Текст книги "Взрослые люди (сборник)"

сценарий художественного фильма
Анеле

Анеле Йонасовна Руткене была богатой пожилой дамой. Когда-то управляла финансовыми компаниями; после болезни ушла на покой. Оставив себе капельку акций, как она выражалась.

Муж звал ее Неля Иванна. Мужа звали Володя.

Он раньше был санитаром в больнице, где ей делали очередную операцию. Простой мрачноватый мужик. Но была в нем какая-то надежность.

Анеле была разведена, а сын учился в Америке, в “Wharton School”. А домработница вдруг уехала. То есть она осталась совсем одна. Поэтому она договорилась с Володей, чтобы он привозил ей продукты.

У него была разбитая «пятерка», потом Анеле дала ему доверенность на свою “BMW”. Потом попросила починить люстру. Потом – нанять уборщицу. Купить новый холодильник. Она узнала, что он вдовец, у него дочь в восьмом классе, а сын бросил школу и пошел работать.

Потом Володя стал оставаться у нее ночевать. Потом она велела ему уйти с работы и сказала, чтоб о деньгах он не беспокоился. Потом они тайком расписались.

Володя не одобрял, что Анелин сын учится в Америке. Ему было жалко парня. Чего себе голову грузить? Вот его сын – охранником в универсаме. Сутки работать – трое отдыхать. Класс!

– А что он там делает? – спросила Анеля.

– Смотрит, чтоб мелкие ничего не перли, – сказал Володя. – Сникерсы или жвачки. Домой пришел, и сам себе хозяин. Взял пивца, сел к телику. Или к ребятам пошел.

Однажды Володя сказал, что сына призывают в армию.

– Надо откупиться, – сказала Анеле. – Я дам деньги. Там дедовщина. Над ним будут издеваться.

– Да ну, – сказал Володя. – Он сам кого хочешь зачморит. А если его почморят, только полезно. А то онаглел совсем.

Они первый раз сильно поссорились.

– Ну почему, – кричала Анеле, – ты считаешь, что бедные и необразованные лучше, чем образованные и богатые?!

– На нас земля держится! – кричал Володя. – Мы вот этими руками! А вы дармоеды! Прости, Неля Иванна, ничего личного!

– А кто телевизор придумал, который вы сутками смотрите?

– Вы, вы! – отвечал Володя. – Чтоб простой народ оболванить!

– Хорошо. Телевизор – это зло, согласна. А вот, например, унитаз?

– Если унитаз поломается, простой человек сможет орлом во дворе! – захохотал Володя. – А интеллигенция от своего говна лопнет!

Когда Володина дочка перешла в десятый класс, Анеле встретилась и поговорила с ней. Потом сказала Володе:

– Я наняла Светочке репетиторов. Она пойдет в Высшую школу экономики. Я буду платить. Потом она поедет учиться в Лондон.

– Точно? Это твое твердое решение? – спросил Володя.

– Завтра я открываю для нее счет.

– Тогда давай выпьем за это дело! – притворно обрадовался он.

И подсыпал Анеле яду.

Но от волнения перепутал бокалы.

Его сын поступил в школу прапорщиков, а потом в военное училище.

А дочка заканчивает «Вышку».

Потому что самое главное в кино – это хороший конец.

до и после полуночи
Один дома

Мне было одиннадцать лет. Мы года полтора как переехали в новую квартиру.

Мама с папой часто уходили по вечерам. В гости, в театр, в ресторан, в ЦДЛ или еще в какой-нибудь клуб – на просмотр фильма, на вечер поэзии, на театральный капустник.

Я любил, когда мама с папой были дома. С ними было интересно и весело.

Но когда они уходили до поздней ночи, я тоже не особенно скучал.

Квартира была большая. Много книг на открытых полках. А из окон была видна вся Москва, с улицами и высотными зданиями вдали. Одиннадцатый этаж, с ума сойти. Особенно по сравнению с подвальной коммуналкой. Там я спал за шкафом. А теперь у меня была своя комната!

