Текст книги "Демоны и сталь"

– Готов, господин Равс, – с готовностью ответил Максимилиан.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнул капитан. – Теперь слушай внимательно. Через два дня нам нужно быть в Ноиранте, это восточная окраина Серпа. Я планирую успеть вовремя, поэтому экспедиция будет двигаться довольно быстро. Ты уже бывал в Пустошах до своего обращения?

Максимилиан мотнул головой.

– Но уверен, что наслышан всякого, – продолжил капитан. – Скорее всего, всё это правда. Здесь действительно проклятая земля и живым тут не место. Если хочешь вернуться домой, выполняй мои приказы быстро и не раздумывая, будь всегда начеку, никуда не отходи один. Твой ориентир – Эдит, держись возле нее.

Равс замолчал, поправляя полы шляпы. Еще раз посмотрел на Максимилиана, сказал мягче:

– Все будет хорошо, не переживай. Когда прибудем на место, я помогу тебе добраться до дома.

– Спасибо, – тихо поблагодарил Максимилиана, чувствуя, что язык деревенеет.

Капитан удалился, а на мальчика вдруг накатил страх, животный, почти панический. Он пробился сквозь сонное оцепенение последних дней, сквозь нежелание принимать случившееся с семьей как данность, с которой теперь предстояло жить.

Больше ничего не «будет хорошо». Не будет материнских объятий, игр с братом, не будет отцовской защиты, холодной, но кажущейся нерушимой. Не будет ничего того, к чему он привык, а впереди лишь Пустоши с болезнями и чудовищами, да обещанные трудности как заведомый приговор. И даже если они дойдут до Серпа, то там ждут лишь пустой дом, голод и одиночество.

Нет, он не хочет никуда идти! Не хочет оставаться на этой земле еще дольше! Ему срочно нужно обратно к семье! Вдруг там все не так плохо, вдруг кто-то выжил!

Нарастающую истерику остановила опустившаяся на плечо тяжелая рука. Максимилиан дернулся, обернулся, заставляя себя скрыть всплеск эмоций.

Перед ним стояла высокая фигура в черном жилете и красной плетеной маске.

– Малец, дай-ка мне свою руку, – прогудел Клобунт.

Максимилиан непонимающе нахмурился, с опаской протянул ладонь. И через миг зашипел от неожиданной боли, когда кончик острой стали проколол кожу. Дернулся, пытаясь высвободиться, но Клобунт держал крепко.

– Мужчине без оружие нельзя, – прогудел Клобунт. – А нож без крови не дарят.

В покрасневшую ладонь с растекающимся алым разводом лег длинный складной нож с простой деревянной ручкой.

Гостальер хлопнул Максимилиана по плечу и отошел. А тот смотрел на испачканное кровью оружие, и в голове звучали слова отца: «Не плач, если упал, сын. Боль превращает мальчика в мужчину».

«Детство кончилось, Макси», – вторила ему мать. – «Пора взрослеть».

«Не бойся, Макси-вакси! – рассмеялся брат. – Это совсем не страшно!»

Максимилиан сжал нож, вытер рукавом выступившую слезу и с вызовом посмотрел в сторону плывущего горизонта.

* * *

Время в Пустошах шло совсем не так, как в мире людей. Бледное Солнце Мертвых, холодное, не греющее, недвижимо висело в зените, подсвечивая молочный небосвод, и казалось, что время вовсе остановилось, растягивая день до бесконечности. Но потом появлялась черная клякса Луны, взбирающаяся вверх словно закатывающийся зрачок, и тогда Пустоши накрывала ночь, светлая, но туманная. Когда Луна достигала зенита, закрывая собой Солнце, наступал самый темный час, самый опасный в этих местах. Тени, и без того глубокие, непроглядные, застилали собой все, лишая последней надежды тех, кто не успел укрыться или убежать.

Капитан Равс не хотел, чтобы полночь застала экспедицию в пути, поэтому торопил своих людей, время от времени переворачивая болтающиеся на поясе песочные часы в бронзовой оправе.

