Текст книги "Окна во двор (сборник)"

jus felicitatis
Петербургские штрихи

За соседним столиком три девчонки лет по шестнадцать.

Спорят о чем-то вполголоса.

Вдруг одна громко говорит:

– Девочка счастлива – значит, она права!

Пауза, как точка.

Ее подруги умолкают, переваривая эту отчасти ницшеанскую мысль.

< Из старой записной книжки.

Кафе «Тесто», Казанская ул., 29.

06.11.2010. 21.50 >

Ночью в Питере одинокая девушка идет по улице и говорит в мобильник:

– А почему ты думаешь, что я одна?

Слушает, что ей говорят в ответ, и парирует:

– Если человек молчит, это не значит, что его нет!

Слушает дальше. Отвечает:

– Ну, всё, всё, всё. Мы идем в бар.

Нажимает отбой и прибавляет шагу, бежит к троллейбусной остановке.

< Из новой записной книжки.

Садовая улица, выход к Невскому у Гостиного Двора.

29.08.2013. 23.40 >

исторические досуги
Яблоко

Тридцать лет назад, 10 ноября 1982 года, примерно в 9 утра, на своей даче умер Леонид Ильич Брежнев.

По радио и по телевизору сразу стали передавать классическую музыку.

Любимейший в народе, традиционный и действительно лучший телевизионный концерт в честь Дня милиции – отменили.

Вечером мне позвонил приятель и сказал: «Тебе не кажется, что мы как-то, эээ, слегка осиротели?» «Нет, – не понял я, – а что?» Он хмыкнул и перевел разговор на другую тему.

Утром советскому народу сообщили печальную весть.

А также сказали, что комиссию по организации похорон возглавил Андропов. То есть объявили преемника.

Похороны были назначены на 15-е.

Похороны были грандиозны. Прибыли руководители или представители 90 с лишним стран и международных организаций. А также главы 53 левых партий со всей планеты.

В общем, собралась глобальная тусовка – помянуть покойного и познакомиться с новым начальником шестой части Земли. Разумеется, вся верхушка соцлагеря, а также Индира Ганди, Геншер, Карстенс, Папандреу, Пальме, Зия-уль-Хак, Трюдо, Буш-старший, наследный принц Харальд, консорт Хендрик, Патрик Хиллери, Канаан Банана, кардинал Марини, Перес де Куэльяр, Ясир Арафат, Имельда Маркос и Агата Барбара, не считая менее замечательных, но не менее достойных лиц.

Орудийный лафет с гробом медленно ехал из Колонного зала на Красную площадь, сопровождаемый генсеками, министрами, генералами, родными и близкими, а также скорбящими трудящимися. В 12.45 по Москве, когда гроб опускали в землю, артиллерийские залпы грянули в 37 крупнейших городах. Три минуты гудел весь железнодорожный и речной транспорт. Все без исключения предприятия и учреждения остановили работу на пять минут.

Но я не о том.

Моя дочь Ирина тогда училась в первом классе. Школа ее была на улице Станиславского (ныне Леонтьевский переулок) – то есть довольно близко от Колонного зала и Красной площади.

С 12 числа шло прощание. В один из дней (скорее всего 12-го) улицу Горького перекрыли. Причем не с утра, а примерно в полдень. То есть Ира до школы добралась сама, а как обратно? Я поехал ее встречать. Взял с собой яблоко на всякий случай.

Оно-то меня и выручило.

Троллейбусы останавливались около Маяковской и дальше не шли (или уходили куда-то вбок).

У зала Чайковского стоял первый милицейский кордон.

На Пушкинской (точнее, у входа на Пушкинскую, где метро и магазин «Наташа») – второй.

После Тверского бульвара, где «Армения», – третий (наверное, дальше были еще кордоны, но мне дальше было не нужно).

Милиция пропускала граждан по паспортам с пропиской. Живешь где-то тут – проходи. Просто гуляешь – гуляй в обратном направлении.