Поэтому, когда мама с папой уходили, я наслаждался простором и свободой. Читал, валяясь на диване; ел хлеб с вареньем; подолгу смотрел в окно, как едут машины по Садовому кольцу. А потом ложился спать.

В общем, совершенно не страдал, что меня оставляют одного.

Однажды я услышал, как мама в коридоре говорит папе (они как раз вернулись из гостей и думали, что я сплю):

– Мне кажется, Дениска вырос очень равнодушный. Холодный. Ему как будто все равно, дома мы или нет. Мне кажется, он без нас совсем не скучает. И совсем не волнуется.

– А почему он должен волноваться? – спросил папа.

– Например, если мы поздно возвращаемся, – сказала мама. – Гораздо поздней, чем обещали. А он ложится спать, и хоть бы что! Мне Лена рассказывала – один раз дети ее до половины первого ждали и плакали!

– Ну, не знаю, – сказал папа. – Хотя может быть, может быть…

Я страшно разозлился.

Во-первых, я очень любил папу с мамой.

А во-вторых, мама сама мне говорила: «Если мы задерживаемся – ложись спать, не вздумай нас дожидаться! Вдруг мы вообще в три часа ночи придем».

Ну ладно, думаю. Если вам так хочется – пожалуйста.

В следующий раз, когда они ушли, я нарочно старался не заснуть. Это было трудно. Если лежать, то сразу засыпаешь. Поэтому я встал с постели, сидел и читал. Жюля Верна, чтоб было интересно. Но все равно клевал носом. Двенадцать же часов ночи!

Как только услышал стук лифта, погасил свет, лег и укрылся с головой.

А как только услышал ключ в дверях, стал подхныкивать. Все громче и громче.

Мама с папой вбежали в комнату прямо в плащах.

– Что с тобой? – спросила мама, зажигая свет.

– Болит что-нибудь? – спросил папа.

– Нет, – захныкал я еще сильнее. – Я скучал… Я волновался, где вы так долго…

– Ты что? – строго сказала мама. – Как не стыдно! Ты бы еще заревел, как девчонка! «Ма-ма! Ма-ма!» – и она изобразила двухлетнюю плаксу.

– Да, – сказал папа. – Ты же взрослый парень!

– Взрослый, взрослый, – сказал я и тут же заснул.

Обидно, конечно.

Но сам виноват. Ни к кому не надо подлаживаться.

Даже к маме с папой.

систематика чешуекрылых
Одним воздушным очертаньем

Много лет назад один энтомолог рассказывал.

К ним на кафедру пришла молодая и довольно красивая дама и сказала, что ей срочно нужен специалист по бабочкам. Вот он как раз и был таким специалистом.

– Да, – сказал он. – Слушаю вас.

– Здесь слишком много народу, – она слегка покраснела.

– Хорошо, – он провел ее в пустую лаборантскую. – Чем могу служить?

– Бабочки, – шепотом сказала она. – Вылетают.

– Откуда? – спросил он.

– Из меня, – сказала она. – Что делать? Помогите.

– То есть как это из вас?

– А вы что, не поняли? – засмеялась она. У нее были чистые белые зубы. – Да, да! Вы все правильно поняли. Именно оттуда, – она снова помрачнела. – Вылетают. По утрам. Как мне жить?

И замолчала, в упор глядя на него прекрасными темными глазами.

Он замолчал тоже, соображая. Потом сказал:

– Покажите.

– Вы с ума сошли! – вскрикнула она.

– Бабочек покажите, – сказал он. – Они вылетают, а вы, наверное, их ловите? Да? И вы, наверное, принесли их мне?

– Я пыталась ловить, – сказала она. – Но они очень быстро улетают.

– Тогда извините, – развел он руками. – Чтоб вам помочь, я должен точно знать, какие бабочки вас беспокоят. Ведь бабочек, к вашему сведению, более ста пятидесяти тысяч видов.

– Что же мне делать?