Первым двигался Анук с костяными четками в одной руке и изогнутой лозой в другой. Кончик лозы мерно кивал в такт поступи, но наг, казалось, не обращал на него внимания, цепко всматриваясь в окрестности. Лишь когда ощутимая только им вибрация нарушалась, южанин замедлял ход или вовсе останавливался, прислушиваясь и принюхиваясь словно охотничий пес.

За язычником почти шаг в шаг следовал Годвен, сгорбленный и напряженный. Он то и дело сверялся с дисками многослойной карты, и если что-то не сходилось, то отрывисто командовал Ануку, тыкая пальцем в нужную сторону. Иногда проводник оборачивался к капитану, тогда становились видны его колючие глаза, каждый раз царапающие Максимилиана быстрым недовольным взглядом. Годвен будто надеялся, что в какой-то момент мальчишка пропадет, но тот упрямо шагал вместе со всеми, стараясь не отставать от молчаливой и холодной Эдит.

Замыкали экспедицию гостальеры, непривычно тихие и собранные, позволяющие себе лишь редкие замечания и ядовитые комментарии по поводу всего на свете.

Казалось, продвигающаяся на северо-восток экспедиция была единственным цветным пятном на черно-белом полотне Пустошей, хотя одежды людей и тускнели под слоем поднятой пыли. Только, как сказал Анук, цвет в мире мертвых был, но он не сулил живым ничего хорошего.

Пустоши превращали захваченную местность в декорации, в ложные приманки, лишь кажущиеся чем-то знакомым и привычным. За блеклой поверхностью спящей марионетки прятались зловещие кукольники, настоящие жители этого мира – духи, демоны и чудовища.

Экспедиция миновала и оставила позади небольшой поселок с разрушенными домами, чьи заросшие остовы странным образом походили на маленькие пирамиды. Вдоль дороги появились и потянулись на запад некогда известные виноградники Сантиды, чья марка – витиеватая лоза с гроздью сочных медовых ягод, некогда присутствовала на бутылках множества изысканных вин. Сейчас же казалось, что вместо ажурных зеленых анфилад друг с другом сплелись черные уродливые каракатицы, поджидающие под свои шевелящиеся своды зазевавшегося путника.

Возле почтовой станции с длинной коновязью и пустым флагштоком все еще стоял дилижанс с выцветшим почтовым голубем на боку. Максимилиану показалось, что он заметил кого-то в темноте дверного проема, но Эдит приказала ему отвернуться.

Постоянно меняющийся ветер то и дело приносил едкое и горячее поветрие, от которого зудела кожа и слезились глаза. Поднимающаяся с земли пепельная пыль вызывала приступы сухого кашля и неприятный зуд.

Иной раз впереди возникал мираж большого города с высокими башнями, шпилями и часовнями, с позолоченной крышей центральной цитадели и распахнутыми воротами. В такие моменты Анук сразу уводил отряд в сторону, ведь все знали, что это лежащая далеко на севере Аргата, столица погибшей Империи, а ныне проклятый город, провалившийся между мирами.

А где-то совсем в другой стороне, на юге, который с каждым шагом становился все дальше и дальше, карабкался на гору город-волна Стоунгард, тесный и суровый, с накатывающимися друг на друга крышами, с узкими улочками и высокими стенами старого замка, с вонючими торговцами рыбой и улыбающимися коробейниками, предлагающими попробовать соленые крендельки, с торопливыми студиозами и мрачными парнями в подворотнях.

С домом на пересечении трех улиц, от крыльца которого семейство Авигнис совсем недавно отправилась в свое последнее путешествие.

Анук жестом остановил экспедицию, взобрался на преградившую дорогу насыпь и присел, наблюдая за чем-то по ту сторону. К нему поднялся Равс и тоже опустился на корточки, устремив взору куда-то вниз.

Максимилиан, до того пребывающий в задумчивости, сам не заметил, как оказался рядом с мужчинами, с любопытством вытягивая шею. Наг почувствовав присутствие мальчика, повернул к нему покрытое золой лицо, и тот отшатнулся, испуганно моргая – у Анука было два зрачка, один поверх другого, черный и серебристый. Казалось, что язычник смотрел на мальчика, но не видел его, глядя куда-то дальше, сквозь него. Указал рукой за насыпь, тихо сказал:

– Гыргын.

