Жуя, продолжила: – Тулин, мясо очень вкусное, сынок!

– Да, тёть Марин! Вкусное, потому что дорогое! – с улыбкой ответил Тулин. – Это вы ещё шурпу не пробовали! Айнагуль, разливай!

Айнагуль подняла крышку кастрюли и выпустила наружу наваристый аромат бульона. Шурпа была золотого цвета. На поверхности красиво переливались зеркальца жира. Первую пиалушку Айнагуль протянула тёте Марине, и горячая посудинка случайно выскользнула из рук. Обжигающий бульон брызнул на бархат гостьи. Та взвизгнула, и в комнату тут же вбежала Аманбеке.

– Простите, я не нарочно! – взмолилась Айнагуль со слезами на глазах.

– Ой, бай! Чему тебя только мать учила! – возмущалась тётя Марина и совала полотенце в декольте платья. Казалось, она вытирает уже не бульон, а пот, прохаживаясь тканью даже под толстым, потемневшим серебряным ожерельем.

– Ничего, поживёт с Аманбеке – научится! – вступилась за молодую сноху другая подруга Аманбеке, с одной тощей косичкой, торчавшей из-под зелёного платка.

Айнагуль тихонько встала. Только она отошла от самовара, как кто-то из гостей поднял его крышку и перелил коньяк из бутылки прямо в раскалённое самоварное нутро. Тот зашипел и завонял. Так пах компресс, которым мама лечила Айнагуль в детстве от простуды. Она поняла, что больше, чем обнять сына, который спит у соседей Аманбеке под присмотром старух, она хочет, чтобы её обняла мама.

* * *

После ухода Айнагуль в зале стало как будто веселее. Тётя Марина по-хозяйски уселась за самовар и принялась разливать подогретый коньяк. Женщины точно хорошели на глазах. Мужчины произносили тосты и протягивали Булату конверты с деньгами. Тот слюнявил пальцы и запускал их между купюр. Записывал в блокнот суммы и показывал Тулину.

Тулин кивал, улыбался и рассыпался в благодарностях. Некоторые гости так воодушевлялись, что забирали конверт у Булата, при всех добавляли туда ещё денег и со смехом возвращали на пересчёт.

Даже Серикбай расслабился и откинулся на подушку. Он вдруг почувствовал себя молодым, будто оказался в прошлом на собственной свадьбе. С каждой новой пиалой коньяка всё отчётливее вспоминал лицо Наины. Молодое, белое и красивое.

Он горделиво распрямлял плечи и произносил тосты за женщин, потом как будто понимал, что Наины больше нет рядом, и угрюмо умолкал. Прислушивался, не заговорит ли с ним Маратик.

Столько лет Серикбай оплакивал сына, а сегодня, глядя на красивую невестку, вдруг вспомнил о дочери. Он пытался восстановить в памяти лицо Кати. Но мысленно видел её только младенцем с личиком, похожим на запечённое яблочко, либо повзрослевшей, но без лица и с жирным пятном на школьной юбке. Катя оставалась бледной тенью.

Он ухватил бешбармачную лепёшку и заметил на большом и указательном рыжие пятна, словно следы от йода, – побочка дешёвых сигарет. Немного стыдно. Вытер руки и стал сгибать пальцы, подсчитывая, сколько лет дочери. Выходило так, что она уже тоже невеста – ровесница Айнагуль. Сердце его так заболело, что он схватился за грудь. Пронеслась мысль о завещании. Надо обязательно поехать к нотариусу в районный центр и переписать квартиру на дочь. Да и всё, что он накопил за эти годы, тоже должно достаться ей. Серикбай встал и, пошатываясь, вышел на свежий воздух.

Как раз в это время к дому подъехал невиданный в этих краях полированный чёрный джип. Серикбай, уже немного протрезвевший, кивнул прибывшим. Он догадался, что мужчина за рулём – отец невесты. Рядом с ним сидела ещё не старая красавица с глазами испуганной лани. Она кивнула Серикбаю в ответ и доброжелательно улыбнулась.

Тут же прибежала детвора и облепила машину. Чёрный глянец стал покрываться мутными отпечатками детских ладошек. Хозяин джипа вышел и грозно цыкнул, мелкие пацаны попятились. Он был одет буднично, в серые брюки и свитер с катышками. Обошёл машину и помог выбраться жене. Женщина ухватилась тонкой рукой в браслетах за крепкую мужнину и выпрыгнула из машины девчонкой. Панбархатное платье, облегавшее её стройное тело, красиво заструилось.

Серикбай смущённо потупился и услышал сзади шаркающие шаги. Обернулся и поймал взгляд Аманбеке. Её тёмные блестящие глаза недобро щурились.

– Саля-а-ам ал-ле-е-ейкум! – протянула Аманбеке и скупо улыбнулась новым родственникам. – Это мой брат Серикбай.

– Приятно. Аманкул, – поздоровался отец Айнагуль и пожал руку Серикбая. – Моя жена Алия.

Аманбеке отметила сходство Алии и с красивой Балжанайкой, и с Айнагуль. Качнула головой и, взяв сватью под локоток, повела в дом. Почувствовала нежность ткани под пальцами и завистливо прикинула, что такую не достать в их посёлке и даже в районном центре, если только привезти на заказ.

Аманкул был высокого роста, и казалось, встань он на цыпочки – ударится головой о неровный потолок. Жена семенила за ним, всматриваясь в скудную обстановку и в лица незнакомых людей. Комната с дастарханом как будто ходила ходуном от всеобщего веселья.