Я подходил к милиционерам и говорил:

– Я иду в школу, забирать маленькую дочку. Вот, яблоко ей несу!

Вынимал из-за пазухи яблоко и показывал.

Они отвечали:

– Хорошо, проходите.

И вот так – три раза.

круг
Чтобы всем было интересно!

Когда мне было лет четырнадцать, я, конечно же, увлекался фотографией.

Это было прекрасно: слегка тяжелая фотокамера; наводка на резкость, диафрагма и выдержка; зарядка кассет в полной темноте; проявитель и фиксаж, круглые бачки; увеличитель, ванночки, плоские щипцы; резаки и глянцеватели…

Как всякий серьезный юный фотолюбитель, я записался в кружок при районном Доме пионеров. Это было в Дегтярном переулке. Очень близко от нашей школы.

Там была хорошая лаборатория.

Но главное, там был отличный руководитель. Сравнительно пожилой мужчина по имени Анатолий Андреевич Свинцов.

Разумеется, он учил нас выдержке и диафрагме, проявителю и фиксажу. А также композиции кадра.

Но один раз он сказал нечто очень важное.

– Что ты тут наснимал? – недовольно спросил он меня. – Вот это кто, например?

– Бабушка, – сказал я.

– Твоя?

– Моя, – сказал я.

– А это?

– А это мама с папой. А это мой кот. А это скамейка над речкой, у нас на даче есть такой вроде парк.

– Тебе, наверное, интересно смотреть на эти снимки?

– Да, – сказал я.

– Потому что там твои мама с папой, бабушка и кот?

– Конечно, – сказал я.

– А мне неинтересно, – сказал он, обращаясь уже не только ко мне, но ко всем кружковцам. – Потому что это не моя бабушка и чужой кот. А фотографировать надо так, чтобы всем было интересно. Чтоб совершенно посторонний человек сказал: «Ух ты, какая старушка замечательная! Ух ты, вот это котяра!» Понятно?

Да, да, понятно, спасибо… Я это скоро забыл.

Но сразу вспомнил, когда начал писать рассказы.

Эти слова оказались для меня главным литературным наставлением.

Ох, сколько у меня лежит разных заметок и воспоминаний, сколько недописанных кусков, а сколько я выбросил в мусорный ящик уже готовых вещей – а всё по одной-единственной причине: это никому, кроме меня, неинтересно.

Точнее, так: я не верю, что это кому-то еще интересно.

А еще точнее – раз я не верю, что это кому-то, кроме меня, интересно, – значит, меня самого это не очень-то интересует.

Круг замкнулся: как можно заинтересовать других тем, что не интересно самому?

Пока неинтересно.

Станет интересно – допишу недописанное.

А может, даже вспомню выброшенное.

public relations и целевая аудитория
Презентация

Один человек рассказывал о своем детстве и своей семье очень по-разному.

Это зависело от того, с кем он разговаривал.

Людям обеспеченным и интеллигентным он говорил так:

– О, у нас был открытый дом! Отец обожал гостей! Вино, коньяк – лились рекой. Мама накрывала на стол, резала салаты…

А людям необразованным и бедным – вот так:

– Батя мой здорово пил, – говорил он с тяжелым вздохом. – Все время дружков-приятелей в дом зазывал. Мама, царствие небесное, натерпелась…

А как там было на самом деле, он уже и не помнил.

сон на 29 ноября 2012 года
Пятнышко

Приснилось, что я – пластический хирург. Косметолог.

Ко мне в кабинет входит мой давний пациент – молодой парень, ужасный драчун, которому я много раз зашивал и перешивал лицо. Вот и сейчас он придерживает на щеке марлевую подушечку. У него сильно рассечена щека.

– Эх, ты, боец, – говорю я. – Давай, завтра у меня операционный день, на какой час тебя записать?

– Я лучше весной приду, – говорит он.