– Что? – не понял Максимилиан, не в силах оторвать взгляд от глаз нага.

– Гыргын, – пояснил Анук и повторил. – Колыбель чумы.

Внизу раскинулся кривой овражек с редкими щетинками почерневших деревьев, на дне которого сизой подушкой лежал густой туман, тяжелый и зернистый. Внутри что-то сонно шевелилось, темное и длинное.

– Пшел вон, – зашипели в ухо и рядом на песок плюхнулся Годвен, жестко оттирая Максимилиана локтем.

Тот упал на бок, обиженно засопел, сверля взглядом проводника, но съехал по насыпи вниз, решив не связываться.

Тем временем над горизонтом появился край вползающей на молочный свод Луны. Максимилиан не знал, какое время для перехода планировал капитан, но по общему виду понял, что экспедиция от графика отстала.

Они прошли совсем немного, когда Анук вновь застыл перед непримечательным перекрестком, подняв руку и махнув в сторону скальной гряды, похожей на грязный оплывший сугроб.

– Что видишь? – услышал Максимилиан вопрос капитана.

Расстояние стерло ответ нага, но капитан утвердительно кивнул и приказал изменить маршрут. Годвен не стесняясь в выражениях выругался, бросив злой взгляд на мальчика. Даже гостальеры недовольно заворчали, поправляя сумки и обивая о камни стертые каблуки. Максимилиану стало неуютно и неловко, он даже попросил себе чью-нибудь ношу, на что Эдит одернула его, сухо сказав:

– Здесь каждый несет свое.

– Но я хочу как-то помочь, – не сдавался Максимилиан. – Ведь из-за меня вы здесь задержались!

Лекарь повернулась к нему и сквозь ткань маски проявилась острая скула:

– Твои страдания не принесут нам пользы, – сказала женщина. – Хочешь помочь – не мешай.

Экспедиция двинулась дальше, в том же порядке, все также подгоняемая капитаном. В какой-то момент Максимилиан приноровился, поймав ритм идущей рядом Эдит и устало разглядывая проплывающий мимо черно-белый пейзаж. Решил, что рассказы об опасностях Пустошей все же слишком преувеличены, а то, что он попался лярсам, так просто не повезло.

А еще подумал, стоит ли доверять Ануку, чужеродному иноверцу, происхождением явно из тех же земель, что и напавшие на их дом люди.

Всё случилось неожиданно. Вот они шагали, а вот вокруг поднялась пепельная буря, ревущая, бьющая, удушающая. Максимилиан враз потерял остальных из виду, оглушенный и ослепленный. Зажал уши ладонями, заодно удерживая так и норовящую слететь маску, попытался понять что произошло.

Бесплотные, будто состоящие из ветра и песка руки, обхватили его поперек туловища, дернули, опрокинули, потащили куда-то. Максимилиан забрыкался, отчаянно понимая бесполезность сопротивления, выхватил из-за пояса нож и принялся размахивать им, словно сталь могла навредить бесплотному демону.

Над головой вспыхнули и разлетелись веером шаровые молнии, разрезая серо-пепельную завесу. В разрыве появился капитан Равс с раскрытым кисетом-ляписом, из его пальцев сыпались крошки мертвых самоцветов. Рядом возник Дормунт, широким жестом развеивая мелкую серебряную пыль. В блестящих искрах проявилось ранее невидимое громадное существо, и гостальер тут же ударил по ней своим мечом-крюком. Хэкнул, подцепил, будто рыбак добычу, подтянул к себе и вновь ударил, сильно, с плеча. Рядом заискрилось еще одно облако, сжигая песчаную занавесь, и в прорехе стал виден еще один боец в плетеной маске. Мечи гостальеров разрывали покрытую серебром плоть чудовища, рассекали змеевидные отростки и прозрачные перепонки, не давая сбежать или спрятаться. Рассмотреть тварь полностью не удавалось, а отсеченные части тут же исчезали, но Максимилиану показалось, что сущность куда больше в размерах, чем виделась, словно люди бились с ожившими парусами.