– Сейчас я вас научу, – сказал он, доставая из шкафа склянки. – Вот. Это банка с притертой пробкой. А это, в пузырьке, – эфир. А вот вам сачок, держите. Как только бабочки начнут вылетать, ловите их сачком. И в большую банку. И туда ватку с эфиром, чтоб их приморить. Наберется штук пять, а лучше десять – приносите. Будем думать.

– Спасибо! – улыбнулась она. – Обязательно! До свидания!

Больше она не появлялась.

Умный какой энтомолог. Он все правильно понял. И совершенно правильно с ней разговаривал.

Но все равно ему было жалко, что она так быстро улетела.

жизнь замечательных людей
Елена Смирнова

Елена Смирнова родилась в 1972 году, в городе Тутаеве, бывший Романов-Борисоглебск. Ее отец, пенсионер, был рабочим на моторном заводе, мать – поварихой. Дед – инвалид войны, умер давно, еще при Хрущеве. А бабка дожила до две тысячи третьего, умерла восьмидесяти двух лет.

Они жили на Романовской стороне, в своем доме на Архангельской улице, бывшая Карла Маркса. Работа была на том берегу Волги, на Борисоглебской стороне; моста не было, добирались на пароме. Зимой лучше – пешком по льду.

Училась Лена Смирнова нормально, двоек не хватала. В восьмом классе захотела стать учительницей физики – физичка у них была хорошая, понятно объясняла, – захотела, «да, видно, хотелок не хватило», как потом говорила она своей дочери.

Но по порядку.

После девятого класса она поступила в училище. Тогда же познакомилась с Сашкой Кузнецовым, с того берега. У них с отцом и матерью была квартира в кирпичном доме. Он был единственный сын, а у Лены был младший брат Костя.

Когда Сашу призвали в армию, Лена была на втором месяце. Расписались в последний день. Родилась девочка. Свадьбу сыграли потом, когда он вернулся.

Саша переехал к ним жить. Но ему не нравилось на Романовской стороне. «Как в деревне», – говорил. Еще брат Костя с ним ссорился. Следил за ним и сестре докладывал, с кем Саша под ручку шел. Врал, наверное. Лена плакала, а Саша грозился Костю побить. Лена кричала: «Брата тронешь – разведусь!»

Они развелись, потому что Саша начал сильно выпивать. На работу так и не устроился. Мать с отцом сказали Лене: «Чего ж его кормить? Пусть его своя семья кормит!» А у него как раз мать умерла, а отец тоже запил с горя. Откуда деньги? Один раз Саша опять напился и с кулаками полез. Тогда Лена сказала: «Всё, уходи теперь!» Он сказал: «Ну и давно пора!»

Дочка выросла. Учится в Ярославле, живет у своего парня. Дома бывает редко, хотя на автобусе всего час дороги. А брата Костю нашли мертвого в кустах, у деревни Глотово, с дыркой в голове. Кто, за что, почему – неизвестно.

Сейчас Елена Смирнова работает в торговой фирме. Хочется найти работу поближе к дому, но не получается. А дом продавать, чтоб квартиру купить на том берегу, – тоже неохота. Свой сад, яблони. Отец с матерью старые опять же. Что делать, не понятно. Тяжело мотаться туда-сюда.

Но когда она зимней темнотой идет домой по снежной дороге, по замерзшей Волге, и ветер колет и режет ее усталое лицо, ее вдруг охватывает чувство собственной значимости, чувство важности и даже величия своей обыкновенной жизни.

Она улыбается этому чувству и шагает бодрее.

Потому что она и есть средний житель России. Женщина почти сорока лет, со средним специальным образованием, разведенная, с одним ребенком, жительница маленького города.

Эх, написать бы ее биографию для ЖЗЛ.

Со всеми подробностями – от семейных фотографий до скамейки в саду.

Но, как говорится, невподым.

блаженны кроткие
Земля

Это уже много раз было: Даша говорила, а он молчал. Тогда она отворачивалась к окну, точку ставила: глаза б мои на тебя не глядели.