– Это еще почему?

– Понимаете, мне весной, по моим расчетам где-то в середине марта, ломится получить серьезных п***юлей, – сокрушенно объясняет он. – Тогда и приду, чтобы уж всё сразу…

– Зачем ждать? – говорю я. – Пойди получи скорее. Вот прямо сегодня вечером пойди и получи положенных п***юлей и завтра приходи! На какой час записать?

– Нет, – вздыхает он. – Не выйдет, я узнавал. Придется ждать.

Он встает и идет к двери.

– Позови следующего! – говорю я ему в спину.

В кабинет входит женщина.

У нее прекрасное лицо, идеальная фигура, красивая стрижка. Она так красива, что я всматриваюсь в нее даже с некоторым изумлением.

– Садитесь, – говорю я. – Чем я могу вам помочь? На что жалуетесь?

– Сами же все видите и еще спрашиваете!

– Что я вижу? Я ничего не вижу.

– Вы все прекрасно видите! – возмущается она. – Вы сразу заметили!

– Что я заметил?

– Как я вошла, вы сразу прямо туда посмотрели! – она почти кричит.

– Куда?

– Сюда! – она тычет пальцем себе в правое ухо.

Смотрю на ее ухо. Там ничего нет.

– У вас прекрасная форма ушей, – говорю я.

– А это видели? – она пальцем отгибает ушную раковину, встает со стула, подходит ко мне, нагибается. – Вот, вот!

Там, за ухом, крохотная родинка. Даже скорее пятнышко. Два миллиметра в диаметре.

– Нет мне счастья, – говорит она, глотая слезы. – Не то что замуж выйти, не то что постоянного мужчину – даже любовника завести не могу. Никто со мной жить не хочет… Не то что жить – хотя бы переспать по-людски. Вечером, а потом утром, особенно если в субботу. Но нет! Как увидят этот кошмар за ухом… вы извините, я вам как доктору, без лишнего стеснения… прямо из постели убегают!

– Вы уверены, что из-за этого? – спрашиваю я.

– А из-за чего же еще?!

– Ноги у тебя кривые, вот из-за чего! – неожиданно для самого себя очень грубо кричу я, тыча пальцем в ее чудесные стройные икры, обтянутые голенищами дорогих сапожек. – Где ты гуляла, когда бог ноги раздавал? К ортопеду! Живо к ортопеду!

Она поворачивается и убегает.

Я вздыхаю с облегчением.

Во сне вспоминаю, как один настоящий хирург-косметолог рассказывал:

«За двадцать лет работы ни разу не угадал, чего потребует моя клиентка. Женщина с ужасным носом просит удалить родинку на шее, женщина с прекрасным носом жалуется на едва заметную горбинку…» Смешно!

Вдруг вижу: на белой поверхности стола – крохотное пятнышко.

Оно меня почему-то очень злит. Беру салфетку и пытаюсь его стереть.

Оно медленно движется и хочет перелезть мне на руку. Я отдергиваю руку. Встаю со стула, отхожу от стола. Оно спускается по ножке стола и ползет ко мне по белому линолеуму.

Быстро выхожу из кабинета в коридор.

Там очень шумно: дворники ругаются на непонятном языке.

То есть они ругаются у нас во дворе, под нашим окном.

То есть я уже проснулся.

первая встреча, последняя встреча
На букву «л»

Владимир Сергеевич зацепил вилкой немного салата, сверху положил очищенную креветку и поднес Любочке ко рту.

Они сидели в кафе. Они ходили всякий раз в новое кафе. Она непременно хотела встречаться тайком – непонятно почему. Она в свои двадцать два была не замужем, он был свободный сорокалетний мужчина.

Он сказал:

– Ам!

Она прожевала, проглотила.

Он снова навертел на вилку салат, наколол креветку.

– Зачем? – спросила она.

– Мне нравится тебя кормить вот так, – сказал он. – Как маленькую.