И всё же бой завершился быстро. Капитан бросил на землю еще один самоцвет, от которого по черной траве побежали тонкие молнии, гостальеры пару раз взмахнули своими странными мечами, останавливаясь и осматриваясь. Поднялся с земли Анук, вокруг которого виднелся начерченный на песке круг. Нервно отряхивался Годвен, бряцая пряжками на сумках.

Эдит нигде видно не было.

– Эдит! – капитан первым заметил пропажу. – Эдит!

Но храмовница исчезла без следа. В пыли виднелись лишь длинные борозды, оставленные ветром, острая осока на обочине примята и поломана. В одну сторону от дороги тянулся похожий на покрытую оспинами плоть пустырь, с другой стороны произрастали перекрученные и скорченные деревья, образующие редкую рощицу, в которой сложно укрыться.

– Анук! – Равс махнул рукой нагу. – Смотри по сторонам! Смотри лучше, тьма тебя забери!

Язычник и без того походил на фонарь маяка, пронзая немигающим взглядом окрестности, медленно поворачиваясь вокруг своей оси. Высматривали Эдит и гостальеры, сжимая в руках обнаженные мечи. Но никто не пытался сходить с тропы, исследовать заполненные тенями ямы в поле, заглядывать за заскорузлые стволы деревьев. Максимилиан в желании помочь вознамеривался перепрыгнуть высохшую канаву и углубиться в рощу, но резкий окрик капитана остановил его на полушаге:

– Стой!

Равс сделал шаг, дотянулся до Максимилиана и дернул того за плечо назад.

– Не отходи никуда, – добавил капитан.

– Пусть идет! – возмутился Годвен. – Пусть ищет лекарку!

– Закрой рот, – бросил ему Равс.

– Капитан, мы все сгинем из-за этого ублюдка! – было видно, что проводник в ярости, но все еще не смел выплескивать ее на командира. – Отнимать у Пустоши добычу скверная примета!

– Чушь, – отрезал капитан. – Темные поверья.

Его глаза в прорезях личины предостерегающе блеснули.

Годвен в сердцах топнул, с шумом развернулся, кутаясь в плащ. Было слышно, как он гневно сопит под своей маской.

– Анук? – капитан решил, что инцидент исчерпан, повернулся к нагу.

Тот отрицательно покачал головой:

– Не видно. Наверное, мискари[4]4
  Мискари – «злой дух глубины»


[Закрыть] увёл.

– Мискари? – заинтересованно откликнулся Клобунт. – Здесь?

– Пылевой дух скрыл его от нас, – кивнул Анук. – Я вижу только следы.

– Значит, с Эдит можно попрощаться, – вздохнуло Дормунт. – Проклятье, не ожидал я встретить эту тварь так далеко от «колодцев».

– Наступает время Аккалины, – пояснил Анук. – Духов больше ничто не сдерживает.

– Сука, – сквозь зубы выругался Годвен. – Нахера я подписался на эту паскудную авантюру?

Тут уже не выдержал Клобунт. Гостальер шагнул к проводнику, навис над ним, прорычав:

– Хватит уже ныть! Ты что, за такие деньги рассчитывал на легкую прогулку вдоль моря? Если бы Хильдар так тупо не свернул себе ногу, хрена лысого тебе, а не место в экспедиции. Так что завали пасть, вытаскивай карту и делай свою работу.

Клобунт легко, но ощутимо толкнул Годвена в плечо, приподнял край своей маски и длинно сплюнул под ноги.

С запада донесся громкий и протяжный вой, перешедший в клекот. Максимилиану показалось, что звук слишком похож на чей-то демонический смех, зловещий и мстительный. Он поежился, положив ладонь на рукоять кинжала.

– Уходим, – наконец приказал капитан. – Всем держаться вместе, глядеть в оба. Годвен, ищи новый маршрут! Анук, следи за «колодцами».

Он присел на колено, вполголоса пробормотав молитву Единому Свету – ему вторили гостальеры, начертил что-то в пыли, поднялся и повел экспедицию дальше.

Максимилиан, шагающий теперь в одиночестве, какое-то время оглядывался, надеясь увидеть пропавшую Эдит, будто бы та могла вдруг появиться, поспешить следом. Он не успел привязаться к храмовнице, не успел осознать факта ее смерти, но его напугала та легкость, с которой женщину забрали неведомые силы. До этого момента он считал себя в относительной безопасности рядом с людьми капитана, а оказалось, что это далеко не так. А как быстро все смирились с утратой Эдит, как быстро пошли дальше?