А в этот раз он вдруг ответил, как будто стихами:

– Послушайте! Если из черной садовой земли вырастают цветы – значит, кто-то должен лечь в эту самую землю? Должен сгнить, в чернозем превратиться? Чтоб утром вырос цветок! – перевел дыхание и добавил: – Ведь правда?

– Неправда! – крикнула Даша. – При чем тут я? Почему я должна всю свою жизнь на тебя тратить?

Владику не везло. Его отовсюду выгоняли. Или снижали зарплату. А он считал, что всё нормально. Потому что из ста пробивается один. А по-настоящему пробивается один из тысячи…

Владик был совсем никчемный. Но очень хороший, вот ведь горе.

Даша смотрела из окна и видела, как Владик попал под машину.

Владик был сам виноват. Он выбежал на дорогу из-за автобуса. А перед этим он ей помахал рукой. Даша хмыкнула про себя: «Вот! Даже поссориться не может!» Но тоже помахала ему из окна.

Даша дала показания. Выручила водителя, который сбил Владика.

Владик был в коме, уже полгода. Деньги кончались. Даша собралась продавать садовый участок с домиком, чтобы платить сиделкам. Было жалко. Особенно почему-то землю: прохладную, хорошо удобренную. Даша трогала землю ладонью и чуть не плакала.

У нее был человек. Его звали Павлик. Он появился очень скоро – месяца через два после этого случая… Они встречались по разным друзьям. Она не могла, чтоб они спали на их с Владиком постели. Хотя всю жизнь мечтала Владику изменить – вот так, бесстыдно, и потом нарочно не перестелить простынку. А сейчас – не могла.

Ее тошнило, и кружилась голова. Сначала она подумала, что залетела от Павлика, и даже обрадовалась: ребенок мог стать причиной перемены жизни. Но оказалось – нет. Это было из-за Владика. Один раз она спросила врача: «Что он чувствует?» – «Ничего», – сказал врач. «Но вот он ведь иногда стонет и вздыхает!» – «Возможно, он чувствует тошноту и головокружение», – сказал врач.

Вот ее и затошнило-закружило. Месяц, два, три.

И вдруг среди ночи прошло. Она резко повернулась на бок – обычно после этого приходилось лежать с закрытыми глазами, прижав подбородок к груди и не шевелясь, и головокружение отступало. Но сейчас все было легко и гладко, она повернулась еще раз, потом села в кровати, потом навзничь упала на подушку, открыв глаза и глядя на люстру, которая хорошо была видна в свете уличного фонаря, – и всё, ура, порядок! Ничего не кружится и никакой тошноты. Секунда молодой телесной радости – выздоровела! – и тут холодный пот прошиб ее, и сердце забилось редко и гулко, отдаваясь в ушах.

Она поняла, что это значит. Потому что ее тошнило и голова у нее кружилась вместе с бедным Владиком – и вот всё кончилось.

Даша встала, на кухне выпила воды. На часах без двадцати пять.

Заставила себя лечь в постель. Знобило. Бросила поверх одеяла плед. Свернулась калачиком и неожиданно быстро заснула.

Утром она поехала в больницу.

– Всё в порядке, всё в порядке! – сказала нянечка. – Туалетик сделали. Лежит сухой, не беспокойтесь…

Даша потрогала его горячую ладонь. Погладила, сжала. Он не ответил. Он дышал, запрокинув голову. Рот был широко открыт.

«Жив, – подумала Даша. – Слава богу. Как я рада».

– Я рада-рада-рада-рада-рада… – повторяла она, выйдя на улицу.

У входа в метро остановилась купить «Семь дней». Уронила бумажную десятку. Нагнулась с опаской.

Но голова больше не кружилась. Это хорошо.

продовольственная программа
NU NINDA EN IIZZATENI

Моя мама рассказывала.

Дело было, кажется, в Бельгии. Ансамбль «Березка» впервые выехал за границу. Ужин в дорогом ресторане за счет принимающей стороны – гастроли устраивал какой-то знаменитый импресарио, и вообще большое культурное событие.