У нее из глаз вдруг потекли слезы.

– Что ты? – он даже растерялся.

– Ты правда меня любишь? – прошептала она.

Он левой рукой погладил ее по голове, запустил пальцы в ее волосы, чуть разлохматил ее затылок…

Она перевезла к нему свои вещи, они подали заявление в загс. Первые дни – даже первые недели – были прекрасны.

Потом начались подружки. «Я к подружке! Нам надо поговорить!» – на бегу кричала она и хлопала дверью.

Однажды он увидел, как она стоит с какой-то девицей сбоку киоска. Они пили пиво из горлышка и курили. Весь асфальт вокруг был забросан окурками. Он сначала подумал, что она забыла ключи. Подошел поближе. Она заметила его и махнула рукой – уходи.

Вечером он сказал: «Приглашай своих подружек домой. Купите пива, закуски какой хотите, а хочешь, я сам куплю вам рыбки, колбасы?» «Ты ничего не понимаешь! – сказала она. – Так прикольно, прямо у ларька!»

Потом – «этот человек». Этот, с позволения сказать, человек, который ее так сумел измучить, что она расплакалась, увидев капельку нежности и заботы. Этот человек звонил ей на мобильник, она закрывалась в кухне и разговаривала по полчаса, по часу. А иногда вечером выбегала во двор. Почему бы не послать его сразу, резко: «Я выхожу замуж! Брысь!» – «Я ему сразу сказала, что выхожу замуж, что между нами все кончено!» – «И что?» – «Мы должны завершить отношения! Я должна его выслушать!» – «Прямо-таки должна?» – «Каждый человек, – вдруг серьезно заявляла она, – имеет право, чтоб его выслушали!» – и убегала, а он смотрел с балкона, как они сидят на лавочке и отчаянно курят.

И наконец: «Я хочу позвать своих гостей!» – «Да, конечно, а кто эти люди?» – «А я тебя хоть раз спросила, кто эти люди, когда ты своих гостей звал? А когда ты меня с собой в гости водишь, я тебя хоть раз спросила, куда мы идем, кто эти люди?» – «Что ты так развоевалась?» – «А то, что я тебе не бесплатное приложение!»

Хорошо. Он сам накрыл стол. Пришли какие-то два парня. Сначала стеснялись. Он подливал им коньяк, старался разговорить, развеселить. Они слишком развеселились. Устроили танцы, чересчур пылкие. Любочка вешалась на шею то одному, то другому – а ему подмигивала. Он сказал: «Ребята, хватит, мне надоело». Один из парней, крепкий такой, ответил: «Отец, не буду же я с тобой драться. Пойди погуляй часа два».

Да, да, конечно. Он здесь лишний.

Вышел. Вернулся через час ровно. Вместе с друзьями своей беспокойной юности. Миша Янсон и Петя Круглов.

Открыли дверь. Один парень сидел и отдыхал, курил в потолок и стряхивал на пол. Другой обнимался с Любочкой.

Миша Янсон был метр девяносто, полтораста кило весу. Линялый камуфляж. Короткоствольный автомат казался крохотным на его огромном пузе. Ручищи такие, что автомат не нужен. «Иди сюда, машина ждет!» – «Черный ворон?» – пошутил парень. «Труповозка», – ответил Миша и свернул парню голову. Петя Круглов – тоже человек-гора – с треском развернул большой пластиковый пакет. Любочкин партнер завизжал, как девка. Миша тем же способом прикончил и его. Пихнул Любочку к Владимиру Сергеевичу: «А ну-ка, сам. Не разучился?»

Нет, не разучился!

Правой рукой он схватил ее за подбородок, левой – за волосы на затылке…

Осторожно пригладил ее бедные крашеные вихры.

– Ты мне очень нравишься, – сказал он. – Но давай будем осторожнее со словами. Особенно на букву «л». Открыли рот. Ам! Вкусно?