Головой Максимилиан понимал, что таковы правила, что раз капитан так поступил, значит других вариантов не было, но сердце все равно находилось не на месте. Ведь если так просто оставили своего товарища по оружию, то что говорить про него, прибившегося мальчишку, в котором некоторые видят обузу и вестника плохих предзнаменований?

Нет, не следует больше полагаться на взрослых, хватит. Теперь его судьба в его руках. Он должен остаться в живых, должен выйти их этих проклятых Пустошей невредимым, должен вернуться домой.

Слабый внутренний голос, вопросивший: «Почему должен?» чуть сбил его боевой настрой, но ответ нашелся тут же, словно только и ждал своего момента.

Почему? Чтобы отомстить за семью. Чтобы вырасти и поквитаться с теми, кто совершил такое чудовищное преступление. Это ли не веская причина? Это ли не та сила, что должна протащить его сквозь все трудности? И если Единый Свет действительно освещает помысли всех и каждого, то истовое желание неминуемого правосудия должно стать достойным поводом, чтобы одарить Максимилиана милостью и удачей.

Экспедиция шла вперед и на этот раз действительно очень быстро. Чтобы остаться внутри группы Максимилиану то и дело приходилось переходить на легкий бег, но даже так его время от времени мягко подталкивали в спину идущие последними гостальеры. К тому же чужие сапоги то и дело норовили соскочить, зацепиться за камень, а обмотки, которые Максимилиан повязал вокруг ступней, съезжали, наминая пятки и пальцы. Когда стало совсем невмоготу, он остановился, сбросил обувь, подставляя покрасневшие пальцы прохладному ветру, и торопливо попытался перемотать ставшие влажными от пота полоски ткани. Экспедиция остановилась, и сидящий на земле Максимилиан мог явственно ощущать пронзающие его осуждающие взгляды. И был благодарен, когда рядом присел Клобунт, встряхнувший тряпки и туго обмотавший ими распухшие ноги мальчика. Помог натянуть сапоги.

– Спасибо, – с душой сказал Максимилиан, поправляя мешок на голове.

– Сейчас должно быть лучше, – ответил гостальер. – Не отставай, у нас нет времени на остановки.

Времени действительно не было. Все выше и выше карабкалась к зениту клякса Луны, превращая и без того уродливый мир в чудовищную фантасмагорию, противную человеческому разуму. Удлинялись тени, сливаясь и разделяя пепельно-белый ландшафт на неровные части кошмарной мозаики. В каждом черном пятне могла скрываться яма или расщелина, светлые полотна равнозначно могли стать как полем, так и крутым склоном. Какой бы сволочью ни был Годвен, не восхищаться его мастерству было нельзя – он почти носом утыкался в карту, сводя расположенные друг под другом диски с кажущейся одинаковой местностью, что-то высчитывал, замирая на миг, после чего показывал куда идти. Анук, должно быть, выполнял при нем роль сторожевой собаки, заранее подмечая видимые лишь ему признаки возможных угроз.

Воздух словно становился гуще, его буквально приходилось пить, вдыхая глубоко и с усилием. Земля курилась сизыми испарениями, от которых во рту оставался горький маслянистый привкус, а на молочный небосвод с двумя светилами страшно было поднимать взгляд, казалось, что это глаза огромного чудовища, пристально наблюдающего за беспомощными людьми.

Впереди поднимались горы, обозначенные сверху зубастым изломом пиков. Именно к ним стремился капитан, к перевалу, на котором предстояло встать на ночевку. Максимилиан с ужасом и недоумением гадал, каким образом капитан хотел обезопасить стоянку, если вокруг творилось такое?

Пустоши больше не казались мертвыми. Тут и там двигались какие-то фигуры, странные, уродливые, пропадающие под внимательными взглядами. Но спустя время и они перестали скрываться, демонстрируя себе во всей чудовищной красе.

Возле далекого леса Максимилиан заметил худые высокие фигуры, что двигались на фоне деревьев подобно ожившим детским каракулям – кривые, безголовые, будто сотворенные из охапок узловатых веток, с какими-то извивающимися отростками на спинах.