– Что закажем, девочки? – спросил переводчик.

– Курицу с рисом! – сказали девочки, то есть артистки ансамбля.

Чем повергли принимающую сторону в смущение: в меню ресторана не было такой, мягко выражаясь, незатейливой еды.

Но и артистки были разочарованы: в кои-то веки захотелось вкусно и дорого поесть, так вот на тебе.

Впрочем, в Европах не всегда было так жирно. Добрый король Анри IV мечтал, чтобы все его подданные по воскресеньям ели курицу. Сбылось лет через триста. А чтобы каждый день – через триста пятьдесят.

Ах, курица с рисом! Ножка в пупырчатой коже, а рядом – горка белоснежного риса, в котором тает кусочек сливочного масла. Праздничный обед 1950-х.

Курица была, как правило, из бульона. Но это никого не смущало. Жарить курицу считалось непозволительной роскошью. Курятина была в полтора-два раза дороже говядины.

Но теперь – с эпохи «ножек Буша» – и у нас курица стала едой дешевой и простой.

Один знакомый, жалуясь на трудные обстоятельства, говорил:

– Вот уже полгода только курицу едим.

Что значат слова, вынесенные в заголовок?

Полностью фраза звучит так: “Nu ninda en iizzateni waa-tarma ekuutteni”.

Это первая фраза на хеттском языке, которую расшифровал в 1915 году чешский лингвист Бедржих Грозный.

В переводе: «Вы будете есть хлеб, вы будете пить воду».

Но это не значит: «Вас будут держать на хлебе и воде».

Наоборот!

Тогда – то есть в XV примерно веке до нашей эры – это означало совсем другое. Это какой-то царь обещал своим союзникам хорошую, сытую и обеспеченную жизнь.

У вас все будет!

Вы будете есть хлеб, вы будете пить воду!

То есть будете жить, ни в чем себе не отказывая.

l’essai sur le don
Выпить, закусить и запомнить

В конце семидесятых у меня была знакомая, Наталья Петровна, врач в одной довольно известной клинике.

Она рассказала такую историю.

Одна пациентка, выписываясь из больницы, протянула ей маленькую красивую коробочку в подарочной упаковке с ленточкой. Наверное, это муж пациентки принес, когда приехал забирать свою жену домой.

Наталья Петровна догадалась, что это духи, но на всякий случай спросила, слегка нахмурив брови:

– А что там?

– Французские духи «Эллипс», – сказала пациентка.

Духи «Эллипс» тогда стоили тридцать рублей. Не очень дешево, конечно, но и не бог весть что такое. Наталья Петровна сказала «спасибо», и всё.

Но подумала, что через неделю – день рождения жены ее брата. Вот и подарок готов. Поэтому она не разворачивала упаковку, разумеется.

А еще через неделю жена брата зашла к ней домой по какому-то делу и прямо в прихожей сказала:

– Спасибо тебе, Наташа! Какая ты добрая, внимательная! – и повертела ногой, обутой в новый сапожок.

– Ты про что? – удивилась Наталья Петровна.

– Не притворяйся! – сказала жена брата. – Я же говорила, что у меня нет зимних сапог, а ты запомнила и подарила мне сто рублей на сапоги.

– Сто рублей?

– Ну да! Одной бумажкой. Сверху духов резинкой прихвачены. Это что, разве не от тебя подарок?

– От меня, от меня, конечно, – сказала Наталья Петровна. – Ну, всё, хватит об этом. Носи на здоровье!

– Спасибо!

– Пожалуйста. Я очень рада, – честно сказала Наталья Петровна.

Она в самом деле была рада, что все вышло именно так. Что жена брата истратила эти деньги и придумала красивое объяснение.

– Вот гляди, – объяснила мне Наталья Петровна. – Допустим, она догадалась, что это передаренный подарок. Да конечно, догадалась! Ну и что ей делать? Отдавать всю коробочку? Или только сто рублей? А мне что – брать назад? Глупо. Не брать – еще глупее. В любом случае обида и ссора.