– Спасибо, – сказала Любочка.

этнография и антропология
Надежный признак

Дело было в середине 1970-х.

Сажусь в такси. Таксист постарше меня, лет сорока. Едем. Он сначала вздыхает, громко и многозначительно. Потом говорит: «Эх!» Потом: «Вот, значит…» Потом: «Да, братцы».

На пятый раз я его спрашиваю:

– Случилось что-то?

– Да ладно, неважно, – говорит. – Эх, друзья-товарищи… Вот такие дела… Жизнь, одним словом… Да…

– Ну, неважно так неважно, – говорю.

– Нет, парень, – говорит. – Я тебе расскажу. Лучше незнакомому человеку сказать, а то друзья понесут, раззвонят…

– Ну, что такое?

– Беда у меня, парень. Жена изменяет.

– Да, – говорю. – Это плохо, конечно. Давно? А с кем?

– Недавно, – говорит. – А с кем, не знаю.

– Откуда тогда знаешь, что изменяет?

– А вот знаю!

– Что, секретное письмо нашел?

– Да какое письмо! – говорит он. – Позавчера ночью, ложимся. Ну, мне захотелось. Я на нее, как всегда, полез, а она мне вдруг: «Поцелуй меня!» Я говорю: «Ты чего, совсем с ума?» А она: «Поцелуй, а то не дам!» Вот сволочь. Точно с кем-то сблядовала. И этот козел ее научил!

Он чуть зубами не заскрипел.

– Ну и как, поцеловал? – спросил я.

– Поцеловал, – сказал он. – Но очень было тяжело.

этнография и антропология
Советский секс. 1. Предисловие

В СССР секса не было? Извините! Секс в СССР, конечно же, был.

Именно секс, а не просто «половая жизнь» или «репродуктивное поведение», как утверждают отдельные советологи.

Но советский секс осознал сам себя довольно поздно. На вершине – и на излете – советского режима. На пике застоя.

В 1978 году на экраны вышел фильм «Странная женщина». Про любовь юноши к зрелой даме и ее ответное сложное чувство. То есть на тему секса (а не возвышенной любви или семьи и брака).

Но мало того. В рецензии на этот фильм газета «Комсомольская правда» отметила, что в СССР каждый третий брак – распадается.

Это буквально назавтра перепечатала вся мировая пресса.

Потому что цифра эта была едва ли первым за десятки лет официальным (в советской официальной прессе опубликованным) указанием на количество разводов в СССР.

А раз есть огромное количество разводов, значит – есть некий специфический момент человеческих переживаний, который не укладывается в узкие рамки понятие «половая жизнь» и «деторождение». Есть секс как отдельная – осмысленная в своей отдельности! – ценность.

За год до того – в 1977-м – вышел научный труд «Общая сексопатология» под редакцией Георгия Степановича Васильченко.

Раз есть патология чего-то, значит, есть и это самое… Кстати, монография была очень тонкая и подробная. Нюансы сексуальных переживаний были описаны весьма тщательно; клинические случаи звучали, как целые рассказы, а то и повести.

Я уж не говорю о бесконечных машинописных «восточных» или «западных» пособиях по технике секса, а также о книгах Нойберта и Имелинского.

То есть секс в СССР был, разумеется.

Но говорить о «советском сексе» в целом – это, на мой взгляд, недопустимо сильное обобщение.

В составе СССР были мусульманские республики и регионы, было Закавказье, были автономии северных народов. Там была своя традиционная сексуальная культура. Как и в республиках Советской Прибалтики (хотя, судя по некоторым полевым наблюдениям и по художественной литературе, тамошний городской секс не слишком отличался от русского).

Своя специфика была и на селе, в отличие от города.

Не говоря уже о том, что в 1920–1930-е годы, а также в первые послевоенные и в 1950-е годы тоже все было не совсем так (или даже совсем не так), как в период с середины 1960-х по конец 1980-х годов.