В камышах, возле утробно булькающих болот, пряталось нечто многорукое, провожающее экспедицию взглядом десятка черных глаз.

К экспедиции то и дело приближались отвратительные создания, в которых уже с трудом можно было узнать людей, а иные больше таковыми не являлись. Скособоченными тенями вырастали одержимые, чья плоть оказалась слабее кишащих в них призрачных паразитов. Из темных провалов выползали гротескные и ужасающие кадавры из спаянных вместе тел людей и животных. В подступающем тумане копошились и вовсе кошмарные твари, уж точно не имеющие отношения к миру живых и явившиеся прямиком с далекого северного материка Афлаххама, родины ужаса и смерти, источника Лунных Пустошей.

Но на сей раз экспедиция не дала застать себя врасплох. Против одержимых хорошо работала обычная сталь, кадаврам швыряли куски протухшего мяса, а слишком любопытных сжигали чеканными Словами капитана, пронзали арбалетными болтами с каменными наконечниками. На остальных Равсу приходилось тратить камнедухи из порядком похудевшего кисета, вызывая смертоносную магию Единого Света, которая если не убивала чудовищ, то заставляла отступать.

К подъему на перевал отряд вышел незадолго до полуночи. Достаточно широкая горная тропа пролегала по внешнему склону высокого утеса, возвышающего над озером Камелко. Само озеро походило на затопленный след от черепа упавшего великана, и безжизненным бельмом взирало в дымчатые небеса.

Разглядывая с высоты берега, Максимилиан вдруг заметил странную и завораживающую картину – мимо утонувшего рыбацкого пирса неторопливо плыла хрупкая женская фигура. Казалось, что незнакомка абсолютно обнажена, а тело ее покрывал какой-то рисунок, сложный и искусный.

За женщиной, на почтительном отдалении, следовали разношерстно одетые люди, кто в доспехах, кто без. Они двигались необычайно синхронно, все как один, но вместе с тем и как-то скованно, словно шевелиться их заставляла чья-то воля.

Женщина остановилась, подняла лицо – она заметила идущий отряд.

Максимилиан окликнул капитана и указал рукой вниз. И впервые увидел, как командир испугался, как моргнул, словно желая смахнуть наваждение. Но загадочная женщина никуда не исчезла, а Равс хрипло приказал бежать вперед.

– Не смотри на нее, – тяжело выдохнул Клобунт, догоняя топающего мальчишку. – Не дай ей залезть себе в голову.

– Кто она? – спросил Максимилиан, поспешно отводя взгляд.

– Аша, – почти шепотом ответил гостальер. – Госпожа-паучиха.

Они поднялись на перевал, когда мерцающая Луна достигла испуганно вытаращенного глаза Солнца. Члены экспедиции друг за другом втянулись на небольшой пятачок под тяжелым каменным карнизом, устало сбросили свои тяжелые сумки. Но в отличие от Максимилиана, обессилено упавшего на ворох прелой травы, не поддались слабости, принялись торопливо готовиться к ночевке. Клобунт и Дормунт, занимались начертанием на земле вокруг лагеря двух концентрических кругов, Ягор просыпал образовавшиеся борозды солью, втыкал колышки. Густав вытаскивал из заплечного мешка плетеные амулеты, расправлял их и раскладывал на земле, чтобы гостальеры забирали их и развешивали по сторонам света. Вдоль кругов шел капитан Равс, рисуя незамысловатые повторяющиеся символы и бросая в них самоцветы из кисета. В центре лагеря на коленях сидел сгорбившийся Анук, раскачиваясь и что-то монотонно бормоча. Доставал из-за пояса бурые комочки прессованной травы, растирал между пальцами, вдыхал аромат и посыпал землю вокруг себя.

Максимилиан с подозрением наблюдал за действиями южанина, но решил, что раз уж капитан и его люди никак не реагируют на языческие обряды, то и ему не стоит надумывать лишнего. Тем более, что сейчас его больше беспокоили собственные ноги, кажущиеся пульсирующими огненными булавами.