– А если бы она вообще ничего не сказала? – спросил я. – Тихо бы купила себе сапоги, и все?

– Но остается пациентка, – сказала Наталья Петровна. – Сто рублей – это много, это явно аванс на будущее. Чтоб потом подъехать, взять домашний телефон… Допустим, звонит она мне в ординаторскую, а я ее отсылаю. Некогда, устала, мало ли что. Она думает: «Какая наглость! Какое рвачество!» А я не люблю, когда обо мне так думают. У меня от этого затылок болит, давление поднимается.

– В общем, надо говорить правду, – сказал я.

– Да, – сказала Наталья Петровна. – Но не совсем уж прямо всю.

И еще о подарках:

«Ночь. Последние рождественские гости откатили уже свои полные подарков трейлеры домой. Теперь они, лежа в постели, с нетерпением ждут послезавтрашнего дня, когда они смогут пойти в магазин обменять свои подарки или же получить за них деньги». (Хёг П. Смилла и ее чувство снега. II, 1.)

То есть в некоторых странах подарки дарят с магазинными чеками. И не видят в этом ничего, кроме удобства. Хотя на наш взгляд это странно.

А у меня в 1970–1980-е годы был «подарочный фонд». Целая полка в шкафу.

В те времена было довольно трудно вот так зайти в магазин и с ходу купить что-то приличное и не очень дорогое. А друзей-приятелей-коллег было очень много. Дни рождения случались чуть ли не два раза в месяц. Поэтому я если вдруг видел что-то подходящее – от хорошей книги до шелкового кашне, – то старался купить, для будущих подарков, впрок. Если, конечно, в кармане были деньги. Но если деньги были, покупал без колебаний.

Потому что потом замучаешься бегать искать подарок.

Не наши дни, сами понимаете.

Почему-то вспомнил бабушку Риту.

Она всегда говорила маме, когда та уходила на работу:

– Алла, если встретишь яйца, возьми!

Мама и папа ужасно смеялись. Они часто повторяли: «Если встретишь яйца». Это превратилось в домашнюю шутку. Как сейчас говорят, «мем». Но я не понимал, чего тут смешного.

Если встретишь – надо брать: железное правило эпохи авосек.

Вот и я, уже взрослым человеком, если встречал что-то подарочное – брал и тащил в «подарочный фонд».

А один мой знакомый сказал, что ему вообще надоело получать подарки.

Дело было так. Он меня позвал на день рождения. Я спросил:

– А что тебе подарить? Есть у тебя wish-list?

– Бутылку, – тут же сказал он.

– А какую?

– Лучше красное вино. Или хорошие конфеты. Или вкусные какие-нибудь фрукты в корзинке. Курил бы – попросил бы хорошего табачку. Но бросил недавно, вот какая незадача.

– Понятно, – сказал я.

Хотя мне ничего не было понятно.

Но он объяснил:

– Мне всю жизнь дарили совершенно бессмысленную, но при этом довольно дорогую чепуху, муру, ерунду и хреновину. И я поступал с людьми точно так же. Бумажники, зажигалки, графины, шкатулки и вазочки… И не выкинешь ведь! Представляешь, сколько барахла скопилось за сорок лет самостоятельной жизни? Умножь на десять – среднее количество гостей. А ведь еще день рождения жены. Страшное дело.

– Значит, я тебе дарил бессмысленную чепуху? – обиделся я.

– Но ведь и я тоже, старичок! – сказал он. – Мы квиты. А теперь я хочу получать в подарок вкусные вещи. Выпивку тоже. Полакомиться и забыть. Вернее, запомнить, как было приятно.

Я нашелся:

– А если я тебе подарю свою новую книгу?

– Новая вышла? Поздравляю, старик! Книжка от автора – это приятно. А сколько она стоит?

– В магазине – триста с чем-то, – сказал я и честно добавил: – Но я, как автор, брал в издательстве по сто десять.

– Тогда приложи бутылку, – сказал он.

– Идет, – сказал я.