Поэтому правильнее будет говорить о русском городском сексе конца советской эпохи. Примечание: к русскому в данном случае мы относим все сильно ассимилированные этносы, ибо в городе Москве невозможно было выделить украинскую, белорусскую, еврейскую, мордовскую, литовскую и т. п. сексуальные культуры – в отличие, скажем, от азербайджанской.

Итак.

Была ли у русского городского секса 1970-х какая-то советская специфика?

Конечно, да.

Об этом – далее.

этнография и антропология
Советский секс. 2. Доступность

Русский городской секс 1970-х был

a) легко доступен;

b) весьма недорог.

Прошу читателей извинить меня, но я не могу принимать всерьез возражения типа «а вот я… а вот мы… а вот в нашем кругу». Я никогда не ступал на палубу авианосца и никогда не имел возможности созерцать 1 млрд. 340 млн. китайцев – однако не говорю «а вот у нас в пруду» или «а вот в нашем районе».

Кроме того, «легко доступный» не означает «общеобязательный». В СССР курево было более чем доступно – но курили далеко не все; были и борцы с курением.

Возможно, в доступности и дешевизне секса 1970-х и было его специфически советское содержание. Что-то вроде пресловутого «равенства в бедности» или столь же пресловутого «батона за 13». Ну, в крайнем случае за 25 копеек. Но других батонов (скажем, за рубль тридцать, для особо утонченных гурманов) в продаже не было.

Опыт полевых исследований заставляет утверждать, что поиск или смена сексуального партнера вне или помимо брака в 1970-е годы ни в коем случае не являлся проблемой (ни для заинтересованных мужчин, ни для заинтересованных женщин). Также это не являлось свойством какой-то хорошо отграниченной социальной группы (например, богемы или нищих-пьющих маргиналов).

Не буду с ходу утомлять читателя попытками типологии советских добрачных и внебрачных связей: служебных серьезных романов и легких приключений; адюльтеров, двоеженств и двоемужеств; студенческих, ПТУшных, фабрично-общежитских, а также стройотрядовских, «картошечных» и иных развлечений.

Не буду также загромождать изложение попытками классификации инфраструктурного и институционального сопровождения советского секса. Другими словами, не буду описывать многочисленные «где» (от спальни до лестничной клетки) и «под каким идейным флером» (от признаний в любви до «мы же взрослые люди! кому от этого хуже?») все это свершалось.

К этим занимательным материям я вернусь позже.

Но меня в данном случае интересует не столько доступность советского секса, сколько его чрезвычайная дешевизна.

Ухаживания не стоили ровным счетом ничего, ни копейки. Можно было не платить за кино и мороженое, не дарить букетиков, конфет и книжек и, уж конечно, не водить в кафе (поход в кафе – вообще безумная роскошь и вместе с тем головная боль: кафе было мало, у дверей стояли очереди). Можно было, разумеется, делать все это – платить, дарить и водить, – но это в общем случае не ускоряло процесса.

Презрение по отношению к тем, которые «дают за ужин», было весьма сильным. Главным сексуальным трендом было бескорыстие; подчеркивалось чисто советское различие между блядью и проституткой (в царской России это были синонимы). «Проститутка – это профессия, а блядь – это призвание!» – говорили в 1970-е годы отдельные лихие красавицы.

Но кстати о проститутках.

Цены на проституток (речь, разумеется, идет о низшем стандартном ценовом сегменте, поскольку верхнего предела тут в принципе нет) в советское время были весьма умеренные, не сказать, дешевые. Цена от 3 до 5 рублей считалась нормальной и в пригороде, и в районе метро «Проспект Мира».

Меж тем как сейчас сопоставимая цена составляет 2000 рублей.

Это и по отношению к средней заработной плате, и по паритету покупательной способности – примерно в три-четыре раза дороже, чем в СССР.

Чем это объясняется?

Об этом – далее.