Пока он стягивал сапоги, морщась и тихо охая от боли, кто-то из экспедиции соорудил рядом скрытый костер, обложив огонь пористыми камнями. Сухо защелкал принесенный с собой хворост, зашипело разложенное на камнях вяленое мясо. В руки Максимилиана сунули испеченную в золе картофелину и простую деревянную кружку с разбавленным вином, на тряпицу положили две полоски горячей оленины. Только сейчас пришло чувство голода, такое сильное, что свело живот и слюни закапали на грудь. Максимилиан жадно набросился на еду, отрывая зубами куски суховатого мяса и запивая противным кислым напитком, запихивая в рот картофель, откусывая от него, словно от яблока, и проглатывая почти не прожевывая. И был безмерно благодарен, когда капитан протянул ему еще одну порцию мяса, а Клобунт подлил вина.

Экспедиция ужинала в полном молчании, а вокруг сгущалась темнота. Укрытый камнями костер почти не давал света, отчего сидящие вокруг люди медленно растворялись в полумраке, белели лишь лица да руки. Над головой разливался темный свинец неба, а проклятая Луна почти полностью скрыла светило, шевелясь и подергиваясь. С севера подул холодный ветер, шурша камнями на склоне. Словно вторя ему где-то вдалеке раздался протяжный трубный рев, громкий и зловещий, что не смогло бы воспроизвести ни одно живое существо.

Захмелевший Максимилиан вдруг подумал, что они совсем забыли вознести прощальные почести пропавшей Эдит. Это показалось ему неправильным, стыдливым, подлым. Он заерзал, пытаясь встать, чуть качнул поднятой в руке кружкой с вином.

– Ты чего, пацан? – повернул к нему голову сидящий справа Ягор.

– Я хочу почтить…

– Тихо! – капитан должно быть понял что хочет сделать мальчишка, грубо и решительно перебил его. – Сядь и замолчи.

Максимилиан удивленно уставился на Равса. А тот уже спокойным голосом пояснил.

– Не нужно сейчас говорить о мертвых. Не в час Аккалины, – и добавил. – Мы почтили ее память у себя в мыслях, мальчик. Будь добр, сделай также.

Максимилиан подчинился. Молча поднял кружку и отпил вина. Вытянул ноги к костру, ощущая голыми ступнями расходящееся волнами тепло. Веки начали тяжелеть, а голова будто пудовая гиря, сама собой клонилась к земле. Бороться с этим сил уже не было, не помогла даже мысль о рыскающих за пределами лагеря чудовищах. Выронив пустую кружку, Максимилиан уснул, отдавшись власти Единого.

Разбудил его холод, сырой и пронизывающий. Максимилиан попытался бороться за остатки сна, не желая выныривает из теплой и уютной неги, подтянул колени к подбородку, попытался обнять себя руками. Но все оказалось тщетно, холод будто опытный рыбак вытащил его в реальность, оставив глазеть на остывшие камни кострища.

Максимилиан нехотя перевернулся с боку на бок, задел локтем съехавшее на землю покрывало, которым его заботливо укрыл кто-то из отряда. Потянул на себя тонкое шерстяное полотно, но вдруг понял, что если сейчас же не опорожнит мочевой пузырь, то может произойти неприятный конфуз.

Вокруг все еще было темно, хоть глаза уже различали темные силуэты спящих людей. Осторожно дойдя до специально организованной ямы, Максимилиан принялся за дело, прислушиваясь к окружающим звукам.

Пустоши шептали, подвывая и скуля. Звуки доносились с разных сторон, тихие, приглушенные. А еще – шорохи, поскрипывания, щелчки поломанных веток. Вокруг словно шла странная игра в прятки, где все участники одновременно и прятались, и пытались найти друг друга. Эти звуки вызывали в голове пугающие фантазии, и Максимилиан впервые был рад тому, что не может видеть происходящего.

На обратном пути он заметил сидящую на камнях фигуру. Человек заметил его.

– Ича[5]5
  ича (язык нагов) – мальчик


[Закрыть], – донесся голос Анука. – Не спишь?

Максимилиан чуть помедлил, размышляя, стоит ли разговаривать с язычником, потом все же кивнул, ответил:

– Холодно.

– Подойди, – наг махнул рукой, приглашая.

Мальчик бросил быстрый взгляд на других спящих, желая, чтобы еще хоть кто-то бодрствовал. Он до конца не доверял нагу, неосознанно проводя аналогию между ним и теми людьми, что убили его семью, не хотел оставаться с ним наедине. Но и не подойти не мог, это выглядело невежливо, все же Анук был часть отряда, а сейчас и вовсе охранял покой остальных. Потому Максимилиан поправил кинжал на поясе, с которым теперь не расставался, приблизился к мужчине.

От нага пахло травами и смоляными притирками, на черном лице жутковато светлели белки глаз. Анук протянул подошедшему мальчику что-то на ладони, сказал:

– Ешь.

Максимилиан с сомнением посмотрел на предложенную светло-желтую горошину.

– Ешь. Тепло станет, – качнул ладонью Анук.

«Горошина» оказалась свернутым в тугой шарик листом неизвестного растения. И поначалу Максимилиан ничего не ощутил, гоняя ее во рту, потом решил раскусить, разжевать.

Такой горечи он не ощущал никогда! В рот будто напихали полыни, даже в глазах прояснилось. Максимилиан согнулся, отплевываясь зеленой тягучей слюной и вытаскивая пальцами изо рта остатки листа. Анук со смехом пихнул ему кружку, заставил выпить. Максимилиан сначала сопротивлялся, мотая головой и отталкивая руку язычника, но потом сделал несколько глотков, потому как во рту совсем все связало.

Но от обиды не осталось и следа, когда он вдруг понял, что больше не замерзает. В животе будто разгорелся теплый очаг, приятно согревая все тело, и даже на ладонях и лбу выступил пот. Максимилиан удивленно уставился на Анука, все еще ощущая горькое послевкусие во рту, с трудом произнес:

– Что это?

– Тнопи, – Анук довольно улыбался. – Желчное дерево. Тепло?

– Да, – признался Максимилиан, но не удержался от комментария. – Гадость редкостная.

– Невкусно, – кивнул наг, поправляя одеяло на плечах. – Но помогает.

За пределами лагеря что-то прошелестело, словно огромная змея проползла по траве. Сразу стало не по себе, вернулось осознание окружающей опасности. Улетучился сон и на душе стало тревожно. Возвращаться к остывшему костру не хотелось, все равно не заснуть. Но не бродить же по лагерю в темноте?

– Можно я немного тут посижу? – неожиданно для себя спросил Максимилиан.

Анук молча кивнул.

Мальчик опустился не небольшой камень, чуть поерзал, устраиваясь. Обхватил ноги руками и положил голову на колени. Совсем скоро понял, что не может сидеть просто так, в молчании, ему совсем не хотелось слушать голос Пустоши, от этого в голову лезли дурные мысли.

– Анук, – обратился он к нагу. – Я заметил… Что у тебя было с глазами сегодня? Почему они были такими…

Запнулся, подбирая слова.

– Чужими, – подсказал наг. – Я смотрел чужими глазами на чужие миры.

Он поднял полу куртки, показывая плоскую кожаную флягу грубой выделки.

– Тэнкэл, «жидкая душа». Пить позволено только рэдовагу[6]6
  рэдоваг (язык нагов) – воскресший


[Закрыть], уже познавшему смерть, чья душа знает дорогу сквозь миры.

– Это как – «познавшему смерть»? – переспросил Максимилиан.

Анук опустил одежду, скрывая флягу.

– Я – рэдоваг, я уже умирал, но вернулся, – пояснил он. – Специальный обряд, сложный.

– И что ты видишь чужими глазами? – шепотом, пугаясь собственных слов, спросил мальчик.

Анук вытянул вперед ладонь, над ней поставил другую, перевел первую ладонь выше и повторил действие.

– Миров много, там живут иные существа, злые. Здесь наш мир, – наг показала на место, где его ладонь была вначале. – Ниже страна снов, потом мир Нутэи, куда идут мертвые люди. Дальше еще миры, глубже, совсем глубоко. И выше.

Ладонь вновь указала новый уровень.

– Тоже миры, тоже живут иные. Не такие злые, но там тоже не место для живых.

Анук посмотрел на Максимилиана, продолжил: